ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ПРОСТОЙ ОТВЕТ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ПРОСТОЙ ОТВЕТ

Если кто захочет исследовать достоверность прошлых и возможность будущих событий, могущих когда-нибудь повториться по свойству человеческой природы в том же или сходном виде, то для меня будет достаточно, если он сочтет мои изыскания полезными.

Фукидид, конец V века до н.э.^{596}

Западная Римская империя прекратила существование в V столетии нашей эры. Даже те ученые, которые говорят о трансформации, признают этот простой факт. Восточная Римская империя сохранялась еще тысячу лет, до тех пор, пока на ее территорию не вторглись турки. Даже во время своего расцвета она никогда не могла надеяться на господство над миром. Это была скорее держава, чем сверхдержава.

V столетие продемонстрировало, что она не способна возвратить утраченные западные провинции. В VII веке арабские завоевания отняли у нее даже еще большую территорию. Она продолжала существовать как всего лишь одна из многих держав известного мира, причем некоторые из них были как обширнее географически, так и сильнее в военном и финансовом отношении. Но даже если это было так, ни об одной из них нельзя было сказать, что она заместила Римскую империю или соответствовала ее былым размерам и силе.

Ничто из этого не произошло быстро, но если рассматривать в длительной перспективе, то невозможно усмотреть что-либо иное, кроме упадка и — в случае с Западной империей — падения. Это был долгий процесс, и ни о каком единичном событии, проигранной войне или неудачном решении, не может быть сказано, что оно послужило причиной для этого. Базовым остается вопрос о том, почему это произошло и были ли наиболее важной причиной внутренние проблемы или внешние угрозы. На протяжении всей их истории римляне вели много войн с очень разными противниками. Они потерпели несколько серьезных поражений, но всегда восстанавливали положение. Никто не рассматривал, что такие поражения могут послужить причиной краха империи. Однако это произошло на Западе в V столетии, и, значит, нам следует задаться вопросом, были ли угрозы, с которыми столкнулась Поздняя Римская империя, большими, чем угрозы более ранних периодов. Это, в свою очередь, предоставляет две основные возможности: либо более грозным был один (или больше) враг в отдельности, либо просто существовало так много одновременных угроз, что империя не могла совладать с ними.

Обычно утверждали, что сасанидские персы были гораздо более грозными, чем парфяне или, более того, чем любой враг, с которым римляне сталкивались на протяжении столетий. Они, несомненно, одержали над римлянами больше побед, чем парфяне. С другой стороны, степень персидской агрессивности чрезвычайно варьировалась, и бывали долгие периоды мира. Некоторые персидские цари нуждались в богатстве и славе, которые предоставляла успешная война с Римом. Обычно очи бывали необходимы для того, чтобы укрепить их собственные права на власть. Самые большие римские армии этого периода были те, которые отправлялись на Восток, чтобы противостоять персам, и огромные ресурсы были потрачены на пограничную фортификацию. Несмотря на вышесказанное, только пограничная территория перешла к Персии фактически, да и она была довольно умеренных размеров. Идея о том, что со времени своего появления в III веке Персия была поистине смертельным врагом — и даже сверхдержавой-соперницей, — по-прежнему довлеет над умами ученых[77]. Это мнение, которое очень трудно примирить со свидетельствами, но это не означает, что его не будут продолжать отстаивать.

Группы из живших племенным строем народов Европы в конечном счете установили контроль над Западной империей. Однако до крайности трудно увидеть изменения в военных навыках этих народов со времени Юлия Цезаря и до времен Стилихона и Аэция. Появились в некоторой степени большие племенные конфедерации, но мы никогда не должны преувеличивать степень их единства. Это просто удобно — говорить о франках или готах в целом, невзирая на тот факт, что они оставались разделенными на множество отдельных, иногда взаимно враждебных, племен. Ни на одной стадии, вплоть до образования варварских королевств на территории провинций, не существовало единого короля у франков или какого-либо другого народа. Аттила объединил как свой собственный народ, так и союзные и подчиненные племена в замечательной степени. Однако, повторим еще раз, он был не в состоянии отнять у римлян значительную территорию и являлся, по существу, налетчиком и вымогателем большого масштаба. В прошлом появлялись другие могущественные варварские вожди, но, подобно Аттиле, они оказывались не способны передать свое могущество наследнику. Гунны были грозным врагом, но следует помнить, что их мощь была сломлена до окончательного краха Западной империи и что они никогда не уделяли большого внимания Восточной империи.

Солидных оснований для утверждения о том, что враги Поздней Римской империи были просто более грозными, чем враги в более ранние периоды, нет. Это также усложняет обоснование того, что Римской империи пришлось адаптироваться в III столетии для того, чтобы обратиться лицом к новым и более опасным угрозам, более всего — со стороны сасанидской «сверхдержавы». Означает ли это, что исключительно размер угрозы, а не ряд отдельных угроз являлся проблемой? Безусловно, кажется, что в III и следующем веках было больше значительных войн, чем в эпоху раннего принципата. В частности, вторжения варварских групп в Европу занимают гораздо больше места в наших источниках. Такие грабительские нападения, часто небольшого размера, не были новостью. В прошлом они постоянно возрастали по масштабу и постоянству в любом месте, где ощущалась слабость защиты границы. Впечатление уязвимости вдохновляло нападения, и это затрудняет суждение о том, было ли увеличение числа набегов и вторжений последствием роста численности и силы варваров или результатом римской слабости. Ясно, что все враги Рима, включая персов, использовали постоянные внутренние раздоры и гражданские войны в империи.

Могут быть и другие причины слабости Рима, и нам следует рассмотреть их. К несчастью, для слишком многих теорий, касающихся долговременных проблем, нам недостает базисной информации, чтобы их подтвердить или опровергнуть. Не существует надежных цифр для населения империи в любой период, и, следовательно, мы не можем с какой-либо уверенностью заявить, что это был долговременный упадок. Подобным же образом нам приходится изучать экономику без какой-либо адекватной статистики. Кажется более чем вероятным, что уровень торговли и благополучия упал, начиная с конца II века, и никогда впредь не достигал уровня, на котором находился в эпоху раннего принципата. Однако источники в лучшем случае намекают на такие тенденции, и другие ученые истолкуют эти проблески прошлого совершенно иным образом. То же самое является справедливым и по отношению к традиционной картине Позднего римского мира, в котором налоговое бремя было гнетущим и падало непропорционально тяжело на бедноту, и без того уже страдавшую от гнета со стороны богатых землевладельцев. Распашка земель прекращалась, а сельское население было доведено до уровня крепостных. Ничто из этого не является невероятным, но есть вероятность и других моделей, и ни одну из них невозможно доказать. Необходимо гораздо больше данных, большая часть которых должна прийти из археологии, если вообще они могут быть обнаружены. То же самое справедливо для заявлений о климатических изменениях и других проблемах более общего характера.

Тип имеющихся у нас свидетельств, так же как и интересы ученых, подразумевает, что большая часть работы над Поздней античностью сфокусирована на экономике и обществе, законах и правительственных структурах, интеллектуальной жизни, культуре и религии. Исследования имеют тенденцию к концентрации на широких темах, и это неизбежно подчеркивает скорее преемственность, чем изменения. Для сравнения: повествовательной историей слишком часто пренебрегали, и она, естественно, внесла лишь незначительный вклад в большую часть интеллектуальных картин этого периода. Исключения существуют, и исследование пограничных отношений и внешних войн часто бывали более традиционными по стилю, поскольку для них преимущественным является повествовательный или хронологический элемент. В то же самое время гражданские войны и внутренние конфликты не получили столь детальной и последовательной трактовки. Это странно, поскольку они являются единственным аспектом внутренних проблем империи, для которого мы имеем свидетельства в большом количестве.

Стоит вновь подчеркнуть, что начиная с 217 года и вплоть до краха Западной империи было всего лишь несколько десятилетних промежутков, в которые бы не разражалась гражданская война. Одни из этих конфликтов оказывались весьма краткими, а другие ограничивались небольшими областями — эти узурпаторы бывали провозглашены, а затем подавлены или свергнуты и убиты своими собственными людьми после правления, длившегося только несколько недель. Иногда притязания на императорскую власть разрешались без особой борьбы. С другой стороны, в некоторых конфликтах шла весьма крупномасштабная борьба, и длились они годами. Легко вспомнить Константина как великого императора, который объединил всю империю под своим контролем, но мы не должны забывать и того, что он был узурпатор, который или сражался в гражданских войнах, или готовился к ним на протяжении всей первой половины своего правления.

Гражданская война и притязания на императорский трон были общераспространенными явлениями. Каждый совершеннолетний император, начиная с Септимия Севера, имел опыт по крайней мере одного такого конфликта на протяжении времени своей жизни. Узурпаторы никогда не хотели уничтожить или изменить империю. Это были конфликты не идеологические, но исключительно по поводу политической власти. Незначительному меньшинству побежденных в этих войнах давали возможность сохранить свои жизни, хотя продолжить общественную карьеру дозволялось лишь крошечной горстке из них. В огромном большинстве случаев такой конфликт заканчивался только со смертью одного из соперников. Узурпаторы были наиболее прямой и персонифицированной угрозой, перед лицом которой находился любой император и с которой он был склонен поступать соответствующим образом. Для императора было нормальным отвергнуть войну против внешнего врага ради борьбы с соперником-римлянином.

Узурпаторы не действовали в одиночку. Они нуждались в сторонниках, наиболее влиятельные из которых ожидали вознаграждения, включая продвижение по службе, и богатства, если восстание заканчивалось успехом. Если узурпатор терпел поражение, то многие из сделавших на него ставку, вероятно, должны были пострадать вместе с ним. Наказания часто распространялись и на членов их семей, особенно на исполнявших какую-либо должность, или чье богатство делало их привлекательной целью для доносчиков. Таким образом, даже те восстания, распространение которых бывало территориально ограничено, могли означать жизнь, смерть, заключение в темницу или разорение для людей в отдаленных провинциях, не вовлеченных в них непосредственно. Это был мир патроната, где могущественные люди прилагали усилия для обеспечения выгоды родственникам и друзьям. Такая паутина услуг и благодарностей во времена внутренних конфликтов могла оказаться очень опасной для всех.

Все узурпаторы для достижения успеха нуждались в военной поддержке. Императоры начиная с Августа старались сохранить верность своих солдат при помощи торжественной присяги и регулярных подарков (донативов). В целом армия обычно сохраняла лояльность к укрепившейся у власти династии, пока император не подрывал ее. Немногие узурпаторы могли рассчитывать на подобную лояльность. Потери в некоторых гражданских войнах бывали значительными, поскольку армия тратила свои силы, сражаясь сама с собой. Солдаты, сражаясь во внутренней борьбе, не могли одновременно с этим действовать на одной из границ. Армии часто уводились, и римское военное влияние за пределами собственных границ ослаблялось или расшатывалось до крайности. Следующие одна за другой гражданские войны разрушали административную и снабженческую структуру армии, систему ее обучения и набора, а также дисциплину, страдавшую всякий раз, когда давалось послабление с целью завоевать ее лояльность. Рядовые солдаты обычно рассчитывали на перемену лагеря, примкнув к победителям после неудачи восстания. Для более старших офицеров это оказывалось не так легко.

Каждая гражданская война дорого обходилась империи. Что-либо приобретенное победившей стороной неизбежно отнималось у других римлян, и затяжная кампания явно должна была произвести значительную разруху в провинциях, где происходила борьба. Почти столь же важным, как физическая цена гражданской войны, было ее влияние на отношения и поведение людей, начиная с императора, Личное выживание стало первой целью каждого императора и определяло все их решения и саму структуру империи. В поисках способа защитить самих себя следующие друг за другом императоры постепенно переформировывали саму империю и, по иронии судьбы, зачастую делали себя скорее более уязвимыми, чем менее.

Самым большим изменением была маргинализация класса сенаторов на протяжении III столетия, и наряду с этим города Рима как реальной, а не духовной столицы империи. Сенаторы, и в особенности горстка высокопоставленных людей и тех, кому доверили старшие провинциальные командования, были в течение долгого времени единственными возможными соперниками для императорской власти. Сперва большие военные провинции разделялись так, чтобы ни один человек не командовал слишком большой армией. К концу III века сенаторы фактически перестали носить любые военные звания. При этом они имели все, но не могли сделаться императорами.

Теперь императоры могли происходить из более широких слоев населения империи. Любые связи с императорским семейством — даже ложные заявления о том, что ты являешься незаконным сыном какого-либо императора — оказались достаточными для притязания на власть. В прошлом римские императоры, как правило, относились с подозрением только к небольшому числу сенаторов, к тем людям, которых они знали лично и которые провели многие годы в Риме или недалеко от него. Теперь соперником мог стать почти любой. Для этого не требовались политические связи или фамильная репутация, а достаточно было способности побудить какие-нибудь войска поддержать их. Многие императоры принадлежали к сословию всадников, и почти все являлись армейскими офицерами или имперскими чиновниками.

Тенденция к уменьшению провинций сохранялась. В дополнение к этому подверглись разделению военная и гражданская власть. Это помогало охранять императора от претендентов, но значительно затрудняло достижение поставленных целей. В частности, очень трудно было собрать и обеспечить необходимым достаточно большую армию для того, чтобы справляться с серьезными проблемами на границах. С точки зрения императора, это было удобно, поскольку та же самая армия легко могла быть обращена против него самого каким-либо соперником. Время от времени создавались чрезвычайные командования, так что решать проблемы мог один командир, но императоры должны были относиться с подозрением к вручению такой власти потенциальным узурпаторам. Чаще императоры предпочитали сами выступать в поход и принимать личное командование кампанией. Начиная с середины III века римские императоры проводили большую часть времени, решая проблемы, с которыми когда-то имели дело императорские легаты. И вновь следует подчеркнуть, что имел значение не масштаб возросших проблем, а способность империи использовать ресурсы для их решения.

Император не мог быть одновременно повсюду. Если он не имел желания доверить кому-либо еще власть, достаточную для решения возникшей в отдалении проблемы, ее просто не решали совсем. Неоднократно это чувство пренебрежения со стороны центрального правительства побуждало отдельные области восставать и провозглашать своих собственных императоров. Единственным решением было увеличение числа императоров. Систему тетрархии зачастую превозносили, но никто не смог повторить опыт Диоклетиана на сколь-либо длительный промежуток времени. В известной степени признание того, что должно быть больше одного императора, открывало перед узурпаторами перспективу постепенного продвижения к высшей власти. Оно также имело тенденцию к поощрению регионализма, поскольку в различных частях империи развилась особая военная и гражданская иерархия. Каждая группа, естественно, была склонна отдавать приоритет собственным целям и проблемам и часто выказывала нежелание оказывать помощь другим частям империи.

Императоры всегда путешествовали с немалой пышностью, окруженные членами их двора, чиновниками и охраной. На протяжении III века эта пышность стремительно возрастала. Все хотели иметь под своим прямым контролем большие вооруженные силы. Если полевые армии предназначались в первую очередь для того, чтобы играть стратегическую роль, то для свиты главной задачей была защита от римских соперников. Императоры окружали себя все большим и большим числом сопровождающих лиц и телохранителей, постоянно усложняли придворный церемониал. Отчасти это должно было облагородить и обезопасить правление человека, который зачастую захватил власть жестоким способом относительно недавно. Все это имело целью защитить личность императора. Убийство было менее распространено в IV веке по сравнению с III веком. В то же время все это вело к изоляции императора. Оно затрудняло для него личное знакомство даже с высокопоставленными должностными лицами и командирами, не говоря уже о менее важных чиновниках, которые теперь служили в императорской администрации и чье число непомерно выросло. Контроль за действиями этих людей, представлявших императорскую власть по всем провинциям, был крайне ограниченным.

Все императоры жили под страхом узурпации. Это формировало и их поведение, и поведение всех должностных лиц и офицеров, служивших под их началом. Карьера на императорской службе предоставляла перспективу узаконенных привилегий и богатства, собранного как при помощи жалованья, так и еще в большей степени через взятки и плату за услуги. Добившиеся наибольшего успеха люди достигали очень высокого ранга со всем патронатом и влиянием, которое он приносил. Небольшое меньшинство было в состоянии даже достигнуть императорского ранга. Однако наряду с выгодами приходил и серьезный риск. Любое подозрение в том, что некая особа составляет заговор против императора, влекло за собой суровые наказания. То же самое справедливо и в отношении кого-либо, связанного с потерпевшим неудачу узурпатором, и их сторонников. В системе, где карьера обычно продвигается при помощи личных рекомендаций, такая сеть патроната неизбежно ставила многих людей в опасное положение. Личное выживание и личный успех и выгода были первоочередными целями большей части должностных лиц.

Имперская бюрократия в Поздней Римской империи определенно была больше, чем в I и II веках. Армия могла быть больше, а могла и не быть, но явно состояла из гораздо более мелких независимых подразделений. Сами по себе размеры не означали, что тот или другой из этих институтов обладал большей эффективностью. Число администраторов превышало то, которое поддавалось бы эффективному контролю, особенно с тех пор, как они составили часть бюрократии, одновременно раздробленной на группы и беспорядочно перемешанной по структуре. Имперская администрация добывала фонды и ресурсы для поддержки и самое себя, и армии. Такие краткосрочные методы, как ухудшение качества монетной чеканки, предполагают, что временами это снабжение оказывалось недостаточным. Но в целом, как кажется, эта система функционировала в III и IV веках по самой крайней мере на минимально необходимом уровне. Но она все еще оставляла обширное пространство для неэффективности и коррупции, и такие потери вполне могли быть велики по размерам. Большинство отдельных членов бюрократии делали свою работу достаточно хорошо для того, чтобы сохранить функционирование системы и предотвратить ситуацию, когда растраты ими чужих денег сделались бы слишком явными. Некоторые из них, возможно, от природы были и честными, и компетентными^{597}.

Гражданские войны были наиболее распространены в III веке, но оставались постоянными и впоследствии. Государство развивалось по пути, предназначенному обеспечить защиту императоров от внутренних соперников, но, странным образом, оно не сумело этого сделать. Личное выживание всегда было важной проблемой для всех императоров со времени создания принципата. Август отстоял путь к власти при помощи ряда гражданских войн. Заговоры с целью убийства и открытые восстания представляли собой угрозы, с которыми с самого начала лицом к лицу сталкивался каждый правитель Рима. Август был монархом, но он создал систему, в которой его власть тщательно вуалировалась. Поскольку формально он не был царем, не существовало и четких институтов для распоряжения наследованием власти. Одни увидели в этом роковой внутренний порок системы принципата — фактически случайность, выжидавшую момента, чтобы произойти. Другие пойдут дальше и увидят в созданной Августом системе превознесенное традицией «бремя», которое помешало должным реформам империи в III и IV веках^{598}.

Это невозможно объяснить при помощи довольно сомнительной разницы между принципатом и Поздней Римской империей. Была длившаяся в течение года гражданская война после смерти Нерона в 68 году и еще более длительный конфликт после убийства Пертинакса в 193 году. Клавдий, Домициан и Марк Аврелий, каждый из них, сталкивались с вызовами со стороны восставших наместников, хотя все эти мятежи быстро потерпели неудачу. Заговоры с целью убийства и попытки переворота в самом Риме имели место чаще, хотя некоторые из них вполне могли оказаться плодом воображения нервозных императоров или выдумкой их жестоких подчиненных. Ранний принципат не был полностью свободен от действительных внутренних конфликтов или от их угрозы, но на протяжении более чем двух столетий он тем не менее лишь изредка страдал от них. Это представляет заметный контраст по сравнению с последним полустолетием существования республики. Если созданная Августом система имела столь серьезный порок, тогда это можно объяснить только замечательной удачей. Вместе с Гиббоном мы можем прекратить «задаваться вопросом, почему Римская империя распалась», а вместо этого «удивляться тому, что она существовала так долго».

Рассматривать два столетия почти непрерывного внутреннего мира как всего лишь счастливую случайность — натяжка, особенно учитывая то, что за этим последовал более длительный период, когда гражданская война стала столь частым явлением. То, что каждый новый виток внутреннего конфликта ослаблял императорскую власть и государственные институты и, следовательно, облегчал следующие узурпации и восстания, является правдой. Однако, повторимся, не могло быть случайностью то, что такой цикл не развивался раньше. Bill веке империя в значительной степени утратила республиканский фасад, столь тщательно сконструированный Августом. Он и его наследники правили при помощи сената. Как организация, он не имел реальной политической независимости, но благоразумные императоры заботились о том, чтобы чтить его достоинство. Они использовали сенаторов практически на всех важных постах, эффективно управляя империей при их помощи.

Может показаться странным восхваление в наши дни эпохи системы, основанной на аристократической элите, состоявшей из людей, которые являлись в современном смысле дилетантами. Однако эта система имела много преимуществ в условиях Рима. Она предоставляла группу старших военных и администраторов — император мог знать всех этих людей и их семьи. Только меньшинство было потенциальными соперниками, но за ними было легко наблюдать. Общественная жизнь оставалась сосредоточена в строго очерченном пространстве самого Рима, облегчая восприятие настроений аристократии. Императоры I и II веков могли доверять избранным сенаторам контроль за значительными армиями и обширными провинциями. Только изредка — обычно во время масштабных конфликтов с Парфией — бывало необходимо назначить военачальника, под контролем которого находилось больше одной провинции, но автоматически к попытке узурпации это не вело. В I и II веках императоры могли передать свои полномочия, не чувствуя себя связанными обязанностью лично руководить кампанией. Рим был центром империи больше, чем просто в духовном смысле. У нас нет нужды идеализировать сенаторских легатов этого раннего периода. Некоторые из них бывали некомпетентны, немногие нечестны, и, вероятно, довольно многие более или менее коррумпированы. Во всех этих отношениях они кажутся, во всяком случае, не хуже старших должностных лиц Поздней Римской империи. В политическом отношении небольшой слой сенаторов императорам было просто легче контролировать. Доверие к сенату представляло собой республиканскую традицию, но имело глубокий смысл.

Правительства древних государств имели ограниченные цели и не интересовались большими программами, относящимися к здоровью и образованию, или детальным повседневным регулированием рынков, промышленности и сельского хозяйства. При всех ее размерах и развитости, Римская империя не являлась в общем и целом исключением в этом отношении. Она собирала государственные доходы и другие ресурсы и использовала их рядом способов. Армия была самым большим взятым в отдельности расходом, но существовало также поддержание в порядке многих зданий, некоторых портов и обширной сети дорог, наряду с финансированием или бесплатной раздачей пропитания для населения Рима или позже Константинополя. Ни одна из этих обязанностей империи не сошла на нет в III или IV веке. Однако это не означает, что они функционировали хорошо.

Падение Римской империи не было быстрым, но использовать это в качестве доказательства того, что ее институты являлись в основе своей стабильными, означало бы вводить в глубокое заблуждение. Империя была гигантской и не имела серьезных противников. Персия была наиболее сильной из соседей, но никогда речь не шла о том, что персидская армия достигнет Тибра. Рим представлял собой огромное, густонаселенное и богатое государство. Это оставалось правдой, даже если население и экономика находились в упадке. Он имел транспортную систему рассчитанных на любую погоду дорог и вполне доступные торговые пути по рекам, каналам и морю — все это в масштабах, которых Европа не могла достигнуть вплоть до последних столетий.

Хотя мы можем отметить трудности, которые императоры испытывали, стараясь добиться, чтобы их волю чувствовали в отдаленных провинциях, их способность вообще достигнуть этого все еще была гораздо больше, чем у вождей любого другого народа. Римская армия была большой, опытной, постоянной и профессиональной силой, опирающейся на широкую систему тыла и снабжения. Подобно самой империи, она отличалась от всего, существовавшего в известном мире. Римляне обладали многими большими преимуществами в сравнении со всеми своими соперниками. Ни один из этих противников не имел сил опрокинуть империю в III или IV веке, империя была огромной, и ей не было необходимости действовать на высшем уровне эффективности для того, чтобы добиться успеха. Она владела гораздо большими ресурсами, технологическими и другими преимуществами. К тому же существовала вероятность того, что где-то в ее пределах некоторые офицеры и должностные лица исполняют свои обязанности хотя бы неплохо. Это означает, что в долговременной перспективе римляне должны были одерживать верх. Ни один из их врагов не имел сил нанести римлянам более чем ограниченное поражение.

Ничто из этого не означает, что цена множества гражданских войн не ощущалась. Несложно доказать, что большинство императоров в I и II веках прежде всего заботились о благе империи в целом. Все они заботились о самосохранении, но это не становилось доминирующим приоритетом, как то будет у их наследников в последующие эпохи. Это означает сказать не то, что более поздние императоры были в большей степени эгоистичны, а что они просто никогда не могли чувствовать себя в безопасности. Многие, может быть, имели наилучшие намерения, желая править хорошо, но форма правления в империи делала первой и главной заботу о сохранении императором власти — и на более низких уровнях о личной выгоде чиновников и должностных лиц.

Идея эффективного управления не была заложена в устройстве Поздней Римской империи — главной задачей являлось поддержание власти императора и процветание чиновников. Многие из последних могли наслаждаться в высшей степени удачной по стандартам тех дней карьерой, не будучи эффективными в той роли, которую, как теоретически предполагалось, они должны были исполнять. Одни только размеры империи предотвращали ее быстрый крах или катастрофу. Ее слабости не были очевидными, но это означало только то, что крах может наступить внезапно и драматически, подобно захвату африканских провинций вандалами. Постепенно институты империи разлагались и делались все менее и менее способными справиться с любым кризисом, но пока еще не встречали серьезного соперничества. Проигранные войны наносили ущерб, но этот ущерб не был фатальным для самой империи. Как пример, в 376—382 годах римляне не могли избавиться от войны с готами, но они все-таки боролись за победу в ней. Даже поражения от рук персов не лишали империю больших или существенных ресурсов.

Римская империя сохранялась в течение очень долгого времени. Последовательные удары откалывали ее части, как только нападающие узнавали ее слабости. Однако временами империя все еще бывала грозной, а не просто идущей к краху. Наверное, нам следует представить Позднюю Римскую империю как ушедшего на покой атлета, чье тело пришло в упадок от пренебрежения и нездорового образа жизни. Время от времени его мускулы все еще будут функционировать хорошо и с памятью о былых мастерстве и тренированности. Но поскольку пренебрежение нуждами организма продолжается, тело делается все менее и менее способным к сопротивлению болезни или восстановлению после повреждений. На протяжении лет этот персонаж будет делаться слабее и слабее и в конце может легко поддаться болезни. Долгий упадок был судьбой Римской империи. В конце концов, она вполне могла быть «убита» захватчиками-варварами, но они нанесли удар по телу, ставшему уязвимым из-за длительного распада.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.