О стервозности кармы 17.11.2012

О стервозности кармы

^17.11.2012

Когда-то я уже писал о том, как меня возмущает черный юмор судьбы, играющей с человеком в кошки-мышки: то прижмет когтистой лапой, то вроде бы отпустит и даст побегать, но в конце обязательно сделает цап-царап, да иногда еще с особым цинизмом.

Есть люди, вся жизнь которых — сплошное сальто-мортале. Расскажу про одного из них.

Он принадлежал к прекрасной или опасной (в зависимости от точки зрения) породе молодых бунтарей, которая у нас в России не переводится: пассионарный борец с несправедливостью. Сейчас такие ходят тридцать первого на Триумфальную или дерутся на демонстрации с ОМОНом. На рубеже XX века они повалили в боевики и террористы.

Студент Петр Карпович

Виновата была, как обычно в подобных случаях, власть. На усиление общественного протеста она реагировала неадекватно, особенно нервно относясь к студенческому движению. К исходу ХГХ столетия террор, казалось, ушел в прошлое, тогдашнее «гражданское общество» училось бороться с самодержавием не бомбами и пулями, а словом. Но тут в правительственных кругах взяла верх партия «закручивания гаек». (Я не подмигиваю с намеком на сегодняшнюю ситуацию, сейчас всё иначе и страна совсем другая. Просто описываю, как было.)

Политически активных студентов стали выгонять из учебных заведений, отправлять в ссылку «в административном порядке» (то есть без суда и следствия). Кто-то ушел в подполье, кто-то сбежал от ареста за рубеж. Среди последних был и 25-летний Карпович, исключенный из Юрьевского университета за противоправительственную агитацию.

Зимой 1900 года министр просвещения Боголепов подписал приказ, по которому 183 студента Киевского университета были не только отчислены, но и отданы в солдаты. Эта идиотская мера подняла всю оппозиционную Россию на дыбы. Терпение кончилось.

В студенческих кружках и ячейках заговорили о возмездии. Травоядных либералов больше никто не слушал. Тон стали задавать молодые и горячие проповедники «добра с кулаками». Именно с боголеповского приказа, не столь уж кровожадного по меркам более поздних времен, и началась эпоха большого революционного террора, в конце концов приведшая к революции.

(Удивляться, собственно, нечему. Вообразите, что завтра приказом министра образования где-нибудь в МГУ составят списки студентов, которые ходили на Болотную, и одним росчерком пера всех исключат, а заодно лишат отсрочки от армейской службы и развезут под конвоем по военкоматам. Представляю, что началось бы.)

Бедный Боголепов, в прошлом профессор римского права, пал жертвой собственного дуболомства и общественного ожесточения

Бывший студент Карпович, который томился в Берлине от бездействия и мечтал о Самопожертвовании во Имя Великого Дела, немедленно выехал в Россию. Теперь он знал, что нужно делать.

Четыре дня спустя он вошел в приемную министра — якобы подать прошение, и выстрелил в Боголепова, смертельно ранил. Бежать убийца не пытался, он торжественно сдался безо всякого сопротивления.

Самое печальное, что большинство передовых людей страны, в том числе и травоядные либералы, отнеслись к Карповичу как к герою. Эти рукоплескания вскружили тогда голову многим юным брутам, которые вскоре ринутся вступать в «боевые группы».

За терроризм Карпович должен был предстать перед военным судом, который безусловно приговорил бы преступника к виселице. Он был готов, даже мечтал о такой героической участи. Но правительство побоялось еще больше обострять ситуацию, и дело передали в суд гражданский, в юрисдикции которого смертная казнь отсутствовала.

Так судьба провела Карповича в первый раз: он жаждал красивой смерти, а вместо этого получил ненужный подарок — жизнь.

Правда, приговор скорее выглядел как замена быстрой смерти на медленную: 20 лет каторги мало кто выдерживал, а Карповича гноили даже не на каторжных работах, а в казематах зловещего Шлиссельбурга. Потом перевели в еще более страшный Акатуй. Казалось, он обречен и судьба его все-таки слопает, только сначала помучает.

Однако пришел 1905 год с октябрьским манифестом и амнистиями. В 1907 году, отсидев за убийство министра всего шесть лет, Карпович был выпущен на поселение. Конечно, тут же сбежал и вскоре уже был за границей.

Но герою-революционеру очень хотелось пожертвовать собой. Он вступил в легендарную «Боевую организацию эсеров», готовившую покушения против «сатрапов», и стал самым активным помощником великого, ужасного, тщательно законспирированного руководителя «Б. О.».

Не знаю, как эсеры могли доверять типу с такой физиономией

В то время эсеры собирались убить самого царя. Карпович просил обожаемого руководителя доверить подвиг ему, ибо нет ничего прекрасней столь возвышенной гибели. Обожаемый руководитель обещал, лишь просил набраться терпения. Звали этого человека Азеф.

Когда поползли слухи, что Азеф — агент Охранки, пылкий Карпович грозился застрелить всякого, кто посмеет порочить это славное имя.

Но Азеф скрылся, и Карпович поклялся теперь уже застрелить подлого предателя, а потом застрелиться сам — смыть кровью вину перед товарищами.

Не нашел. Не застрелил. Не застрелился.

Судьба упорно отказывала пассионарию в пассионарной смерти.

Тогда он разочаровался в революции и революционерах. Отошел от политики, потух, приготовился прожить долгую, скучную, обыкновенную жизнь.

Поселился в Лондоне, событиями на родине не интересовался. Научился ремеслу массажиста, тем и существовал. Бывшие товарищи по борьбе говорили: «опустился».

Карпович опустился

Но грянула Февральская революция, и пламень снова вспыхнул в его груди. «В Россию, в Россию!» — восклицал он», — пишет в мемуарах Вера Фигнер («А он кричал: «Огня, огня!»). Воскресшему к жизни и борьбе революционеру, наверное, мерещились бои, баррикады, а в конце непременно героическая гибель с красным знаменем в руках.

Вместе с еще одним эмигрантом, эсером И. Яковлевым, он сел на корабль, чтобы переправиться из Англии в Норвегию. Но 13 апреля 1917 года жестокая кошка-судьба сделала цап-царап: германская подводная лодка отправила пароход «Зара» торпедой на дно.

Тут напоследок была еще одна, особенно изуверская пакость. Карповичу с Яковлевым повезло — они успели добраться до шлюпок, только сели в разные лодки. Но та, в которой оказался герой моего рассказа, уже считавший себя спасенным, вдруг перевернулась. Людей водоворотом засосало в пучину.

«Шиш тебе, а не героическая гибель», — промурлыкала тонущему Карповичу судьба.

Ну не стерва?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.