2. Этих дней не смолкнет слава

2. Этих дней не смолкнет слава

Уже не раз упоминал я об одной из самых ярких черт Наполеона — умении ставить на карту все, не считаясь с возможным риском. Что это было? Фанатичная вера в свою «звезду»? Азарт крупного игрока? Можно думать что угодно, но именно это качество приносило ему удачу. Однако только теперь оно проявилось в полную силу. Да, в Париже, выставляя пушки против повстанцев, он тоже сильно рисковал. Но это несравнимо с маршем в Италию, который Наполеон совершил с 5 по 9 апреля 1796 года. Дорога армии пролегла по так называемому «карнизу». Это была извилистая, узкая прибрежная полоса. Самый близкий и быстрый путь, но при этом чудовищно опасный. В море крейсировали английские корабли. Стоило им «засечь» двигающуюся армию — и песенка Наполеона была бы спета. Дорога на всем протяжении великолепно простреливалась с моря — укрыться было просто некуда. Мощные пушки английских фрегатов оставили бы от французской армии одно воспоминание…

Но риск себя оправдал. Англичанам просто в голову не пришло, что кто-то отважится на такое безумие. Их корабли болтались где-то в море. Не приходила мысль о таком смелом маневре и командованию находившихся в Италии австро-сардинских войск. Они ждали французов откуда угодно, только не с той стороны. И в итоге получили по полной программе.

Первое сражение произошло 12 апреля. Разутые и голодные солдаты, внешне более похожие на бродяг, расколошматили одну из частей австрийской армии в пух и прах. Не дав солдатам передохнуть, Наполеон бросил свои войска на сардинцев… И опять — полная победа. Здесь впервые проявилось в действии золотое правило наполеоновской тактики — собирать свои силы в кулак и бить противника по частям, не давая ему собраться с силами. Главное тут — не заморачиваться на всякие сложные комбинации. Лупить всех, кто попадется на пути, а там видно будет. Наполеон, а не Ленин, сказал фразу: «главное — ввязаться в драку».

Итальянская эпопея получила название «шесть побед в шесть дней» и является с тех пор одной из самых ярких страниц не только в биографии Наполеона — а вообще в истории военного искусства. Ее изучают будущие офицеры всех стран. Как единодушно говорят историки, даже если бы Бонапарт ничего больше не совершил, он и этими битвами уже обеспечил бы себе почетное место в истории.

Далее пошло в том же духе. Не стану подробно излагать хронику этих сражений. Достаточно сказать, что победы следовали одна за другой. В одном из сражений, 10 мая, Наполеон продемонстрировал, что он не только умеет посылать других под пули, но и сам идет в огонь, если это требуется. Во главе гренадерского батальона Бонапарт пошел в атаку на сильно укрепленный мост, являвшийся «ключом» ко всей австрийской позиции. Противника выбили.

Это был не единичный подобный случай. 15 ноября того же года произошел легендарный эпизод на Аркольском мосту. Наполеон со знаменем в руках возглавил колонну, наступавшую на укрепленный мост. Дело было жаркое. Почти все, кто наступал в первых рядах, рядом с Наполеоном, были убиты. В том, что он не получил при этом ни одной царапины, многие были склонны видеть знак судьбы. А уж суеверный Бонапарт точно увидел…

Судьба — материя тонкая. Но на этом хрестоматийном случае стоит остановиться по другой причине. Да, Наполеон лез под пули. КОГДА НАДО. Тот же Аркольский мост обороняли отборные австрийские части. Они три раза скидывали с него прорывавшихся французов. Сражение входило в нехорошую фазу, когда республиканские войска могли дрогнуть. И — пиши пропало. Тогда — и только тогда — Наполеон лично возглавил атаку.

Это — к тому, что Наполеон не боялся риска, не боялся смерти. Но никогда не играл он с Костлявой без необходимости. Из одного куража. И до поры до времени не испытывал желания лично махать шпагой — или просто лишний раз демонстрировать свое бесстрашие. А между тем подобное поведение было тогда у больших военачальников весьма в почете. Этим отличался, скажем, «храбрейший из храбрых» маршал Ней. Можно еще вспомнить ставшую классической историю про русского генерала Милорадовича, который во время Бородинского сражения выпивал и закусывал на переднем крае под огнем французских пушек.[3]

Наполеон такое поведение старших начальников считал в высшей степени глупым. В самом деле, гибель командира — страшный удар для армии. На войне и так много смертей, так зачем же без нужды подставлять свой лоб? А ведь тогда генералы и даже маршалы не сидели в блиндажах, они находились на линии огня — и гибли довольно часто. Впоследствии именно утрата Наполеоном этого благоразумия будет одним из признаков начала конца…

Но пока все шло великолепно. Повторяю, здесь нет смысла останавливаться на многочисленных сражениях Итальянской кампании. Стоит отметить лишь общие особенности этой эпопеи. Французы порой терпели и поражения. Но били помощников Наполеона. Сам же он казался непобедимым. Он громил итальянцев и австрийцев направо и налево. Именно громил. Ведь победы бывают разные. Не зря ведь существует выражение «пиррова победа». Это когда одолеть врага удалось такой ценой, что и радоваться как-то не хочется… А тут у Наполеона все получалось легко и просто.

Это казалось чудом. Именно об итальянском походе Суворов сказал приведенную в эпиграфе к этой книге фразу. Австрии был нанесен сильнейший удар. Вена находилась в состоянии полной паники. Ходили слухи, что в австрийской столице в императорском дворце уже начали паковать вещи. Что же касается ее союзницы, Сардинии, то ее вывели из войны, сильно обкорнав территорию страны в пользу Франции. С этого, собственно, и начались серьезные наполеоновские завоевания.

В любом современном учебнике по теории управления говорится: важнейшее качество руководителя — умение подобрать команду. Один в поле не воин. В таком сложном деле, как война, без помощников не обойтись. Умение видеть людей — один из замечательных талантов Наполеона. Он очень быстро разбирался, кто чего стоит. И умел «подбирать кадры». Так, чтобы каждый находился на своем месте. В качестве примера можно рассказать о его «команде» времен итальянской кампании. Интересна она прежде всего тем, что он ее начал, находясь, по сути, «на нуле». Не имел он пока возможности привлекать людей деньгами и высокими чинами. Только — своим собственным обаянием. Своим умением заразить людей верой в то, что невозможное можно сделать возможным. Наполеон отбирал свой «круг избранных» очень тщательно. Но зато уж и верил этим людям до конца. Расскажу о некоторых из тех, кто помогал ему совершить блистательные итальянские походы.

Жан Ланн был ровесником Наполеона. По происхождению Ланн был, что называется, плебей из плебеев. Сын конюха. Революция открыла ему дорогу — и с Бонапартом он встретился, уже будучи полковником. Он был великолепным кавалерийским командиром. Гусаром не только по воинской специальности, но и по складу характера. Именно ему принадлежат знаменитые слова: «гусар, который доживет до тридцати — не гусар, а дрянь». Он, кстати, и не дожил. По характеру Ланн был парень резкий и всегда говорил то, что думает. Он до конца своих дней был одним из тех, кто в лицо высказывал Наполеону свое мнение. Ланн, например, так и не смирился с коронацией Бонапарта. Потому как по взглядам был убежденным «ультралевым». Что, впрочем, не мешало ему честно сражаться под наполеоновскими знаменами. Во время итальянского похода он дважды спасал Бонапарту жизнь.

Но, как это часто бывает, оборотной стороной достоинств были недостатки Ланна. Кавалерийская лихость — вещь не всегда хорошая. Порой Ланн откровенно зарывался. Наполеон прекрасно это знал. И где нужно было действовать по принципу «сабли наголо и вперед!» — туда и посылал Ланна. А где требовалась осторожность — искал других исполнителей.

А вот начальник его штаба, генерал Александр Бертье, был совсем иным человеком. Но так оно и должно быть. Начальник штаба — работа неэффектная, рутинная. Много ли вы помните советских начальников штабов фронтов во времена Великой Отечественной войны? Вот именно. Фамилия Бертье тоже мало что кому-либо говорит. А между тем он был неизменным начальником штаба Наполеона до первого его отречения. Прошел с ним все походы — и во многом способствовал блестящим победам Бонапарта.

А значение этих людей в победе чрезвычайно велико. Командир отдает приказания — начальник штаба их детализирует и конкретизирует. Можно привести сравнение из мира музыки. Полководец «пишет мелодию» военной кампании, начальник штаба ее «аранжирует».

В отличие от большинства соратников Наполеона, Бертье был «военным специалистом» — служил еще в королевской армии. (Опять напрашиваются параллели. Во время российской Гражданской войны в Красной армии штабистами часто служили профессионалы этого дела, начинавшие в царской армии. Результат известен: красные победили.) Кроме того, Бертье успел повоевать и по ту сторону океана — сражался на стороне американцев в Войне за независимость. Штабная работа — это не та, в которой можно достичь успехов исключительно за счет гениальности. Тут нужен опыт и еще раз опыт. И кроме того, — призвание. Как говорят военные, командир и штабист — это две разные психологии.

Так вот, Бертье был чуть ли не идеальным начальником штаба. Он обладал поразительной работоспособностью и феноменальной профессиональной штабной памятью. Могут возразить: Наполеон обладал теми же качествами. Но не мог же Бонапарт вникать во все! Ведь и компьютер, у которого памяти хватит на тысячи Наполеонов, порой «клинит» от избытка информации. Война — это бесчисленное количество мелочей. Которые должен знать начальник штаба. Сколько в каждом полку реально осталось людей? В каком состоянии дороги, по которым предстоит двигаться? Когда подвезут боеприпасы и продовольствие? И так далее, и тому подобное. Все эти нити сходятся к начальнику штаба. И голова Бертье действительно работала, как компьютер с мощной оперативной памятью. Он помнил всё!

А вот на самостоятельные действия Бертье не был способен в принципе. Не получалось у него командовать! Можно сказать, что в тогдашнем военном мире он был «лучшим из вторых». Бонапарт это знал и никогда не пытался продвигать Бертье в маршалы. Символично, что умер Бертье в 1815 году — в год окончательного падения Наполеона.

А вот еще одна «пружина» армейской и политической машины Наполеона — Антуан-Мари Лавалетт. Он был одним из наполеоновских адъютантов. Иногда эту должность полагают чуть ли не «лакейской». Особенно в среде боевых офицеров. Расфранченный «адъютантик», который путается под ногами — ходячий образ в художественной литературе. Между тем это не совсем так. Конечно, адъютант — это не командир батальона, который ходит под пулями. Но для полководца хорошие адъютанты — люди очень нужные. Они — те, кому он верит безусловно. Адъютант должен уметь быстро разобраться в ситуации — военной и политической — и точно доложить. Ведь в гуще сражения кто-нибудь из подчиненных может, к примеру увлечься и докладывать: «Ура, мы ломим! Дайте еще подкреплений — и будет победа». Так было, к примеру, под Бородино. Ней был уверен: еще немного — и он сломит русских. А было все совсем не так. Вот адъютант и должен разобраться: что и как. Лавалетт был именно из таких людей.

Приведу кстати из жизни Лавалетта занятный эпизод, который вполне подойдет для авантюрного романа. Во время «Ста дней» Наполеона Лавалетт перешел на его сторону. После того, как все кончилось, вернувшиеся Бурбоны стали разбираться с «изменниками». «Под раздачу» попал и Лавалетт. Адъютанта императора посадили за решетку. Ему светила «вышка». Из попыток добиться помилования ничего не вышло. За день до казни к нему допустили на свидание жену — Эмилию Богарне, племянницу Жозефины. Через некоторое время она вышла, закрыв лицо, опустив голову и сгорбившись, спотыкаясь на каждом шагу… И ушла. Как вы, наверное, уже догадались, когда утром пришли за арестованным, — поняли, что казнь отменяется. Потому что в камере находилась Эмилия Богарне. А Лавалетт прямым ходом двинул в Америку.

Вот такую команду подобрал в итальянском походе Наполеон. Все они были с ним до конца. До своего или императорского.

В итальянском походе проявилась еще одна черта Наполеона — абсолютно наплевательски относиться к международному праву. Конечно, это право во все времена являлось фиговым листком. Любые договоры всегда и везде нарушаются, когда это кому-то становится выгодным. Но Наполеон даже не делал и вида, что воспринимает всю эту гуманитарную канитель всерьез. Не придумывал никаких оправданий. Или почти не придумывал. Так, в Италии, как и потом в других войнах, он не обращал ровно никакого внимания на такую «мелочь», как нейтралитет тех или иных государств. К примеру, Тоскана была нейтральной. Ну, и что с того? Нужно ему было занять это герцогство — он его и занял.[4] И даже не пытался обосновать свое хулиганское поведение. Когда в том же походе требовалось занять Венецианскую республику, он нашел замечательный повод: на ее территории найден убитым один французский солдат. Как сказал много лет спустя мудрый китаец Мао Цзэдун, «винтовка рождает власть». И попробуй, поспорь с этим. Особенно, если у тебя нет винтовки.

Двигаясь по Италии, занимая города и области, Наполеон по мере сил воплощал в жизнь свой принцип: война должна сама себя кормить. Он и его маршалы со спокойной совестью брали в захваченных городах все, что считали нужным. Не только припасы и воинское снаряжение. А вообще — все, на что падал взгляд. Включая произведения искусства. Вообще-то это называется «грабеж». Но с другой стороны, так уж повелось издревле. Только к концу XVIII века этот увлекательный процесс стал прикрываться разными словами вроде «контрибуций» и прочими словесными фиговыми листочками. А Наполеону прикрываться было некогда. Он просто и честно грабил.

Население относилось к этому по-разному. Иногда пыталось возмущаться. Так, в городе Луго местные жители убили нескольких особо обнаглевших французских драгун. Наполеон отреагировал на это сурово. Город был отдан на разграбление, все жители, подозревавшиеся в нелояльности, были перебиты. Но обычно все проходило мирно. Большей частью — никак. Наполеон, прямо скажем, не особо лестно оценивал жителей завоеванной страны: «дряблый, суеверный, трусливый, увертливый народ». В это же время он выработал свои основные правила поведения в оккупированных землях: ненужных жестокостей не допускать, а любое сопротивление подавлять без пощады. Это прекрасно работало в «цивилизованной» Европе. Но вот в более «крепких» землях такое не прошло. В Испании и России эти методы с треском провалились…

Особенный размах увлекательное дело экспроприации приобрело в Папской области. Напомню, что тогда римский Папа был не только главой Католической церкви, но и светским государем. Формально он им и теперь является (Ватикан считается независимой территорией), но тогда это было всерьез. Папская область занимала довольно обширные (по итальянским меркам) и богатые (по любым меркам) земли.

Папа, по понятным причинам, являлся одним из самых яростных противников французской революции. Еще бы! После того, что творили в новой Франции со священниками, трудно представить, чтобы он стал бы относиться к этой стране как-то иначе. В общем, Понтифик изо всех сил поддерживал австрийцев. И это ему вышло сильно боком. Войска Наполеона вторглись в Папскую область. Разбитые войска папы драпали так быстро, что французы просто не могли за ними угнаться. А в городах ребята Наполеона бодро экспроприировали ценности и произведения искусства. В общем, Папа запросил пардону. На тот раз он отделался сравнительно легко. Его территорию здорово обкорнали, а закрома изрядно почистили. Но он все-таки остался светским государем. До поры до времени. Наполеон сохранил ему власть и из чисто политических соображений. Сам он в почтении к церкви никогда замечен не был. Но Наполеон помнил уроки Вандеи. Лозунг восставших крестьян был — «защита веры». Пусть Бонапарт и не слишком уважал итальянцев, но все-таки…

Были еще сражения, и были еще походы по итальянской земле. В конце концов примерно половина Италии оказалась под властью Бонапарта.

Нельзя сказать, что Наполеон вел себя как обычный захватчик. На занятых землях он во многом повторял то, что до него во Франции уже проделали революционеры. Например, ликвидировал феодальные порядки, которые население уже изрядно достали. Поэтому жители порой возмущались, а порой и встречали его цветами. Раз на раз не приходился.

Некоторые европейские романтики, сочувствовавшие идеям французской революции (а таких было множество, как и в XX веке сочувствовавших большевикам) все еще думали, что он несет Италии «свободу, равенство и братство». Но Наполеон мыслил куда более конкретно. Так, во время переговоров с австрийцами Бонапарт заявил, что рассматривает Средиземное море как французское. То есть Италия теперь «могла отдыхать».

Впоследствии из завоеванных земель была создана марионеточная Цизальпинская республика. Но до этого произошли еще кое-какие интересные события.