Сцена 7. Поединок слепцов — Ютланд

Только раз за все четыре года войны британский Гранд-флит и германский Флот Открытого моря встретились в бою. Правильнее было бы сказать, что они мимоходом приветствовали друг друга салютом — но салют этот был громким и произвел большое впечатление, вдохновившее многих работников пера. Ни одно сражение во всей истории не вызывало впоследствии таких потоков чернил.

Днем 31 мая 1916 года флот, который был создан, чтобы оспаривать господство в море, наткнулся на флот, который владел этим господством на протяжении целых столетий. Ранним вечером оба эти величайших в мире флота, построились друг против друга, сошлись, разошлись, вновь сошлись и вновь разошлись. Затем их скрыла тьма ночи. И когда забрезжил рассвет «славного первого июня», в пустом море демонстрировал себя совершенно сбитый с толку Гранд-флит.

Основное различие между высшим морским и сухопутным военным руководством заключалось в том, что адмиралы сознательно не хотели вступать в бой, если не было разумной уверенности в начальном успехе операции — генералы же обычно готовы были очертя голову идти в наступление, каковы бы ни были связанные с этим невыгоды. Придерживаясь такого образа действий, адмиралы были верны принципам военного искусства, генералы же поступали наоборот.

Любой человек, обладающий достаточным авторитетом или вдохновением, может повести или бросить людей в бой, особенно если он обеспечен технически грамотными помощниками, которые помогут ему управлять войсками во время маневра и ведения огня. Опытный демагог в этих случаях даст много очков вперед заурядному косноязычному командиру-профессионалу. Обычай применения для этого профессионалов основан на убеждении, что профессионал, овладев военным искусством, сможет меньшей ценой достигнуть больших успехов.

Лишь одно соображение может побороть верность командира основным истинам военного искусства. Этим соображением является целесообразность тех или иных действий с точки зрения национальных интересов. Дело самого правительства, а не мелкого служащего, решать, требуют ли нужды политики принесения в жертву военного искусства, а вместе с тем и принесения в жертву человеческих жизней.

Любопытно, что в Мировую войну генералы были охвачены таким воинственным пылом и так рвались в бой, что добровольно приносили в жертву военное искусство, повторно завязывая явно невыгодные бои наперекор желаниям правительства, которое затем вынуждалось идти у них на поводу. Адмиралы, напротив, были так преданы принципам военного искусства, что подчас умышленно игнорировали распоряжения политиков или уклонялись от выполнения явного желания правительства дать бой — хотя последнее знало, что преимущество над врагом не обеспечено.

Если понимание адмиралами реальной обстановки и было отрадным, оно все же вело к перекладыванию большей части тягот войны и потерь на армию. Однако необходимо отметить, что армия не несла бы таких чудовищных потерь, если бы генералы не подставляли с такой исключительной готовностью свои спины. Возможно, что различие это объяснимо тем, что адмиралы управляли своими силами, находясь в передовой зоне, рядом с боем — а генералы сидели в штабах, находившихся в далеком тылу. Несомненно, что понимание обстановки обостряется при личном соприкосновении с ней: таким образом командиру легче оценить, где больше и где меньше видов на успех, и он быстрее улавливает, что возможно и что вообще невозможно.

Естественно ожидать, что моряки должны были в результате этого различия проявлять большую склонность к тактике, а солдаты — к стратегии. Фактически же вышло наоборот. Объяснение этого парадокса, видимо, лежит в различном опыте подготовки мирного времени: сухопутный военный несет службу в малых гарнизонах и проводит учения на тесных участках, моряк же пересекает широкие океаны и учится навигации, приучаясь видеть в ней основной элемент своей силы.

С начала войны морская стратегия Британии руководствовалась главным образом тем соображением, что принципиальнее обеспечить господство на море, чем разгромить германский флот. Это господство на море стояло на первом плане. На этом были основаны все боевые усилия Британии и ее союзников, ибо от этого зависело само существование страны. Черчилль увековечил тогдашнюю обстановку яркой фразой: «Джеллико — единственный человек, который может проиграть войну в один вечер». Поэтому стремление разбить германский флот всегда отодвигалось на второй план. Если бы это удалось, то значительно ускорило бы победу союзников и могло даже явиться вестником поражения центральных держав. Коллапс России и почти удавшееся германским подводным лодкам сведение Англии к полуголодному существованию можно расценить как признаки неспособности британского флота раздавить германский. Но если бы, пытаясь разбить германский флот, британский потерял свое стратегическое превосходство, поражение оказалось бы неминуемым.

Целью германской морской стратегии с августа 1914 года являлось стремление избежать риска решающего столкновения, пока британский флот не будет ослаблен настолько, что шансы на успех из маловероятных станут обнадеживающими. Мины и подводные лодки были теми средствами, которыми германцы надеялись ослабить британский флот.

Боязнь подводного оружия и опасение, что случайно или преднамеренно оно изменит соотношение сил на море не в пользу британского флота, внесло в осторожную стратегию последнего еще большую осмотрительность. В письме от 14 октября 1914 года Джеллико с пророческим предвидением писал Адмиралтейству, что если дело дойдет до боя, он всякое уклонение германского флота будет принимать за попытку заманить его в западню, где его будут поджидать расставленные мины и подводные лодки врага. Он писал, что не хочет попасться на такую хитрость и быстро продвинется к одному из флангов. Другими словами, Джеллико собирался отступить, чтобы не быть захваченным врасплох. Таким образом он не только выбьет из рук противника его лучшее оружие, но, возможно, выведет его этим из равновесия. Расчет этот является одним из указаний того, как тщательно Джеллико продумал свою тактику действий.

Доминирующие замыслы как германской, так и британской стратегии верно учитывали объективные условия и реальные возможности. Но обстановка в мае 1916 года, после почти двух лет войны, была такой, что британский флот все еще ждал благоприятного случая, чтобы дать сражение — германский же флот был дальше, чем в начале войны, от осуществления даже своей предварительной задачи: ослабить британцев до начала решающего боя.

Несмотря на потери, вызванные минами и подводными лодками, британский флот улучшил соотношение сил, которое имелось в начале войны. В возможном столкновении он мог выставить 37 «капитальных» судов (линейных кораблей и линейных крейсеров) дредноутного типа против 23 германских. Что касается орудий, то разница здесь была еще больше: 168 орудий калибра 13,5-15 дюймов и 104 орудия калибра в 12 дюймов могли быть выставлены против 176 германских орудий только 12-дюймового калибра.

Правда, германский флот включал еще 6 броненосцев додредноутного типа — но в составе действующего флота суда эти вряд ли могли сослужить какую-либо пользу. Скорее они стали бы просто мишенями для более тяжелых орудий британцев. Более того, своим присутствием они существенно уменьшали скорость хода и так уже менее быстроходного германского флота.

Британцы обладали также значительным превосходством в крейсерах и эскадренных миноносцах: 8 броненосных и 26 легких крейсеров против 11 легких крейсеров, 80 миноносцев — против 63.

Другое преимущество, которое было достигнуто за годы войны, касалось информационной области. Дело в том, что британцы не только имели более полное представление о способностях и возможностях оружия противника, но и получили его сигнальный код. В августе 1914 года германский легкий крейсер «Магдебург» погиб в Балтийском море. Русские нашли в руках утонувшего германского унтер-офицера судорожно зажатые книги шифра и сигнального кода германского флота и разделенную на квадраты карту Северного моря. Эти документы были посланы в Лондон; после этого, перехватывая шифрованные радиосообщения противника, британская разведка могла заранее получать сведения о многих передвижениях противника.

Хотя подозрительность заставила противника внести различные изменения в коды и карты, все же его попытки положить конец утечке информации были сорваны развитием радио как средства получать информацию о расположении и направлении движения вражеских судов. Именно это и привело к единственному морскому сражению Мировой войны — Ютландскому бою.

В январе 1916 года был назначен новый командующий германским Флотом Открытого моря. Это был адмирал Шеер — кандидат, предложенный адмиралом фон Тирпицем, сторонник более агрессивной боевой политики. Гнет британской блокады и ослабление под давлением президента Вильсона германской подводной кампании явились стимулом к более решительным действиям. А слух о разделении британского флота для защиты побережья от вражеских рейдов послужил толчком к проявлению активности прямо сейчас.

К середине мая у Шеера окончательно выкристаллизовался его план. Было решено совершить рейд крейсеров к Сандерленду, чтобы выманить часть британского флота для парирования этого удара. В засаде должны были развернуться германские подводные лодки, а Флот Открытого моря расположиться сразу за ними — готовый с налету броситься на эту часть британского флота. Подводные лодки были заблаговременно отправлены в море, но плохая погода помешала разведке германской авиации. А без этой предосторожности Шеер не хотел делать решающего шага.

Подводные лодки истощили свой запас топлива и должны были вернуться. 30 мая Шеер решил отказаться от своего плана использовать свои подводные лодки для иной задачи. Заключалась она в посылке разведывательной группы линейных и легких крейсеров под началом адмирала Хиппера для демонстрации у норвежских берегов. За этой группой должен был следовать вне поля зрения и сам Шеер. Он рассчитывал, что угроза британскому блокадному патрулю из крейсеров и других легких сил завесы сможет привлечь сюда часть британского флота, и таким образом германцам представится случай его уничтожить.

Хиппер вышел на север на рассвете 31 мая. В 50 милях за ним следовал Шеер. Уже в предшествующий вечер о выходе германского флота — хотя и не о его намерениях — стало известно британскому Адмиралтейству, а потому Гранд-флит получил приказ приготовиться к походу. Джеллико с большей частью Гранд-флита вышел в море в 10:30 вечера, двинувшись на восток — к сборному пункту, расположенному примерно в 50 милях от норвежского побережья. По пути к нему присоединилась эскадра Джеррама из Инвергордона. Битти со своими линейными крейсерами и дредноутами, усиленными четырьмя новейшими линейными кораблями типа «Куин Элизабет», также вышел из Росайта (близ Эдинбурга), получив приказ Джеллико к 2 часам утра 31 мая достигнуть точки в 69 милях юго-юго-восточнее главного пункта сбора.

Отсюда, если бы не удалось обнаружить противника, Джеллико должен был двинуться на юг, направляясь к Гельголандской бухте, а Битти был отдан приказ идти на соединение с Джеллико и следовать за ним, не теряя его из виду.

Битти достиг указанной ему точки в назначенный час и поворачивал на соединение с главными силами, когда «Галатея», один из его легких крейсеров завесы, заметил торговый пароход. Вместо того, чтобы повернуть вместе с остальными, крейсер продолжал двигаться на восток-юго-восток, чтобы задержать и обыскать это судно. Это оказалась первая из многочисленных шуток судьбы. Дело в том, что германский легкий крейсер «Эльбинг», прикрывавший левый фланг Хиппера, также заметил пароход и решил познакомиться с ним поближе. Через несколько мгновений оба ничего не подозревавших врага обнаружили друг друга и уведомили об этом своих высших начальников.

Таким образом, иностранный торговый пароход не только привел к Ютландскому бою, но и, вероятно, стоил британцам решающей победы. Если бы не было этой случайной встречи, оба флота, скорее всего, встретились бы значительно севернее — когда германцы были бы дальше от укрытия и ближе к пасти Джеллико.

Теперь дорога была каждая минута. Существуют противоречивые мнения относительно того, как их следовало использовать — но большая часть критики, даже высказываемой профессиональными моряками, не учитывает всей неопределенности условий, создавшихся в Северном море в полдень 31 мая 1916 года.

В 2:20 дня «Галатея» сообщила:

«Противник в поле зрения: два крейсера, по всей вероятности вражеские, двигаются с юго-востока, курс неизвестен».

Едва был услышан звук орудийных выстрелов с далекой «Галатеи», как Битти в 2:32 вновь повернул на юго-восток, чтобы отрезать путь отступления крейсерам противника. К несчастью, сигнал Битти о повороте, переданный флагами, из-за дыма и отсутствия ветра не был прочтен эскадрой линейных кораблей Ивен-Томаса, которая шла за Битти на расстоянии 5 миль. Поэтому Ивен-Томас повернул только в 2:40 дня, очутившись в 10 милях позади броненосных крейсеров Битти.

Высказывалось мнение, что подача сигналов могла проще и эффективнее быть сделана вспышками прожекторов — довод, который нечем опровергнуть. Говорилось также, что Ивен-Томас должен был повернуть по личной инициативе, когда увидел (так как он не мог этого не видеть), что Битти поворачивает, — довод, который можно подвергнуть серьезной критике, если учесть приказы, полученные Ивен-Томасом, а также незнакомство его с тактическими намерениями Битти.

Другие утверждают, что, во-первых, Битти сам должен был действовать поспешнее, а, во-вторых, он должен был дать возможность Ивен-Томасу нагнать его либо продолжать двигаться в северном направлении, пока Ивен-Томас заворачивал; либо, что еще лучше, остановиться и подождать его подхода прежде чем самому повернуть. Но это идеальное решение совершенно не учитывает условий обстановки — ни физических, ни психологических.

И Джеллико, и Битти двигались не спеша. И по мере того, как проходили часы, надежды на встречу с врагом все более и более меркли. Существенную роль здесь сыграла также передача Адмиралтейством по радио сообщения, что германский флот все еще находится в местах своих стоянок.

Если должным образом учитывать неясность обстановки, то Битти, по-видимому, принял свое решение достаточно быстро и обдуманно. Что касается самого решения, то он имел все основания, учитывая предшествующий опыт, опасаться, как бы германские крейсера не ускользнули из его рук. Имелось мало оснований подозревать, что эти крейсера маскируют более значительные силы. В худшем случае Битти мог рассчитывать столкнуться с германскими линейными крейсерами, последних же было только пять, тогда как он имел их шесть.[86] Хотя Битти и обладал скорее порывистым, чем расчетливым темпераментом, его прошлый опыт, как и общая стратегическая обстановка, здесь, пожалуй, оправдывали его действия — решение отказаться от дополнительной силы ради выигрыша нескольких лишних минут.

Решив, что вражеские крейсера, по-видимому, следуют за «Галатеей» на северо-запад, Битти сам постепенно стал менять курс, пока не повернул на северо-восток. Вследствие этого он и Хиппер оказались идущими навстречу друг другу. Около 3:30 минут дня они увидели друг друга. Хиппер быстро повернул, чтобы отступить к своим главным силам, но Битти также правильно повернул и пошел параллельным курсом. В 3:45 обе стороны открыли огонь с дистанции около 9 миль. Благодаря тому, что солнце било им в глаза, британцы ошиблись в определении дистанции и не только потеряли преимущество, даваемое их орудиями, бьющими дальше германских[87], но и вообще отвратительно стреляли.

Британский же флот хорошо проецировался на западной стороне небосклона, поэтому условия стрельбы складывались для германцев благоприятнее. Вскоре после 4 часов дня британцев постигла катастрофа. Снаряд с «Лютцова», флагманского судна Хиппера, попал в среднюю башню «Лайона» — флагманского судна Битти. Один из моряков, майор Харви, которому снарядом оторвало обе ноги, уже умирая, успел передать по переговорной трубе приказ затопить пороховые погреба и этим спас крейсер от взрыва. Но тем временем «Индефатигебл» был поражен тремя снарядами с «Фон дер Танна» и выкатился из строя, а после новых попаданий перевернулся и затонул с 1000 моряками. К счастью, в этот критический момент Ивен-Томас, срезав угол, приблизился на дистанцию эффективного огня. Его меткие выстрелы несколько понизили точность германского огня, хотя плохое качество британских снарядов (которые взрывались, не пробивая брони[88]) спасло германцев от серьезных повреждений.

В 4:26 немцы добились нового успеха: в «Куин Мэри» попал залп противника. Крейсер взорвался и затонул со всей командой в 1200 человек. Их могила была отмечена гигантским столбом дыма, поднявшимся вверх на 800 футов.

Таким образом, у Битти против пяти крейсеров врага осталось только четыре крейсера. К этому времени и «Принцесс Ройал» почти мгновенно исчезла в зловещем облаке дыма и водяных брызг, а сигнальный с «Лайон» лаконически донес: «„Принцесс Ройал“ взорвалась, сэр!» На это Битти также кратко сказал своему флаг-капитану: «Четфилд, что-то чертовски не везет сегодня нашим судам. Возьмите на два румба левее к противнику!»

Это был красивый жест и демонстрация геройской выдержки — но со вступлением в бой эскадры Ивен-Томаса кризис фактически уже миновал. Появление эскадры линкоров расстроило ловушку, в которую Шеер собирался поймать Битти. Вместо того, чтобы захватить Битти в тиски, образуемые Хиппером и своими главными силами, Шеер вынужден был отправиться непосредственно на помощь Хипперу.

В 4:33 эскадра легких крейсеров Гуденафа, двигавшаяся в 2 милях впереди «Лайона», заметила флот Шеера на юго-востоке и сообщила об этом Битти. Гуденаф продолжал смело идти тем же курсом, пока ему не удалось установить, что это именно германский Флот Открытого моря. Затем он отправил радиодонесение непосредственно Джеллико, который уже увеличил скорость своего движения и шел навстречу Битти.

Битти продолжал идти прежним курсом, пока не заметил корабли Шеера. Повернув в 4:40 дня на 180°, он поспешил на север, навстречу Джеллико. Поворот был сделан своевременно, чтобы суда Битти, служившие теперь приманкой, были видимы Шееру, но вместе с тем не попадали бы в сферу эффективного огня противника. Но сигнал о повороте, снова переданный флагами, опять-таки не был замечен Ивен-Томасом, который продолжал придерживаться своего курса на юг, пока не прошел точку поворота Битти на север. Благодаря этому он попал под огонь головных линейных кораблей Шеера, став одновременно приманкой для Шеера и щитом для Битти во время движения последнего на север.

Опасность, которой подвергалась группа судов Битти во время последовательного поворота в одной точке, частично была устранена геройской отвлекающей атакой противника британскими миноносцами. Два из этих кораблей были искалечены и, беспомощные, оказались на пути движения германского флота. Со славным бесстрашием они выпустили в неприятеля свои последние мины, пока не были буквально изрешечены снарядами. Германские миноносцы все же рыцарски остановились и подобрали уцелевших.

Между тем оба огромных флота мчались навстречу друг другу: Шеер — в полном неведении, а Джеллико — зная о приближении врага, но не зная точно его курса. Однако от этого должны были зависеть распоряжения Джеллико. К несчастью, над Северным морем стоял не только реальный, но и психологический туман. Битти, возглавлявший к кильватерной колонне эскадру линейных кораблей, потерял при повороте на север соприкосновение не только с флотом Шеера, но даже с Хиппером. Между тем последний шел в тумане параллельным курсом к Битти. Ивен-Томас, хотя все еще поддерживал соприкосновение с Шеером, не слал об этом донесений. Единственные донесения, которые получил Джеллико, пришли в самый момент отхода: четыре — от Гуденафа и одно — от Битти, радиоантенна которого была снесена снарядом. Поэтому Битти пришлось передавать свои донесения через третьи руки.

Но значение этого отсутствия информации о противнике было преувеличено. Дело в том, что германский флот не изменил своего курса, а путаница в действительности возникла от того, что британцы не могли толком установить свое собственное местоположение: обнаружилась большая неувязка между счислением Битти и Гранд-флита. В результате, когда оба флагманских судна сблизились и увидели друг друга, оказалось, что «Лайон» находится в 7 милях дальше к западу, чем считал Джеллико. А в довершение всего противник был обнаружен с правого борта Гранд-флита англичан вместо того, чтобы оказаться прямо перед ним. Более частые донесения Битти о своем местоположении могли бы, посредством вывода средних данных, привести к меньшему просчету.

Джеллико двигался на юг компактной массой, широким строем фронта, подивизионно шестью параллельными колоннами, как гигантский гребень с шестью зубцами; расстояние от одного его фланга до другого составляло 4 мили. Но это было не боевое построение, так как при нем лишь незначительное число всех имевшихся орудий могло при встрече с противником стрелять вперед. Для того, чтобы развить максимум огня, суда должны развернуться бортом к противнику и быстро перестроиться в кильватерную колонну по правой или левой дивизии. Если противник открылся бы прямо по носу, то флот должен был последовательным поворотом дивизий направо или налево развернуться и дать залп по неприятелю всеми бортовыми орудиями. Гранд-флиту для такого развертывания надо было только 4 минуты, но при этом требовалось, чтобы противник открылся прямо по носу.

Другое дело, если бы противник оказался справа или слева. Тогда одна из колонн, обычно крайняя, должна была быстро вырваться вперед, а остальные завернуть и идти ей вслед. И в этом случае флотилия смогла бы образовать кильватерную колонну в течение 4 минут. Но чтобы выровняться, ей пришлось бы затратить значительно больше времени.

Посмотрим теперь, что же фактически случилось. Джеллико послал 3-ю эскадру линейных крейсеров Худа на поддержку Битти, но из-за ошибки в счислении эскадра вышла не прямо к месту боя, а прошла слишком далеко на восток. Поэтому, сама того не сознавая, эскадра Худа стала верхней челюстью капкана, в который не подозревавший опасности Хиппер готов был всунуть свою голову. Между тем Хиппер все еще продолжал двигаться параллельным курсом к Битти, но вне поля его зрения. В 5:40 вечера Хиппер внезапно вновь увидел Битти с западной стороны и, попав под огонь, несколько уклонился к востоку. Затем он услышал грохот орудий эскадры Худа, открывшей огонь по его легким крейсерам. Встревоженный Хиппер в 6:34 повернул, чтобы попытаться уйти в юго-восточном направлении, Но ему это не удалось: его легкие крейсера были атакованы четырьмя эскадренными миноносцами Худа. Хиппер решил, что это передовые разведчики главных сил флота Джеллико, поэтому он вновь отклонился на юго-запад.

Между тем Джеллико и Битти обнаружили друг друга лишь незадолго до 6 часов вечера, хотя их передовые крейсера установили взаимную визуальную связь еще в 5:30 вечера, находясь тогда в 5 милях друг от друга. В 6:01 Джеллико запросил: «Где флот противника?» Ответа на это ему дано не было. Битти был весь поглощен исчезновением своего собственного противника, следуя за ним по длинной охватывающей дуге, которая случайно вела Битти поперек фронта Джеллико. В 6 часов 10 минут вечера Джеллико повторил свой вопрос. 4 минуты спустя Битти почти одновременно с Ивен-Томасом донес о местоположении противника. Оба эти донесения позволили Джеллико приблизительно определить позицию Шеера, но не курс, которым он шел. Курс этот фактически был северо-западным, вслед Хипперу.

Не прошло и минуты после получения донесения Битти, как Джеллико принял решение и отдал приказ о развертывании влево. 2 минуты спустя его правый фланг, выполняя захождение налево, открыл огонь. Кое-кто утверждал, что Джеллико должен был развернуться раньше — но это значило бы действовать, имея крайне неточную и недостаточную информацию, рискуя поставить себя в невыгодное положение. Возражали также, что он должен был развернуться по правому флангу. Но это означало рисковать тем, что противник пересечет голову его фронта раньше, чем самому Джеллико удастся перерезать линию фронта противника и быть заранее уверенным, что пока линия не выправится (а на это уйдет 22 минуты), только часть — хотя и большая часть — его судов сможет вести огонь. Возражали (и это возражение выдвинул Черчилль), что Джеллико должен был развернуться по одной из своих центральных дивизий. Этим он сэкономил бы 7 минут, а кроме того, воспользовался бы преимуществом развертывания несколько ближе, хотя и не слишком близко к подходившему противнику. Но этот маневр был более сложным и крайне редко практикующимся, вдобавок он приводил к тому, что огонь левого разветвления хвоста колонны был бы временно затруднен.

На деле развертывание, проведенное Джеллико, обеспечивало достаточно времени, чтобы пересечь голову колонны судов противника, проделав исторический и убийственный маневр «палочка над „Т“». Во-вторых, огонь любого его крейсера или корабля не был бы стеснен другими судами во время выравнивания в линию.

По-видимому, несправедлива и критика, утверждающая, что неразумно было отказаться от выгод, которое могло дать развертывание дальше от противника. Между тем это скорее стало преимуществом. Дело в том, что Шеер намеревался сразиться с Гранд-флитом только в том случае, если ему будет обеспечено преимущество.

Действительно, достаточно было Шееру увидеть, что линия судов Джеллико, скрытая в течение некоторого времени дымом крейсеров завесы, находящихся между вражескими флотами, видимо, собирается сделать «кроссинг „Т“», как в 6:30 вечера он решил резко повернуть «все вдруг» и лечь на противоположный курс. Это было ловким маневром: корабли поворачивались кругом каждый в своей точке, в итоге вся линия судов в кратчайший срок могла выйти из сферы эффективного огня противника. Поспешность Шеера объясняется тем, что он ошибся и принял линейные крейсера Худа за головные суда главных сил Джеллико. Он решил, что маневр британцев разворачивается быстрее, чем это было на самом деле — но его ошибка оказалась невыгодна для британцев.

Фактически же Джеллико в 6:29 вечера дал сигнал кораблям повернуть на юго-юго-восток по полудивизиям с целью ближе подойти к противнику. Но он задержал свой приказ, убедившись, что хвост колонны еще не выровнялся. Выравнивание это так и не было достигнуто, когда Шеер под прикрытием атаки миноносцев и выпущенной ими дымовой завесы проделал свой поворот «все вдруг», и через несколько минут его поглотил туман. Хотя несколько головных судов германской колонны серьезно были повреждены снарядами, но целиком был потерян лишь один из легких крейсеров Хиппера — «Висбаден». Но прежде чем исчезнуть, Хиппер уничтожил еще один британский линейный крейсер, «Инвинсибл», а также потопил один броненосный крейсер.

Наиболее важным по своему значению фактом при отступлении Шеера было то, что он повернул на запад, прочь от своей базы. Если бы он заметил на своем фланге линейный флот британцев — а это случилось бы, если бы Джеллико иначе провел развертывание, — то Шеер, естественно, повернул бы не «все вдруг», а направо, и таким образом начал отход в базу. Поэтому лучшим оправданием решения Джеллико является то, что это позволило ему отрезать путь отступления Шеера. Вдобавок решение это заставило германский флот оказаться на светлой западной части неба.

Джеллико быстро использовал этот удобный случай. Непосредственная охота на Шеера, когда английский флот находится в 6 милях за германским, а в распоряжении остается только 2 часа дневного света, сулила немного шансов на успех. Вдобавок подвергла бы линейный флот риску нарваться на мины, поставленные противником, и на атаку его миноносцев, а этого Джеллико хотел избежать.

Вместо этого он в 6:44 вечера приказал каждой своей дивизии взять курс на юго-восток. В результате этого маневра флот вновь выстроился шестью колоннами, расположенными уступом назад подобно лестнице, слева направо.

В следующие четверть часа Джеллико сделал еще два частичных поворота. Это привело его к маневрированию между невидимыми германцами и их линией отступления, в то же время подводя его ближе к противнику.

Только надвигавшаяся темнота и сгущающийся туман могли сорвать выгоды, выигранные Джеллико его искусным маневром. Все же одно критическое замечание кажется вполне уместным: по инициативе Битти либо по приказу Джеллико линейные крейсера Гранд-флита, главная роль которых заключалась в том, чтобы быть его «щупальцами», должны были резко развернуться и попытаться сохранить соприкосновение с противником. Фактически же линейные крейсера были еще дальше от противника, чем главные силы Гранд-флита.

Однако противник сам, на свою беду, собирался установить боевое соприкосновение с британцами. Ускользнув из одной западни, он чуть не попал в другую, созданную главным образом его собственными просчетами. Дело в том, что, пройдя на запад около 20 минут, Шеер внезапно изменил свой курс и вновь лег на восток, появившись из тумана почти на том же месте, что и раньше. В своих последующих воспоминаниях он утверждает, что собирался нанести второй удар, сохранив таким образом инициативу и поддержав престиж германцев.

Утверждение это не делает ему чести, так как ни один хороший тактик не пошел бы ради такой цели в середину превосходившего его британского флота. Логически маневр этот скорее объясняется тем, что Шеер планировал прорезать хвост британской флотилии, получив одновременно возможность отрезать часть его и прорваться на дорогу, ведущую домой. Ведь, как ранее указано, он ошибся, приняв эскадру Худа за головные суда главных сил Гранд-флита. Таким образом он переоценил расстояние, на котором шел Гранд-флит. И когда Шеер вынырнул из тумана в 7:10 вечера, то оказался против центра расположенной «лестницей» линии британцев.

Концевая эскадра англичан первая открыла огонь с дистанции всего лишь 5 миль. В ближайшие минуты к этому огню присоединилась большая часть британского флота. Но Джеллико, быть может, слишком опасаясь потерь, приказал своей концевой эскадре построиться позади него — говоря техническим языком, повернуть на восток и идти ему вслед. Этим он оттянул эскадру дальше от противника. А в этот момент и Шеер решил уйти. Он так торопился вырваться из лап Джеллико, что не только совершил новый поворот «все вдруг» (правда, уже менее чисто, чем первый), опять-таки пользуясь прикрытием дымовых завес и атак миноносцев, но и бросил свои линейные крейсера в «рейд смерти».

Это оказалось наиболее эффективным средством спасения, так как, еще издалека увидев, как миноносцы выпускают мины, Джеллико изменил свой курс двумя быстрыми поворотами по два румба каждый (в сумме 22,5°). Этот поворот был маневром, который большинство во флоте признало наилучшим выходом — хотя меньшинство ядовито указывало, что угроза атак миноносцев была переоценена, и пользование этим маневром ведет к отрицанию наступательной ценности линейных кораблей и крейсеров.

Трудно решить здесь, кто прав, а кто нет. Можно прийти только к логическому выводу, что если такая предосторожность была необходима, то вместе с тем она являлась признанием слабости и подтверждала, с какой легкостью наступательные попытки крейсеров и дредноутов могут быть парализованы несоизмеримо более дешевым боевым средством — эскадренными миноносцами. В данном сражении эта предосторожность может быть оправдана тем, что лишь один британский линейный корабль получил торпедное попадание. Оправданием мнения меньшинства может служить то, что этот линейный корабль был поврежден незначительно и остался в строю.

Как средство спасти германский флот эта атака эскадренных миноносцев оказалась не только наиболее действенной, но и наиболее дешевой, поскольку всего лишь один из них оказался потоплен огнем британских легких крейсеров. Между тем германские линейные крейсера пострадали серьезнее. «Лютцов» был выведен из строя еще раньше, чем начался «рейд смерти», а остальные четыре крейсера получили несколько попаданий снарядами британцев в те немногие минуты, пока сигнал Шеера об отбое не приостановил исполнения над ними смертного приговора. Тактический эффект атаки миноносцев выразился исключительно в том, что когда германский флот шел на запад, британский Гранд-флит уходил в противоположную сторону.

Четверть часа спустя, решив, что мины уже выпущены и опасность больше не грозит, Джеллико выправил свой поворот, уводивший его от противника, понемногу меняя курс к югу. Только в 8 часов вечера он повернул на запад. Это промедление, безусловно, заслуживает критики. Ведь для того, чтобы сохранить свое тактическое преимущество, которое заключалось в том, что он оказался поперек пути отступления противника, желательно было одновременно отогнать его прочь от побережья и не терять с ним соприкосновения. Тогда у противника было бы меньше шансов проскользнуть в темноте мимо подвижного заграждения британцев.

Критики особенно упирают на тот факт, что после того, как Битти в 7:40 вечера снова увидел противника, он десять минут спустя послал по радио следующее донесение Джеллико:

«Предлагаю приказать, чтобы головные линейные корабли следовали за мной. Тогда мы сможем отрезать весь неприятельский флот».

Но как красиво это ни звучит, и как ни великолепен был замысел, историческое значение этого предложения умаляется тем, что прежде, чем оно было расшифровано и вручено Джеллико, последний уже сам повернул на запад, а сам Битти продолжал держать курс на юго-запад, как это явствует из его последующих донесений. Более того, германский флот был уже отрезан от своей базы. Быть может, Битти послал донесение Джеллико сгоряча, еще не разобравшись в обстановке. Его следующий приказ своим легким крейсерам, предлагавший отыскать голову колонны противника, шедшего теперь на юг, как будто свидетельствует за такое объяснение. Более того, ему удалось самому нащупать противника, так как, попав под огонь его эскадры после 8:23 вечера, германцы вновь быстро уклонились на запад. А то, что они благодаря этой встрече потеряли свой курс на юг, только помогло им позднее удачно проскользнуть мимо британского хвоста.

Лучший и безусловно единственный шанс сблизиться с германцами был упущен в те полчаса, которые последовали за их поворотом назад в 7:20. Теперь же основным вопросом являлось, удастся ли Джеллико преградить дорогу германскому флоту в течение ночи и сможет ли он с рассветом вновь атаковать, имея впереди целый день для боя и используя свое стратегическое преимущество, к которому теперь прибавилось и преимущество в силах.

Когда около 9 часов вечера покров тьмы спустился над морем, он не только усилил туман всего этого дня, но превратил его в непроницаемую пелену. Британский Гранд-флит потерял преимущества, которые ему давали его дальнобойные орудия; миноносцы выигрывали, так как они могли с меньшим риском сближаться с неприятелем, а флот в целом с трудом мог отличить друга от недруга.

Джеллико благоразумно отказался от ночного боя, так как это означало бесцельно рисковать своими силами. Поэтому он решил помешать противнику найти свободный путь домой в течение пяти с половиной часов ночи до рассвета.

Имелось три вероятных пути отступления немцев, причем каждый из них вел по расчищенному каналу между минными полями, покрывавшими подступы к Гельголандской бухте и германским гаваням. Один путь на востоке вел на Хорнс-Риф и дальше вниз к датским берегам. Другой, более центральный, также вел мимо Гельголандской бухты. Третий — на крайнем юго-западе — начинался близ германского побережья и вел на восток. Расстояние до него было 180 миль. Это был самый дальний путь, а потому меньше всего можно было рассчитывать, что противник им воспользуется.

Джеллико справедливо мог опасаться, что хитрый противник захочет воспользоваться именно этим маршрутом, если бы этому не препятствовало одно очень важное обстоятельство: меньшая скорость хода германского флота по сравнению с британским.[89] Если бы германский флот обладал равной или большей скоростью, последний путь предоставил бы германцам больше шансов и пространства, чтобы избежать британского охранения в течение ночных часов. Но этих данных не было, и германцы оказались достаточно умны, чтобы пойти на больший непосредственный риск, связанный с более короткой дорогой.

Джеллико не хотел совсем снять охранение с одного пути, чтобы лучше прикрыть два остальных. И он выбрал метод «облавы», который до известной степени примирял трудности прикрытия всех дорог. Такой метод действий оставлял германцам только один выход — прокрасться за Джеллико между колоннами главных английских сил и их арьергардами и проложить курс прямо на Хорнс-Риф.

Следовательно, можно было полагать, что Джеллико проявит особое внимание к любым признакам попытки врага пройти позади него.

В 9:17 вечера Джеллико отдал флоту приказ на ночное крейсерство. Линейные корабли были сведены в три параллельные колонны, двигавшиеся курсом на юг со скоростью в 17 узлов. Миноносцы были сосредоточены в 5 милях позади главных сил. Такое построение удлиняло поисковый барьер и вместе с тем защищало тыл флота от атак миноносцев противника, а главное — предупреждало риск ошибок при установлении в темноте идентичности того или иного судна. Если бы линейные корабли заметили миноносцы, или же, наоборот, миноносцы заметили крупные корабли, то каждый мог уже знать, что туманные формы, движущиеся в темноте — это противник. Сам Битти занял свое место на западном фланге Гранд-флита, то есть на фланге, обращенном к противнику, выдвинув вперед свои крейсера.

Историческое значение этого ночного построения было в том, что оно исключала возможность всяких попыток со стороны германцев обогнуть британцев либо пройти южнее их. Таким образом, это построение могло стать еще одной причиной для особенной бдительности к малейшим попыткам противника пройти за спиной британского флота.

Построение Гранд-флита можно символически и метафорически сравнить со строением традиционного британского льва: линейные и легкие крейсера Битти были его носом и ушами, а эсминцы — хвостом. Но, увы, нос ничего не почуял, уши лишь кое-что слышали, хвост слегка трепетал, однако лев как целое оставался столь же величественно неподвижен, как и львы, окружающие колонну Нельсона.

Необходимо предварительно остановиться еще на одном моменте, а именно на решении Шеера. Оно было простым и нехитрым, что до некоторой степени облегчало задачу его парирования. Создается такое впечатление, что именно отчаяние в предвидении мрачных перспектив завтрашнего дня вдохновило Шеера на такое решение. Он остановил свой выбор на кратчайшем пути домой — через Хорнс-Риф, готовый понести тяжелые потери, но прорваться во что бы то ни стало. В противовес Джеллико он, по крайней мере, чувствовал, что счастье ночной встречи скорее улыбнется ему и окажется другом его смелой попытки.

Чтобы повысить шансы на удачу и увеличить свою безопасность, Шеер поместил поврежденные линейные крейсера и старые линейные корабли в хвост колонны и прикрыл их миноносцами и легкими крейсерами.

Сцена была подготовлена для действия. Но примет ли вызов владычица морей и ринется ли она вслепую в бой? Она горела нетерпением — но со сцены, приготовленной для спектакля, был слышен только звон шутовского колокольчика. А когда взошло солнце, сцена уже была пуста…

В 9:32 «Лайон», флагманский корабль Битти, запросил световыми вспышками другой крейсер «Принцесс Ройал»: «Пожалуйста, отзовитесь и отвечайте теперь открыто, так как их нет!» По-видимому, ответ оказался частично виден и судам противника. Получасом позднее несколько немецких крейсеров было замечено с «Кастора», лидирующего британскую флотилию эскадренных миноносцев. Немцы окликнули флотилию, воспользовавшись для этого перехваченным ими британским секретным световым кодом. Затем крейсера замигали прожекторами и открыли огонь. «Кастор» ответил таким же недружественным образом, но несколько миноносцев задержались с пуском торпед из-за вполне естественного сомнения в идентификации крейсеров. Однако эффект этой неудачи и упущенного удобного случая был далеко превзойден позднейшими событиями.

Дело в том, что с 10:20 до 11:30 вечера британский «хвост» неоднократно ввязывался в огневой контакт с противником, пытавшимся силой проложить себе путь. В 10:20 минут противник пытался протиснуться через строй легких крейсеров Гуденафа, но отошел после того, как легкий крейсер «Фрауэнлоб» затонул, получив торпеду с сильно поврежденного английского миноносца «Саутгемптон». В течение следующего часа британские эсминцы действовали с беспримерной лихостью, но и сами несли потери. Легкий крейсер «Эльбинг» попал под форштевень германского линейного корабля «Позен» и начал тонуть, а британский миноносец «Спитфайр» оказался достойным своего имени, протаранив германский линейный корабль «Нассау». После этого дерзкого и отчаянного поступка миноносец не только ушел целым и невредимым, но и унес на своем носу как вещественное доказательство своей удали длинную полосу брони «Нассау». Германский флот еще раз отошел, но около 11:30 вечера, переменив курс, вновь ринулся вперед, — и на этот раз прорвался, хотя британские «шершни» тревожили его более часа, и немцы поплатились четырьмя кораблями.

Однако тут было проявлено много героизма, но мало ума. Единственное донесение об этих стычках, которое получил Джеллико, было отправлено Гуденафом в 10:15 вечера. Поскольку радиоантенна на «Саутгемптоне» была снесена снарядом, донесение попало к Джеллико лишь в 11:38. Можно найти еще некоторое оправдание легким судам, которые вели жаркий бой с противником и потому не сумели послать донесения. Однако, даже те суда, которые не вели боя, ни словом не обмолвились о том, что они видели.

5-я боевая эскадра Ивен-Томаса также находилась позади главных сил Гранд-флита, образуя промежуточное звено. Она великолепно знала о не прекращавшихся атаках, а два концевых линейных корабля фактически увидели даже уходящие германские линкоры.

В 11:35 вечера «Вэлиант» заметил, как «два германских крейсера с как минимум двумя трубами и подъемной стрелой между ними на полной скорости уходят в восточном направлении». Подъемные стрелы позволяли опознать линейные корабли типа «Вестфален», поэтому ошибочное предположение, что это были крейсера, кажется невероятным, но это так. С «Малайи» пятью минутами позже заметили «крупные вражеские суда на три румба позади траверза по правому борту, идущие тем же курсом, что и мы». Это очевидно были вражеские линейные корабли, поскольку они совершили быстрое уклонение от атаки эскадренного миноносца. Была отмечена «хорошо заметная стрела» у головного судна, на основании чего сделан правильный вывод, что это был «очевидно тип „Вестфален“». Ни «Вэлиант», ни «Малайя» не сообщили об увиденном — очевидно, считая, что идущий впереди «Бархэм», их флагман, видел то же самое. Как «Бархэм» умудрился ничего не заметить, никто так и не объяснил. В итоге эскадра так ничего и не сообщила командующему флотом о своей встрече.

Но разве Джеллико совсем не получал разведывательных донесений, которые могли бы усилить его подозрения и стать основой для каких-то действий? Он действительно получил два сообщения, посланные Адмиралтейством. Это были перехваченные радиодонесения немцев. Первое указывало расположение германского флота к 9 часам вечера. Сообщение это не имело ценности, так как из-за ошибки позиция, указанная в нем, была явно неверной. Это обстоятельство заставило Джеллико недоверчиво отнестись и ко второму сообщению — которое, к сожалению, оказалось чересчур верным. В нем указывалось, что германскому флоту в 9:14 вечера был отдан приказ повернуть домой, и указывались диспозиция, курс и скорость хода. Но из-за другой несчастной случайности в нем был пропущен наиболее важный факт, присутствовавший во многих радиограммах противника, которые были здесь сведены воедино, а именно — что Шеер просил на рассвете провести воздушную разведку близ Хорнс-Рифа. Это, безусловно, достаточно ясно говорило, что он хочет воспользоваться данной лазейкой.

Сообщение это было получено в 11:05 вечера и прочтено после расшифровки около 11:30. Другое донесение пришло Джеллико около 11 часов 30 минут вечера и, таким образом, было прочтено уже после получения сообщения Адмиралтейства. Оно было прислано легким крейсером «Бирмингем» и гласило, что «замечены бронированные крейсера, видимо, неприятельские, отходящие на юг и на запад». К несчастью, «Бирмингем» заметил их в тот момент, когда они уходили от атаки британских миноносцев.

Если Джеллико не был склонен доверять сообщению Адмиралтейства, которое не побудило его ни к каким действиям, то вполне естественно, что два последних донесения, поступившие от «Саутгемптона» и «Бирмингема», только усилили его сомнения. Интересно, но нелегко объяснить, почему Джеллико так упорно не хотел принять явных указаний на боевые действия, завязавшиеся позади. Ведь, помимо этих двух донесений, слышали возникшую перестрелку, а вспышки выстрелов видны были как на его флагманском судне, так и на других кораблях. Огонь этот явно велся легкими орудиями. Правда, это еще не говорило о присутствии линейных крейсеров противника, но не являлось и доказательством того, что их тут нет, так как крейсера, завязав ночью бой с легкими британскими силами, вполне естественно должны были ввести в дело свое более легкое вооружение.

Любопытен и тот факт, что Джеллико сделал только одну попытку (в 10:46 вечера) запросить, что является причиной стрельбы, а формулировка его сигнала сразу наводила на мысль, что это была просто атака миноносцев противника. Таким образом, можно прийти к выводу, что если отсутствие у Джеллико ясного понимания обстановки является результатом небрежности его подчиненных, то недостаток подозрительности всецело лежит на его ответственности. Это и спасло Шеера.

Но пока германский флот не оказался в безопасности и на свободе, произошло еще одно более серьезное столкновение. В тусклом предрассветном освещении приближение врага заметила 12-я флотилия миноносцев кэптена Стирлинга. Стирлинг (как исключение, когда это должно было быть правилом!) послал по радио одно донесение Джеллико в 1:52 ночи, до того, как вступил в бой с противником, а другое — во время самого боя. Атакой его миноносцев был потоплен германский линейный корабль «Поммерн» — это было больше, чем удалось всему Гранд-флиту англичан.

Но указанные донесения не дошли до Джеллико. Таким образом, британский Гранд-флит безмятежно продолжал крейсировать, держа курс на юг, а германцы в это время были уже на пути домой. Когда начало светать, Джеллико в 2:39 утра повернул кругом и поплыл на север, надеясь увидеть германский флот, а нашел пустое море. Затем пришло новое сообщение от Адмиралтейства, в котором говорилось, что германский флот находится близ Хорнс-Рифа. На этот раз сообщению поверили. Поискав отставшие суда противника и не найдя их, Гранд-флит, в свою очередь, направился домой.

В конечном итоге он потерял 3 линейных крейсера, 3 броненосных крейсера и 8 эсминцев. Немцы потеряли: 1 линейный крейсер, 1 линейный корабль[90], 4 легких крейсера и 5 эсминцев. Потери британцев в офицерах и матросах составили 6097 погибших; пленных не было. Германцы потеряли 2645 моряков погибшими и 177 пленными.

В конечном счете ценность единственного морского «сражения» мировой войны оказалась ничтожна во всех отношениях. Установить какую-либо связь между этим сражением и окончательной и бескровной сдачей германского флота, последовавшей 2,5 года спустя, абсурдно, а говорить об этом смешно.

Если Ютландский бой мог воодушевить германцев искать решительного столкновения в открытом море, то вместе с тем он должен был и разочаровать их. Немцы выиграли первую ставку, поставив на свои линейные крейсера, а их превосходная артиллерийская стрельба дала им честь оказаться «вне конкурса». При второй ставке, их обошли, а поставив третью ставку, немцы выкинули несколько хитрых ходов, в итоге всего лишь сорвав игру.

Как молодое и еще неопытное создание, германский флот, безусловно, чувствовал себя слабее флота, который мог похвастаться непревзойденным списком побед и нельсоновскими традициями. Ютландский бой рассеял этот страх неопытного «новичка» перед известным «неизвестным».

Через 3 месяца германский флот вновь сделал смелую попытку захватить врасплох британцев. Под прикрытием воздушных дозоров германский флот 19 августа подошел почти вплотную к английскому побережью с целью обстрелять Сандерленд и этой приманкой заманить Гранд-флит в ловушку к югу, где его поджидали подводные лодки. Бой опять был сорван чрезмерной осторожностью и случайным происшествием. Один из передовых крейсеров Битти подорвался на мине, и Джеллико, подозревая, что впереди устроено новое минное заграждение, повернул обратно, в течение двух часов держа курс на север. Когда он вновь лег на юг, германский флот уже ушел. Уход его был вызван тем, что Шеер получил сообщение о приближении крупных британских сил. На самом деле с юга подходила эскадра легких крейсеров из Гарвича, и Шеер сгоряча решил, что это Гранд-флит. Если это было верно, то британский флот не только избегал западни, но в свою очередь угрожал теперь отрезать германский. Поэтому Шеер повернул домой.

Для британского флота было бы лучше, если бы Ютландский бой вовсе не происходил. Он безусловно подорвал в глазах союзников морской престиж Британии и поколебал доверие к нему в самой стране. Этому не могли помочь отдельные геройские поступки и тот факт, что Британия не потеряла своего господства на море. Господство это обеспечило неизбежное падение сил Германии и неспособность ее продолжать войну. Но победоносного, решающего морского сражения не было — а именно оно должно было помочь сократить тяжелый и дорогой процесс изнурительной бойни на суше. Ютландское сражение просто обеспечило то, что фактически уже было обеспечено и без сражения, поскольку британский флот и раньше сохранял свое пассивное превосходство сил.

Но это общие рассуждения. С технической же стороны Ютландский бой более интересен, хотя и дает меньше поводов для энтузиазма. Он продемонстрировал, что германские достижения в артиллерийском деле намного выше, чем это признавало общественное мнение в Англии. Сражение это заставляло также менее благоприятно думать о британской морской артиллерии.

В материальной части Ютландский бой показал, что Адмиралтейство и его технические советники не сумели предвидеть или использовать имеющийся опыт так же хорошо, как это удалось германцам. Помимо более низких бронебойных свойств британских снарядов, необходимо отметить и недостаточную защиту британских судов против пожаров — особенно против проникновения в пороховые погреба огня от взрывов в орудийных башнях. Именно это, по всей вероятности, стало причиной таинственной внезапной гибели «Куин Мэри» и «Индефатигебла». Возможно, это стало следствием такой конструкции линейных крейсеров, в которой часть брони принесена в жертву ради небольшого увеличения скорости. Быстроходность сама по себе в значительной степени косвенно дает защиту — но главным образом защиту обеспечивает уменьшение размеров цели из-за большей трудности для противника поразить ее. Таким образом, в этом смысле для эффективной защиты необходимо уменьшение размера, а не просто некоторое уменьшение брони ради выигрыша нескольких лишних узлов.

Тактическая сторона Ютландского боя вызвала гораздо больше критики и привела к большим противоречиям, чем техническая.

Критику основного замысла парировать труднее, чем критику фактического руководства этим боем. Пренебрежение моряков к изучению тактики, отсутствие морских тактических учебников и тайна, которой принято окружать скудные инструкции, всегда вызывали изумление у сухопутных военных, которые из истории и опыта хорошо знают, что гибкая тактика в армии является главным образом продуктом бесконечного размышления и дискуссии многих умов. La critique est la vie de la science.[91]

Изучающим военную историю известно, что попытка держать тактику в секрете губительна и ведет к гибели того, кто этим пользуется. Никакой тайной не была окружена тактика, при помощи которой Александр Македонский, римляне, монголы, Густав-Адольф, Фридрих Прусский и пехота Веллингтона неоднократно одерживали свои блестящие победы. Только беспримерная гармония в действиях, достигаемая частой практикой и взаимным пониманием, давала им такие преимущества, которых не мог добиться ни один соперник и подражатель. Секретность ведет к окостенению тактики; открытая дискуссия и критика — к гибкости и разумной инициативе подчиненных при встрече с неизвестным в боевой обстановке.

Самое существенное в критике морской тактики за время мировой войны заключается в том, что здесь недооценивался основной тактический принцип — гибкость. Более того, флот сражался при Ютландии как одно целое и действовал так, как действовали армии в донаполеоновские времена, пока Наполеон не развил системы самостоятельных дивизий. Тактически флот оказался безруким калекой. Поэтому, как бы искусно Джеллико ни маневрировал своим флотом, он не мог безусловно надеяться сковать противника. А сковывание противника — жизненно необходимая предпосылка к решающему маневру. Это действие дает двойное значение старой истине: «Разделяй и властвуй!». Британский флот, к сожалению, оказался слишком «единым и неделимым».

В первую очередь это и тяготело над Джеллико. Поэтому его руководство флотом 31 мая — если мы учтем всю неясность обстановки — может быть оценено как искусные, но чрезмерно осторожные действия.

В 1916 году неясность обстановки достигла своего предела, так как воздушная разведка не была еще соответствующим образом развита как корректив, к далеким дистанциям, возникшим благодаря прогрессу артиллерии.

Что касается часто критикуемого развертывания Джеллико на левом фланге, то оно, по всей вероятности, в данной обстановке было наиболее удачным, хотя восхваляющие это решение склонны проглядеть то обстоятельство, что проведено оно было не без помех (и здесь были теневые стороны). При таком развертывании крейсерам Битти требовалось больше времени, чтобы уйти с линии фронта. Таким образом они мешали ведению огня и вызвали ряд задержек — те же недочеты, которые были выдвинуты и против предложения Черчилля, развертывания из центра.

Уроки этой ночи были подытожены нами выше. Единственный оставшийся еще вопрос заключается в том, не следовало ли Джеллико воспользоваться предоставившейся возможностью предупредить попытку противника к прорыву, используя свои миноносцы наступательно, а не оборонительно, как довесок к боевому порядку?

Но если, не обращая внимания на всю критику, мы согласимся, что руководство боем Джеллико является безупречным мастерством, с чем соглашаются многочисленные поклонники флота, то это признание лишь усиливает убеждение: худшая ошибка Ютландского боя в том, что он вообще был затеян!

СИЛЫ СТОРОН В ЮТЛАНДСКОМ БОЮ[92]

.