1885 год 18-й год правления Мэйдзи

1885 год

18-й год правления Мэйдзи

В первую половину этого года Мэйдзи, похоже, снова одолевала тоска. Хотя в последующем за ним закрепилась слава человека трудолюбивого и ответственного, в этом году он часто находился в своем рабочем кабинете всего пару утренних часов – с 10 до 12. Он проводил время в разговорах со своими немногими приближенными, а Ито Хиробуми снова не мог получить аудиенции. В раздраженном письме, адресованном Сандзё Санэтоми, он обвинял императора в пренебрежении своими прямыми обязанностями, что является недостойным его предков и потомков. Ито Хиробуми, сделавший так много для возвеличивания императора в глазах простых японцев для придания ему статуса живого божества, в глубине души относился к Мэйдзи как к обычному смертному человеку со всеми его достоинствами и недостатками.

Принц Ёсихито

Тем временем жизнь семьи императора тоже требовала решений. Мэйдзи распорядился, чтобы его единственный сын Ёсихито воспитывался не во дворце, а по-новому. В сентябре следующего года его надлежало отдать в привилегированный лицей Гакусюин, где он должен был обучаться вместе с сыновьями принцев и аристократов. Однако принц, как и все его предшественники, виделся с родителями только в особых случаях и только на людях.

26 июля Мэйдзи отправился в свою последнюю поездку по стране. Император посетил префектуры Ямагути, Хиросима и Окаяма. Это было шестое по счету путешествие Мэйдзи. Оно оказалось самым коротким – всего 18 дней. Видимо, становилось ясно, что агитационные возможности таких путешествий в значительной мере исчерпаны. По всей вероятности, сыграли свою роль и проблемы со здоровьем императора. Однако более важным представляется другое. Видимый во всех сферах жизни дрейф в сторону традиции сказывался и на позиционировании императора. Образ мобильного монарха европейского типа прибавлял в статуарности.

В этом году японское правительство позволило отправиться на Гавайи первым сельскохозяйственным рабочим. Со времени, когда гавайский король Калакуа посетил Японию, прошло 4 года. Японские власти думали медленно, но зато выезд рабочих был организован хорошо. Иноуэ Каору настоял на том, чтобы на гавайские плантации выезжали в основном крестьяне из юго-западных префектур. Тамошние жители казались ему наиболее дисциплинированными и трудолюбивыми. Разумеется, в тогдашних условиях это можно считать за привилегию – зарплаты за океаном были в 8—10 раз выше японских, так что японские рабочие могли помогать своим семьям. Видимо, руководство страны, большинство членов которого сами были выходцами с юго-запада, отдавало себе отчет в том, что «земля богов» все еще не является идеальным местом для обеспеченной жизни простых крестьян.

Перспектива. В конце XIX – начале XX века ежегодная эмиграция из Японии составляла около 10 тысяч человек. Вместе с присоединением Гавайев к США многие японцы стали оседать в Калифорнии. Их трудолюбие и готовность работать за сравнительно низкую зарплату сделали японцев серьезными конкурентами для местного населения. Антияпонские выступления привели к заключению джентльменского соглашения между США и Японией: Япония добровольно обещала ограничить число эмигрантов. С введением в США нового эмиграционного закона 1924 года выезд японцев в США практически прекратился. Во время Второй мировой войны более 100 тысяч японцев, проживавших в США, очутились в концентрационных лагерях. Значительная часть отправившихся на заработки японских рабочих осела на Гавайях, западном побережье США и в Южной Америке, где до сих пор проживает немало потомков переселенцев того времени. Некоторые из них в той или иной степени сохранили японский язык и связи с исторической родиной. В то же самое время следует помнить: несмотря на все трудности переходного периода, крупномасштабной эмиграции Японии удалось избежать. А для нынешних обитателей Японского архипелага Гавайи остаются излюбленным местом пляжного отдыха. В то же самое время некоторые потомки японских переселенцев конца XIX – начала XX века стремятся вернуться на историческую родину (особенно это касается проживающих в странах Латинской Америки). Теперь уже в Японии жизнь стала богаче и лучше[176].

Японцы были упоены реформами, модернизацией и экономическими успехами. В марте Фукудзава Юкити в основанной им газете «Дзидзи симпо» опубликовал свою знаменитую статью «Бегство из Азии» («Дацуа рон»), в которой он говорил о том, что «цивилизованной» Японии не имеет смысла дожидаться, когда ее примеру последуют соседи, – она оторвалась настолько далеко, что ей по дороге не с азиатскими, а с европейскими странами. Фукудзава додумал эту мысль до конца – он предлагал обращаться с Китаем и Кореей, которых он назвал «дурными друзьями», точно так же, как поступает в таких случаях Запад. Он призывал подчинить эти «отсталые» страны, в которых «ничего не меняется в течение столетий».

Спящий Китай.

Несмотря на нападение французских войск, Китай продолжает предаваться своим опиумным грезам. Считается, что идея рисунка принадлежит Фукудзава Юкити

«Двигаться – хорошо, стоять на месте – плохо» – такова была логика Запада последних столетий. Неподвижность стала означать для Запада не стабильность, а смерть. Фукудзава оказался хорошим учеником, метафора движения превратилась у него в руководство к действию. В начале своей писательской карьеры Фукудзава призывал учиться у Запада, теперь он призывал преподать урок Востоку. Стоило потереть японского либерала, как за понятием «свобода» отчетливо обнаружилось: он желает свободы действий только для себя, «цивилизованного». С человеком же «нецивилизованным» следует поступать по законам военного времени. Теперь многие властители дум японского будущего станут попадать в ряды «цивилизованных националистов», минуя либеральную стадию.

Фукудзава искренне желал Корее и Китаю лучшей доли. Он полагал, что без модернизации по японскому образцу они не сумеют сохранить независимость. Политика европейских держав не оставляла в этом никакого сомнения. А потому Корее и Китаю следовало «помочь». В отличие от Сайго Такамори и ему подобных Фукудзава не говорил о том, что кого-то следует наказать за «непочтительность». Зато он заложил теоретические основы японской экспансии с «цивилизованной» точки зрения. Люди самых разных убеждений сходились в одном: соседей надо «уплотнить».

Общий настрой японского общества постепенно менялся: журналисты стали все чаще писать о корейцах и китайцах с чувством брезгливости и презрения. В японской культуре всегда было сильно противопоставление «своего» и «чужого». Свой дом, своя деревня, свой цех, свое княжество… Теперь это противопоставление стало пролегать по государственной границе.

Как известно, очень часто комплекс превосходства – это оборотная сторона комплекса неполноценности. Действительно, в это время японцы все еще мучились от комплекса неполноценности, многим казалось, что японская культура уступает западной во всех отношениях. Газета «Хоти симбун» писала: «Если попробовать сравнить японца с англичанином или американцем, легко понять, кто из них является более трудолюбивым, лучше образованным, более мужественным и понятливым. Какая разница между Японией и Англией или же Соединенными Штатами в мощи, богатстве и цивилизованности!»

Горячие головы даже предлагали программу по скрещиванию японцев с европейцами для «улучшения породы». Или же ратовали за введение английского языка в качестве государственного. Как бы подзабыв про былые обиды, японцы назвали один из заливов возле Иокогамы в честь флагманского корабля коммодора Перри – «Миссисипи».

Однако контрнаступление «японского» уже началось. В этом году японские школьники отбросили чернильные ручки, которыми они пользовались последнее десятилетие. Теперь их снова стали учить писать с помощью кисти и туши. Иероглифы выходили из тени и приобретали прежнюю объемность.

Кобаяси Киётика. Комический катехезис (1886 г.)

Цивилизация манила японцев, но они находили силы и для того, чтобы посмеяться и указать на относительность тех благ, которые приносит европейская цивилизация. На этой гравюре художник сопоставляет достоинства и недостатки японского и западного. Европеец выше, но зато ему требуется больше материи для пошива костюма. Кирпичный дом больше, но деревянный вентилируется лучше. Иностранец гордится своими часами. «Я никогда не опаздываю!» – восклицает он. На что японец спокойно отвечает, что никогда не опаздывает с приемом пищи, не имея никаких часов. В отличие от кровати, с татами невозможно свалиться.

22 декабря был упразднен прежний верховный орган управления – Дадзёкан. Теперь его функции перешли к кабинету министров. Такая реорганизация была совершенно необходима, потому что в Дадзёкан самые высокие должности (главного, левого и правого министров) могли занимать только киотосские аристократы. Однако со смертью Ивакура Томоми среди них (во всяком случае из тех, кто был на виду) не осталось ни одной фигуры, которая могла бы быть настоящим «мотором» реформ.

Первым премьером стал Ито Хиробуми. В состав кабинета входили министр иностранных дел Иноуэ Каору (выходец из Тёсю), министр внутренних дел Ямагата Аритомо (Тёсю), министр финансов Мацуката Масаёси (Сацума), министр сухопутных войск Ояма Ивао (Сацума), министр военно-морского флота Сайго Цугумити (Сацума), министр юстиции Ямада Акиёси (Тёсю), министр просвещения Мори Аринори (Сацума), министр сельского хозяйства и торговли Тани Кандзё (Тоса), министр освоения Хоккайдо Эномото Такэаки (бывший вассал сёгуна). Министерство двора было выведено из структуры кабинета министров. Это ставило его в совершенно особое положение. Император же еще больше дистанцировался от практических дел управления, а значит, и от возможной критики.

Правительство стало называться по-другому, но оно по-прежнему находилось под полным контролем землячеств Тёсю и Сацума. Ито Хиробуми совмещал премьерство с должностью министра императорского двора. Эта должность давала ему теоретическую возможность чаще видеть императора.

Премьер-министры будут меняться часто – до смерти Мэйдзи в 1912 году кабинетов будет сформировано пятнадцать. То есть «продолжительность жизни» одного кабинета составляет менее двух лет. Кабинеты приходили и уходили, но доминирование землячеств Сацума и Тёсю по-прежнему сохранялось. Премьера и его министров критиковали – зачастую ожесточенно – газеты и политики, они становились мишенью для террористов, отставки были часты, но все это не могло радикально изменить кадровый состав правительства. Несмотря на нюансы проводимой разными кабинетами политики, стратегические цели также не изменялись. Создать сильную страну и армию, сформировать единую нацию, изжить комплекс национальной неполноценности и стать вровень с Западом – с этими задачами не спорил никто.

Критика правительства и кадровые перемены абсолютно не затрагивали авторитета Мэйдзи. Он был выведен за пределы поля, где кипели политические страсти, никто не имел ни права, ни смелости подвергать сомнению его священное происхождение и статус. И в этом смысле мало что изменилось по сравнению с древностью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.