Решение, принятое в коридоре

Решение, принятое в коридоре

Итак, я – председатель правительства Российской Федерации. Позади остались многочисленные отказы от настойчивых предложений занять этот пост, слезы моей жены, которая была категорически против. Но теперь прочь колебания. Согласился – значит, не нужно ныть ностальгически по оставленному кабинету в высотном здании на Смоленской площади. Нужно переключать мозги на новую работу.

И все же, почему в конце концов согласился с тем, что еще за несколько дней до этого, да что за несколько дней – за сутки казалось совершенно неприемлемым?

Ельцин трижды в течение двух дней настойчиво предлагал мне возглавить кабинет. Последний разговор с президентом на эту тему произошел в его кабинете 12 сентября 1998 года в присутствии В.С. Черномырдина и Ю.Д. Маслюкова. За несколько дней до этого Черномырдин, неожиданно смещенный со своего поста в марте и еще не успевший пережить свою отставку, был реанимирован и вновь назван премьером вместо С.В. Кириенко, не успевшего проработать в Белом доме и 6 месяцев. Государственная дума, которая, опасаясь роспуска, пропустила с третьего захода кандидатуру Кириенко, на этот раз «встала на дыбы».

К моменту нашей встречи в Кремле 12 сентября Дума уже дважды отклонила упорно предлагаемую президентом кандидатуру Черномырдина. Не было сомнений, что подобный исход голосования будет и при третьей попытке. Между тем Виктор Степанович решил не отступать, особенно с учетом того, что Ельцин назвал в разговоре с ним мартовское решение о его отставке «своей ошибкой». И тем более что инициатива возвращения Черномырдина исходила отнюдь не от него самого.

Уговаривать Думу в сложившейся ситуации было бессмысленно. Не помогло и мое согласие пойти заместителем Черномырдина, оставаясь министром иностранных дел. Довели это до руководителей фракций, блокирующих прохождение кандидатуры Черномырдина, но они не согласились.

Расстроенно-озабоченный Ельцин спонтанно обратился в нашем присутствии с предложением занять пост премьер-министра к Ю.Д. Маслюкову – тот тоже отказался. Образовался тупик. Ельцин, вновь призвавший Черномырдина даже ценой признания своей ошибки, не был склонен сдавать свои позиции. Это не в его характере. Но и особого маневра не было, так как третий отказ Госдумы автоматически вел к ее роспуску. Тут Черномырдин сказал: «Я готов не идти в Думу третий раз только в том случае, если будет предложена кандидатура Примакова». Маслюков добавил, что он будет готов пойти заместителем председателя в мой кабинет.

Позиция, занятая и Черномырдиным, и Маслюковым, во многом не была для меня неожиданной. Нас с Черномырдиным связывали долгие рабочие отношения. Я входил в возглавляемый им кабинет и был одним из тех, с мнением которых он считался. Велись с ним откровенные разговоры по различным вопросам не только внешней, но и внутренней политики. Подкрепляли наши отношения и мои выступления в Совете Безопасности о том, что реальную угрозу для страны представляют попытки внести разлад между президентом и председателем правительства. А такие попытки со стороны ближайшего окружения Ельцина предпринимались во все времена и при всех лицах, «посменно» его окружавших.

Усилилось давление на Черномырдина, когда он начал набирать вес за рубежом, особенно активно действуя в Российско-американской комиссии, возглавляемой им и вице-президентом США Гором. На этом сделало акцент президентское окружение, которое без устали внушало Ельцину, что Черномырдин, дескать, «тянет одеяло на себя». Раздражение искусственно нагнеталось и в связи с самостоятельной ролью премьера, которую он сыграл, вступив в переговоры с целью спасти жизнь сотням заложников в больнице в Буденновске, захваченной чеченскими террористами в 1995 году. Тогда вся страна видела на телеэкранах Черномырдина, говорившего по телефону с чеченцами, – не Ельцина, а Черномырдина – значит, тот специально и заранее подготовил телесъемку, а его сотрудники следили за тем, чтобы этот сюжет многократно тиражировался. По мнению «семьи» (так в России стали называть ближайшее окружение Ельцина, несомненно придавая этому криминальный смысл), подобное уже вообще «выходило за все рамки». Ревность президента, очевидно, была основной причиной отставки Черномырдина, который, как он сказал мне позже, абсолютно к ней не был подготовлен – на это ему даже не намекал Ельцин.

Мне хотелось как-то по-человечески поддержать Виктора Степановича после его мартовской отставки. Случай представился через несколько дней. Черномырдину устроили грандиозное празднование его шестидесятилетнего юбилея. Старались задобрить «низвергнутого». Прием состоялся в государственном особняке с приглашением российской элиты, с чудесным концертом, с ломящимися от изобилия столами и, конечно, с букетом из шестидесяти алых роз, который преподнес юбиляру сам президент. Здесь же Ельцин наградил Черномырдина орденом «За заслуги перед Отечеством» второй степени, подчеркнув, что это – высшая награда, так как орден первой степени получают лишь главы государства.

Черномырдин был явно не в своей тарелке. Недалеко от него за столом сидел новый премьер, С.В. Кириенко, который через некоторое время вместе с Ельциным покинул застолье. Шестидесятилетнему Виктору Степановичу, как мне показалось, не очень импонировали речи о необходимости «дать дорогу молодежи». Тогда я подошел к его столу и произнес тост (не имея в виду Кириенко, которого уважаю как человека весьма способного и, что не менее важно, порядочного): «Пожилой и молодой поспорили: кто умелее? Пожилой предложил влезть на дерево и вытащить из гнезда яйцо так, чтобы высиживающая яйца птичка не сдвинулась с места. Молодой попробовал – птичка улетела. Пожилой сказал: смотри, как это делается. Снял шубу, соболью шапку, залез и действительно вынул яйцо из-под нешелохнувшейся птички. Спустился вниз, а там уже нет ни шубы, ни собольей шапки. Так выпьем за молодое поколение!»

Все, в том числе и молодые, громко смеялись.

Многое меня связывало и с Ю.Д. Маслюковым. Наши отношения сложились еще в ту пору, когда вместе работали в политбюро ЦК КПСС, и после того как я стал членом Президентского совета, а Юрий Дмитриевич – первым заместителем председателя Совета министров СССР. Видел в нем прекрасного специалиста, детально разбирающегося в вопросах промышленности в целом, военно-промышленного комплекса в особенности. Знал, что он человек, руководствующийся в своей деятельности здравым смыслом, интересами дела. Всей своей работой и в Госплане, и в Совете министров он доказал «открытость» для новых идей, но наряду с этим взвешенность, практичность в подходе к тем теоретическим новшествам, которые не учитывают реальной действительности.

Общее мнение Черномырдина и Маслюкова, поддержавших в кабинете у президента мою кандидатуру на пост премьера, естественно, не оставило меня равнодушным. Но я опять отказался и посчитал, что этим окончательно закрыл вопрос о моем премьерстве. Попрощавшись со всеми, поспешил к лифту, стремясь поскорее попасть на Смоленскую площадь, где, знал, моего возвращения с нетерпением ждали ближайшие сотрудники, чтобы получить последнюю информацию о создавшемся положении. Но в кремлевском коридоре меня окружили глава администрации В. Юмашев, руководитель протокола президента В. Шевченко и дочь Бориса Николаевича Т. Дьяченко. Я развел руками – сказал, что не мог согласиться. Тогда Володя Шевченко, с которым меня связывают годы приятельских отношений, буквально взорвался – я никогда не видел его в таком возбужденном состоянии.

– Да как вы можете думать только о себе! Разве вам не понятно, перед чем мы стоим? 17 августа взорвало экономику, правительства нет. Дума будет распущена. Президент физически может не выдержать в любой момент. Есть ли у вас чувство ответственности?!

Не знаю, что со мной произошло, но эти слова настолько вошли в душу, что я лишь отреагировал вопросом: «Но почему я?»

– Да потому, что Думу и всех остальных сегодня устроит именно ваша кандидатура, и потому, что вы сможете.

Уже даже не помню, кто произнес последнюю фразу – Юмашев, Дьяченко или Шевченко. После моего спонтанного согласия меня начали обнимать. Кто-то побежал сообщить президенту.

Растерянность Ельцина, его готовность поставить во главе кабинета министров даже члена фракции КПРФ в Госдуме Маслюкова, только чтобы выйти из катастрофически тяжелой ситуации, выиграть время, были, как говорится, налицо. Но тогда я не проецировал все это на себя.

Нас, несомненно, связывали с Б.Н. Ельциным добрые отношения. За всю многолетнюю работу в качестве и руководителя СВР, и министра иностранных дел, то есть до того, как возглавил правительство, я ни разу не испытал на себе недоброжелательства, раздражения, подозрительности или даже начальственного тона со стороны Ельцина, а ведь он далеко не славился ровным отношением к подчиненным.

Правда, я не входил в узкий круг окружавших его людей, кстати постоянно менявшихся, и не стремился к этому. Определенную дистанцию выдерживал и он, никогда не приглашая к себе домой или на узкие товарищеские застолья.

Однако были все основания считать, что Ельцин ценил меня как работника, коллегу. Он не раз говорил об этом, и не только говорил. После снятия Баранникова он предложил мне пост министра безопасности. Я отказался. Но уже через несколько лет он настоял на том, чтобы я принял не менее, а может быть, и более важный пост министра иностранных дел[51]. Очевидно, немногие получили в новой России, как я, два ордена – «За заслуги перед Отечеством» третьей степени, а затем второй степени.

Мне даже не приходила мысль, что я тоже могу рассматриваться как временная фигура, призванная остановить выплескивающуюся наружу стихию.

Представляется, что и Ельцин в тот момент не уготавливал мне такую участь. Даже после всего пережитого мне трудно поверить, что при упорном выдвижении моей кандидатуры движущей силой с его стороны было коварство.

Вот так все это было. Но разве я мог предположить тогда, что буквально через пару месяцев окружение президента сосредоточится на борьбе против меня. Сначала исподволь, а затем все более открыто, используя самые недостойные приемы: организацию выступлений СМИ, распространение порочащих меня сплетен и – самое главное – постоянное наушничанье, дезинформацию больного президента, искусственно разжигая его ревность и подозрительность.

Хочу сразу же уточнить: абсолютно уверен, что в такой возне не только не принимал никакого участия, но и всеми доступными ему средствами стремился воспрепятствовать ей Шевченко.

Не буду подробно описывать, как отнеслись к моему согласию дома и друзья. Жене пришлось сказать: «Что сделано, то сделано – прекрати лить слезы». Друзья разделились на две части – одни считали, что поступил правильно, другие – нет. Но первая реакция тут же уступила место четкому настроению, сориентированному на безусловную поддержку со стороны жены, детей и взрослых внуков, всех друзей без исключения.

Президент в тот же день, 12 сентября, направил представление в Государственную думу, где я предстал перед депутатами. В Госдуме еще не остыли страсти в связи с предложением кандидатуры Черномырдина. Не думаю, что новое предложение президента по любой кандидатуре там готовы были принять «с колес». Разговоры в СМИ об этом шли, однако они, как мне кажется, были беспочвенны. Может быть, поэтому такое массированное давление оказывалось на меня с целью получить согласие занять пост премьера.

В Кремле справедливо полагали, что моя кандидатура не вызовет отторжения депутатов. Будучи руководителем Службы внешней разведки и министром иностранных дел, я никогда не преуменьшал значения Госдумы, не посылал вместо себя в ее комитеты своих заместителей, не отказывался под благовидным предлогом, а их можно было при желании найти сколько угодно, встречаться с руководством различных фракций, выступать на их совещаниях. Всегда получался откровенный разговор, который, как я надеялся, свидетельствовал о моем уважении к депутатам, каких бы политических взглядов они ни придерживались. Это, очевидно, должно быть одним из непреложных правил поведения представителей исполнительной власти в плюралистическом демократическом обществе.

Многих знал лично. Но никогда не ориентировался на какую-то часть Думы. Интересно отметить, что впервые мою кандидатуру как «оптимальную для данного момента» на пост премьера (еще до голосования по Черномырдину) назвал не кто иной, как руководитель далеко не левой организации «Яблоко» Г.А. Явлинский.

Пересказывать все нет смысла: утверждение в Госдуме моей кандидатуры широко и достаточно полно освещалось по телевидению и в печатных СМИ. Хотел бы лишь обратить внимание на несколько моментов. Я не выступил с широковещательными обещаниями. Более того, сказал, что «не волшебник» и что возглавляемое мной правительство не сможет в короткие сроки принести благополучие и процветание стране, находящейся в тяжелейшем кризисе.

В нескольких предложениях охарактеризовал свое видение того, как развиваться России дальше:

– продолжение движения к рыночным отношениям, но отказ от иллюзорных представлений о том, что главное – «броситься» в эти отношения, а рынок, дескать, сам все организует;

– усиление государственного регулирования с целью поднять промышленность и сельское хозяйство, защитить отечественного производителя;

– социальная ориентация экономики;

– создание надежных гарантий против того, чтобы группа лиц могла наживаться, присваивая бюджетные средства за счет жульнических операций с приватизацией, банкротством пред) приятий.

Подчеркнул, что мы не ставим своей целью очередной передел собственности, но это отнюдь не означает отказа от жесткой борьбы с экономическими преступлениями и коррупцией.

Отметил необходимость изменить «экономическую модель», при которой Россия живет за счет экспорта своего сырья, импортируя жизненно важные продукты и товары и одновременно частично покрывая потребности общества за счет зарубежных кредитов. Подчеркнул, что отрицание этой модели не имеет ничего общего ни с отказом от иностранных, главным образом прямых, капиталовложений, ни с игнорированием необходимости отдавать должное макроэкономической политике, хотя она не является самоцелью и должна служить развитию производства.

Сознательно не останавливался на причинах событий 17 августа, сбивших с ног российскую экономику. Считал для себя недостойным призывать депутатов, которые должны были голосовать за меня как за главу нового кабинета, искать виновных. Что касается «охоты на ведьм», то всегда был и сегодня остаюсь противником этого. Привлекаться к ответственности должны не те, кто совершает ошибки, а те, кто специально создает ситуацию, для того чтобы поживиться на этом за счет страданий людей.

Сказал и о «горящих» проблемах, которые предстоит решить для снабжения населения зимой продовольствием, лекарствами в условиях резкого сокращения импорта, «северов» – топливом.

А перед голосованием, как говорят, «с языка сорвалось»: «Не знаю, что для меня лично лучше – проголосуете вы за меня как за главу правительства или нет».

При голосовании получил 317 за – больше конституционного большинства. Это был своеобразный «рекорд». Против консолидированно голосовала только фракция ЛДПР Жириновского, который через несколько дней пришел ко мне в Белый дом, чтобы сказать: «Не обращайте внимания, это политика, а сам я к вам отношусь превосходно и буду вас поддерживать».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.