ГЛАВА ТРЕТЬЯ В ЮЖНУЮ АМЕРИКУ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В ЮЖНУЮ АМЕРИКУ

Приземляемся на экваторе. Где достать бальзовые деревья? На самолете в Кито. Бандиты и охотники за головами. На "джипе" через Анды. В джунглях. Мы валим бальзовые деревья. На плоту по реке Паленкуэ. У президента Перу. К нам присоединяется Даниельссон. Снова в Вашингтоне. Десять кило переписки. Герман получает боевое крещение. Мы строим плот в морском порту Перу. Эксперты предостерегают нас. Перед отплытием. Плот получает имя "Кон-Тики". Прощай, Южная Америка!

Мы пересекли экватор, и самолет нырнул в молочно-белые облака, лежавшие до того под нами, словно снежная пустыня, сверкающая под яркими лучами солнца. Окна кабины застлал туман; постепенно он рассеялся и повис над нами тяжелыми облаками. Внизу ярко-зеленым ковром раскинулись волнующиеся джунгли. Мы летели над южноамериканской республикой Эквадор и приземлились в тропиках, в портовом городе Гваякиль.

Перебросив через руку пиджак, жилет и зимнее пальто, без которых еще вчера нельзя было обойтись, мы вылезли в настоящую оранжерею, где нас встретили легко одетые и быстро тараторящие южане. Рубашки прилипли к спине, как мокрый лист бумаги. Нас немедленно приняли в свои объятия таможенники и иммиграционные инспекторы, втолкнули в такси и доставили в единственную лучшую - действительно хорошую - гостиницу города. Первым делом мы разыскали ванные комнаты и распростерли свои тела в ваннах, открыв до конца кран с холодной водой.

Итак, мы прибыли в страну, где растет бальзовое дерево, и теперь нам предстояло приобрести бревна для постройки плота.

Первый день ушел на изучение денежной системы и запоминание такого количества испанских слов и фраз, чтобы можно было выйти из гостиницы и вернуться в нее обратно.

На второй день мы уже осмеливались отходить все дальше и дальше от наших ванн, и когда Герман осуществил наконец мечту своего детства и потрогал настоящую пальму, а я стал ходячей вазой с фруктовым салатом, мы решили, что пора начать переговоры о бальзовых бревнах.

К сожалению, это было легче сказать, чем сделать. Бальзы можно было достать сколько угодно, но нужных нам больших бревен не было. Прошли те времена, когда бальзовые деревья росли под рукой на побережье. В последнюю войну с ними разделались: тысячи деревьев были срублены и отправлены на авиазаводы, нуждавшиеся в пористой и легкой древесине. Нам сказали, что большие бальзовые деревья можно достать в глубине страны.

- Придется отправиться туда и самим их рубить, - решили мы.

- Это невозможно, - сказали нам представители власти. - Начался период дождей, все дороги, ведущие в джунгли, стали непроходимыми из-за грязи ч разлива рек. Приезжайте в Эквадор через полгода, если вам нужны стволы бальзы, - дожди тогда прекратятся и дороги просохнут.

Безвыходное положение заставило нас обратиться к дону Густаво фон Бухвальду, эквадорскому бальзовому королю, и Герман развернул перед ним чертеж плота, на котором были указаны размеры бревен. Маленький, тощий бальзовый король энергично снял телефонную трубку и приказал своим агентам заняться наведением справок. Они перерыли все лесопилки и нашли бальзовые планки и доски различной длины и толщины, короткие чурбаны, но ни одного подходящего для нас бревна. На собственном складе дона Густаво оказалось два сухих-пресухих бальзовых бревна, но на них ведь далеко не уедешь. Было совершенно ясно, что дальнейшие поиски бесполезны.

- Большим участком бальзовых деревьев владеет мой брат, - сказал дон Густаво. - Его зовут дон Федерико, и живет он в Киведо. Это небольшой поселок в джунглях в глубине страны. Он снабдит вас всем чем угодно, как только кончатся дожди и вы сможете до него добраться. Сейчас ничего не выйдет - в джунглях льют дожди.

И если дон Густаво говорил - не выйдет, то и все бальзовые эксперты в Эквадоре заявляли в один голос: не выйдет. Итак, мы торчали в Гваякиле, но бревен для плота у нас не было, и мы могли попасть в джунгли, чтобы самим рубить деревья, лишь через несколько месяцев. А тогда это будет для нас поздно.

- Времени у нас в обрез, - сказал Герман.

- А бальзовые бревна мы должны достать во что бы то ни стало, - заметил я. - Плот должен быть точной копией древнего плота, иначе у нас нет никакой гарантии, что мы не погибнем.

В гостинице нам удалось раздобыть небольшую школьную карту, на которой джунгли были зеленые горы - коричневые, а населенные пункты - маленькие красные кружочки. Достаточно было бросить беглый взгляд на карту, чтобы стало ясно, что джунгли простираются от побережья Тихого океана до склонов Анд, упирающихся своими вершинами в небо. И тут меня осенила идея. Совершенно ясно, что сейчас со стороны побережья добраться до Киведо и дальше, в джунгли, где росли бальзовые деревья, было невозможно. А что, если попытаться пробраться к деревьям из глубины страны, спуститься в сердце джунглей прямо с голых снежных вершин Анд? Это был единственный возможный выход из нашего положения.

На аэродроме оказался маленький грузовой самолет, который мог доставить нас в столицу этой удивительной страны - Кито, расположенную на плато в Андах, на высоте трех тысяч метров над уровнем моря. В самолете мы были стиснуты между ящиками и мебелью и лишь урывками, и то пока не вошли в облака, видели под собой зеленые джунгли и сверкающие реки. Когда мы вышли из туч, плато было скрыто от нас бескрайным морем клубившегося тумана, но перед нами из моря тумана поднимались прямо в сияющее голубое небо горные склоны и голые скалы.

Самолет лез прямо вверх по склону горы, будто по невидимому фуникулеру, и хотя мы находились на самом экваторе, рядом с нами сверкали снежные поля. Затем мы проскользнули между горами, и перед нами раскинулось весеннее ярко-зеленое высокогорное плато. Здесь мы и приземлились, поблизости от одной из самых своеобразных столиц в муре.

Большинство населения Кито, насчитывающего 150 тысяч жителей, являются или чистокровными горными индейцами, или метисами. Кито был столицей их предков задолго до того, как Колумб и люди белой расы узнали о существовании Америки. Особый колорит придают городу древние монастыри, с их бесценными произведениями искусства, и другие великолепные здания испанского владычества, высящиеся над низкими жилищами индейцев, сложенными из высушенных на солнце глиняных кирпичей.

Между глинобитными стенами вьются лабиринтом узкие улочки, в которых кишат толпы горных индейцев в пестрых плащах и больших самодельных шляпах. Некоторые из них направляются на рынок, подгоняя вьючных осликов, другие сидят, сгорбившись, у стен и дремлют на солнце. Редкие автомашины с испанскими аристократами в костюмах для тропиков пробираются на сбавленной скорости, беспрестанно гудя, по улочкам, где нельзя разъехаться, мимо детишек, ослов и голоногих индейцев. Воздух здесь, на высокогорном плато, так кристально чист, что возвышающиеся вокруг горы составляют как бы одно целое с городом и дополняют его, придавая ему еще более сказочный вид.

Наш друг Хорхе - летчик транспортной авиации, прозванный "бешеный пилот", - принадлежал к одному из старинных испанских родов в Кито. Он устроил нас в старомодной, смешной гостинице и затем с нами, а, когда и без нас, принялся искать способ переправить нас через горы и спустить в джунгли, в Киведо. Вечером мы встретились в старом испанском кафе, и Хорхе был начинен плохими известиями: мы должны были выбросить из головы мысль попасть в Киведо. Не было ни средств передвижения, ни проводников, чтобы переправить нас через горы, а тем более в джунгли. где начались дожди и где, застряв в грязи, можно было опасаться нападения индейцев. Только в прошлом году в восточной части Эквадора были убиты отравленными стрелами десять американских инженеров-нефтяников; там и сейчас живет большое количество диких индейских племен, которые разгуливают по джунглям совершенно голыми и охотятся с отравленными стрелами.

- Среди них до сих пор встречаются охотники за головами, - мрачно сказал Хорхе, увидев, что Герман невозмутимо продолжает уплетать бифштекс и запивать его красным вином.

- Думаете, что я преувеличиваю? - продолжал он тихо. - В этой стране все еще существуют люди, живущие продажей высушенных человеческих голов, хотя это и строго запрещено. Уследить за этим невозможно, и до сегодняшнего дня индейцы в джунглях отрубают головы своим врагам из других кочующих племен, дробят и вынимают кости черепа и заполняют кожу головы горячим песком; она сжимается и становится вряд ли больше головы кошки, причем не теряет своей формы, и черты лица также сохраняются. Высушенные головы врагов были когда-то ценными трофеями, теперь же они являются редким товаром на черном рынке. Посредники-метисы сплавляют эти головы покупателям на побережье, а те продают их по баснословным ценам туристам.

Хорхе посмотрел на нас с торжествующим видом. Если бы он только знал, что не далее как сегодня Германа и меня затащили в какой-то подъезд и предложили нам купить такие две головы по тысяче сукре[8] за штуку! Сейчас человеческие головы часто подменяются обезьяньими, но предложенные нам экземпляры были головами настоящих, чистокровных индейцев. И такими подлинными, что сохранились все черты лица. Это были головы мужчины и женщины, но величиной с апельсин. Женщина была даже хорошенькой. хотя натуральной величины у нее были только ресницы и длинные черные волосы. Вспомнив это, я содрогнулся и выразил сомнение, что мы можем наскочить на охотников за головами к западу от гор.

- Кто знает - мрачно возразил Хорхе. - Интересно, что бы вы сказали, если бы ваш друг внезапно исчез, а затем его голова в миниатюрном виде появилась на рынке? С моим другом такая история случилась, - добавил он, в упор глядя на меня.

- Ну, ну, расскажите, - сказал Герман. Он ел свой бифштекс ленивее и уже не с таким удовольствием.

Я медленно отложил вилку в сторону, и Хорхе начал свой рассказ.

Он жил вместе с женой на сторожевом посту в джунглях и занимался там промывкой золота и скупкой его у других золотоискателей. У него был друг, который регулярно приносил золото и выменивал его на товары. Однажды его убили в джунглях. Хорхе напал на след убийцы и пригрозил пристрелить его. Убийца подозревался в продаже высушенных человеческих голов, и Хорхе обещал сохранить ему жизнь, если он отдаст голову друга. Убийца немедленно доставил голову, но она была величиной с кулак взрослого мужчины. Хорхе был потрясен при виде головы, которая совершенно не изменилась, но стала очень маленькой. Сильно взволнованный, он отнес ее домой и показал жене. Она взглянула на нее и потеряла сознание. Хорхе вынужден был спрятать голову своего друга в сундук. Но в джунглях было сыро, и голова покрылась зеленой плесенью. Хорхе пришлось время от времени вынимать ее из сундука и просушивать на солнце. Он подвязывал ее за волосы к веревке, на которой сушилось белье, и жена, увидев ее, всякий раз падала в обморок. Но однажды в сундук забралась мышь и причинила голове друга ужасные неприятности. Хорхе расстроился и похоронил голову друга со всеми церемониями в небольшой ямке недалеко от аэродрома.

- Как бы то ни было, он все же был человеком, - сказал Хорхе в заключение.

- Хороший обед, - сказал я, чтобы переменить тему.

Мы возвращались домой, когда было темно. Мне вдруг показалось, что шляпа Германа съехала ему глубоко на уши, и меня охватило какое-то неприятное чувство. Но он только надвинул ее поглубже - с гор дул холодный ветер.

На следующий день мы сидели у нашего генерального консула Брюна и его жены под эвкалиптовыми деревьями их загородной асиенды. Брюн сомневался, что в результате задуманной нами поездки в Киведо наши шляпы окажутся для нас чересчур велики, но... в тех местах, куда мы собирались, было немало разбойников, Он показал нам вырезки из местных газет, в которых сообщалось, что с наступлением сухой погоды в район Киведо будут посланы солдаты для борьбы с кишевшими там bandidos[9]. Ехать туда - сплошное безумие, и мы ни за какие деньги не найдем ни проводников, ни транспорта. Во время беседы мы увидели пронесшийся мимо нас "джип", принадлежавший американскому военному атташе, и у нас мгновенно созрел план. В сопровождении генерального консула мы отправились в американское посольство, где встретились с военным атташе. Это был подтянутый, жизнерадостный молодой человек, одетый в форму цвета хаки и в высокие сапоги. Смеясь, он спросил нас, почему мы блуждаем здесь, по вершинам Анд, когда местные газеты утверждают, что мы находимся на плоту в открытом море.

Мы объяснили, что наши деревья все еще растут в джунглях Киведо, сидим здесь, на крыше материка, потому, что не можем до них добраться, и попросили атташе одолжить нам или самолет и два парашюта, или "джип" с шофером, который знал бы хорошо местность.

Военный атташе посидел немного молча, потом встал, безнадежно покачал головой и сказал, улыбаясь, что, поскольку мы не хотим ничего третьего, он согласен удовлетворить нашу вторую просьбу.

На следующее утро, в четверть шестого, к подъезду гостиницы подъехал "джип"; из машины выпрыгнул инженер-капитан - эквадорец - и сказал, что прибыл в наше распоряжение. Он получил приказ во что бы то ни стало доставить нас в Киведо, будет грязь или не будет грязи. "Джип" был полон канистр с бензином: по дороге не будет ни бензоколонок, ни встречных автомашин. Наш новый друг капитан Агурто Алексис Альварес, в связи с сообщениями о bandidos, был вооружен до зубов ножами и огнестрельным оружием. Мы прибыли в страну с мирными намерениями, в пиджаках и галстуках, рассчитывая купить на побережье лес за наличные, и все наше снаряжение состояло из мешка с консервами, подержанного фотоаппарата, который мы купили впопыхах, да пары прочных брюк цвета хаки. Генеральный консул навязал нам свой внушительный парабеллум с запасом патронов, достаточным для того, чтобы уничтожить всех, кто попытался бы перебежать нам дорогу. И вот наш "джип" понесся по безлюдным узким улочкам, окаймленным светлыми глинобитными стенами, казавшимися призрачными при свете луны, затем мы выбрались за город и помчались с головокружительной быстротой по хорошей песчаной дороге на юг, через горы.

Дорога была все время хорошей, вплоть до горной деревушки Латакунга, где домишки индейцев без окон теснились вокруг белой деревенской церкви, в садике которой росли пальмы. Здесь мы свернули на тропу для мулов, которая, извиваясь между горами и долинами, вела на запад, в самое сердце Анд. Мы попали в мир, о котором даже никогда не грезили. Это был мир горных индейцев, мир, лежащий за тридевять земель, вне времени и пространства. На всем пути мы не встретили ни одной повозки, ни одного колеса. Нам попадались лишь голоногие пастухи в красочных пончо[10], которые гнали разбегавшиеся стада чопорных, важных лам; время от времени по дороге встречались целые семьи индейцев. Муж обычно ехал впереди на муле, а сзади трусила его маленькая жена, надев на голову все имеющиеся у нее шляпы и привязав к спине мешок с малышом. Она бежала, а ее ловкие пальцы все время пряли шерсть. Ослы и мулы лениво и не спеша тащились сзади, нагруженные хворостом, тростником и глиняной посудой.

Чем дальше мы ехали, тем реже встречались нам индейцы, говорящие по-испански, и вскоре лингвистические познания Агурто оказались такими же бесполезными, как и наши. В горах кое-где виднелись поселения из нескольких хижин. Глиняные встречались все реже и реже, и все чаще попадались лачуги из прутьев и сухой травы. Казалось, что под действием горного солнца на скалистые стены Анд и хижины и люди с морщинистыми и коричневыми от загара лицами вышли из самой земли. Они были такой же частью гор, каменистой почвы, горных пастбищ, как и горная трава. Нищие и малорослые горные индейцы отличаются выносливостью диких зверей, живостью детей и первобытных народов; чем меньше они говорили, тем больше смеялись. Куда мы ни смотрели, повсюду видели сияющие лица с белыми, как снег, зубами. Не было никаких признаков того, что белый человек заработал или потратил здесь хотя бы один шиллинг. Здесь не было ни рекламных щитов, ни дорожных указателей; но если на дорогу выбрасывались консервная банка или клочок бумаги, их сейчас же подбирали как нужную в хозяйстве вещь.

Дорога шла то вверх, по выжженным солнцем склонам, без единого куста или деревца, то спускалась в долины, засыпанные песком и поросшие кактусами, пока она не поднялась круто вверх, к самому высокому гребню, у пика которого простирались снежные поля. Там дул такой пронзительный, холодный ветер, что мы замедлили ход, чтобы не замерзнуть в своих рубашках, и вспомнили о жаре джунглей. Местами нам приходилось долго ехать напрямик между горами через каменистые осыпи и травянистые заросли, пока мы снова не выбирались на тропу. Наконец мы добрались до западных склонов Анд, где горы круто обрываются в долину. Дальше тропа для мулов была вырублена прямо в скале и напоминала узенькую полочку. Куда ни кинешь взгляд, повсюду утесы и узкие ущелья. Все свои упования мы возложили на нашего приятеля Агурто, согнувшегося над рулем и откидывавшегося назад всякий раз, когда мы оказывались на краю пропасти.

Мы добрались до самого высокого гребня горной цепи Анд, и сильный порыв ветра ударил нам прямо в лицо. Горы теперь круто обрывались в джунгли, казавшиеся бездной, отделенной от нас 4 тысячами метров. Но вскоре мы перевалили через хребет, и головокружительный вид на море джунглей исчез, мы вошли в густое море облаков, клубившихся, как пар над котлом ведьмы. Теперь тропа пошла прямо вниз - все ниже и ниже, петляя по ущельям и склонам, мимо обрывов и скал. Воздух становился все влажнее, теплее и насыщеннее дыханием оранжереи, поднимавшимся от джунглей.

Потом пошел дождь. Сначала небольшой, а затем он полил как из ведра, забарабанил по "джипу", и вскоре мы ехали в сбегающих с гор потоках шоколадного цвета. Мы, так сказать, стекли с сухих горных плато вниз, в новый мир, где деревья, камень и глинистые склоны казались мягкими и пышными от покрывавших их мха и зелени. Повсюду распускались листья, они достигали гигантских размеров и висели на склонах холмов зелеными зонтами, с которых потоками текла вода. Вот и первые передовые посты джунглей - деревья с густой бахромой и бородой мха, со свисающими вьющимися растениями. Вокруг нас булькала и плескалась вода. Спуск становился все более и более отлогим, и джунгли надвинулись на нас армией зеленых великанов, поглотивших маленький "джип", шлепавший по затопленной глинистой тропе. Воздух был сырой, теплый и насыщенный ароматами растений.

Уже стемнело, когда мы добрались до холма, на котором виднелось несколько хижин, крытых пальмовыми листьями. Мы промокли под теплым дождем до нитки и расстались с "джипом", чтобы провести хоть одну ночь под крышей. Напавшая на нас в хижине орда блох захлебнулась на следующий день под дождем.

Нагрузив "джип" бананами и другими южными фруктами, мы тронулись дальше, вглубь джунглей. Мы спускались все ниже и ниже, хотя и думали, что уже давным-давно находимся на самом дне. Грязи становилось все больше и больше, но это нас не останавливало, тем более что разбойники находились где-то в неизвестном направлении.

"Джип" не сдавался до тех пор, пока нам не преградила путь широкая река, стремительно катившая по джунглям свои мутные волны. Мы стояли как вкопанные. не решаясь свернуть по берегу ни вправо, ни влево. Невдалеке на поляне виднелась хижина, около которой несколько метисов растягивали на залитой солнцем стене шкуру ягуара. Вокруг них шлепали по воде собаки и домашняя птица, наслаждавшиеся разложенными на солнце для сушки бобами какао. Когда появился "джип", все оживились. Индейцы, говорившие по-испански, рассказали, что река называется Паленкуэ, а Киведо лежит на том берегу, как раз напротив. Моста через бурную глубокую реку не было, но они соглашались переправить нас и "джип" на другой берег на плоту. Это удивительное сооружение находилось у самого берега. Кривые стволы, толщиной в руку или ногу, были связаны древесными волокнами и бамбуком. Шаткий плот был лишь в два раза длиннее и шире нашего "джипа". Затаив дыхание и положив под каждое колесо по доске, мы втащили джип" на плот. Большая часть стволов скрылась под грязноватой водой, но плот не затонул, а потащил нас, "джип" и четырех полуголых, шоколадного цвета парней, которые отталкивались длинными шестами.

- Бальза? - спросили Герман и я в один голос.

- Бальза, - кивнул головой один из парней и небрежно ударил ногой по стволам.

Нас подхватило течением и понесло вниз по реке. Напрягая все силы, паромщики направляли плот шестами через реку наискось, в тихие воды у противоположного берега. Это была наша первая встреча с бальзовыми деревьями и наше первое путешествие на плоту из бальзы. Мы благополучно причалили к той стороне и торжественно въехали на машине в Киведо. Весь поселок состоял из одной улицы, вдоль которой вытянулись по обе стороны небольшие из просмоленного дерева дома с крытыми пальмовыми листьями крышами, на которых неподвижно восседали грифы. Жители поселка, молодые и старые, черные и коричневые, бросили свои дела и высыпали на улицу из дверей и окон. Галдящая человеческая волна хлынула к нашему "джипу". Вскоре индейцы были повсюду - на машине, под машиной и в машине. Мы судорожно цеплялись за свою собственность, тогда как Агурто делал отчаянные попытки вывести "джип" из толпы. Но одно колесо спустило, и "джип" встал на одно колено. Мы были в Киведо и должны были перенести взрыв радушных приветствий.

Плантация дона Федерико лежала несколько ниже по реке. "Джип" с Агурто, Германом и мною, хромая из стороны в сторону, въехал по узкой тропинке между манговыми деревьями во двор; нам навстречу выбежали старый тощий житель джунглей дон Федерико и его племянник Анхело, небольшой мальчик, который жил вместе с ним в этой глуши. Мы передали привет от дона Густаво, и вскоре "джип" уже без нас стоял во дворе под тропическим ливнем, обрушившимся с новой силой на джунгли. В честь нашего приезда дон Федерико устроил в своем бунгало[11] пир. На вертеле жарились молочные поросята и цыплята, а мы тем временем сидели перед огромным блюдом с южными фруктами и рассказывали о цели нашего приезда.

Ливень джунглей, непрерывно шумевший за открытыми окнами, приносил с собой теплый, сладкий запах душистых цветов и земли.

Дон Федерико загорелся, как юноша. Конечно, ему пришлось с детства иметь дело с плотами из бальзы. Пятьдесят лет назад, когда он жил у моря, индейцы Перу ходили вдоль берегов на больших бальзовых плотах и продавали в Гваякиле рыбу. Они привозили на плоту по несколько тонн сушеной рыбы, которую складывали в бамбуковой хижине посередине плота; там же были жена, дети, собаки и куры. Сейчас, во время дождей, трудно достать бальзовые деревья таких размеров, какие индейцы, брали для постройки своих плотов: потоки воды и грязь сделали недоступными плантации бальзы. Туда не добраться даже верхом на лошади. Но дон Федерико сделает все, что в его силах. Возможно, что недалеко от его бунгало в лесу и растет несколько бальзовых деревьев, но ведь много нам и не нужно.

Вечером, когда дождь немного стих, мы прошлись под манговыми деревьями вокруг бунгало. У дона Федерико была богатейшая коллекция диких орхидей, которые свешивались с веток деревьев из половинок. скорлупы кокосовых орехов, заменявших цветочные горшочки. Они отличались от своих цивилизованных сородичей восхитительным ароматом. Герман наклонился к одному цветку, чтобы понюхать его, но в тот же миг над его головой мелькнуло из листьев что-то похожее на длинного, тонкого, блестящего угря. Мы не успели опомниться, как в воздухе просвистел хлыст Анхело и на землю упала извивающаяся змея. В следующую секунду мальчик прижал ее вилкообразной палкой к земле и размозжил голову.

- Mortal[12], - сказал Анхело и, поясняя свои слова, показал в пасти змеи два изогнутых ядовитых зуба. Мы поспешили домой; нам казалось, что повсюду в листве прячутся ядовитые змеи. Впереди шел Анхело со своим трофеем, безжизненно болтавшимся на палке. Дома Герман принялся снимать кожу с зеленого чудовища, а дон Федерико тем временем рассказывал всевозможные фантастические истории о ядовитых змеях и удавах в разрезе размером с тарелку. Вдруг мы увидели на стене тени двух огромных скорпионов, величиной с омара. Они бросались друг на друга, хватали друг друга клешнями. Борьба была не на жизнь, а на смерть; их хвосты с ядовитым жалом были все время подняты, и каждый из них выжидал удобного момента, чтобы нанести врагу смертельный удар. Это была ужасная картина, и, только пододвинув керосиновую лампу, мы поняли, что это она виновница сверхъестественных размеров теней двух обыкновенных скорпионов, величиной с палец, которые дрались на краю комода.

- Оставьте их, - усмехнулся дон Федерико. - Один из них будет убит, а победитель нам нужен, чтобы уничтожать тараканов. Все будет чудесно, только не забудьте проверить, чтобы не было щелей в сетке от москитов над вашей кроватью. И затем, прежде чем одеваться, встряхните как следует свою одежду.

Меня часто кусали скорпионы, и ничего, не умер, - сказал, смеясь, старик.

Спал я хорошо и просыпался, вспоминая об ядовитых тварях, всего несколько раз, когда ящерицы или летучие мыши затевали слишком шумную возню около моей подушки.

На следующее утро мы встали рано, решив отправиться на поиски бальзовых деревьев.

- Ну-ка, встряхнем хорошенько одежду, - сказал Агурто, и пока он говорил, из рукава его рубашки выпал скорпион и моментально скрылся в щелочке в полу.

Сразу же после восхода солнца дон Федерико разослал своих людей верхом на лошадях поискать, нет ли где бальзовых деревьев, к которым можно было бы добраться по тропам. Наш отряд состоял из дона Федерико, Германа и меня. Вскоре мы оказались на поляне около огромного старого дерева, к которому нас привел дон Федерико. Оно намного возвышалось над другими деревьями и имело не менее 3 футов в диаметре. По обычаю полинезийцев, мы должны были, прежде чем срубить дерево, дать ему имя. Это дерево мы назвали "Ку", в честь полинезийского божества американского происхождения. Затем я занес топор и ударил по дереву так, что эхо разнеслось по всему лесу. Но рубить полное соков бальзовое дерево - то же самое, что пытаться разрубить колуном кусок пробки. Топор отскакивал от дерева, и я поработал не так уж много, когда Герману пришлось стать на мое место. Топор переходил из рук в руки, летели щепки, и пот лил с нас градом в душных джунглях.

К середине дня Ку напоминал петуха, стоящего на одной ноге и содрогавшегося от наших ударов. Но вот дерево качнулось и тяжело рухнуло на землю, ломая по пути ветви и небольшие деревья. Мы обрубили со ствола сучья и принялись уже было сдирать кору зигзагами, по способу индейцев, как вдруг Герман бросил топор, подскочил, прижал руку к ноге и закрутился в военной пляске полинезийцев. Из его штанины выглянул глянцевитый муравей, величиной со скорпиона, с длинным ядовитым жалом в задней части тела. Он был одет в такую же толстую скорлупу, как омар. Мы долго не могли раздавить его каблуком.

- Конго, - сочувственно заметил дон Федерико. - Эта маленькая тварь похуже скорпиона, но для здорового мужчины он неопасен.

В течение нескольких дней Герман чувствовал ломоту в теле, оно все как бы одеревенело, но это не мешало ему разъезжать вместе с нами верхом по джунглям в поисках больших бальзовых деревьев. Время от времени мы слышали стук и треск, а затем что-то глухо падало в девственном лесу. Дон Федерико довольно кивал головой. Это означало, что его индейцы-метисы повалили еще одно бальзовое дерево для плота. В течение недели к Ку присоединились Кане, Кама, Ило, Маури, Ра, Ранги, Папа, Таранга, Кура, Кукара и Хити - одним словом, у нас было двенадцать могучих бальзовых деревьев, получивших имена легендарных полинезийских героев. Эти имена появились на островах вместе с Тики из Перу, совершив путешествие через океан. Из джунглей мы выволокли блестящие от выступившего сока деревья на лошадях, а последнюю часть пути их протащил имевшийся у дона Федерико трактор. Он доставил их на берег реки к бунгало.

Однако полные сока сырые деревья были далеко не такими легкими, как пробка. Каждое из них весило безусловно около тонны, и мы горели нетерпением увидеть, как они будут держаться на воде. Мы подтащили их одно за другим к самому краю берега и привязали к концу каждого бревна трос, свитый из прочных лиан. чтобы при спуске на воду его не унесло течением вниз по реке. Затем одно за другим мы столкнули все бревна с берега в реку. Нужно было только видеть, какие фонтаны взлетели при этом в воздух! В воде деревья несколько раз перевернулись, а затем всплыли, погрузившись в воду лишь наполовину. Балансируя, мы прошлись по ним, и они остались в том же положении. Мы связали бревна прочными лианами, сорвав их с верхушек деревьев, и вскоре у нас было два временных плота, связанных между собой так, что один мог буксировать другой. Мы погрузили на плоты бамбук и лианы, необходимые нам для дальнейшей работы, и вместе с Германом прыгнули на первый плот. Нас сопровождали двое парней какой-то таинственной смешанной расы, с которыми у нас не было никакого общего языка.

Не успели мы отдать концы, как бурные массы воды подхватили наши плоты и стремительно понесли их вниз по реке. Огибая первый мыс на нашем пути, мы в последний раз увидели сквозь сетку дождя наших замечательных друзей; они стояли на берегу около бунгало и махали нам руками. Затем мы забрались под навес из банановых листьев, предоставив управление плотом нашим коричневым умельцам, которые с огромными веслами в руках расположились один на носу, а другой на корме плота. Они все время с удивительной легкостью удерживали его на самой середине бурного течения, и мы, танцуя по воде, неслись вниз. лавируя между затонувшими деревьями и отмелями. По обоим берегам реки неприступной стеной тянулись джунгли. Мы шли мимо деревьев с густой листвой, из-под которой выпархивали попугаи и какие-то неизвестные нам птицы с ярким оперением. Несколько раз мы видели аллигаторов, которые бросались в реку и скрывались в ее мутных водах. Но вскоре мы увидели еще более интересное чудовище. Это была игуана, колоссальная ящерица, чуть не в полтора метра длиной, с большим горловым мешком и гребнем на спине. Она лежала и дремала на глинистом берегу. Можно было подумать, что она спала здесь с доисторических времен. Ящерица не пошевельнулась, когда мы проплывали мимо нее. Рулевые дали нам понять, что стрелять не надо. Мы увидели еще одну игуану, но поменьше, около одного метра в длину. Она убегала по толстой ветви, свесившейся над водой. Почувствовав себя в безопасности, она улеглась, отливая синим и зеленым цветом, уставившись на нас своими холодными, как у змеи, глазами. Игуана не спускала с нас взгляда, пока мы проплывали мимо нее.

Немного позднее мы проходили мимо небольшого, поросшего папоротником холмика и увидели на нем игуану еще больших размеров, чем первая. Она сидела неподвижно с поднятой к небу головой, как китайский дракон, высеченный из камня, и не повернула головы, пока мы огибали холмик и не исчезли в джунглях.

Чуть дальше запахло дымом, и мы миновали несколько крытых соломой хижин, стоявших на отвоеванной у джунглей земле на самом берегу реки. Наш плот возбудил пристальное внимание мрачных жителей этого селения - потомков индейцев, негров и испанцев. На берегу лежали их лодки, выдолбленные из дерева.

Когда наступало время обедать, мы сменяли своих друзей у руля, и они принимались жарить рыбу и печь плоды хлебного дерева на небольшом костре, разгораться которому не давала окружавшая его сырая глина. В нашем меню, кроме того, были жареные цыплята, яйца и южные фрукты. Тем временем плоты, а с ними и мы быстро неслись мимо джунглей. к морю. Что нам были теперь дожди и ливни! Ведь чем сильнее лил дождь, тем стремительнее становилось течение.

С наступлением темноты на берегу начинался оглушительный концерт. Жабы и лягушки, цикады и москиты беспрерывно квакали, трещали, жужжали, составляя многоголосый хор. Время от времени в темноте раздавались пронзительное мяуканье дикой кошки и крики то одной, то другой птицы, вспугнутой ночными разбойниками джунглей. Иногда в темноте ночи мелькал огонь очага, в хижине индейца слышались пронзительные голоса людей и лай собак. По большей части мы сидели одни под звездным небом, слушая оркестр джунглей, пока сон или дождь не загоняли нас в хижину из листьев, и мы засыпали, предварительно вынув пистолеты из кобуры.

Чем дальше мы спускались вниз по реке, тем чаще попадались хижины и плантации индейцев, и вскоре на берегу показались уже целые деревни. Мы обгоняли выдолбленные из дерева каноэ. На них плыли индейцы, отталкиваясь длинными шестами. Время от времени встречались небольшие бальзовые плоты, груженные связками зеленых бананов.

Там, где река Паленкуэ впадает в реку Рио Гуаяс, уровень воды был так высок, что между Винсесом и Гваякилем, лежавшим на берегу моря, курсировал колесный пароход. Решив сэкономить время, мы с Германом сели на пароход, где получили по койке на борту, и поплыли вниз, через густонаселенную долину к побережью океана. Наши коричневые друзья взялись пригнать плоты следом за пароходом.

В Гваякиле мы с Германом расстались. Он остался ожидать у устья реки Гуаяс прибытия плотов, чтобы погрузить их на какое-нибудь каботажное судно и доставить в Перу, где должен был руководить строительством настоящего плота по древнему индейскому образцу. Я же вылетел на самолете в столицу Перу - Лиму; мне предстояло подыскать подходящее место для постройки нашего плота.

Самолет шел на большой высоте вдоль побережья Тихого океана. С одной стороны виднелись пустынные горы Перу, а с другой - далеко внизу под нами ослепительно сверкало море. Это было место, откуда мы предполагали пуститься на плоту в плавание. С борта самолета море казалось бескрайным. Далеко-далеко на западе море и небо сливались, образуя длинную, чуть заметную линию горизонта. Я никак не мог избавиться от мысли, что даже за горизонтом пятую часть суши омывают такие же водные пустыни, какие отделяют нас от Полинезии. Я попытался представить себе, как мы закачаемся через несколько недель на нашем плоту, который будет только пятнышком в раскинувшемся сейчас подо мною голубом море, и тотчас же отогнал эту мысль: она вызвала у меня такое же неприятное чувство, какое испытываешь, когда ожидаешь команды прыгнуть с самолета с парашютом.

Прилетев в Лиму, я поехал на трамвае в порт Кальяо, чтобы подыскать место, где бы мы могли начать строить плот. Не нужно было много времени, чтобы убедиться, что весь порт забит судами, подъемными кранами, складами, таможнями, портовыми конторами и прочими сооружениями. Немного дальше была свободная бухта, но она кишела купающимися, и не приходилось сомневаться, что этот пытливый народ разнесет в щепки плот и оставит рожки да ножки от нашего снаряжения, стоит нам хотя бы на минуту от них отвернуться. Кальяо был крупнейшим портом в Перу, население которого насчитывает 7 миллионов людей - белых и коричневых. Времена для строителей плотов изменились в Перу даже больше, чем в Эквадоре, и мне представлялся лишь один выход: проникнуть за высокие бетонные стены военно-морского порта, туда, где у железных ворот стояли вооруженные часовые, которые с подозрением и угрозой смотрели на меня и других прохожих, слонявшихся около этих стен. Попасть туда - означало оказаться в тихой гавани.

В Вашингтоне я познакомился с перуанским военно-морским атташе, который снабдил меня рекомендательным письмом. На следующий день я отправился с этим письмом в военно-морское министерство и попросил приема у министра Мануэля Нието. Каждое утро он принимал в министерстве, в красивой, сверкающей зеркалами и золотом приемной в стиле ампир[13]. Я ждал недолго. Министр вышел ко мне в полной форме. Это был небольшого роста, широкоплечий офицер, суровый, как Наполеон, подтянутый и лаконичный в разговоре. Он задал мне вопрос, я дал ему ответ. Я просил разрешения строить плот на военно-морской верфи.

- Молодой человек, - сказал министр, нервно барабаня пальцами по столу, - вместо того чтобы войти через дверь, вы влезли в окно. Я охотно помогу вам, но должен для этого получить указание от министра иностранных дел. Я не имею права пускать иностранцев на территорию военно-морского порта и разрешать им пользоваться нашей верфью. Обратитесь письменно в министерство иностранных дел. Желаю вам удачи.

Я с ужасом подумал о всех тех бумагах, которые циркулируют от человека к человеку и затем бесследно исчезают. Счастлив был Кон-Тики, в суровые времена которого всякого рода документы были неизвестны.

Повидаться лично с министром иностранных дел было значительно труднее. Норвегия не имеет представительства в Перу, и наш любезный генеральный консул Бар мог представить меня только советникам иностранного министерства. Я очень боялся, что дальше дело не пойдет, но подумал, что авось поможет письмо доктора Коэна президенту республики. Через адъютанта я попросил аудиенции у дона Хосе Бустаманте и Риверо, президента Перу. Несколько дней спустя мне предложили быть во дворце к 12 часам.

Лима - вполне современный город, насчитывающий полмиллиона жителей. Он лежит, раскинувшись на зеленой равнине, у подножия пустынных гор. В архитектурном отношении, в котором немалую роль играют сады и плантации, он является одной из красивейших столиц мира - нечто вроде современной Ривьеры или Калифорнии на фоне старых испанских зданий. Дворец президента расположен в центре города и строго охраняется вооруженной стражей в ярких мундирах. Аудиенция в Перу - серьезное дело, и очень немногие видели президента воочию, а не в кино. Солдаты с блестящими патронташами проводили меня наверх и до конца длинного коридора. Здесь трое штатских осведомились о моей фамилии и записали ее, и меня провели через тяжелую дубовую дверь в комнату с длинным столом и рядом стульев. Человек в белом костюме принял меня и предложил сесть, а сам вышел из зала. Через несколько минут отворились большие двери, и меня провели в зал, еще более нарядный, чем первый. Навстречу мне шел человек в роскошной, безупречно сшитой военной форме.

"Президент", - подумал я, собравшись с духом. Но нет. Человек в расшитом золотом мундире предложил мне старинный стул, с прямой спинкой, и исчез. С минуту сидел я на краешке этого стула, затем открылась еще одна дверь, и почтительно склонившийся лакей пригласил меня пройти в большое помещение, отделанное золотом, с золоченой мебелью и роскошным убранством. Слуга исчез так же быстро, как и появился, и я опять сидел в одиночестве на старинном диване и смотрел на анфиладу пустых комнат, видных в распахнутые двери. Было так тихо, что доносился чей-то приглушенный кашель из отдаленной комнаты. Послышались твердые шаги, и я вскочил и нерешительно поклонился представительному человеку в военной форме. Но и это был не президент.

Однако из его слов я понял, что президент приветствует меня и освободится, как только закончится заседание кабинета министров.

Десять минут спустя снова прервали тишину твердые шаги, и в зал вошел человек в золоте и в эполетах. Я проворно вскочил с дивана и низко поклонился. Он поклонился еще ниже и провел меня через несколько залов вверх по лестнице, устланной толстыми коврами. Он оставил меня в маленькой комнате, в которой стояли современное кожаное кресло и диван. В комнату вошел человек небольшого роста, в белом костюме. Я терпеливо ждал приглашения следовать дальше. Но он никуда меня не повел, а лишь любезно поклонился, продолжая стоять. Это был президент Бустаманте и Риверо.

Президент владел английским языком вдвое лучше, чем я испанским, и когда мы приветствовали друг друга и он жестом предложил мне сесть, наги словарный запас был полностью исчерпан. При помощи знаков и жестов можно многое объяснить, но нельзя получить разрешение на постройку плота на территории военно-морского порта в Перу. Мне было ясно лишь одно - президент ничего не понял из того, что я говорил. Через несколько минут он встал, вышел и вскоре вернулся в сопровождении министра авиации. Министр авиации генерал Ревередо был бодрый, со спортивной выправкой человек, в форме воздушных сил и эмблемой ВВС на груди. Он блестяще говорил по-английски с американским акцентом.

Я извинился за недоразумение и сказал, что хотел просить о допуске не на территорию авиапорта, а на территорию морского порта. Генерал, смеясь, пояснил, что его пригласили лишь в качестве переводчика. Постепенно, слово за словом, и моя теория была переведена президенту, который слушал очень внимательно и задал мне через генерала Ревередо несколько пытливых вопросов. В заключение беседы он сказал:

- Если острова Тихого океана действительно были открыты жителями Перу, то для Перу ваша экспедиция представляет большой интерес. Скажите, чем мы можем вам помочь, и мы постараемся удовлетворить вашу просьбу.

Я попросил разрешения на постройку плота на территории военно-морского порта, доступа в мастерские верфи, предоставления складского помещения, беспошлинного ввоза снаряжения в Перу, права пользоваться сухим доком, разрешения привлечь к постройке плота рабочих верфи и, наконец, предоставления нам буксира, который вывел бы плот в открытое море.

- Что он просит? - спросил так выразительно президент, что даже я понял.

- Пустяки, - коротко ответил Ревередо, а президент удовлетворенно кивнул головой.

Ревередо еще до того, как закончилось наше совещание, пообещал мне, что президент лично даст указание министру иностранных дел, а военно-морской министр Нието получит полную свободу действий в предоставлении нам всей той помощи, о которой я просил.

- Да сохранит вас бог! - сказал генерал, смеясь и качая головой.

Вошедший адъютант проводил меня до часового, В тот же день газеты Лимы сообщили своим читателям, что в скором времени из Перу отправится на плоту норвежская экспедиция; одновременно они известили, что шведско-финская научная экспедиция закончила свою работу по изучению жизни индейцев бассейна Амазонки. Двое из шведских участников экспедиции поднялись в каноэ вверх по рекам до Перу и только что прибыли в Лиму. Одним из них был Бенгт Даниельссон из Упсальского университета, собиравшийся изучать быт горных индейцев Перу.

Я вырезал из газеты заметку и принялся писать Герману письмо относительно места для постройки плота, когда кто-то постучал в дверь моего номера. В комнату вошел высокий загорелый парень в костюме для тропиков, и когда он снял свой белый шлем, то мне показалось, что его огненно-рыжая борода обожгла ему лицо и опалила волосы на голове. И хотя я знал, что он прибыл из глуши джунглей, казалось, что настоящее его место не там, а в читальном зале.

"Бенгт Даниельссон", - подумал я.

- Бенгт Даниельссон! - представился вошедший. "Наверно, узнал о нашем плоте", - подумал я и предложил ему сесть.

- Я только что узнал о ваших планах путешествия на плоту, - сказал швед.

"И пришел, чтобы разгромить мою теорию - ведь он этнограф", - снова подумал я.

- Я пришел просить вас, чтобы вы взяли меня с собой в экспедицию, - миролюбиво сказал швед. - Теория переселения меня интересует.

Я знал о нем, что он ученый и прибыл сюда прямо из джунглей. Но если швед решил отправиться в экспедицию на плоту в компании пяти норвежцев, то он явно был не из трусливых. А кроме того, даже внушительная борода не могла скрыть его мирный характер и веселый нрав.

У нас не хватало одного человека, и Бенгт стал шестым членом команды. Он был единственным среди нас, говорившим по-испански.

Через несколько дней пассажирский самолет с рокотом летел на север вдоль побережья, и я снова с уважением смотрел вниз, на бескрайное голубое море. Казалось, что оно свободно парило в мировом пространстве. Скоро мы, шестеро, как микробы на маленькой соринке, будем на плоту здесь, где так много воды, что казалось - она затопила все, что было за горизонтом на западе. Мы будем в нашем узком мирке, не имея никакой возможности уйти друг от друга. В настоящий момент нас разделяли большие пространства. Герман был в Эквадоре, где ожидал прибытия плотов. Кнут Хаугланд и Турстейн Раабю только что прибыли в Нью-Йорк. Эрик Хессельберг плыл на пароходе из Осло в Панаму. Я летел в Вашингтон, а Бенгт сидел в гостинице в Лиме и ожидал нашего прибытия.

Участники экспедиции не знали друг друга. У всех были разные характеры. Поэтому очень не скоро надоедят нам на плоту те истории, которые мы будем рассказывать друг другу. Никакие штормовые облака и никакое давление, сулящее ненастье, не были для нас так опасны, как подавленное моральное состояние. Ведь мы, шестеро, в течение многих месяцев будем совершенно одни на плоту, и при таких условиях хорошая шутка зачастую не менее ценна, чем спасательный пояс.

В Вашингтоне все еще стояла зима, шел снег и было страшно холодно. Я приехал туда в феврале. Бьерну удалось полностью разрешить вопрос о радиосвязи. Оказывается, он заинтересовал американских радиолюбителей, и они согласились принимать наши сводки и донесения с плота. Кнут и Турстейн тем временем готовили радиоаппаратуру. Радиосвязь мы должны были поддерживать с помощью специально для нас сконструированных коротковолновых передатчиков, а иногда посредством портативных аппаратов, которыми пользовались во время войны тайные агенты. Надо было сделать тысячу дел - больших и малых, - чтобы подготовить все к путешествию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.