Коронация скелета и захоронение царственных останков

Одними из первых распоряжений воцарившегося Павла были указания по перезахоронению останков Петра III, покоившихся в Александро-Невской лавре. Их следовало также подвергнуть процедуре коронования с соблюдением всех необходимых при коронации православных обрядов, а после заупокойной службы захоронить рядом с телом Екатерины II в Петропавловской крепости. Здесь со времен Петра I покоились останки всех российских императриц и императоров (до Петра князей и царей хоронили в Архангельском соборе Московского Кремля).

Для осуществления задуманного плана Павел призвал к себе статского советника Н. А. Львова и поручил ему вывезти из Москвы хранившиеся в Успенском соборе Кремля регалии для венчания на царство, соблюдая при этом строжайшую тайну. Напомним, что все российские императоры, несмотря на перенос Петром I столицы в Петербург, вплоть до Николая II, продолжали венчаться на царство в Москве.

Процедура перезахоронения останков Петра III и похорон Екатерины II производилась с необычайной помпезностью по заранее составленному Павлом совместно с обер-церемониймейстером П. С. Валуевым сценарию.

Эксгумация совершалась через две недели после кончины императрицы. В летописи Александро-Невской лавры сохранилась запись: «1796 года ноября 19 числа, повелением благочестивейшаго самодержавнейшаго, великаго государя нашего императора Павла Петровича, вынуто тело в Невском монастыре погребеннаго, покойнаго благочестивейшаго государя императора Петра Федоровича, и в новый сделанный великолепный гроб, обитый золотым глазетом, с гербами императорскими, в приличных местах с гасами серебряными, с старым гробом, тело его положено…» [64, 249]. С этого дня здесь началось чтение Святого Евангелия, особы первых четырех классов, сменяясь, обеспечивали дежурство, а 25 ноября Павел в сопровождении их высочеств и придворного штата короновал бывшего государя: «Император вошел в царские врата, взял с престола приуготовленную корону, возложил на себя и потом, подойдя к останкам родителя своего, снял с главы своей корону и при возглашении вечной памяти положил ее на гроб в Бозе почившаго императора». В тот же самый день, во втором часу пополудни, императрица Мария Федоровна возложила корону на главу покойной государыни, тело которой 15 ноября было перенесено из почивальной на парадную кровать, установленную в тронном зале дворца.

2 декабря петербуржцы при морозе наблюдали долго незабываемое потом шествие, следовавшее по коридору, образованному гвардейскими и армейскими частями, выстроенными вдоль всего длинного пути от Невской лавры до Зимнего дворца. Шествие началось только в 7 часов вечера. По свидетельству очевидца, в темноте декабрьского вечера и густом тумане «более тридцати карет, обитых черным сукном… тихо тянулись одна за другою; лошади с головы до земли были в черном же сукне; у каждой шел придворный лакей с факелом в руке, в черной епанче с длинными воротниками и в шляпе с широкими полями, обложенной крепом». Унылая процессия в «могильной черноте ночи» при неверном колеблющемся свете факелов представляла жуткое зрелище. По свидетельству камер-фурьерского журнала, «процессия достигла Зимнего дворца через два с половиной часа», где гроб Петра III установили на катафалк рядом с гробом Екатерины II. В. Головина в своих мемуарах вспоминает, что Павел приказал целовать кости отца! Специально для поцелуев лежала по краю гроба и рука Екатерины.

Во время шествия из Невской лавры многие обращали особенное внимание на шедшего с императорской короной в руках А. Орлова. Удивительно, что очевидцы смогли рассмотреть в «могильной черноте» выражение лица А. Орлова. Но еще больше удивляет то, как мог вынести старый, с больными ногами граф (страдавший подагрой) дорогу в два с половиной часа по снегу с короной в руках (да еще и под ноги надо было смотреть!). Гельбиг, также присутствовавший на этой церемонии, пишет: «При торжественном принятии праха Петра III из Александро-Невского монастыря и перенесении из монастыря в императорский Зимний дворец и из дворца в крепость граф Алексей должен был идти перед гробом и нести императорскую корону, которую он некогда помогал отнять у ее законного собственника, останки которого несли сзади него! Не нужно быть очень чувствительным, чтобы содрогнуться, живо представив себе настроение, в котором должен был находиться один из первых чинов при императорском дворе, уже в глубокой старости и болезненном состоянии, он должен был сделать пешком трудный переход более чем в три четверти часа и на всем этом пути быть предметом любопытства, язвительных улыбок и утонченной мести! Для него, конечно, не могло служить успокоением то обстоятельство, что его сопровождал соучастник — князь Барятинский, бывший при смерти Петра III и теперь также несший регалии» [12, 190].

Этот же эпизод прокомментировал другой очевидец, граф Ф. Г. Головкин: «…дураки рукоплескали, благоразумные потупляли свои взоры; но первых больше всего поразило то обстоятельство, что для оказания почестей праху Петра III выбрали именно тех людей, которые подготовили его смерть; из них выделялись князь Орлов, герой Чесмы, и обер-гофмаршал князь Барятинский».

В связи с этим следует обратить внимание на слова Н. Саблукова в его записках. Он сообщает следующее: «По тому способу, которым Павел обошелся с Алексеем Орловым и говорил с ним несколько раз во время похоронной церемонии (чему я сам был очевидцем), я убежден, что император не считал его лично виновником убийства» Петра III (еще одно свидетельство того, что вину Орлова он видел лишь в соучастии в заговоре).

О том же говорится в собрании портретов великого князя Николая Михайловича Романова, который, вне сомнений, был ознакомлен с историей взаимоотношений Павла с Алексеем Орловым. Когда все участники заговора были наказаны, Орлову «разрешено было, в виде особой милости, уехать за границу» [52/5, 411].

А. Орлов, по свидетельству Гельбига, нес корону «три четверти часа» — это лишь 45 минут, между тем. как утверждает камер-фурьерский журнал, шествие продолжалось 2,5 часа. В таком случае переход более чем в три четверти часа — это как раз третья часть пути от Невской лавры до Зимнего дворца. Значит, корону несли, сменяясь, три человека? Кто в таком случае сменял Орлова и Барятинского? Кстати, к этому времени из главных заговорщиков, бывших в Ропше, в живых кроме А. Орлова оставался только Ф. Барятинский. Если же допустить, что Алексея Григорьевича сменяли более достойные с точки зрения павловской толпы лица, то миссию эту следует рассматривать как почетную! Лубяновский, говоря об этом событии, записал, что во время перенесения останков Петра III царские регалии везли в карете, и тогда, если верить другим очевидцам, некоторое время корону нес Орлов, а потом ее передали в карету. С точки зрения этики, казалось бы, нести императорские регалии должны были люди, близкие покойному и заслуженные (нельзя же корону отдавать в «грязные» руки!). Нет ничего удивительного, что даже «дураки» поражались, как сказано в мемуарах Ф. Головкина, что «для оказания почестей праху Петра III выбрали именно тех людей, которые подготовили его смерть». Это решение, как и многие другие, принимавшиеся Павлом, еще раз подтверждало его неспособность или нежелание убеждать общество в правильности своих поступков.

5 декабря церемониал заканчивался торжественным перенесением обоих гробов из Зимнего дворца в Петропавловскую крепость. Участвующих в погребении собрали в 7 часов утра, к 8 часам были построены войска также по обе стороны всего пути следования. Солдатам пришлось мерзнуть до 11 часов, когда императорская семья подошла к катафалку для поклона, и после литии гробы установили на колесницы, запряженные цугом в 8 лошадей каждая. Шествие сопровождалось пальбой из орудий. Впереди несли хоругви, за которыми следовало духовенство, далее — колесницы с гробом Екатерины и с гробом Петра. Шлейф длинной мантии Павла и еще более длинный шлейф императрицы несли камергеры. С ними рядом шли великие князья с женами, а за ними следовали остальные: придворные и особы первых четырех классов [64, 251].

Погребальное шествие совершалось в сопровождении знамен и гербов завоеванных в царствие Екатерины областей: Таврической, Волынской, Литовской, Подольской, Самогитской, Семигальской и Курляндской, что следует рассматривать как знак благодарности покойной императрице и показное подчеркивание ее заслуг перед Россией.

Очевидно, что за длительный период господства Екатерины Павлу приходилось не раз слышать о своем сомнительном происхождении. Вряд ли поэтому Петр Федорович даже после смерти мог рассчитывать на сыновнюю любовь Павла, тем более, что детство наследника, по свидетельствам очевидцев, прошло при не столько равнодушном, сколько презрительном отношении к нему отца. Так что об искренней сыновней любви говорить не приходится. То же можно сказать и по отношению к Екатерине, завещавшей наследство любимому своему внуку Александру Павловичу и почти открыто враждовавшей в последние годы с сыном, что было всем известно. Поэтому столь пышная процедура похорон была оценена не однозначно. Большинством частных лиц это событие было оценено как издевательское над памятью родителей.

Но истинная оценка была высказана официальной прессой. Вот как это событие воспевалось в «С.-Петербургских ведомостях» от 9 декабря 1796 г.:

Два гроба и сердца, судьбою разлучены,

Соединяет сын, примерный из царей!

Пад к императорским стопам его священным,

Россия чтит пример любви сыновней сей…  [64, 252].

Учитывая существовавшие в те годы строжайшие требования цензуры, вряд ли можно сомневаться в том, что текст этого сочинения был согласован с новым императором.

Настало время вспомнить о «копии» Ф. Ростопчина; подписываясь под присягой, Алексей Григорьевич еще не подозревал, что сообщники Павла найдут в бумагах Екатерины его «не существующее письмо».