Заключение

Заключение

Совместное участие в Первой мировой войне, как ни странно, не улучшило русско-румынских отношений. Румынское руководство было недовольно, что по настоянию России ему пришлось согласиться на ограничение своих территориальных притязаний в Буковине только ее южной частью. Это лишь подстегивало опасения Бухареста относительно того, что после достижения победы Россия сможет ограничить и другие устремления Румынии, особенно в Банате, обещанном еще и Сербии. На фоне этой скрытой подозрительности не выглядит странным уверенность румынского руководства, что русская военная помощь была предоставлена в недостаточном количестве и оказалась недостаточно эффективной. Понятно, что при этом факт практически полного разгрома румынской армии, брошенной в одиночку в бессмысленное наступление, как бы отходил на задний план, скрываясь за патриотической риторикой создания «Великой Румынии». Собственно, и на фронте в Румынии взаимоотношения русских и румынских войск складывались ничуть не лучше. По свидетельству корреспондента Петроградского телеграфного агентства В. Янчевецкого (более известного позднее под писательским псевдонимом В. Ян), «отношение румынских солдат к русским, а также и офицеров, недружелюбное. Они не могут понять наших солдат, которые негоду[423] на румын за то, что, отдавая за них жизнь, стрелки не встречают со стороны румын помощи, преданности и благодарности».[424]

Понятно, что разразившаяся в России в феврале 1917 г. революция и нарастание хаоса на фронте в последующие месяцы прежде всего сильно перепугали румынскую элиту, опасавшуюся распространения мятежных настроений в собственной стране. Однако постепенно выяснилось, что румынская армия, лишь год назад вступившая в войну, в отличие от русской армии еще не прониклась ощущением бесцельности войны и сохраняла относительно высокий патриотический порыв, оформленный в лозунге освобождения румынских братьев из-под гнета Австро-Венгрии. Уже августовские бои 1917 г. показали большую устойчивость румынских войск по сравнению с русскими, утратившими единые целеустановки и постепенно раскалывавшимися по национальному и политическому признакам.

После ноября 1917 г., когда новое российское советское правительство заявило о готовности к выходу из войны, Румыния оказалась перед выбором. Следовало либо достичь соглашения со странами Четверного союза, что требовало, в свою очередь, определенной договоренности с союзниками по Антанте, либо повторить подвиг сербской армии — отказаться от обороны национальной румынской территории и отступить на просторы юга России. Понятно, что румынское руководство, привыкшее пользоваться плодами чужих побед и, следовательно, более склонное к дипломатическим ухищрениям, выбрало именно первый вариант.

Соответственно Румыния стала доказывать странам Антанты, что она не в состоянии продолжать войну в одиночку, а потому союзники должны согласиться с тем, что она достигнет сепаратного соглашения со странами Четверного союза. Поначалу англо-французское руководство было не склонно поощрять подобные настроения Бухареста, но по мере развития обстановки в России и общей ситуации на бывшем Восточном фронте оно молчаливо согласилось с этой румынской позицией, рассчитывая на то, что румынские войска удастся использовать для подавления советского движения в приграничных с Румынией районах России. Со своей стороны, страны Четверного союза, заинтересованные в устранении фронта на Востоке, постарались с помощью шантажа получить от Румынии максимальные уступки, прежде всего в отношении сырьевых и сельскохозяйственных поставок. В качестве компенсации за уступленные территории Румынии была предложена Бессарабия. Причем оказалось, что англо-французские союзники тоже поддерживают эту идею.

Тем временем в Бессарабии в условиях нарастания аграрного движения, укрепления позиций Советов и усиления большевистского влияния в них, а также неспособности Временного правительства контролировать ситуацию молдавское национальное движение активизировало свою деятельность среди военных-молдаван, что позволило создать краевой орган «Сфатул Цэрий». Понятно, что никакого единства среди местных политических сил по вопросу о будущем Бессарабии не было: одни видели ее в качестве автономии в составе России, другие хотели создать независимое государство. Лишь молдавские националисты, действовавшие на румынские деньги, выступали за объединение с Румынией, но их позиция не пользовалась популярностью. Однако, используя недовольство других политических сил укреплением большевиков в Советах и ссылаясь на пример Украины, им удалось добиться 2 (15) декабря 1917 г. провозглашения Молдавской народной республики (МНР) в составе Российской Федерации. В этих условиях лишь прямая оккупация Бессарабии румынской армией могла способствовать реализации территориальных притязаний Румынии.

Воспользовавшись согласием своих союзников и противников и просьбами антисоветски настроенной части офицерства русского Румынского фронта, румынское руководство смогло разгромить солдатские комитеты и разоружить русские части, склонные к поддержке советской власти. Фактически с этих декабрьских событий 1917 г. начинается открытое вмешательство Румынии в события русской революции. Понятно, что уже эти действия румынских властей вызвали негативное отношение РСФСР, которая, впрочем, была вынуждена ограничиться лишь дипломатическими протестами. Распад бывшей Российской империи и политический хаос на юге страны рассматривался румынским руководством в качестве необходимого условия захвата Бессарабии. Поэтому в январе 1918 г. румынские войска перешли р. Прут и вступили на территорию РСФСР, что, естественно, привело к разрыву дипломатических отношений с Румынией со стороны Петрограда.

В условиях политического размежевания в Бессарабии национальные организации более спокойно отнеслись к румынскому вторжению, видя в нем гарантию от социальных движений, которые в целом основывались на идеях интернациональной солидарности трудящихся. Имущие социальные слои увидели в румынах гарантов против уравнительных тенденций революции, а бессарабские крестьяне, наоборот, — угрозу утраты полученной помещичьей земли. Лишь верхушка молдавского национального движения восторженно приняла этот факт, но была вынуждена до поры скрывать эту свою позицию в силу в целом настороженного отношения местного, в том числе и молдавского, населения к румынам. Тем более приходилось скрывать долгосрочную цель — присоединение Бессарабии к Румынии. Пока же им удалось добиться провозглашения независимости МНР. Со своей стороны румынские войска всячески пропагандировали версию о том, что их приход в Бессарабию связан лишь с необходимостью наведения порядка на железных дорогах и охраны складов с продовольствием, закупленным для снабжения Румынии.

Вместе с тем румынское вторжение ускорило консолидацию сторонников советской власти, готовых с оружием в руках отстаивать завоевания революции. Тем более что в данном случае речь шла о внешнем вторжении, а не о внутрироссийском конфликте. Если поначалу румыны встречали лишь разрозненное сопротивление небольших отрядов, то к середине февраля 1918 г. советскому командованию уже удалось организовать более значительное сопротивление на линии р. Днестр и на юге Бессарабии. Более того, к концу февраля советские отряды стали переходить в наступление, и румынские части оказались перед перспективой отражения советского наступления при очень неспокойном тыле, поскольку оккупированная Бессарабия, уже вкусившая горьких плодов румынского господства, вовсе не собиралась оставаться сторонним зрителем. В этих условиях, опасаясь разгрома войск в Бессарабии, что могло усилить социальные движения в самой Румынии, румынское руководство решило пойти на урегулирование отношений с РСФСР и УССР. Кроме всего прочего, это позволяло в тот момент выиграть время и оценить последствия германо-австро-венгерского наступления на Украине.

В результате было заключено советско-румынское соглашение, согласно которому румынская сторона брала на себя обязательство вывести свои войска из Бессарабии в двухмесячный срок. Хотя в условиях германо-австро-венгерской оккупации Украины румынское правительство не собиралось выполнять это соглашение, сам факт его подписания румынской стороной имел большое значение с точки зрения международных отношений, поскольку свидетельствовал о признании Румынией факта оккупации территории соседнего государства. Пока же румынское руководство, уверенное в том, что Россия более не возродится, под прикрытием германо-австро-венгерских штыков весной 1918 г. решило добиться оформления аннексии Бессарабии. Для этого использовалось существующее на румынские деньги молдавское национальное движение, которому с помощью подкупа и угроз со стороны румынских войск удалось продавить через «Сфатул Цэрий» решение об объединении МНР с Румынией на условиях автономии. Несколько позднее этот факт был признан в договоре о мире между Румынией и странами Четверного союза.

Однако приближение конца Первой мировой войны и разгром Четверного союза поставили перед Румынией задачу по удержанию захваченной Бессарабии и получению ряда территорий бывшей Австро-Венгрии. Первым шагом на этом пути было возвращение Румынии в состав Антанты, для чего пришлось вновь объявить войну Германии за сутки до вступления в силу соглашения о перемирии на Западном фронте. Теперь территориальные вопросы должны были решаться на мирной конференции в Париже, но до ее открытия румынскими властями в «Сфатул Цэрий» «была разыграна пародия на голосование за полный союз Бессарабии с Румынией без всякой автономии».[425] Тем не менее поначалу румынские территориальные притязания не вызвали заметной положительной реакции в Париже. Однако румынское руководство очень быстро обнаружило, что участие Румынии в борьбе с большевизмом в России и особенно в Венгрии существенно повышает ее шансы на реализацию своих территориальных устремлений.

Вместе с тем Англия и Франция не спешили признавать Бессарабию румынской территорией, поскольку, оказывая определенную поддержку Белому движению в России, были вынуждены считаться с его негативным отношением к отторжению окраинных территорий страны. Однако по мере роста успехов красных в Париже стала усиливаться тенденция к согласию на прямую передачу Бессарабии в состав Румынии. Немалую роль в принятии этого решения играло и желание не допустить советского влияния в устье Дуная, являвшегося важной экономической артерией Центральной и Юго-Восточной Европы. Все это, а также завершение передела сфер влияния западных стран в румынской нефтяной промышленности привело к подписанию Парижского протокола о Бессарабии, которая была признана частью Румынии. При этом следует помнить, что подписавшие этот протокол страны не имели никакого права передавать российскую территорию оккупировавшей и аннексировавшей ее Румынии.

Все это время советские правительства России и Украины постоянно протестовали против румынской оккупации и заявляли о непризнании любых решений об отторжении Бессарабии без их согласия. Более того, весной 1919 г., когда советские войска вновь вышли к Днестру, создалась возможность военного решения бессарабского вопроса. К сожалению, внутренние проблемы, связанные с мятежом Григорьева и особенно с началом наступления армии Деникина в Донбассе, не позволили реализовать эту возможность. Следующий раз Красная армия оказалась на Днестре в феврале 1920 г., но общее состояние разоренных Гражданской войной советских республик не способствовало продолжению военных действий, и советские правительства попытались достичь политического соглашения со своими западными соседями, в том числе и с Румынией, которая со своей стороны продемонстрировала невмешательство во внутрисоветские дела. Этот молчаливый компромисс и стал основой сохранения мира между двумя странами, не имевшими даже дипломатических отношений.

Угроза войны с Румынией усилилась в период широкомасштабных боев на советско-польском фронте и активизации армии Врангеля в Крыму и Северной Таврии летом 1920 г. Антанта подталкивала Румынию к вмешательству в события на стороне Польши, а советское руководство пыталось удержать ее от этого шага, намекая на возможность выгодного для Румынии соглашения по Бессарабии. В итоге внутренняя ситуация в Румынии способствовала сохранению ею нейтралитета, но попытки Москвы завязать с ней политические переговоры остались безуспешными, поскольку румынская сторона ставила непременным условием начала этих переговоров советское признание Бессарабии частью Румынии. Понятно, что РСФСР и УССР, рассматривавшие вопрос о Бессарабии как важный козырь в диалоге с Румынией, не собирались просто так упускать его. В этих условиях какое-либо соглашение о советско-румынской границе было невозможным, а сближение Румынии и Польши и их ориентация в своей восточной политике на Францию не способствовали нормализации отношений Бухареста с советскими республиками.

Следует также помнить, что разделенные Днестром государства находились на мировой арене в неравных условиях. Румыния являлась международно признанным государством, имевшим влиятельных союзников в лице Польши, стран Малой Антанты и Франции, тогда как РСФСР и УССР все еще оставались непризнанными республиками, пытавшимися разрешить целый ряд внутренних проблем, связанных с последствиями Гражданской войны. Все это подталкивало румынское руководство к неуступчивости в бессарабском вопросе и культивированию образа «защитника европейской цивилизации» на Днестре. В условиях постоянных инцидентов на советско-польской границе и на демаркационной линии по Днестру советское военно-политическое руководство опасалось возникновения в 1921 г. новой войны, а набеги различных антисоветских формирований с территории Польши и Румынии вызывали ответные действия советских спецслужб. Не случайно советско-румынская дипломатическая переписка в это время была наполнена взаимными претензиями относительно инцидентов на демаркационной линии.

Вместе с тем сторонам удалось договориться о начале прямых предварительных переговоров, состоявшихся 22 сентября — 25 октября 1921 г. в Варшаве. В ходе этих переговоров Румыния попыталась добиться признания советской стороной аннексии Бессарабии, а советские представители добивались установления дипломатических отношений с Бухарестом. В итоге никакого соглашения достигнуто не было, поскольку стороны не собирались идти на уступки. Подобный исход Варшавской конференции и вторжение в район Тирасполя петлюровского отряда с оккупированной Румынией территории Бессарабии при явной поддержке румынской погранохраны, конечно же, не улучшали советско-румынских отношений.

Помимо территориального вопроса важной проблемой советско-румынских отношений был вопрос о румынских ценностях, эвакуированных в Россию в годы Первой мировой войны, об оплате русских поставок военного времени Румынии, а также захваченного русского государственного имущества в Бессарабии и Румынии. Понятно, что каждая из сторон считала, что именно она понесла наибольший ущерб. Правда, в течение 1922 г. советская сторона зондировала Румынию на предмет ее отказа от финансовых претензий в обмен на советский отказ от претензий на Бессарабию. Однако румынское руководство не поддержало эту идею, хотя, видимо, это был момент, когда Бухарест скорее всего смог бы получить согласие Москвы на присоединение Бессарабии. Образование СССР и общая нормализация обстановки в Восточной Европе позволили сторонам договориться о мерах по недопущению инцидентов на демаркационной линии по Днестру. Вместе с тем Румыния отказалась от заключения торгового договора, не желая допускать советских представителей в Бухарест, где они, по ее мнению, могли бы заниматься коммунистической агитацией.

Пока же стороны достигли соглашения о проведении новых переговоров в Вене. Для советской стороны это был еще один повод заявить о своих правах на Бессарабию, а румынское руководство старалось закрыть бессарабский вопрос. Советское предложение о проведении в Бессарабии плебисцита, естественно, не было принято Румынией, которая лучше кого бы то ни было понимала, чем именно окончится голосование бессарабского населения. Наряду с пропагандой идеи плебисцита советское руководство попыталось нейтрализовать поддержку Румынии в бессарабском вопросе со стороны стран, подписавших Парижский протокол 1920 г. Правда, влияние Советского Союза на мировой арене было столь невелико, что его позиция по этому вопросу не повлияла на Францию и Италию, которые ратифицировали этот протокол. Вместе с тем советской дипломатии удалось добиться того, что Япония, и так не спешившая с ратификацией этого документа, практически отложила этот вопрос на неопределенный срок. Другой задачей советской внешней политики стало стремление расколоть польско-румынский военный союз, но каких-то заметных успехов на этом пути достигнуто не было. СССР попытался использовать протокол о досрочном вводе в действие пакта Бриана-Келлога для достижения с Польшей соглашения о ненападении, но Варшава добилась участия Румынии в этом соглашении.

Помимо двусторонних советско-румынских отношений бессарабский вопрос затрагивал также проблемы международного режима Дуная и, следовательно, отношения СССР с великими европейскими державами. В «Плане работы Комиссии о международном политическом положении и об опасности войны» аналитики Коминтерна отмечали, что бессарабский вопрос имеет для Москвы принципиальное значение в отношении влияния в регионе, поскольку «вхождение Бессарабии в СССР имело бы своим непосредственным результатом превращение Советской Республики в дунайскую державу. Имея устье реки в своих руках, Советский Союз мог бы с гораздо большим успехом регулировать свои взаимоотношения с расположенными вдоль Дуная странами и смог бы вновь открыть удобнейший путь для торговли советского юга с Балканами и Центральной Европой. Это обстоятельство, несомненно, тоже играет немаловажную роль в бессарабской политике империалистических держав… Переход устья Дуная в руки Советского Союза положил бы конец французским мегаломанским планам господства над великим дунайским водным путем».[426]

Тем временем в оккупированной Бессарабии с весны 1918 г. начала осуществляться политика румынизации с целью ее инкорпорации в состав Румынии. Бухарест фактически отказался выполнять свои обещания о сохранении автономии края. Специфика унификаторской политики Румынии в Бессарабии была связана с тем, что местное население (молдаване, русские, украинцы, немцы, евреи, гагаузы и прочие) не считало себя румынами и надеялось на скорое изгнание оккупантов. В результате в крае росла активная и пассивная оппозиция румынскому господству. Соответственно румынские власти считали всех бессарабцев смутьянами и пособниками большевиков, а репрессии в крае стали нормой. Избирательная система Румынии исключала для бессарабского населения возможность повлиять на государственную политику. Экономический отрыв края от восточных рынков привел к заметному экономическому упадку, архаизации социальной структуры населения и росту хронических социально-демографических проблем. Международные обязательства Румынии относительно соблюдения прав национальных меньшинств не соответствовали целям румынской элиты и, как правило, в Бессарабии не выполнялись.

Несмотря на ускоренное насаждение румынского языка, население края продолжало широко пользоваться русским языком и оказалось в Румынии фактически на положении людей «второго сорта». Как признавала 5 апреля 1934 г. румынская газета «Universul», «положение румынизма спустя 15 лет после объединения Бессарабии крайне плохое. Румынизация Бессарабии, особенно городов и местечек, задерживается… Бессарабская душа, все еще живущая в мираже старой России, не может быть достаточно близкой национальным стремлениям объединенной Румынии». Два года спустя руководитель политического ведомства по румынизации Бессарабии О. Гибу признавал, что «по своему характеру Бессарабия сейчас более русская, чем в 1918 году. То, что почти все знают румынский язык, не меняет положения, так как господствующим всюду остается русский язык. В городе разговаривают по-русски, читают русскую прессу, а это очень мешает утверждению румынизма». Идеология национализма, являвшаяся основой румынской внутренней политики, использовалась властями для ранжирования национальных меньшинств. В результате русские в Бессарабии оказались наиболее угнетенным населением. В культурном плане Бессарабия так и не была интегрирована в Румынию и на протяжении всего межвоенного периода оставалась отсталой в экономическом отношении аграрной окраиной страны.[427]

Нарастание противоречий в Европе на рубеже 1920-1930-х гг. привело к изменению международного положения СССР. Начавшаяся с весны 1931 г. нормализация советско-французских отношений потребовала от французских союзников в Восточной Европе согласованных шагов в отношении Москвы. В итоге под давлением Франции и Польши Румыния согласилась на переговоры с Советским Союзом о договоре о ненападении. В ходе этих переговоров, которые для обеих сторон были уступкой Франции и Польше, Москва и Бухарест добивались разных целей. Румыния в очередной раз пыталась добиться советского согласия на признание Бессарабии румынской территорией, а СССР надеялся установить с Бухарестом дипломатические отношения. Новым в этих переговорах было то, что стороны решили не касаться бессарабского вопроса, хотя, конечно, он незримо присутствовал за кулисами любых их предложений. Не добившись своих целей, стороны прекратили переговоры, причем советская дипломатия сумела переиграть румынскую и все-таки заключить договоры о ненападении с Францией и Польшей, несколько нейтрализовав антисоветскую направленность франко-румынского и польско-румынского договоров. Если же учесть, что в течение 1932 г. СССР заключил аналогичные договоры со всеми своими северо-западными соседями, то Румыния сохранила свое положение единственного западного соседа, отношения с которым оставались неурегулированными.

Тем временем в декабре 1932 г. Германии удалось добиться признания равных прав в вопросе вооружения со стороны западных держав, что явно свидетельствовало о новом шаге по пути ревизии Версальской системы. Это и особенно переговоры о «Пакте четырех» вызвали озабоченность малых восточноевропейских стран, опасавшихся утратить французскую поддержку. В итоге страны Малой Антанты решили, с одной стороны, укрепить свой союз, а с другой — постараться учесть в своей внешней политике факт усиления позиций Германии. Не осталось в стороне от этой проблемы и румынское руководство, которое все еще продолжало ориентироваться на Францию и Англию, но с начала 1930-х годов стало учитывать необходимость налаживания отношений с Германией, становившейся все более значительным внешнеторговым партнером. Правда, контакты Румынии с германским руководством показали, что требования Берлина простираются значительно дальше тех шагов, на которые был готов Бухарест. Одновременно на Балканах возникло еще одно объединение, направленное на сохранение территориального статус-кво, — Балканская Антанта, членом которого стала Румыния.

В этих условиях Румыния при поддержке Польши согласилась подписать предложенную советской стороной конвенцию об определении агрессора. Этот документ рассматривался в Бухаресте как молчаливое согласие Москвы на присоединение Бессарабии к Румынии, но советская сторона вновь публично заявила о сохранении своей позиции в бессарабском вопросе. Тем временем Франция инициировала переговоры о проблемах общеевропейской безопасности. Со своей стороны, Москва поддержала эту французскую идею, и с конца 1933 г. внешнеполитической стратегией СССР стала политика «коллективной безопасности». Начавшиеся переговоры о Восточном пакте показали заинтересованность ряда восточноевропейских стран, в том числе и Румынии, в получении дополнительных гарантий своей безопасности. Франко-советское сближение и переговоры о Восточном пакте подтолкнули Румынию к установлению дипломатических отношений с Советским Союзом. Румынское руководство вновь попыталось использовать этот факт для пропаганды версии о признании советской стороной границы по Днестру, но, естественно, никакого изменения советской позиции по этому вопросу не последовало.

Во второй половине 1930-х гг. стало очевидно, что Англия и Франция, взявшие курс на умиротворение Германии, фактически отказались от защиты своих интересов в Восточной Европе. Естественно, что в политике Румынии усилилась тенденция к лавированию на международной арене. Считая своей главной задачей сохранение существующих границ, Румыния надеялась, что ей удастся прибавить к союзническим обязательствам по Малой и Балканской Антантам, которые гарантировали сдерживание Венгрии и Болгарии, еще и соглашения о гарантии границ с СССР, а затем и с Германией. В Бухаресте полагали, что создание франко-чехословацко-советского союза представляет удобную возможность для соглашения с СССР, но и раздражать Германию там не собирались. Соответственно летом 1935 г. румынская сторона попыталась заинтересовать СССР договором о взаимопомощи в обмен на советское признание аннексии Бессарабии. Однако Москва не испытывала доверия к румынской внешней политике и не собиралась идти на подобную уступку. В итоге переговоры завершились безрезультатно. С осени 1936 г. румынская политика все более стала ориентироваться на Польшу и Германию.

События Чехословацкого кризиса 1938 г. показали, что Бухарест, связанный союзом с Прагой, не собирается поддерживать своего союзника против Германии. Румынское руководство тщательно отслеживало изменения на международной арене и старалось не раздражать ни Англию с Францией, ни Германию с Италией. Прекрасно зная о нежелании западных стран и тем более Германии допустить советское вмешательство в решение Судетского вопроса, Румыния заняла в отношении вопроса о пропуске советских войск на помощь Чехословакии в целом отрицательную позицию. Правда, формального заявления о румынской позиции так и не было сделано, но противоречивые заявления румынских дипломатов в европейских столицах в общем сводились к отказу от пропуска Красной армии. В итоге отторжения Судетской области от Чехословакии практически прекратила свое существование Малая Антанта.

[428]

Продолжая идти на экономические уступки Германии, Румыния в своей внешней политике старалась сохранять возможность маневра. Отказываясь от сближения с СССР, Румыния в конце 1938 — начале 1939 г. решила поискать поддержки у Англии и Франции, но очень быстро выяснилось, что эти страны не намерены реально поддерживать Бухарест. В этих условиях следовало не обострять отношений с Германией, которая постепенно усиливала свое влияние на Балканах. В марте 1939 г. румынское руководство попыталось в очередной раз прозондировать позиции Лондона и Парижа относительно возможных экономических уступок Берлину. Так как эти зондажи совпали с германской оккупацией Чехии, то Румыния неожиданно оказалась втянутой в европейский предвоенный кризис. Предложения Англии о привлечении к защите Румынии СССР вызвали в Бухаресте как минимум недовольство. Как верно отметил В. К. Волков, к весне 1939 г. малые страны Юго-Восточной Европы выработали свой вариант стратегии «умиротворения» агрессора, который заключался в решительном отказе «от контактов с Советским Союзом в их внешней политике» и «от участия в каких-либо вариантах международного сотрудничества, хотя бы отдаленно напоминавших систему коллективной безопасности». 23 марта было подписано румыно-германское экономическое соглашение, расширившее германское экономическое присутствие в Румынии. Стараясь удержать Румынию от сближения с Германией, Англия и Франция 13 апреля дали ей гарантии независимости. Правда, Бухарест не замедлил сообщить в Берлин о своей готовности к сотрудничеству с Германией.

В ходе политического кризиса 1939 г. в Европе ситуация для Советского Союза складывалась не слишком благоприятно. С одной стороны, стремление к соглашению с ним демонстрировали и Англия с Францией, и Германия, однако, с другой стороны, опасность нового англо-франко-германского соглашения по примеру 1938 г. отнюдь не исключалась. Это подтверждала и позиция Румынии, которая, будучи союзником Англии и Франции, не желала сближения с Москвой, подтвердив свой внешнеполитический императив — любая договоренность с СССР должна была прежде всего привести к советскому согласию с границей по Днестру. В целом позиция Румынии сводилась к формуле: «Никаких союзов против Германии и никаких дел с СССР». Вместе с тем Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях ей договариваться, и максимально ее использовала, балансируя между англо-французским и германо-итальянским военно-политическими блоками.

Международные отношения весны-лета 1939 г. в Европе представляли собой запутанный клубок дипломатической деятельности великих держав, каждая из которых стремилась к достижению собственных целей. События параллельно развивались по нескольким направлениям: шли тайные и явные англо-франко-советские, англо-германские и советско-германские переговоры, происходило оформление англо-франко-польской и германо-итальянской коалиций. Москва в своих расчетах исходила из того, что возникновение войны в Европе — как при участии СССР в англо-французском блоке, так и при сохранении им нейтралитета — открывало новые перспективы для усиления советского влияния на континенте. Союз с Англией и Францией делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими из этого последствиями, а сохранение Советским Союзом нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло ему занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны. Исходя из подобных расчетов, был определен советский внешнеполитический курс.

Англо-франко-советские переговоры показали, что Англия и Франция не готовы к равноправному партнерству с СССР. В этих условиях предложения Германии оказались более привлекательными, и 23 августа 1939 г. в Москве был подписан советско-германский договор о ненападении, ставший значительным успехом советской дипломатии. Согласно секретному дополнительному протоколу к этому договору, советская сторона подчеркнула свой интерес к Бессарабии, а германская заявила «о ее политической незаинтересованности в этих областях». Тем самым СССР смог добиться признания своей позиции по бессарабскому вопросу со стороны Германии. В результате этого соглашения СССР удалось остаться вне европейской войны, получив при этом определенную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах. В 1939 г. Европа оказалась расколотой на три военно-политических лагеря: англо-французский, германо-итальянский и советский, каждый из которых стремился к достижению собственных целей, что не могло не привести к войне.

Ныне официальная позиция румынской историографии по вопросу о советско-германском договоре о ненападении 1939 г. сводится к следующему:

«Подписанием секретного Протокола СССР нарушил в отношении Румынии:

статью 1 Пакта Бриана-Келлога, осуждающую применение войны при урегулировании международных конфликтов и предусматривающую отказ от войны в качестве инструмента национальной политики в отношениях между государствами-участниками;

статью 2 того же Пакта, предусматривающую, что урегулирование или решение всех споров и конфликтов любого происхождения, могущих возникнуть между государствами-участниками, следует проводить исключительно мирным путем;

Московский протокол от 9 февраля 1929 г., по которому подписавшие его государства: СССР, Эстония, Польша, Латвия и Румыния, — ускоряли действие Пакта Бриана-Келлога;

решение лондонской Конвенции об определении агрессора, подписанной в 1933 г. Румынией, Эстонией, Польшей, Турцией и СССР».[429]

[430]

Однако все эти громогласные обвинения Советского Союза совершенно безосновательны, поскольку ни в договоре о ненападении, ни в секретном протоколе к нему не упоминается о возможности каких-либо силовых действий Москвы с целью реализации достигнутых советско-германских договоренностей. К тому же следует помнить, что именно это соглашение между Берлином и Москвой позволило мирно решить бессарабский вопрос летом 1940 г. Кроме того, появляются и новые версии. Так, румынский исследователь В. Вэратик полагает, что по советско-германскому соглашению «Советский Союз обязался выдвигать свои претензии на Бессарабию лишь тогда, когда правительство Румынии приступило бы к удовлетворению возможных венгерских или болгарских территориальных требований». Однако приводимые им цитаты из документов показывают, что, хотя германская сторона действительно старалась связать Москву дополнительными условиями, советское руководство умело уклонилось от их принятия.[431]

Добившись обеспечения своих интересов в Восточной Европе благодаря договору о ненападении, Советский Союз внимательно следил за развитием событий, готовясь использовать их к своей выгоде. Начало войны в Европе и пассивная позиция Англии и Франции, имевших возможность разгромить Германию уже в сентябре 1939 г., позволила СССР активизировать свою политику в отношении восточноевропейских стран и приступить к ревизии своих западных границ, навязанных ему в 1920–1921 гг. Тем самым советское руководство получило возможность вернуть контроль над территориями, большая часть которых ранее входила в состав Российской империи. Уже в сентябре-октябре 1939 г. Москве удалось вернуть утраченные в 1921 г. территории Западной Украины и Западной Белоруссии и создать военные базы в странах Прибалтики. Военно-дипломатические успехи СССР по установлению контроля над советской сферой интересов в Восточной Европе оказались прерванными Финляндией, и всю зиму 1939–1940 гг. Москва была занята войной на северо-западе, которая значительно усилила угрозу столкновения с Англией и Францией. Лишь поражение Франции в июне 1940 г. позволило советскому руководству активизировать свою политику в Прибалтике и в отношении Румынии.

Не будучи уверенным в победе той или иной европейской группировки, румынское руководство решило выждать, и буквально накануне начала германо-польской войны Румыния заверила Германию, что она останется нейтральной в случае войны в Европе и продолжит снабжать Третий рейх нефтью и продовольствием. Бухарест не собирался бросаться на защиту своего польского союзника и хотел убедиться в готовности Лондона и Парижа к войне. Пассивность Англии и Франции в войне с Германией стала уже с конца 1939 г. подталкивать Румынию в сторону более внимательного учета пожеланий Берлина. Полагая, что именно Третий рейх может стать новым защитником от возможных советских притязаний, румынское руководство, внимательно следившее за ходом европейской войны, решило с апреля 1940 г. активизировать сближение с Германией. Положение Румынии осложнялось еще и тем, что определенные территориальные претензии к ней имели Венгрия, уже давно взявшая курс на сближение с Германией, и Болгария. В этих условиях новые экономические уступки Германии рассматривались в Бухаресте как возможность заручиться ее поддержкой не только против Москвы, но и против Будапешта и Софии.[432]

В условиях разгрома Франции и поддержки советской позиции в бессарабском вопросе Германией и Италией Москва смогла решить этот затянувшийся спор с позиции силы. Сосредоточив на Днестре значительную военную группировку, СССР потребовал от Румынии наконец-то выполнить взятые на себя еще в 1918 г. обязательства и вывести из оккупированной Бессарабии румынские войска. Одновременно требовалось передать Советскому Союзу и Северную Буковину, населенную по преимуществу украинцами и имеющую важное стратегическое значение (через нее шла железная дорога, соединяющая Бессарабию и Западную Украину). Лишенная какой-либо внешней поддержки Румыния была вынуждена согласиться с советскими требованиями. Как писал в 1943 г. бывший румынский премьер-министр Татареску: «Мы отказались от войны с Советами, ибо это означало не только исчезновение румынского государства и разгром нашей армии, но и ликвидацию всего румынского господствующего класса со всеми вытекающими отсюда последствиями». В результате советскому руководству удалось добиться прекращения затянувшейся на 22 года румынской интервенции, и бессарабский вопрос был наконец-то решен мирным путем.

В историографии неоднократно поднимался вопрос о том, были ли советские ноты Румынии от 26 и 27 июня 1940 г. ультиматумами. Как правило, советские историки старались обходить этот вопрос стороной, а зарубежные, наоборот, именно на нем акцентировали свое внимание. Для решения этого вопроса следует вспомнить, что ультиматумом называется «требование одного государства к другому, сопровождающееся угрозой применения силы в случае его невыполнения в указанный срок». Обратившись к текстам советских нот, можно увидеть, что хотя в них прямо и не говорилось об угрозе применения силы, но содержались намеки на возможность такого развития событий. Все это позволяет оценить советские требования именно как ультиматум, что, кстати, в то время вовсе не скрывалось.[433] Но прежде чем вслед за некоторыми авторами[434] осуждать эти методы Москвы, следует вспомнить, что ультиматум — это один из самых распространенных методов внешней политики вообще. Особенно если речь идет о взаимоотношениях крупной державы и малого государства. К тому же, говоря откровенно, никакого другого способа разрешения бессарабского вопроса в реальных условиях лета 1940 г. просто не существовало.

Понятно, что Румыния считала эти советские действия «захватом», этот же тезис был широко распространен и в антисоветской литературе послевоенного времени. Как ни странно, теперь он озвучен и в российской историографии. Так, например, Е. Л. Валева пишет, что территория Бессарабии и Северной Буковины «была оккупирована союзником Германии — СССР».[435] Мало того, что автор полностью исказила сложившуюся ситуацию, она еще умудрилась объявить Советский Союз союзником Третьего рейха. Интересно было бы услышать ее аргументы в пользу этого абсолютно бездоказательного заявления, но теперь приводить аргументы по некоторым вопросам не принято. Однако в данном случае следует отметить, что ни о каком советско-германском союзе не было и речи. Ни в одном соглашении сторон об этом не сказано ни слова, ни Москва, ни Берлин никогда не рассматривали свои отношения в этом ключе, хотя и допускали такие пропагандистские заявления, которые могли быть истолкованы как определенная тенденция дальнейшего сближения между ними. Однако дальше этого дело не пошло.

Что касается советской «оккупации» этих территорий, то, как писал по горячим следам событий американский журналист В. Максвелл, «несмотря на то, что в прессе были попытки охарактеризовать это событие как территориальный „захват“, необходимо принять во внимание три основных фактора. Во-первых, оккупация Бессарабии Румынией была захватом, и Советское правительство никогда не признавало права Румынии на эту территорию, во-вторых, при румынском господстве население Бессарабии находилось в тяжелом положении, и в-третьих, эти события были восторженно встречены жителями Бессарабии». {…} «В отношении первого из этих трех факторов следует заметить, что захват Бессарабии Румынией в 1918 году был настолько вопиющим, что правительство США никогда официально не признавало его и до 1931 года не включало в своих картах Бессарабию как румынскую территорию». {…} «Из событий в восточной Польше, Балтийских странах и ныне в Бессарабии и Буковине ясно видно, с чем связывают свои надежды на свободу и благосостояние простые люди малых тиранизируемых стран Европы, имея возможность сделать свой выбор». Поэтому «неудивительно, что гостеприимство, оказанное Красной армии, было очень горячим. Когда на Днестре Красной армией были наведены первые понтоны, бессарабские крестьяне плыли и перебирались вброд к лодкам, чтобы направить их в безопасное место. В селах и вдоль дорог Красную армию встречали возгласами: „Мы вас ждали 22 года!“»[436]

Были ли эти действия СССР агрессией? Согласно конвенции об определении агрессии 1933 года, предложенной именно советской стороной, агрессором признавался тот, кто совершит «объявление войны другому государству; вторжение своих вооруженных сил, хотя бы без объявления войны, на территорию другого государства; нападение своими сухопутными, морскими или воздушными силами, хотя бы без объявления войны, на территорию, суда или воздушные суда другого государства; морскую блокаду берегов или портов другого государства; поддержку, оказанную вооруженным бандам, которые, будучи образованными на его территории, вторгнутся на территорию другого государства, или отказ, несмотря на требование государства, подвергшегося вторжению, принять, на своей собственной территории, все зависящие от него меры для лишения названных банд всякой помощи или покровительства». Причем в конвенции специально оговаривалось, что «никакое соображение политического, военного, экономического или иного порядка не может служить оправданием агрессии» (в том числе внутренний строй и его недостатки; беспорядки, вызванные забастовками, революциями, контрреволюциями или гражданской войной; нарушение интересов другого государства; разрыв дипломатических и экономических отношений; экономическая или финансовая блокада; споры, в том числе и территориальные, и пограничные инциденты).

Прежде всего следует отметить, что применение термина «советская агрессия» к оккупированной Румынией территории Бессарабии просто невозможно. Даже если бы советская сторона и совершила указанные в конвенции действия, их следовало бы квалифицировать как меры пресечения румынской агрессии и освобождения советской территории. Что же касается Северной Буковины, то, поскольку вступлению советских войск на ее территорию предшествовали дипломатические переговоры, завершившиеся согласием румынской стороны с советским вариантом решения бессарабского вопроса, с юридической точки зрения действия Москвы не являются агрессией.

В результате действий Советского Союза в июне 1940 г. была восстановлена советско-румынская граница по рекам Прут и Дунай, установленная еще решением Берлинского конгресса 1878 г. Бессарабия была освобождена от румынской оккупации и воссоединилась с СССР. Что касается Северной Буковины, то в данном случае имело место присоединение этой территории к СССР и установление новой границы между Прутом и Карпатами. В международно-правовом плане установленная соглашением от 28 июня 1940 г. советско-румынская граница была закреплена мирным договором с Румынией, подписанным 10 февраля 1947 г.[437] Тем самым советскому руководству удалось не только фактически, но и юридически урегулировать бессарабский вопрос.

Поражение Франции в июне 1940 г. привело к нарушению сложившейся системы влияния великих держав и обострило борьбу за Балканы. Первым новую ситуацию использовал СССР, добившийся разрешения бессарабского вопроса. Венгрия и Болгария решили, что настало время осуществить их собственные территориальные претензии к Румынии. Опасаясь своих соседей, румынское руководство приняло решение ускорить сближение с Германией, что должно было помочь избежать новых территориальных уступок. Уже 29 июня румынское руководство решило, что сближение с СССР невозможно, так как «оно бы повело нас быстрыми шагами к коммунизму». Следовательно, оставался лишь курс на сближение с Германией, причем не исключалось и участие Румынии в возможном нападении Третьего рейха на Советский Союз. В тот же день германскому посланнику в Бухаресте сообщили о готовности румынского правительства «избавиться от ошибочной политики прошлого».[438]

Сославшись на то, что Англия не оказала ей даже косвенной поддержки в бессарабском вопросе, Румыния 1 июля отказалась от англо-французских гарантий 1939 г. Действительно, занятое обеспечением собственной безопасности после капитуляции Франции, английское правительство нейтрально отнеслось к действиям СССР в отношении Румынии. По мнению же английской прессы, «оккупация» Бессарабии стала началом войны на Балканах, а выход Красной армии к Дунаю свидетельствует о начале развала советско-германской дружбы, поскольку Германия может потерять румынскую нефть. Газеты публиковали слухи о том, что русские выдвигают претензии на румынские порты и намереваются захватить Дарданеллы. 5 июля ТАСС опровергло сообщение ряда английских газет о том, что якобы 2 июля московская радиостанция передала в эфир обращение румынского населения к Красной армии за помощью против «великой державы, к которой повернулось румынское правительство».[439] Этими мерами английское руководство стремилось ухудшить советско-германские отношения, чтобы отвлечь внимание Берлина на восток.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.