Заговор Бута

Заговор Бута

I

Сообщение, отправленное из ставки Гранта в военное министерство 9 апреля 1865 года в 4:30 дня, могло бы послужить образцом лаконичности:

«Достопочтенному Эдвину М. Стэнтону, Военному Министру (Hon.E.M.Stanton, Secretary of War).

Генерал Ли сдался сегодня днем вместе с Армией Северной Виргинии на условиях, предложенных ему мной. Полный текст условий покажет прилагаемая дополнительная корреспонденция.

Улисс С. Грант, генерал-лейтенант».

Условия были довольно щедрыми – Грант позволил офицерам сохранить их личное оружие и багаж, а после просьбы Роберта Ли согласился и на то, что солдаты Конфедерации при сдаче могли сохранить своих лошадей, если они принадлежали не армии, а им лично. На практике это означало, что вообще все кони останутся у побежденных – ни у кого не было времени разбираться с документацией. Грант даже снабдил генерала Ли продовольствием. Число рационов было достаточным для его людей на три дня, но фураж не предоставлялся.

Его нехватка, собственно, и была одной из причин «великодушия генерала Гранта…» – он не хотел забирать у южан лошадей, потому что их было нечем кормить.

Тем не менее, Грант и в самом деле хотел закончить войну как можно скорее и с как можно меньшими затруднениями и неприятностями. Роберту Ли было обещано, что его людям придется только принести клятву верности Союзу, и после этого они без всяких формальностей могут разойтись по домам – трогать их больше не будут.

Победный салют Грант своим артиллеристам сразу же велел прекратить – но на моряков власть его не распространялась. Так что эскадра адмирала Паркера залп за залпом славила великую победу, и с этим генерал Грант поделать ничего не мог. Поэтому он просто занялся неотложной корреспонденцией, написал письмо к уехавшему уже из ставки Шерману и несколько донесений в военное министерство. Потом, по воспоминаниям адъютанта, Грант повернулся к нему и сказал: «Теперь – на Мексику».

Шуточка была очень в его духе.

Генерал Грант просто ненавидел все официальные церемонии, салюты, парады и даже собственную парадную форму. Обычно он ходил в мундире рядового, к которому только велел пришить генеральские знаки отличия, и даже на переговоры с Робертом Ли пришел одетым точно так же. Сам генерал Ли прибыл в ставку своего врага в генеральском мундире, с эполетами и с шарфом через плечо, со шпагой, украшенной золотом, – а его встретил неприметный рыжеватый человек, с трехдневной щетиной и в стоптанных солдатских сапогах.

Вот и теперь, в разгар торжества, он не стал провозглашать никаких здравиц и не стал говорить никаких речей, а как бы напомнил своему штабу, что «надо делать дело…». А поскольку никаких немедленных действий от штаба в данный момент не требовалось, Грант и припомнил фантастическое в своей нелепости предложение Френсиса Блэйра о «совместном походе на Мехико…». Сам Грант, однако, своему собственному совету идти на Мексику не последовал. Вместо этого он довольно быстро собрался и уехал в Вашингтон.

Грантa там ждали.

II

Нелюбовь Улисса Гранта к парадным церемониям разделяли далеко не все – вечером 11 апреля 1865 года Вашингтон был весь иллюминован. Особенно красиво украшен и освещен был купол все еще строившегося Капитолия – его было видно за несколько миль от столицы.

К огромной толпе, собравшейся у Белого дома, обратился сам президент.

Речь была важной, Линкольн хотел избежать любых недоразумений и ошибок, так что он говорил по бумажке. Поскольку держать и свечу, и рукопись ему было трудно, один из его помощников встал за занавесью с лампой в руках.

Президент начал с того, что выразил надежду на скорый и справедливый мир и воздал хвалу генералу Гранту и его доблестным и умелым в своем деле офицерам. Ну, это, собственно, ожидалось.

Однако дальше начались вещи более интересные.

Президент сказал, что установление должного конституционного порядка на Юге встретит несомненные трудности, хотя бы потому, что и среди людей, верных Союзу, нет на этот счет единого мнения.

Линкольн сослался на новое, реконструированное правительство Луизианы: его поддержали только 12 тыс. избирателей, потому что власть федерального правительства и по сей день все еще не распространялась на весь штат. Конечно, этого было недостаточно. И возникал вопрос – следует ли подождать, пока правительство реорганизует уже весь штат, или расформировать его и создать новое?

Линкольн, как у него было в обычае, прибег к якобы народной мудрости: «…если мы хотим получить цыпленка, а у нас пока есть только яйцо, следует ли нам разбить яйцо или подождать, пока вылупится цыпленок?..»

Выбор был очевиден – ну конечно, надо подождать, пока вылупится цыпленок – и толпа наградила оратора аплодисментами.

Толпа, как всегда, ничего не понимала.

Высказавшись в пользу «сохранения яйца», Линкольн отказывался от обещания, которое он раньше дал Кэмпбеллу – отказаться от фарса так называемого «лояльного Союзу правительства Виргинии» и позволить штату сохранить свое собственное законодательное собрание, не упакованное новыми людьми.

Лояльное Союзу правительство Луизианы создавалось военными властями, которые отводили все кандидатуры, которые их не устраивали – теперь такая участь ждала и Виргинию, и другие штаты Юга, которые вскоре будут завоеваны мечом. После сдачи в плен всей армии Роберта Ли можно было действовать куда свободнее, уступки больше были не нужны.

Линкольн пришел к этому решению далеко не сразу.

Его намерения в отношении полной амнистии конфедератам оставались неизменными – он не хотел «…ни тюрьмы, ни виселицы…». Когда Шерман во время встречи в Сити-Пойнт спросил президента, как следует поступить с Джефферсоном Дэвисом и членами его кабинета, Линкольн сказал фразу, которую с некоторой долей приближения можно перевести как «…откройте ворота, уберите загороди, шуганите их из страны…» – и сделал такой жест, как если бы отгонял овец из загона[1].

Хотя, конечно, признаваться в такой политике официально не следовало.

И, pазумеется, Линкольн рассказал «народную притчу» о человеке, который отрекся от алкоголя, но не возражал против того, чтобы в лимонад ему добавляли виски, – он только настаивал, что «…он не должен знать об этом…».

В отношении того, как следует править Югом, Линкольну следовало найти какой-то компромисс между точкой зрения республиканцев-консерваторов, стоявших за восстановление довоенного порядка, и республиканцев-радикалов, которые настаивали на предоставлении гражданских прав всем освобожденным рабам на том основании, что уж они-то будут подлинными сторонниками Союза и не позволят восстановить старую власть.

Сам президент склонялся к компромиссу.

Он был готов предоставить право голоса так называемым «свободным цветным», то есть людям с той или иной долей африканской крови, которые не были рабами еще до Гражданской войны, и добавить к ним тех бывших рабов, которые сражались под флагом федеральной армии. В этом духе он и высказался. Конечно, такого рода вещи уже давно обсуждались в газетах и вызывали бурные споры.

Но 11 апреля 1865 года об этом сказал президент страны – впервые в истории США.

III

Авраам Линкольн, как мы знаем, любил Шекспира. Эту страсть разделял с ним один из людей, слушавших его речь 11 апреля. Но, конечно, этот человек по «шекспировской тропе» ушел куда дальше президента. Он был человеком насквозь театральным – его отец, Джуниус Брутус Бут, был знаменитейшим актером, со специализацией именно на Шекспире. Одно время он был самым знаменитым актером Америки, на спектакли, в которых он участвовал, публика просто ломилась, билеты раскупались за недели до представления.

Сыновья мистера Бута пошли по его стопам – Эдвин Бут славился даже в Англии и был так хорош в роли Гамлета, что гастролировал по всем столицам Европы. Его младший брат, Джон Уилкес Бут, такой известности еще не достиг, зато был горд, красив и пользовался огромным успехом у дам. Первых успехов на сцене он достиг в Ричмонде и перед зрителями появлялся не иначе как после трехметрового прыжка из-за кулис – это производило сильное впечатление.

Джон Уилкес Бут глубоко симпатизировал Югу и симпатий своих не скрывал. В штате Мэриленд, где он жил, Югу сочувствовал каждый второй, так что само по себе это было неудивительно – но Джон Бут, несмотря на свои симпатии к Конфедерации, разделительной полосы между Севером и Югом не перешел и в армию КША не записался.

Брату Эдвину, стороннику Севера, он объяснил, что симпатии симпатиями, а кто-то должен позаботиться об их матери. Но со временем Джон Бут поменял свое мнение. Война явно склонялась в сторону победы Севера, и пламенный конфедерат, Джон Бут, считал, что он «…должен сделать что-то…».

Это «что-то» поначалу рассматривалось как похищение Линкольна.

Как можно похитить главу государства в его столице, подробно не рассматривалось – Джон Бут был человек театральный, и великолепный жест значил для него много больше, чем организационные детали.

По-видимому, пресловутой последней каплей для него стали слова президента о предоставлении гражданства неграм, отслужившим свое в составе федеральной армии. Джон Бут сказал, что это будет последней речью тирана – его мысли переключились с похищения на убийство. План был широк. Бут собирался «обезглавить правительство…» – предположительно следовало убить одновременно и Линкольна, и его вице-президента, Эндрю Джонсона, и государственного секретаря Сьюарда, и генерала Гранта.

К этому времени у Бута уже имелось несколько знакомых, совершенно разделявших его порывы. Ничего крупного они не предпринимали – так, небольшая контрабанда на Юг запрещенных товаров.

Но теперь им предстояло большое дело.

Было известно, что Грант приехал в Вашингтон, виделся с Линкольном, а вечером 14 апреля собирался вместе с ним в театр Форда, на комедию: «Наш Американский Кузен». Билеты на спектакль продавались с тройной наценкой – публика жаждала увидеть президента вместе с главнокомандующим, в одной ложе. Бут хорошо знал театр Форда – заведение принадлежало другу его семьи, у Бута был туда постоянный пропуск, и он даже личную почту получал на адрес театра.

Лучшего места для покушения ему трудно было даже и пожелать.

IV

Если поглядеть на середину XIX века из сегодняшнего дня, какие-то вещи просто поражают. В частности, это относится к вопросам обеспечения безопасности глав государств. За десять лет до 1865-го, в 1855-м, неограниченный повелитель огромной Российской империи, царь Николай Первый, разъезжал по своей столице не только без всякой охраны, но даже и без свиты, и без единого адъютанта.

Никаких покушений на себя он не опасался.

Времена, конечно, менялись, и в 1881 году его сын будет убит террористом на улицах Петербурга, но Николаю Павловичу, Императору и Самодержцу Всероссийскому, и в голову не приходило как-то ограничивать свои прогулки, и он мог, например, в задумчивости выйти из Зимнего дворца на набережную Невы – в полном одиночестве.

Линкольн в этом отношении вел себя примерно так же.

Когда ему пришло в голову посетить Ричмонд и отправиться в Белый дом КША, чтобы «посидеть в кресле Джефферсона Дэвиса…», он пошел туда пешком. Город, конечно, был уже оставлен противником, и за президентом шел отряд из десятка моряков. Hо если бы в Ричмонде оставaлся хоть один солдат Конфедерации с винтовкой в руках, то один-единственный выстрел из окна мог бы оставить США без президента – и никакой эскорт этому бы не помешал.

В общем, понятно, что если Линкольн мог вести себя столь беззаботно в Ричмонде, то уж в Вашингтоне он тем более ни о каких мерах безопасности и не помышлял. Скажем, о его появлении в театре Форда было известно заранее, и администрация театра даже позаботилась известить публику об этом событии специальной печатной афишкой.

И тем не менее, заговор Бута легко мог бы провалиться – уж больно велика была разница между размахом замысла и безнадежно дилетантской манерой исполнения. По плану предполагалось, что ровно в 10 вечера 14 апреля будут одновременно убиты президент Линкольн, генерал Грант, вице-президент Джонсон и государственный секретарь Сьюард.

Эндрю Джонсон жил, как ни странно, в отеле, и один из убийц должен был найти его там. Госсекретарь Сьюард все еще не оправился после дорожного инцидента, был прикован к постели – и второй убийца был отправлен к нему домой, якобы как посыльный с лекарством от доктора. Оба заговорщика были вооружены шестизарядными револьверами – но сам Джон Бут, которому предстояло самое главное дело – убийство Линкольна и Гранта, почему-то запасся не револьвером, а однозарядным пистолетом системы «дерринджер»[2]. Такого рода оружие было легко спрятать, но оно, случалось, отказывало, и «дерринджеры» часто носили парами – их даже продавали в таком парном наборе. Тем не менее, Бут взял только один пистолет – почему-то он не подумал о том, что надо подстраховаться.

Как он собирался сладить при этом одновременно и с Линкольном, и с Грантом, остается непонятным, но его задача неожиданно упростилась. Генерал Грант от приглашения Линкольна посетить вместе театр Форда вежливо уклонился. Дело тут в том, что генерал посоветовался с женой – и ее перспектива делить ложу с Мэри Линкольн отнюдь не восхитила. Так что Гранты сослались на то, что они вечером 14 апреля уезжают в Нью-Джерси – навестить родственников.

Линкольн не настаивал и, по всей видимости, не обиделся – он свою супругу знал хорошо. В итоге вместо Грантов места в президентской ложе достались дочери сенатора Харриса, Кларе, и ее жениху, майору Рэтбону.

Еще меньше огорчилась миссис Линкольн.

Грантов она не любила, а вот к Кларе Харрис благоволила. Поскольку гостей в президентскую ложу она пригласила самолично, ее муж мог надеяться на то, что вечер пройдет без истерик. По ходу пьесы дверь в президентскую ложу отворилась, Джон Бут появился на пороге и выстрелил Линкольну в затылок. Майор Рэтбон сидел довольно далеко от президента, но он вскочил и вцепился Буту в рукав.

Тот ударил его ножом.

Бил он крайне бестолково, сугубо по-театральному, с якобы «злодейским замахом» сверху, и майор успел заслониться рукой. Но нож был тяжелый и острый как бритва, он прорезал одежду, майор оказался ранен и в руку, и в лоб, так что Буту удалось вырваться. Он спрыгнул из ложи на сцену, выкрикнул: «Sic semper tyrannis» – «Так всегда [происходит] с тиранами» – это было официальным лозунгом штата Виргиния еще со времен Войны за независимость.

Бут при прыжке зацепился шпорой за знамя Союза, на сцену приземлился неудачно и, как оказалось потом, сломал себе ногу чуть повыше щиколотки. Тем не менее, в дикой панике, которая возникла в театре, он сумел ускользнуть из зала на улицу, где его поджидала оседланная лошадь. Говорили, что перед бегством он кричал: «Теперь Юг отомщен!» — но свидетельские показания на этот счет расходятся – в тот момент было не до него. Линкольна перенесли в дом Уильяма Петерсена, напротив театра.

Там 15 апреля, в 7:22 утра, он и скончался.

Примечания

1. «…frighten them out of country, open the gates, let down the bars, scare them off…» – Lincoln, by David H. Donald. Р. 583.

2. Термин «дерринджер» (Derringer) происходит от фамилии оружейника Генри Деринджера (Henry Deringer), производившего в первой половине XIX века компактные однозарядные капсюльные пистолеты, предназначенные для стрельбы на минимальных дистанциях. Считались излюбленным оружием шулеров.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.