БУНТ ПРОТИВ «МОНОПОЛИИ» И РОСТОВЩИЧЕСТВА

Бесцеремонность Фуггеров в ведении своих коммерческих дел, их стремление к монопольному положению на рынках порождали не только конкурентную борьбу эпохи раннего капитализма. В борьбе против монополии торговых компаний и их ростовщичества выступали вместе силы, представлявшие самые различные интересы: крестьяне и плебеи, ремесленники и торговцы, мелкие и средние предприниматели, представители интеллигенции, дворянства и духовенства. На сторону протестовавших вставали даже некоторые имперские князья.

Так возникло широкое движение против «монополии» и ростовщичества, которое не ограничивалось рамками тех или иных экономических, политических и идейных воззрений и питалось недовольством против возраставшей концентрации экономической власти в руках крупных торговых компаний. Главной целью этого движения, направленного прежде всего против ведущих южногерманских финансовых группировок, было устранение любых притязаний на монопольное положение, считавшихся грубым нарушением существовавших правовых норм и деловой этики.

Добиваться такого монопольного положения умели прежде всего Фуггеры. Укажем лишь на компанию Фуггеров — Турцо в Венгрии, на роль Фуггеров в тирольском горнорудном деле или на их деятельность на испанских разработках ртути в Альмадене! Сосредоточив в своих руках огромный капитал, они заняли ведущие позиции и взяли за горло менее состоятельных предпринимателей, которые не выдерживали конкуренции. Эти «малые» были вынуждены соглашаться с ценами, которые диктовали им «великие», не считавшиеся ни с какими существовавшими тогда на этот счет ограничениями. Тем самым крупные монопольные компании сдерживали начавшееся становление торговой и мануфактурной буржуазии как нового социального слоя.

В то же время Фуггеры изымали значительную часть аккумулировавшегося в горном деле капитала из сферы производства и передавали ее путем займов Габсбургам и другим феодалам. Этим бесполезным приложением средств, которые шли на содержание роскошного двора и на финансирование военных конфликтов, они блокировали процесс развития раннего капитализма. Так, развернувшееся движение против монополий во многом совпадало с антифеодальными выступлениями.

Однако речь шла не только о монополии. Крупные торговые компании, в сделках которых со временем стали доминировать денежные операции, были повинны в непомерном распространении ростовщичества. В это понятие включались не только ростовщические проценты от займов, но и проценты от торговых сделок. Ростовщиком был каждый, кто поднимал цену выше «справедливой цены»[79].

Если до начала XVI в. за строгим соблюдением этики в торговле следили прежде всего приходские священники, которые были близки к народу, разделяли его надежды и чаяния и которые осуждали ростовщические сделки, то теперь движение протеста охватило широкие круги общественности. Ведь с развитием денежного обращения на свет появился также и кредит, все шире распространялось взимание процентов. Кто брал в долг, тот должен был возвращать больше, к выгоде заимодавца. Уже в середине XV в. в южногерманских городах стала распространяться заимствованная из Италии система вексельных кредитов.

Отказ или неспособность выплатить полученные в долг суммы или оплатить векселя карались лишением гражданских прав и права заниматься торговлей. В XVI в. кредитование под проценты получило широкое распространение, несмотря на резкую критику со стороны церкви и общественного мнения, считавших это безнравственным. Такие сделки способствовали укреплению экономических позиций имущего бюргерства.

Его экономическая сила основывалась, однако, не только на собственном капитале, но и на капиталах, которые он привлекал со всех сторон в качество вкладов под твердый процент, так называемых депозитов. И если развитие таких операций в XVI в. шло значительно быстрее, чем в эпоху средневековья в целом, то это было связано со все более широким распространением товарно–денежных отношений, значительным улучшением обращения капитала, колоссальным территориальным расширением областей, где купцы собирали разбросанные капиталы, чтобы накапливать деньги.

В 1540 г. векселя, которые кредиторы получали от крупных компаний, в том числе и облигации Фуггеров, были ходовым товаром на бирже Антверпена. Чтобы иметь деньги для финансирования своих крупных сделок в Антверпене, Фуггеры набрали множество вкладов. И если они выплачивали за них около 9% годовых, то сами получали от продажи этих облигаций, которые также назывались «бумагами Фуггеров», прибыль в размере 12–13%.

Как же могли получить столь широкое распространение кредитные сделки, если взимание процентов официально возбранялось одной из церковных догм? Церковь осуждала ростовщичество как дурное, противозаконное дело, считала взимание процентов проявлением жадности и алчности.

Этот запрет, установленный во времена натурального хозяйства, когда денежный капитал и его использование для денежных ссуд под проценты играли незначительную роль, вступил в противоречие с практикой, когда церковные и светские владыки уже не хотели обходиться без инструментария денежного обращения. Они обходили неоднократно подтверждавшееся церковными соборами каноническое право[80] — либо путем получения документальных подтверждений выдачи ими крупных сумм как обычных, беспроцентных ссуд, либо получая проценты в виде подарков, вознаграждения за услуги и благодарности за какое- либо содействие. Даже гроссмейстеры «истинно христианского» Тевтонского рыцарского ордена не были исключением; предоставляя займы за счет казны ордена, они требовали от должников ежегодной выплаты процентов. Папская курия выплачивала своим заимодавцам во Флоренции надбавки или помещала в их банки крупные суммы в качестве депозитов, чтобы получать прибыль в виде процентов. Так же действовала и имперская казна, которой требовалась поддержка денежных банкиров, чтобы содержать расточительный двор, оплачивать военные расходы и государственный аппарат. Разумеется, эти займы предоставлялись не для того, чтобы демонстрировать бескорыстие.

Это расхождение между словом и делом не было секретом для широких слоев, на плечи которых перекладывались все тяготы. Проценты на капиталы господ выплачивались за счет народа, который и без того был обременен долгами. Поэтому мелкие товаропроизводители требовали возвращения к подлиннохристианскому идеалу беспроцентных ссуд и изобличали денежные спекуляции как коренное зло, воровство и обман. Спасение от бремени забот и выход из нужды широкие слои видели в восстановлении натурального хозяйства. Они чувствовали, что на смену старому общественному строю приходят новые, еще более грабительские порядки. Их врагом были деньги, ростовщичество; поэтому имя Фуггеров вызывало у всех ненависть.

Этим был обусловлен и тот широкий отклик, который нашли в народе взгляды Мартина Лютера (1483–1546 гг.), ратовавшего за натуральное хозяйство и призывавшего к восстановлению «естественных» порядков и «человеческих» отношений. В теоретическом и моральном обосновании своей борьбы против любого взимания процентов он ссылался на Библию и даже на авторитетное мнение дохристианских «язычников» — это дало Карлу Марксу повод отметить, что в отношении Лютера к ростовщичеству «еще жив католически–языческий взгляд на ростовщичество»[81].

Стремясь устранить все помехи своим финансовым операциям и оградить себя от любых этико–богословских обвинений, Фуггеры, как и представители других ведущих торговых домов Аугсбурга, прибегнули к услугам церковных сил, чтобы добиться легализации ссуды и ссудного процента. В 1514 и 1515 гг. они финансировали ингольштедского профессора теологии и в дальнейшем противника Лютера Иоганна Экка, который публично выступил в защиту взимания 5% за ссуды и за свободу ссудной деятельности. Экк должен был теоретически обосновать то, что постепенно входило в повседневную практику, все более подрывая доктрину натурального хозяйства эпохи феодализма. С благосклонного соизволения папы и благодаря солидной материальной поддержке Фуггеров Иоганн Экк в 1515 г. сумел доказать в университете Болоньи, имевшем в то время мировое значение, допустимость практиковавшейся крупными компаниями выплаты 5% за вклады в их банки.

Однако диспуты ученых не могли остановить направленное против монополий и ростовщичества народное движение. В Аугсбурге, являвшемся одним из крупнейших центров предпринимательства эпохи раннего капитализма, главными зачинщиками смуты были цеховые ремесленники. Они выступали против крупных компаний города и требовали экономического и социального уравнивания. Ибо дифференциация в городах все более усиливалась, пропасть между богатством и бедностью была ужасающей. К тому же в течение XV в. быстро росла численность плебейских слоев (прислуга, поденщики, посыльные, носильщики и другие), живших в нищенских условиях и не имевших какой–либо защиты в лице цехов или каких–либо иных организаций. В таком же бедственном положении постепенно оказались многие подмастерья, особенно когда в результате ограничения численности цехов им был закрыт путь к получению звания мастера. Для защиты своих интересов подмастерья объединялись на кооперативной основе в союзы, игравшие значительную роль в рядах оппозиции. Добиваясь улучшения условий труда и жизни, эти объединенные ремесленники прибегали к новым формам борьбы — к бойкоту и коллективному прекращению работы, на что мастера отвечали увольнениями.

К этому времени относятся первые самостоятельные выступления гонимых нуждой плебейских слоев против городского совета и имущего бюргерства. Среди народных масс началось брожение. В Аугсбурге, городе южногерманских негоциантов, в 1520 г. насчитывалось 3000 «неимущих», то есть совершенно. обнищавших жителей. Также и средним слоям жилось все хуже, в то время как число владельцев крупных состояний увеличилось в несколько раз. Это не могло не вызывать волнений и бунтов.

В монопольных соглашениях крупных торговых компаний о ценах на товары массы видели одну из главных причин продолжавшегося уже в течение десятилетий и прогрессировавшего роста цен, который особенно ощутимо сказывался на положении городских средних слоев. Ткачи получали за свои товары все меньшую выручку, будучи в то же время вынужденными платить высокие цены за товары первой необходимости. Особенно росли цены на основные продукты питания, ремесленные изделия и сырье для их изготовления.

Крестьяне в свою очередь страдали от спекулятивной скупки оптовыми купцами сельскохозяйственной продукции, так называемых «закупок» («F?rkauf»)[82]. До уборки урожая торговые компании в качестве платы за предоставленные ими ссуды прибирали к своим рукам все, что стояло на корню в полях и виноградниках, и продавали все это после сбора урожая с прибылью, во много раз превышавшей суммы, полученные от них взаймы оказавшимися в нужде крестьянами. Одни разорялись, другие богатели.

Народ обвинял воротил торговли в том, что они награбили огромные богатства за счет бедняков, которым за скот, зерно, за все необходимые продовольственные товары приходилось платить большую наценку. Простые люди шли в своих обвинениях еще дальше: хотя, говорили они, крупные торговые компании в течение всего лишь нескольких лет терпели немалые убытки в результате кораблекрушений и иных бедствий, тем не менее они и их служащие наживали золото и деньги. И поскольку они получили «не так уж много в наследство» от своих отцов, это богатство могло быть нажито лишь за счет народа, путем «ограбления и ростовщичества», при помощи взвинчивания цен.

Спекуляции, которыми занимались крупные оптовые торговцы, подвергались критике еще в 1439 г. в «Реформации Сигизмунда». Речь идет о проекте реформы неизвестного автора; этот проект, приписывавшийся ради придания ему авторитета императору Сигизмунду (1368–1437 гг.) и отражавший прежде всего интересы среднего сословия, требовал запрета дворянам и бюргерству участвовать в учреждении коммерческих компаний.

В 1505 г. городской совет Кёльна принял ограничительные меры в отношении южногерманских торговых компаний, экономическая экспансия которых стала угрожать существованию местных торговцев и ремесленников. В 1514 г. сословные представители Вюртемберга потребовали от герцога принятия мер против усиливавшегося «засилия Фуггеров», а в 1518 г., например, комиссия тирольского ландтага в Инсбруке приняла решение о применении жестких экономических мер против деятельности чужих компаний, подчинивших себе торговлю важнейшими сельскохозяйственными продуктами, металлами и другими товарами.

Начиная с 1511 г. не прекращались конфликты между Фуггерами и ганзейскими городами, пытавшимися оказывать сопротивление их проникновению в район Балтийского моря. Ганзейский город Любек обратился в имперское правительство с жалобой на Фуггера, обвинив его в том, что он заключил с королем Дании соглашение об установлении совместного контроля над некоторыми торговыми путями и тем самым над товарами. По этому соглашению товары, поступавшие из России в ганзейские города, впредь должны были сначала направляться в Данию, а оттуда в те места, где Фуггеру было угодно продавать их. Это обстоятельство, жаловались любекские купцы, наносит ущерб германскому хозяйству. И тем не менее им не удалось добиться возбуждения процесса против Фуггеров, ибо рейхстаг счел опасным вмешиваться в столь далеко идущие дела, боясь, что это могло бы привести к осложнениям международного характера.

В результате превращения средневековых армий, в которых главную роль играло рыцарство, в наемные войска, рыцари обеднели; те из них, кто не перешел на службу к какому–нибудь владетельному князю в качестве придворного или чиновника, пробавлялись обычным грабежом и разбоем на дорогах.

Рост дороговизны, в чем были повинны также и монополии, сделал рыцарей их злейшими врагами, В своей жалобе имперскому правительству в 1522 г, они писали: купцы «при помощи своих плутней обирают германскую нацию и в течение одного лишь года наносят ей, несомненно, больший ущерб, чем все другие разбойники с большой дороги в течение десяти лет»[83]. Купцы обвинялись далее в том, что они «по произволу своему устанавливали продажные цены не только на пряности и другие приправы, но на все другие товары, которые они ловко сбывали через две–три торговые компании»[84].

Тогда же народный проповедник Гейлер фон Кайзерсберг (1445–1510 гг.) в Страсбурге изобличал купцов, которые, как он говорил, подчиняют все своей монополии, из алчности и жадности взвинчивают цены и питаются соленым потом бедняков.

В 1524 г. Мартин Лютер в своей книге «О купеческой торговле и ростовщичестве» писал: «Ибо лишь невежда не видит, что торговые компании есть не что иное, как настоящие суетные монополии… Ведь они захватили в свои руки все товары и делают с ними все, что хотят… и губят всех мелких торговцев подобно щуке, истребляющей малых рыб, будто они являются владыками всех тварей божьих, и не признают никаких законов веры и любви»[85]. А в его сочинении «К христианскому дворянству немецкой нации и об улучшении христианского состояния» (1520 г.) говорится: «Но величайшей бедой немецкой нации является, несомненно, взимание процентов… Фуггерам и им подобным поистине нужно вложить в пасть удила»[86].

На стороне противников монополий выступали крупные гуманисты и теоретики–экономисты. Так, автор трудов по вопросам торговой этики проф. Конрад Зумменхарт из Тюбингена опубликовал в 1500 г. вызвавшую большой интерес работу о допустимых и недопустимых договорах, в которой он разбирал различные формы монополий и указывал на их неразумность и противозаконность. Несколькими годами позднее, в 1508 г., лейпцигский юрист Кристоф Кюппенер призывал князей и правителей, города и рынки и даже села не вступать ни в какие сделки с монополистами и требовал наказания всех монополистов. Виллибальд Пиркхеймер из Нюрнберга, послуживший своему городу в качестве посланника и члена городского совета и принадлежавший к числу приверженцев идей гуманизма, Иоханнес Эколампад (1482–1531 гг.), швейцарский реформатор, известный своей деятельностью в Базеле и входивший в узкий круг единомышленников Хульдриха Цвингли (1484–1531 гг.)[87], выступали против деятельности монополий.

В кульминационном пункте развития ранней буржуазной революции, в ходе Великой крестьянской войны в Германии в программах крестьян содержались требования устранения не только феодальной, но и капиталистической эксплуатации, особенно со стороны крупных торговых компаний.

В Гейльброннском плане имперской реформы, посланном Фридрихом Вейгандтом в мае 1525 г. крестьянскому вождю во Франконии Венделю Гиплеру, выдвигалось требование: «В двенадцатых, следует упразднить компании Фуггеров, Гохштеттеров, Вельзеров и им подобных. Ибо в них лежит причина зла, которое причиняется бедным и богатым произволом купцов, требующих повышенные цены за свои товары»[88].

В «Меранских статьях», где в 1525 г. были сведены воедино требования прежде всего тирольских крестьян, говорилось: «И поскольку возникло столь много крупных компаний, у которых приходится покупать все, что надобно человеку, от чего простые люди большие убытки несут, мы требуем также, чтобы такие компании, малые и большие, упразднены были и чтобы все товары купеческие снова дешево покупать можно было. Особенно нужно запретить Фуггерам, Гохштеттерам, Вельзерам и всем компаниям скупать в земле [в Тироле. — А. Н.] серебро, а людей этих и их компании следует устранить»[89].

Крестьянский вождь Михаэль Гейсмайер (ок. 1490–1532 гг.) в своем «Тирольском земском устройстве», составленном в апреле 1526 г., идет еще дальше: «О рудниках: прежде всего надобно отобрать все плавильни и все горные разработки, серебряные и медные, со всем, что к ним относится в этой земле, принадлежащие знати, иноземным купцам и компаниям— Фуггерам, Гохштеттерам, Паумгартнерам… и передать в пользу всей земли [Тироля. — Перев.]. Ибо эти компании вполне заслужили этого, так как своих прав они добивались подлым ростовщичеством, добывая деньги ценой крови человеческой… Кроме того, получив в свои руки все товары, они поднимали на них цены и, отягощая весь мир своим безбожным ростовщичеством, стяжали княжеские богатства, что должно быть по справедливости наказано и пресечено на будущее»[90].

В первой четверти XVI в. имя Фуггеров стало по всей Европе синонимом ростовщической эксплуатации. По–испански это имя звучало как Фукар, по-французски — Фукор, по фламандски — Фоккер, во многих странах Европы слово «Фуггер» — употреблялось ли оно как имя существительное или как глагол — стало воплощением эксплуатации народа, обмана и ростовщичества.

Господствовавшие до зарождения экономических форм раннего капитализма представления об идеале экономики сводились к тому, что накопление денег не являлось главной целью жизни, что конкурентная борьба не должна приобретать слишком острые формы, что нельзя разорять малоимущих и что горожане должны добывать хлеб свой собственным трудом. Это была экономическая доктрина, согласно которой члены общества должны были довольствоваться скромным достатком. Разумеется, действительность часто, или даже как правило, выглядела совсем иначе, опровергая представления идеалистов.

Но с возникновением раннекапиталистических отношений те, кто имел выгоду от новых порядков, прокламировали взгляды, служившие идеологическим обоснованием разбойничьих методов наживы. Это вызывало острые споры между поборниками ростовщичества и эксплуатации народа и их духовными противниками, часть которых мечтала о возвращении «доброго старого времени», а другие в своих программах организации общества будущего шли уже дальше капитализма.

Как же далеки стали людям начала XVI в. господствовавшие в течение двух с половиной столетий химеры и надежды на «императора–избавителя», который в тайном убежище где–то в горах или где–либо еще ждет своего часа, когда он явится перед народом и освободит его от врагов и страданий! Теперь врагов стали называть врагами, стали требовать ограничения их экономической власти, взывать к народу и к его силе. В требованиях крестьян и первых рабочих зазвучало новое самосознание, основанное на силе их собственных рук, а не на ожидании княжеских милостей.

Растущее недовольство широких слоев общественности монополистическими устремлениями крупных купеческих компаний побудило также и имперские сословия[91] рассмотреть эту проблему. На рейхстаге в Трире и Кёльне в 1512 г. большинство сословных фракций было на стороне противников монополий[92]. Они пришли к согласию о необходимости строгого запрета монопольной деятельности и вынесли решение, согласно которому купцам и торговым компаниям под угрозой тяжелейших наказаний в случае неповиновения запрещалось ведение любых «закупок», вызывавших взвинчивание цен. Однако практически этот закон не вступил в силу, ибо отвечавшие за его выполнение власти побоялись выступить против крупных торговых компаний. Когда всеобщее возмущение усилилось еще более, Нюрнбергский рейхстаг поручил имперскому фискалу доктору Каспару Марту возбудить судебное дело против аугсбургских купцов Якоба Фуггера, Барталомео Вельзера, Амброзио Гохштеттера, Андреаса Грандера, Кристофа Герварта и Андреаса Рема, а также против участников их компаний.

Однако оказалось, что Фуггер обладал большей силой, чем все имперские власти. Якоб Фуггер обратился к герцогу Георгу Саксонскому, с которым он поддерживал тесные деловые связи, а также к эрцгерцогу Фердинанду. Особенно действенным ему представлялось обращение за поддержкой к императору Карлу V, и он не ошибся.

15 сентября 1523 г. император направил из Бургоса в Кастилии составленное в энергичных выражениях письмо имперскому фискалу, приказав ему немедленно прекратить судебное дело против аугсбургских купцов[93]. Одновременно он потребовал от своего брата, эрцгерцога Фердинанда, закрыть процесс фискала против аугсбургских купцов. А если процесс уже состоялся и обвиняемым купцам «вынесен приговор и в отношении их что–то предпринято», то Фердинанд должен «немедленно, до получения нового приказа все отменить, объявить недействительным и предать забвению»[94]. Карл V находился в слишком большой финансовой зависимости от южногерманских финансистов, чтобы позволить себе санкционировать запрет на их «монополии».

Подавляющая часть городов расценила эти меры как одностороннее покровительство крупным аугсбургским компаниям. На съезде представителей городов в Шпейере в июле 1524 г. дело дошло до открытого конфликта, когда собравшиеся там уполномоченные городов втайне, то есть в отсутствие представителей Аугсбурга, приняли решение всеми силами продолжить на очередном рейхстаге борьбу за запрет «монополий», а до этого не допускать в своих городах их деятельности. Аугсбург как покровитель крупных монополистов оказался в широкой изоляции.

Теперь следовало быстро действовать. Конрад Пойтингер[95], представлявший интересы крупных торговых компаний, составил от имени совета Аугсбурга памятную записку, в которой он свел воедино все выдвигавшиеся дотоле аргументы и заключения в пользу «монополий» и крупных компаний. Этот меморандум с приложенной к нему петицией предназначался для посольства, направленного в 1524–1525 гг. из Аугсбурга к императору в Испанию. Собственно говоря, тон в отводе обвинений задавал Якоб Фуггер; от него исходили также указания, как следовало вести себя состоявшему из пяти делегатов посольству к императору.

Пока представители Аугсбурга везли свою петицию «Его римскому Величеству», Фуггер прибегнул к новой уловке. Он направил императору Карлу V личное письмо, в котором, упомянув вначале о своих личных заслугах, предложил действенную помощь в создании испанского морского флота, к чему тогда, стремился Карл V. И в самом деле император был весьма предупредителен к посланникам. Что касалось «монополии» и торговых компаний, то он обещал пресечь и приостановить все, что «не соответствовало правилам». У него нет намерения, говорил он, причинить какой–либо вред честной торговле. Он приказал немедленно прекратить судебный процесс, начатый против аугсбургских компаний, и конфисковать все относящиеся к нему документы.

10 марта 1525 г. император Карл V утвердил в Мадриде подготовленный аугсбургскими торговыми компаниями закон, которым он, формально подтвердив принцип свободы торговли, давал прямое разрешение на создание экономических корпораций, то есть монопольных образований по купле–продаже почти всех видов товаров. Неделю спустя монарх в подписанной им специальной охранной привилегии предоставил южногерманскому купцу Фуггеру преимущественное право торговли серебросодержащей, медной и ртутной рудой на любых условиях, а также создания торговой корпорации, разрешил устанавливать наивысшие цены и продавать свои товары за пределами империи. В его, императора, глазах, указывалось в привилегии, это не выглядит как монополия или как нечто незаконное; поэтому он отменяет все противоречащие этому распоряжения.

Эдиктом от 13 мая 1525 г., который по своему содержанию, а частично даже дословно совпадал с одним из писем Фуггера, Карл V превратил эти условия скупки руды и торговли металлами в общее правило, благодаря чему также и другие крупные компании были ограждены от преследований[96].

Теперь Фуггер располагал всем необходимым, чтобы, опираясь на юридические документы, устоять перед фиском, перед властями и перед рейхстагом — полным прощением своих прежних махинаций и надежной охранной грамотой на будущее. Процесс монополизации в горном деле мог продолжаться и далее.

В 1526 г., вскоре после смерти Якоба Фуггера, его наследники получили от Карла V зафиксированную в датированной 19 октября 1526 г. грамоте из Гранады гарантию, что никто не посмеет угрожать им или преследовать их судом за монопольную деятельность в прошлом или в будущем[97].

Император Карл однажды назвал рудники величайшим даром и пользой германских земель. Этот «величайший дар» он передал в руки южногерманских монополистов с тем, чтобы благодаря Фуггерам росла сила Габсбургов, а Фуггеры благодаря Габсбургам становились богаче.

Императорские указы были также адресованы и Мартину Лютеру. В своем сочинении «О купеческой торговле и ростовщичестве» Лютер требовал: «Не следует говорить: «Я продаю свой товар столь дорого, как я могу или хочу», а так: «Я могу отдать свой товар по столь дорогой цене, как я должен или как это правомерно и справедливо»[98]. Император придерживался иного мнения — мнения Фуггера: требование «справедливой цены» в соответствии со старым принципом «pretium justium» не принимается более во внимание. Горнозаводчикам, в монопольном владении которых находилась добытая руда, безоговорочно предоставляется право продавать руду и металлы по самой высокой цене, которую они только могут получить, — «по наивысшей и наилучшей цене, которую они объявят по своему усмотрению»[99]. Так дословно говорилось в указе императора.

Ввиду враждебного отношения к монополиям большинства сословий и все более ширившегося движения крестьян имперское правительство не решилось обнародовать этот указ.

Следует отметить, что движение против монополий и ростовщичества, развернувшееся в период начавшегося перехода от феодализма к капиталистическому общественному строю, было направлено против уродливых форм развития раннего капитализма. Это движение выражало чаяния народа, добивавшегося справедливости и обратившего свой гнев и ненависть против верхушки общества. В ходе этой борьбы со всей очевидностью проявилась зловещая роль союза между аугсбургскими финансистами и великодержавной монархией испанских Габсбургов. Сословной оппозиции было не под силу разрушить этот союз. Совместные действия имперских сословий и народных масс оказались невозможными ввиду существовавших между ними классовых противоречий. Попытка решить этот вопрос революционными средствами на волне ранней буржуазной революции — в ходе Крестьянской войны в Германии — не удалась, что в немалой степени было обусловлено нерешительностью немецкого бюргерства, хотя требование устранения крупных торговых компаний, их монополии и порожденного ими ростовщичества полностью отвечало его интересам.

В результате поражения крестьян и плебеев в Крестьянской войне движение против «монополий» утратило свою естественную массовую основу, имевшую также важное политическое значение. Избежав угрозы народной революции, Фуггеры могли теперь делать все что угодно.

Народная борьба против такого рода монополий так же стара, как и их первые формы. В эпоху раннего капитализма Фуггеры принадлежали к числу тех, кто с помощью своих крупных капиталов захватывал господствующие экономические позиции, приобретая вместе с этим также и соответствующее политическое влияние. Выступая самостоятельно или объединяясь с другими влиятельными патрициями, они осуществляли монополию на производство, сбыт определенных товаров, диктовали цены на руду, серебро и т. п. и даже господствовали в целых отраслях экономики.

Разумеется, первоначальные монополистические образования XVI в. нельзя приравнивать к современным империалистическим монополиям. В то время Фуггеры осуществляли враждебную народу политику через отдельные предприятия, которые носили характер монополий, но не были типичны для экономики. Современные монополии, взламывающие границы государств, отражают характер империализма как последней стадии капитализма. Укажем на такие межнациональные концерны, как «Дженерал моторс», штаб- квартира которого находится в США и который имеет свои филиалы во многих странах мира, как полдюжины крупнейших американских и английских нефтяных трестов, от которых нередко зависит снабжение топливом и энергией целых государств. Их деятельность на территории чужих стран, основой которой является погоня за максимальными прибылями, ведет ко все большему обострению противоречий между этими супермонополиями и всеми слоями широких народных масс.

Фуггеры взломали границы многих государств XVI в., учредив во многих странах Европы свои филиалы, прежде всего с целью эксплуатации сырьевых ресурсов, выступив в эпоху раннего капитализма предшественниками международных трестов XX в.

Начавшаяся на заре нового времени, когда еще не существовал рабочий класс, безуспешная в тех условиях борьба народа против монополий продолжается ныне на гораздо более высоком уровне. В наши дни организованный рабочий класс в странах империализма и во многих молодых национальных государствах, окрыленный победой социализма в ряде государств, выступает в первых рядах борцов против монополистических капиталистических концернов и межнациональных трестов. Он является гарантом того, что также и в странах, где все еще господствует капитализм, власть монополий будет сломлена и навсегда будет покончено с эксплуатацией, что в конечном счете во всем мире утвердится власть, народа.

Как и великие крестьянские войны, охватившие обширные районы Европы, борьба против монополий эпохи раннего капитализма относится к историческим традициям, которые мы храним и используем в борьбе за светлое будущее человечества.