Падение Муссолини

Падение Муссолини

Вера Гитлера в Италию с самого начала почти целиком зиждилась лично на Муссолини. Поэтому, когда 14 мая Гитлер спросил у гросс-адмирала Дёница, который только что вернулся из Рима, считает ли он, «что дуче полон решимости пройти с Германией весь путь до конца», все, кто это слышал, поняли, что весь фундамент этого военного союза под вопросом. Доклад главнокомандующего кригсмарине не дал особых оснований для столь беспрецедентного подозрения, но через два дня он повторил это перед более широкой аудиторией. Видимо, в основе этого лежали скорее его собственные наблюдения и заботы, чем неблагоприятное военное положение Италии, и они приводили к печальным выводам. Началось это с озабоченности по поводу неважного состояния здоровья Муссолини, что было слишком заметно на встрече в апреле; его подозрение росло в результате трений относительно Балкан, которые в последнее время привели к обмену необычно резкими письмами; наконец, была негативная реакция Муссолини на отправку дополнительных германских войск в Италию. Он даже не имел желания получать учебные отряды СС, сопровождавшие боевую технику для танковой дивизии, которую Гитлер ему «подарил». Возможно, его позиция объяснялась тем, что как главе итальянского правительства ему хотелось, чтобы его защищали только итальянцы; но такое предположение опровергалось подтвержденными из многих кругов новостями о возобновлении в конце весны 1943 года работ по укреплению альпийской границы с итальянской стороны, что могло быть направлено, главным образом, только против Германии. Довольно странно, однако, что Гитлер старался обходить молчанием и сам этот факт, и его бесспорно чреватый серьезными последствиями смысл. С другой стороны, он был больше всего встревожен, когда Муссолини отказался принять приглашение на следующую встречу во второй половине мая. Все было подготовлено – ставка только что вернулась в Восточную Пруссию и теперь спешно переместилась обратно в Берхтесгаден. Однако встреча не состоялась, якобы потому, что Муссолини готов был встретиться только на итальянской земле, от чего отказался Гитлер по соображениям личной безопасности. Тем временем непомерные и абсолютно невыполнимые требования о военных поставках из Германии продолжали прибывать; они больше выглядели как предлог для выхода из войны, а не как свидетельство решимости начать новое наступление.

В следующие недели западным союзникам не удалось ничего, кроме как захватить, почти без боя, небольшой, хорошо укрепленный итальянский остров Пантеллерия, «итальянский Гибралтар». Гитлер начал постепенно, хотя и не без колебаний, восстанавливать утраченное доверие к Италии как союзнику. Он часто говорил, что если их призовут на защиту родины, то простые итальянские солдаты и молодые офицеры, воспитанные в духе фашизма, возможно, покажут свое воинское мужество и друзьям и врагам. Такая идеалистическая оценка, основанная на беспочвенных иллюзиях, начала вскоре затмевать военные реалии, самой важной из которых был роковой разрыв между уровнем оснащения итальянских войск и войск западных союзников. Даже Кессельринг выступал за трезвую оценку, основанную на фактах; но ничего поделать не удалось.

Пелена из пустых мечтаний и самообмана рассеялась, когда 10 июля 1943 года противник высадился на Сицилии. На третий день наступления главнокомандующий войсками на Юге вынужден был признать не только то, что итальянская береговая оборона, включая даже недавно укрепленную базу у Аугусты, потерпела полнейший крах, но и что «германским войскам одним этот остров не удержать»[227].

Такая оценка была для Кессельринга способом показать свое разочарование не только в итальянцах, которых он яростно бранил, но и в Гитлере – за то, что тот отказался высвободить для обороны Сицилии дополнительные немецкие формирования, собранные тем временем в Южной Италии. Тревога по поводу возможного краха Италии оказалась достаточной причиной для гитлеровских колебаний, но в Риме этого не осознавали, еще меньше осознавали, когда успех десанта привел к внезапному скоропалительному решению отправить эти дивизии туда. Помимо этих двух дивизий и многочисленных частей ПВО, которые уже воевали на острове, теперь на Сицилию спешно отправляли по воздуху или перебрасывали каким-то иным способом еще две немецкие дивизии и другие части. Главное требование Муссолини о поддержке с воздуха и больших подкреплениях для люфтваффе удовлетворялось теперь за счет запада, юго-востока и севера. В порыве запоздалой активности оба диктатора быстро вернулись к нереальным идеям; Гитлер считал, что противника можно сбросить обратно в море, и Муссолини телеграфировал, что «и моральный, и материальный эффект от поражения противника при первой же его попытке проникнуть в Европу будет неизмеримым»[228].

Эти заманчивые перспективы вскоре рассеялись как дым, и 13 июля Гитлер издал приказ о том, что принимает на себя командование на Сицилии. Кессельринг все еще хотел продолжать борьбу, но Гитлер постановил, что наша цель должна быть «остановить противника впереди Этны. На долю генерала Хубе, командовавшего 14-м танковым корпусом, выпало приложить максимум усилий для выполнения этого распоряжения, и к нему направили одного офицера ОКВ с устным приказом «ненавязчиво взять на себя все командование на сицилийском плацдарме, полностью оттеснив итальянскую ставку»[229]. Кроме того, был назначен «немецкий комендант Мессинского пролива, и он получил полномочия укомплектовать в случае необходимости своими людьми сохранившиеся итальянские береговые батареи. Таким образом германское Верховное командование – действовавшее из Восточной Пруссии! – непосредственно запустило руку в дела, за которые отвечал штаб, подчиненный итальянскому командованию. Муссолини и его Верховное командование всего лишь направили протест, и ничего более. Гитлер, должно быть, почувствовал, что его действия оправдают, когда узнал через Кессельринга, что Муссолини направил срочное обращение, где указывалось, какие «серьезные последствия для морального состояния как итальянского, так и немецкого народа» могла повлечь за собой потеря Сицилии[230].

Так небольшой плацдарм у Этны стал жизненно важным пунктом, где решались судьба Средиземноморского театра войны, будущее оси и, возможно, нечто гораздо большее. В этой ситуации Йодль 15 июля лично выдал одну из редких своих письменных оценок. Его цель явно состояла в том, чтобы снова выдвинуть на передний план главную стратегическую картину происходившего; он пошел даже дальше, чем Кессельринг, и категорически заявил, что «насколько можно предвидеть, Сицилию нам не удержать»; мы не знали, продолжал он, станет ли следующей целью противника Сицилия или Корсика, континентальная часть Италии или Греция, но в любом случае наша главная стратегическая задача была прикрывать Южную Италию как рубеж обороны Балканского полуострова. Затем он вернулся к выводу, к которому его штаб пришел, по чисто военным соображениям, 19 июня, на следующий день после печального решения относительно операции «Цитадель»[231], и заявил, что до тех пор, пока полностью не прояснится политическая ситуация, «было бы безответственным» держать немецкие войска южнее Апеннин, то есть к югу от горного хребта, тянущегося с востока на запад севернее Арно. Первое предварительное условие заключалось в том, чтобы «произвести чистку итальянского военного командования и принимать самые энергичные меры против любого проявления раскола в итальянских вооруженных силах». Вторя многочисленным заявлениям Гитлера того периода, он обвинил «широкие круги внутри итальянского офицерского корпуса в тайном предательстве» и приписал итальянскому Верховному командованию намерение использовать немецкие формирования на итальянской земле «таким образом, чтобы гарантировать их уничтожение». Следуя гитлеровскому примеру, Йодль любил использовать пышные фразы, и в своей эффектной концовке он призвал к «генеральной чистке в Италии в качестве второго этапа фашистской революции», который должен закончиться «устранением нынешнего Верховного командования и арестом всех враждебных нам лиц». Немецкие генералы возьмут в свои руки командование на всех важных участках в Средиземноморье, и их начальником должен стать фельдмаршал Роммель «как единственный командующий, под началом которого охотно служат многие солдаты и офицеры в Италии». Затем шли детальные предложения относительно «единства командования», которое в Италии должно номинально остаться в руках Муссолини, а на Балканах передано немцам. Наконец, было там «требование к Италии», чтобы пополнение итальянских войск на участках, подвергаемых ударам противника, например в Южной Италии, должно обеспечиваться в тех же масштабах и такими же темпами, как и немецких. Это требование оставалось на повестке дня до самого развала оси; оно никогда не выполнялось.

В своих военно-политических разделах этот трактат всего лишь повторял взгляды, которые довольно часто звучали недавно в узком кругу, но он дал еще наиболее развернутую картину разногласий, которые, как показывает история, являются неизбежными предвестниками краха любого военного союза. Гитлер испытал ужас перед такими выводами Йодля главным образом из-за уважения к авторитету Муссолини. Вместо этого, он попытался первым делом получить более утешительную картину состояния дел в Италии и затребовал в ставку некоторых военачальников и политиков, которым он доверял. Но в ходе последовавших обсуждений и гросс-адмирал Дёниц, и фельдмаршал Роммель высказали взгляды аналогичные взглядам Йодля; Роммель даже зашел столь далеко, что сказал, что в итальянской армии нет ни одного генерала, на которого он мог бы положиться и который стал бы полностью сотрудничать с Германией. Гитлер мог увидеть, что рушатся все основы его союзнической политики, и показал, что не хочет заниматься самокритикой, заявив просто, что «тем не менее должны быть в Италии стоящие люди, не могли вдруг все стать плохими». Однако ему, казалось, хватило впечатлений, чтобы прийти к выводу, что отныне Германия на Средиземном море одна и единственное, что в ее силах, – это защищать Северную Италию. Он, как прежде, считал, что наилучшим решением будет удержать нашего союзника в рамках оси, при условии, что мы будем всегда уверены в его лояльности. За этим последовали дискуссии с германским послом, которого вызвали из Рима, и принцем Филипом Гессенским, секретным офицером связи с итальянским королевским домом. Отсюда возникло решение добиться ясности путем встречи с Муссолини, которая была отложена после Туниса. Спешно договорились о встрече в Северной Италии. В тот же день, 18 июля, мы отправились в Берхтесгаден. Гитлер теперь отставил в сторону даже тревогу о своей личной безопасности. Однако перед отъездом его убедили отложить объявление о том, что Роммеля выбрали в качестве командующего обороной Апеннинского полуострова, – по просьбе Геринга и германского посла в Риме, которые считали, что знают Муссолини и итальянскую публику лучше, чем Гитлер и Йодль[232].

Встреча в Северной Италии известна как совещание в Фельтре, по названию города, где находился дом, в котором оно происходило; оно было первым из трех, предшествовавших развалу оси. Оно оказалось также последним в длинной серии встреч, когда Гитлер и Муссолини оба держали прежнюю власть в своих руках. Но этот день в Фельтре разворачивался под знаком дурных предзнаменований. Он начался с решения Гитлера прекратить операцию «Цитадель» на Востоке как не имеющую перспектив на успех – решение, в котором обстановка в Средиземноморье и нужды других театров войны никакой роли не играли; закончился он обострением разногласий между двумя союзниками. Задним умом понятно, что Муссолини и в еще большей степени его советники приехали в Фельтре с решимостью вывести Италию из войны с согласия Германии или без него. Гитлер, со своей стороны, имел целью оказать сильную моральную поддержку своему другу и союзнику и гарантировать ее в будущем.

Ночь мы провели в Берхтесгадене и ранним утром (из-за угрозы вражеской авиации) приземлились на аэродроме близ Тревизо. Нас принял Муссолини, одетый, как обычно, в темно-серую форму ополчения; затем последовала по крайней мере двухчасовая поездка на машинах, на поезде, а потом опять на машинах, предоставившая нам небольшую возможность для предварительных контактов. По приезде в загородный дом мы собрались неофициально в летнем домике, но только для того, чтобы прослушать бесконечную речь Гитлера. Он коснулся в основном положения с сырьем, сравнительным уровнем вооружения, живой силы и потерь с обеих сторон как прошлых, так и будущих – все это выдавалось в пропагандистском и нравоучительном тоне. Накануне вечером я представил Гитлеру меморандум, основанный на записке Йодля, но без его скрытых политических намеков, в котором под заголовком «Единство командования» перечислялись самые неотложные военные задачи. В речи об этом не было сказано ни слова. Он разъяснил свою позицию в отношении Сицилии и, к большому удивлению своего штаба, заявил, среди прочего, что на остров будут направлены дополнительные немецкие формирования, что «позволит нам наконец предпринять наступление». В этом пункте выступления он, однако, высказал официальное требование обеспечить снабжение войск на Сицилии и повысить боеспособность итальянских вооруженных сил. Если произойдет самое худшее, сказал он в заключение, мы должны продолжить борьбу на континентальной части Италии и на Балканах, где необходимо полностью умиротворить внутренние районы, чтобы высвободить имеющиеся там войска для обороны побережья.

Говорил только один Гитлер. Появился итальянский дежурный офицер с сообщением, поступившим от Муссолини, о том, что в это самое утро западные союзники совершили первый воздушный налет на Рим; Гитлер не обратил на эти новости никакого внимания, и после секундной паузы его словесный поток продолжился.

Весьма смущенные таким ходом «дискуссии», мы отправились затем на ленч, Гитлер и Муссолини завтракали отдельно. Сразу же после этого мы отправились в обратный путь. Мне так хотелось прояснить вопрос насчет организации командования, что при пересадке с машин на поезд я уговорил Кейтеля пройти через железнодорожные пути к Гитлеру, чтобы напомнить ему об этом. Кейтель вернулся с единственным ответом: «Условий для выполнения наших требований нет». Во время нашей поездки на поезде между высокопоставленными представителями немецкого и итальянского Верховного командования имела место некая дискуссия, но волей-неволей им пришлось ограничиться дополнительным обсуждением ряда вопросов, которые уже были подняты Гитлером.

Из последующих сообщений стало ясно, что сразу же после прибытия из Фельтре Муссолини согласился с мнением своих советников и уже 20 июля проинформировал короля, что к середине сентября 1943 года он надеется расторгнуть союз с Германией. Гитлер же вернулся с этой встречи абсолютно уверенный в том, что опять поставил своего друга и союзника на правильные рельсы. Итальянское Верховное командование настоятельно требовало отправки дополнительных немецких войск в Италию, и Гитлер все больше склонялся к тому, чтобы удовлетворить их требования, но при условии получения от Рима в течение следующих нескольких дней гарантий того, что Сицилия будет удерживаться «всеми имеющимися ресурсами» и «до последнего солдата». Затем Италия заявила, что она согласна с новой организацией командования для Балкан, чего так долго добивалось ОКВ. Фельдмаршал Роммель был назван как единственный немецкий командующий, который сможет справиться с ситуацией, если дела в Италии пойдут не по тому пути, но на Йодля так сильно повлияла эта вновь обретенная уверенность в лояльности и решимости нашего союзника, что он предложил Гитлеру назначить Роммеля командующим в Греции, несмотря на то что тот уже давно готовился выполнять свою задачу в Италии. Йодль дал также указания своему штабу отменить приказы насчет планов «Аларих» и «Константин».

Всего лишь два дня спустя из донесений от германского военного представителя в Риме начала вырисовываться совершенно иная картина. Народ там в высшей степени разочарован, говорилось в докладе генерала фон Ринтелена, скромным масштабом германской помощи, о которой было недавно объявлено; это гораздо меньше того, что ожидалось. Перспективы успешной обороны Сицилии оцениваются как «очень небольшие». Кроме того, «все влиятельные военные и политические круги» выразили серьезные сомнения в способности Германии оказать эффективную помощь в «защите от вторжения». Показательно также, что в это же время итальянские военные власти начали с большей настойчивостью требовать передачи всех немецких формирований под их командование. Ситуация показалась еще более странной, когда пришел ряд донесений о том, что в итальянские укрепленные пункты на альпийской границе завозятся боеприпасы, а пограничные гарнизоны находятся в состоянии боевой готовности, тогда как немецкий железнодорожный транспорт останавливают у перевала Бреннер по непонятным причинам[233].

Наконец, 25 июля особое внимание Гитлера привлекла важная политическая новость о созыве фашистского Большого совета в Риме. За этим последовало сообщение, что «поговаривают, будто дуче убеждают сложить с себя командование тремя видами вооруженных сил»[234]. Все это привело к неизбежной напряженности в германской верховной ставке, и очередное совещание на следующий день явилось в той или иной степени намеренной «демонстрацией решимости». Сначала обсуждалась обстановка на плацдарме у Этны, и было высказано мнение, что его можно удерживать бесконечно, затем говорили об успешных приготовлениях к обороне Сардинии. В этом пункте выступления Йодль представил предложение по общей дислокации сил до осени. В этом документе ОКВ еще раз попыталось заменить скоропалительные решения Гитлера долгосрочными стратегическими планами, в большей степени согласовать политику с оборонительными задачами Германии и усилить, сконцентрировать «оперативные группы», сформированные в Италии и на Балканах, в виде резервов. Это был всесторонний документ, и потому он неизбежно касался Восточного фронта, главным образом ввиду того, что он истощал наши ресурсы, и того, что после поражения под Курском самое лучшее, на что там можно было надеяться, это на стабилизацию обстановки. На Гитлера всегда производила впечатление статистика, представленная в виде графиков, и он сразу же согласился с нашей оценкой ситуации. По поводу Восточного театра он сказал: «Он должен уступить войска. Это совершенно ясно. Здесь [имелось в виду Средиземное море] будут происходить решающие события. Если случится самое худшее, придется доить Восток даже еще больше. Вот так должно быть». Чтобы показать ход своих мыслей относительно Италии, он добавил: «Нам следует непременно быть готовыми быстро сформировать десять – двена-дцать или тринадцать дивизий из обломков итальянской армии»[235].

Грандиозному плану ОКВ не суждено было сбыться. Восточный фронт продолжал втягивать все больше сил, предложение сформировать резерв на Балканах оказалось ненужным, а события в Италии быстро опередили наш план. Беспокойство Гитлера было столь велико, что в ходе того же совещания он прервал выступление Йодля и резко повернулся к представителю министерства иностранных дел, чтобы спросить, как обстоят дела в Риме. Аргументы и контраргументы, запечатленные в стенограмме, отрывки из которой я привожу ниже, дают яркую картину последних часов, предшествовавших падению Муссолини.

Фрагмент № 13 Дневное совещание 25 июля 1943 г.

Гитлер. Есть какие-то новости, Гевел?

Гевел. Ничего определенного. Макензен только прислал телеграмму, говорит, что мы могли бы сказать, что поездка рейхсмаршала[236] сейчас под сомнением из-за последних событий. Подробности мы получим. Пока он узнал, что Фариначи уговорил наконец дуче созвать заседание Большого совета фашистов. Оно было назначено на вчера. Отложили до десяти вечера из-за того, что не смогли договориться о повестке дня. Он слышал от разных людей, что это было чрезвычайно бурное собрание. Поскольку его участники дали клятву о неразглашении, у него нет пока достоверных сведений – только слухи. Один из самых устойчивых состоит в том, что они пытаются заставить дуче официально ввести должность главы правительства, премьер-министра, которым фактически станет политик, Орландо, ему восемьдесят три года, и он сыграл определенную роль во время Первой мировой войны. Дуче будет президентом Великой фашистской империи. Это все только слухи; нам надо подождать.

Говорят также, что сегодня в десять утра дуче с несколькими генералами отправились к королю, и они все еще находятся там. Король принял целый ряд лиц. Среди прочих там находится Буффарини.

Гитлер. Кто это?

Гевел. Буффарини – фашист. Еще у меня есть сообщение о том, что этот кризис в партии становится кризисом государственным. Там сказано, что дуче все еще находится под сильным впечатлением от встречи в Северной Италии и решительно настроен продолжать борьбу. Это все, что пришло пока.

Гитлер. Этому Фариначи повезло, что он был в Италии, а не здесь, когда осуществил свой трюк. Если бы он был здесь, я бы сделал так, чтобы Гиммлер сразу его убрал. Вот что у нас бывает в таких случаях. Так что из этого следует?

Гевел. Но я же сказал, что Макензен подчеркивает, что это только слухи. Ясно, что там действительно кризис, и Макензен считает, что нам не надо ничего делать и вести себя в этом кризисе очень осторожно; дуче все время повторял ему, что не хочет, чтобы вспоминали про его день рождения. Макензен собирается узнать, что люди думают об этом. Позволить рейхсмаршалу появиться там именно сейчас было бы, конечно… Но я разузнаю поподробнее.

Гитлер. Дело вот в чем. Геринг пережил со мной много критических моментов, и в такой момент он сохраняет ледяное спокойствие. Нет лучшего советника в критический момент, чем Геринг. В критический момент он энергичен и абсолютно спокоен. Я всегда замечал, что в случае какого-то раскола или крутого поворота он безжалостен и тверд как железо. Лучше человека не может быть; лучше человека не найти. Он прошел со мной через все кризисы, самые страшные кризисы, и именно тогда сохранял ледяное спокойствие. Каждый раз, когда дела действительно плохи, он обретает ледяное спокойствие. Ладно, увидим.

В течение того вечера, ночи и утра следующего дня из Рима беспорядочным потоком поступали новости об «отставке» Муссолини и формировании нового правительства во главе с маршалом Бадольо. В германской верховной ставке это восприняли как знак того, что Италия готовится сложить оружие. Во время трех инструктивных совещаний, прошедших за эти дни, те, кто там присутствовал, видели шокирующие и сумасшедшие проявления замешательства и потери равновесия у Гитлера. Конечно, надо было принимать трудные решения, особенно когда Роммеля только что отправили в Салоники, а планы «Аларих» и «Константин», которые вопреки приказам Йодля еще не отменили, нельзя было вводить в действие из-за постоянных уверений Рима, что он будет продолжать войну на стороне Германии. Как вел себя тогда Гитлер, можно узнать во всех деталях из стенограмм трех прошедших друг за другом совещаний, которые по исторической случайности все сохранились[237]; в основном он просто вопил, требуя отмщения и страшного суда. Лишь с величайшими сложностями Йодлю удалось добиться нормального военного анализа ситуации и заставить Гитлера задуматься о неотложных нуждах, которые вместе с ней возникли.

Фрагмент № 14 Совещание 25 июля 1943 г., 21.30

Гитлер. Вы знаете о событиях в Италии?

Кейтель. Я слышал только несколько последних слов.

Гитлер. Дуче ушел в отставку. Это еще не подтверждено. Бадольо возглавил правительство. Дуче ушел в отставку.

Кейтель. По собственной инициативе, мой фюрер?

Гитлер. Видимо, по просьбе короля под давлением двора. Я вам вчера говорил, как вел себя король.

Йодль. Бадольо возглавил правительство.

Гитлер. Бадольо возглавил правительство, и он наш злейший враг. Нам надо немедленно выяснить, сможем ли мы найти способ возвращения наших людей на материк [из Сицилии].

Йодль. Главное, собираются итальянцы воевать или нет?

Гитлер. Они говорят, что будут, но это предательство! Нам должно быть совершенно ясно: это чистое предательство! Я просто все еще жду, когда сообщат, что говорит дуче. Этот – как его? – пытается сейчас поговорить с дуче. Надеюсь, он повлияет на него. Я хочу, чтобы дуче доставили сюда немедленно, если удастся повлиять на него так, что мы могли сразу же вернуть его в Германию.

Йодль. Если есть какие-то сомнения, остается только одно.

Гитлер. Я думал насчет того, чтобы отдать приказ 3-й танковой гренадерской дивизии немедленно захватить Рим и арестовать все правительство.

Йодль. Эти войска здесь могут остаться, пока те не вывезем.

Гитлер. Единственное, что мы можем, – это постараться вывезти этих людей на немецких кораблях, оставив технику; техника здесь, техника там – не имеет значения. С минуты на минуту пойдут новости от Макензена, тогда посмотрим, какой следующий шаг. Но в любом случае войска отсюда [из Сицилии] должны уйти немедленно!

Йодль. Да.

Гитлер. Сейчас самое важное – обезопасить альпийские перевалы; мы должны быть готовы выйти на контакт с итальянской 4-й армией, и мы должны немедленно установить контроль над французскими перевалами. Это самое главное. Для того чтобы это сделать, нам надо немедленно доставить сюда войска, при необходимости 24-ю танковую дивизию.

Кейтель. Самое ужасное, что может произойти, – это если мы не получим перевалы.

Гитлер. Роммель уже уехал?

Йодль. Да, Роммель уехал.

Гитлер. Где он сейчас? Он еще в Винер-Нойштадте?

Кейтель. Мы можем проверить.

Гитлер. Проверьте немедленно, где Роммель. Мы должны гарантировать, что сейчас мы… Во всяком случае, одна танковая дивизия готова, 24-я. Самое главное – перебросить 24-ю танковую дивизию в этот район немедленно, чтобы затем можно было пропихнуть ее здесь по одной из железных дорог и сосредоточить в этом месте. Потом дивизия «Фельдхернхалле» – она где-то здесь – должна, по крайней мере, взять под контроль эти перевалы. У нас остается только одна дивизия под Римом. 3-я танковая гренадерская дивизия целиком здесь, в районе Рима?

Йодль. Она там, но не полностью подвижна, только частично.

Гитлер. Какая у нее техника и штурмовые орудия?

Буле. В 3-й танковой гренадерской дивизии 42 штурмовых орудия.

Гитлер. Потом, у нас здесь, слава богу, есть еще парашютная дивизия. При любых обстоятельствах мы должны спасти отсюда [с Сицилии] людей; они там бесполезны. Им надо переправляться, особенно парашютистам и дивизии «Геринг». Черт с ней, с техникой, им надо ее взорвать или сломать. Но людей мы должны вернуть. Там сейчас 70 000 солдат. Если перебрасывать их по воздуху, они быстро вернутся. Здесь им надо устроить дымовую завесу, а потом всех выводить. Только личное оружие, все остальное оставить, больше им ничего не требуется. Мы управимся с итальянцами и со стрелковым оружием. Нет смысла здесь держаться. Если хотите что-то удержать, то все, что вы можете сделать, – это держаться здесь, а не здесь. Здесь нам не улизнуть. Впоследствии нам придется отвести войска куда-то сюда, это очевидно. Самое главное, быстро переправить части и забрать лейб-штандарт, и вперед.

Цейцлер. Да, я отдам приказ немедленно.

Кейтель. Место назначения как прежде.

Цейцлер. Мы должны сначала приготовиться. Надо сперва подготовить подвижной состав. Я бы мог отправить тридцать шесть эшелонов за день, тридцать шесть эшелонов – это значит, что понадобится два-три дня, чтобы достать подвижной состав. Займусь этим прямо сейчас (уходит).

Йодль. На самом деле нам лучше подождать более точных сообщений о том, что происходит.

Гитлер. Конечно, но нам, с нашей стороны, надо начинать думать. Одно несомненно: будучи предателями, они, разумеется, заявят, что останутся нам верны, это ясно. Но это вероломство, и верны они нам не будут.

Кейтель. Кто-нибудь до сих пор разговаривал с этим Бадольо?

Гитлер. Мы тут получили следующее сообщение: дуче появился вчера на Большом совете. На Большом совете присутствовали Гранди, которого я всегда считал свиньей, Боттаи и, главное, этот тип Чиано. Все они выступили на Большом совете против Германии, заявив, что нет смысла продолжать войну и надо постараться каким-то образом вытащить Италию из нее. Мало кто возражал. Фариначи и прочие высказывались открыто, но не столь впечатляюще, как их противники. Потом вечером дуче сказал Макензену, что он при любых обстоятельствах собирается продолжить борьбу и не сдаваться. Потом я неожиданно узнал, что Бадольо хотел поговорить с Макензеном. Макензен заявил, что ему не о чем с ним говорить. Тогда Бадольо стал более настойчивым и в конце концов послал человека…

Гевел. На самом деле Макензен послал одного из своих людей к Бадольо.

Гитлер. Он сказал ему, что король только что поручил ему сформировать правительство, раз дуче сложил свои полномочия. Что он имеет в виду под этим «сложил полномочия»? Возможно, этот бездельник… Я сказал, что то заявление Филипа… мы уже сделали вывод.

Кейтель. В точности позиция королевского дома! На данный момент дуче не с кем действовать – не с кем, нет войск.

Гитлер. Не с кем! Я всегда ему это говорил; у него ничего нет! Это правда, у него нет ничего. Эти люди позаботились о том, чтобы ему не с кем было действовать.

Министр дал сейчас указание Макензену заглянуть в министерство иностранных дел. Может, он получит там официальное заявление. Полагаю, так и будет. Потом министр спросил, согласен ли я, чтобы Макензен сразу же пошел и встретился с дуче. Я сказал, что ему надо пойти и встретиться и, по возможности, попытаться убедить его немедленно приехать в Германию. Хочется думать, что он хочет поговорить со мной. Если дуче приедет, это будет хорошо – если приедет, не знаю. Если дуче приедет в Германию и поговорит со мной, это хорошо. Если не приедет, или не сможет, или откажется, потому что сочтет это нецелесообразным, – что меня не удивит при таком множестве предателей, – то кто его знает. Во всяком случае, этот – как его? – прямо сказал, что война будет продолжена, но это ничего не значит. Они вынуждены так говорить, потому что это предательство. Но мы можем вести такую же игру; мы все подготовим для того, чтобы взять в свои руки все это бурление, всю команду. Завтра я пошлю человека к командиру 3-й танковой гренадерской дивизии с приказом ворваться со специальным подразделением в Рим и арестовать все правительство, короля – все эти отбросы, но в первую очередь кронпринца, – схватить этот сброд, главным образом Бадольо и всю банду. А потом наблюдать, как они будут ползать и пресмыкаться, и через два-три дня там будет другой переворот.

Кейтель. Единственная часть, которая по плану «Аларих» еще на марше, – это 715-я дивизия.

Гитлер. Есть у нее, во всяком случае, штурмовые орудия, все 42?

Буле. У нее должно быть 42 штурмовых орудия. Они все прибыли.

Йодль. Вот план (подает документ).

Гитлер. Как далеко они от Рима?

Йодль. Примерно в ста километрах.

Гитлер. Сто? Шестьдесят километров! Больше шестидесяти не может быть. Если он движется с моторизованными частями, то может войти и арестовать весь этот сброд.

Кейтель. Два часа.

Йодль. Пятьдесят – шестьдесят километров.

Гитлер. Это не расстояние.

Вайзенеггер. Сорок два штурмовых орудия в этой дивизии.

Гитлер. Они находятся в самой дивизии?

Вайзенеггер. Да.

Гитлер. Йодль, проработайте это немедленно.

Йодль. Шесть батальонов.

Кейтель. В полной боевой готовности, пять – только частично.

Гитлер. Йодль, подготовьте немедленно приказ, который мы сможем послать 3-й танковой гренадерской дивизии, приказ о том, что они, никому не говоря, должны двинуться со своими штурмовыми орудиями в Рим и арестовать правительство, короля и всю команду. Самое важное для меня захватить кронпринца.

Кейтель. Он поважнее, чем старик.

Боденшатц. Нам надо организовать все так, чтобы посадить их в самолет и сразу улететь.

Гитлер. В самолет – и сразу взлетать, сразу взлетать!

Боденшатц. Если только не потеряем бамбино на летном поле.

Гитлер. Через неделю там будет новая команда, увидите… Тогда мне надо поговорить с Герингом.

Боденшатц. Я ему сейчас же скажу.

Гитлер. Решающий момент, конечно, придет, когда у нас будет достаточно сил, чтобы войти туда и разоружить всю эту банду. Прозвучать это должно так, что мятеж против фашизма был осуществлен под предводительством продажных генералов и Чиано – он в любом случае не пользуется популярностью. (Телефонный разговор Гитлера с Герингом – стенографистка не могла слышать вопросы и ответы Геринга.) Алло, Геринг. Не знаю. Вы получили какие-нибудь новости – ну, прямого подтверждения пока нет, но почти нет сомнений в том, что дуче ушел в отставку и его место занял Бадольо. Речь не о прогнозах в Риме, а о свершившемся факте. <…> Это правда, Геринг, никаких сомнений. <…> Что? <…> Не знаю; мы пытаемся выяснить. <…> Конечно, это чушь; он продолжит движение, не спрашивайте меня как. Теперь они увидят, как мы идем. Это все, что я хотел вам сказать. При таких обстоятельствах, я думаю, хорошо бы вам немедленно приехать сюда. Что? <…> Не знаю. Я потом вам расскажу об этом. Но вам лучше исходить из того, что это правда. (Конец телефонного разговора.)

Однажды у нас уже была такая неприятность: это когда здесь пало правительство[238].

(10.00 в главной комнате для совещаний.)

Гитлер. Там было несколько иначе. Я уверен, что они не арестовали дуче. Но если они это сделали, то нам еще важнее войти туда.

Йодль. Это, конечно, было бы другое дело. Тогда нам пришлось бы войти. Самое главное – переправить эшелоны, которые сейчас застряли здесь. Вчера был отдан приказ всем выдвинуться, по возможности, в Северную Италию, даже если они не смогут продвинуться дальше этого места, с тем чтобы мы могли переправить часть войск в Северную Италию здесь. Тогда в том случае…

Буле. Эти люди здесь тоже полезны.

Гитлер. Немедленно используйте их. Немедленно – если, конечно, необходимо.

Кейтель. Вот почему мы отзываем их сюда.

Гитлер. Мы можем сделать это немедленно, ясно.

Кейтель. Рядом пехотная дивизия.

Гитлер. Отлично! Дайте им сигнал. Если они не задействованы здесь, то, может быть, они… измена, конечно, все меняет… Мы должны были отдавать себе ясный отчет, этот ублюдок Бадольо все время работал против нас, здесь, в Северной Африке и здесь, везде. Роммель уехал?

Даргес. Сейчас проверим, мой фюрер.

Гитлер. Если уехал, надо его немедленно вернуть.

Кейтель. Возможно, он еще будет в Винер-Нейштад-те. Он поехал забрать свой багаж.

Гитлер. Тогда пусть он завтра утром подойдет сначала сюда в Кондор, и я отдам ему приказы. Раз дело приняло такой оборот, то, разумеется, всем будет командовать фельдмаршал Роммель, и приказы все будут получать только от него. Гиммлер здесь?

Даргес. Нет, он едет, завтра вернется.

Гитлер. Выясните это.

Даргес. Есть. Мы должны сейчас же составить список. В него безусловно войдет Чиано, потом Бадольо и многие другие, в основном, конечно, вся банда, но Бадольо безусловно, живой или мертвый.

Гевел. Есть. Первые меры, которые надо предпринять: 1) немедленно двинуть войска по направлению к границе, чтобы перейти ее, где сможем, чтобы эти формирования могли…

Йодль. Этим частям, которые здесь, надо немедленно сообщить, какова их задача, но при любых обстоятельствах они должны взять под контроль все перевалы.

Кейтель. Это было в секретных инструкциях, направленных тому батальону, который в Инсбруке.

Гитлер. Он еще там?

Кейтель. Он там, но военная школа горных стрелков распущена. Инструкции получили 715-я, а также 3-я танковая гренадерская дивизия и то ли штаб, то ли один полк из дивизии «Фельдхернхалле». У 3-й танковой гренадерской дивизии свои инструкции. Они получили секретное распоряжение от командующего на Западе по плану «Аларих». Им запрещено давать какую-либо информацию или любые выдержки из нее, чтобы не привлекать внимания к этим делам. 3-я танковая гренадерская сможет это сделать. Мы надеемся, они смогут сотрудничать с…

Гитлер. Их там нет?

Кейтель. Нет, они не там.

Фон Путткамер. Надо предупредить флот о том, что произошло. Они разбросаны по всем гаваням среди итальянцев.

Гитлер. Разумеется, но, по возможности, надо переправить людей сюда.

Гюнше. Фельдмаршал Роммель выехал утром в Салоники и сейчас прибыл туда.

Гитлер. Тогда он может вылететь обратно завтра утром. Полагаю, у него пока есть собственный самолет.

Кристиан. Старая развалюха «Хейнкель-111».

Гитлер. Сколько он будет добираться из Салоников?

Кристиан. Может быть здесь к трем или четырем дня. Ему придется сделать одну посадку, чтобы заправиться.

Гитлер. Значит, через шесть-семь часов.

Буле. Шесть часов.

Йодль. Однажды мы добрались сюда из Салоников за два с половиной часа на «хейнкеле».

Шпеер. По крайней мере, у него не моя «подбитая утка». Здесь другое дело.

Гитлер. Вы с вашей «подбитой уткой»! Если бы старина Макензен не воспользовался ею недавно, то не смог бы приземлиться. Я слышал, что наш любезный Гевел позвонил фрау Макензен и сказал, что самолет Макензена задерживается. Это очень дипломатично; вот почему вас сделали послом.

Все остальное будет в порядке – итак, Йодль, я повторю.

Первое, приказ 3-й танковой гренадерской дивизии и, если нужно, частям, которые расположены здесь, поддержать наши действия в Риме; аналогичные приказы люфтваффе, дислоцированному вокруг Рима, и, если они еще там, частям ПВО и прочим, чтобы они знали, что происходит. Это одно. Дальше, немедленно продвинуть остальные соединения. И то и другое надо, разумеется, делать одновременно. Третье, быть готовыми эвакуировать все германские войска со всей этой территории. Этих надо вернуть назад, естественно обеспечив перед ними заслон. Все тыловые службы должны сразу же отойти назад, переправляясь здесь. Не имеет значения. Взять с собой стрелковое оружие и пулеметы, больше ничего; все остальное бросить. Здесь у нас 70 000 человек, и среди них, может быть, самые лучшие солдаты. Надо организовать все так, чтобы последней уходила моторизованная пехота и сразу же грузилась на корабли. У нас здесь достаточно немецких кораблей; там полно немецких судов.

Йодль. Они почти все немецкие.

Гитлер. Зенитчики должны оставаться там и постоянно вести огонь. Части ПВО уйдут оттуда последними. Они должны все взорвать и переправиться последними.

Кристиан. Итальянцы не будут переправляться с немецкими войсками?

Гитлер. Нам надо сделать это так быстро, чтобы, если можно, завершить все за одну ночь. Если мы переправляем людей без техники – ничего не брать, – то все будет сделано за два дня, один день.

Буле. Сегодня или завтра, мой фюрер, надо отдать приказ Генеральному штабу, что в отношении сухопутных средств передвижения этот район является приоритетным, это касается всего, что находится на сборочной линии или движется на Восток. Иначе эти соединения никогда туда не доберутся.

Гитлер. Это можно оставить до завтра. Мне надо немного обдумать кое-что еще; мы должны быть осторожны в отношениях с Венгрией.

Йодль. Значит, главнокомандующему на Юге нужна охрана.

Гитлер. Да.

Йодль. 3-я танковая гренадерская дивизия должна обеспечить надежную защиту всей штаб-квартиры.

Гитлер. Да.

Йодль. Иначе они захватят штаб.

Гитлер. Да, но мы можем проделать то же самое, я захвачу их штаб, они не поймут, что с ними произошло.

Йодль. Нам нужно полчаса на то, чтобы спокойно все обдумать.

Боденшатц. Как насчет итальянских рабочих?

Гитлер. Их там больше не будет.

Шпеер. Нам нужна рабочая сила.

Йодль. Не давайте больше итальянцам пересекать границу, кроме тех, кто уже там, – тех, кто в Германии.

Шпеер. Они хорошо работают; мы могли бы использовать их в Организации Тодта.

Гитлер. В такой момент, когда все рушится, мне не надо больше волноваться о короле Бельгии. Я могу немедленно его убрать и упрятать в тюрьму все семейство.

Йодль. Агенты сообщили о тайной встрече 20 июня в штаб-квартире в Каире английского короля и генерала Вильсона, командующего 12-й армией, который был назначен в Грецию.

Гитлер. Они поддерживают контакт с этими людьми здесь, с предателями.

Йодль. Кроме того, есть сообщение, которое может быть связано с этим. Оно исходит от одного неоднозначного лица в Швейцарии, часто предоставлявшего чрезвычайно полезную информацию: «Как только западные союзники стабилизируют обстановку на Сицилии, они планируют нанести удар в направлении Рима, используя свежие части из Северной Африки. Оккупация Рима рассматривается как важнейший психологический фактор. В Риме сразу же будет сформировано временное правительство. Фашистская партия будет распущена, и Италия с Албанией освободятся от фашистской диктатуры. Из Америки и Канады в Африку прибыло значительное количество войск и боевой техники».

Гитлер. Все это, конечно, понятно. Не надо ли нам немедленно привести в боевую готовность 2-ю парашютную дивизию?

Йодль. Возможно, это необходимо для усиления Рима.

Гитлер. Да, так, чтобы мы могли незамедлительно бросить ее в Рим.

Йодль. Это все, что мы можем сказать ему [Кессельрингу] на данный момент.

Гитлер. Больше ничего. Он должен иметь наготове мощную охрану. Ему нельзя никуда уезжать, ни на какие встречи, он должен принимать людей только в своей штаб-квартире. Лучше всего объявить, что он болен, или мы можем сказать, что вызвали его сюда для доклада.

Йодль. Ему надо оставаться здесь.

Кейтель. Я разрешил ему остаться здесь. Он может командовать, а мы можем отдавать ему приказы. У него есть для этого аппарат. Он не должен покидать свою штаб-квартиру – ни в коем случае, и любого, кто к нему приходит, должны сопровождать военные; не надо ему никого принимать и конечно же покидать штаб-квартиру или ехать на какую-то встречу. Именно такой порядок мы и установим.

Гитлер. Ну, тогда, Йодль, вы все это подготовите.

Йодль. Эти приказы, да.

Гитлер. Нам, разумеется, надо с этого момента делать вид, будто мы считали, что все шло успешно.

Йодль. Да, мы должны вести себя так.

(Совещание закончилось в 22.13.)

Фрагмент № 15

Инструктивное совещание, полночь, 25–26 июля 1943 г.

Йодль. Есть еще ряд вопросов, мой фюрер. Главнокомандующий войсками на Юго-Востоке получил указание немедленно доложить, может ли он осуществить план «Константин» теми силами, которые у него есть на данный момент; то же самое и с главнокомандующим на западе по поводу плана «Аларих». Теперь все изменилось. Но все равно они должны сами дать предложения насчет того, как будут выполнять свою задачу при этих новых обстоятельствах – они оба лишились нескольких дивизий. Их доклады придут сегодня ночью по телетайпу. Они в курсе новостей. Больше мы ничего не сказали. Как обстоят дела с составами с углем для Италии? До сих пор мы позволяли им проходить.

Гитлер. Мы должны делать все, чтобы это выглядело как…

Йодль. Тогда еще вопрос: следует ли прекратить все пассажирское сообщение с Италией?

Гитлер. Я бы пока этого не делал.

Кейтель. Нет, пока нет.

Гитлер. Все важные лица должны отменить свои визиты, и в дальнейшем разрешения не выдавать.

Йодль. Я поговорил с Кессельрингом. Он слышал официальное заявление, у нас сейчас нет с ним связи. Там теперь новый главнокомандующий и новый глава правительства. Кессельринг хочет сейчас связаться с королем и с Бадольо, он действительно должен это сделать.

Гитлер. Должен? Да, я полагаю, должен.

Йодль. Он завтра утром в первую очередь займется этим, чтобы прояснить ситуацию.

Гитлер. А дорогой Хубе говорит: «Здесь все в порядке!»

Кейтель. Хубе ничего не знает, он просто повторил то, что…

Гитлер. Видите, как опасно иметь «аполитичных» генералов в подобной политической ситуации.

Йодль. Мы издали приказ немедленно привести в боевую готовность 2-ю парашютную дивизию и держать наготове всю имеющуюся транспортную авиацию.

Кристиан. У меня вскоре будет доклад о том, чем мы располагаем. Но есть еще один вопрос, мой фюрер: фельдмаршал фон Рихтгофен во 2-м воздушном флоте использовал до сих пор 100 транспортных самолетов «JU-52» для снабжения 1-й парашютной дивизии на Сицилии; сегодня десять сбито. Он хотел их вывести. Главнокомандующий войсками на Юге хотел забрать эти самолеты и ввиду последних событий использовать их для переброски войск из Северной Италии в Южную. 2-й воздушный флот запросил указания от главнокомандующего ВВС. Я сказал главнокомандующему ВВС, что больше не должно быть телефонных разговоров на эту тему и теперь все должно идти через главнокомандующего войсками на Юге.

Гитлер. Главнокомандующий на Юге должен руководить всем этим и все сосредоточить в своих руках. Я уже сказал Герингу, чтобы больше не было никаких телефонных переговоров.

Кристиан. Позвонили снизу, мой фюрер; главнокомандующий люфтваффе этот разговор не начинал; позвонили из 2-го воздушного флота. Теперь такой вопрос: нужны ли 2-й парашютной дивизии эти самолеты?

Гитлер. 2-я парашютная дивизия пользуется преимуществом; это самое главное; это абсолютно ясно.

Кейтель. В приказе говорится: «…при необходимости оставляя тяжелую боевую технику, которую, в случае неизбежности, следует уничтожать; в дальнейшем никаких приказов по телефону, даже в закамуфлированной форме».

Гитлер. Нет, я бы написал «всю тяжелую технику».

Кейтель. Тогда так: «…при необходимости оставляя всю тяжелую технику, которую, в случае неизбежности, следует уничтожать». Затем «в дальнейшем никаких приказов по телефону, даже в закамуфлированной форме; инструкции только через офицера связи».

Гитлер. Через офицера связи, чьи инструкции тоже должны быть зашифрованы.

Гевел. Мой фюрер, встает вопрос, надо ли нам прервать телефонную связь через почтовые отделения. Почтовая служба задала такой вопрос. Журналистские сообщения пока идут. Видимо, они это имеют в виду; не следует ли прервать все линии связи, кроме военных?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.