Глава 1 Символы времени

Глава 1

Символы времени

Для общего руководства военными действиями Германии характерен тот факт, что с конца 1942 года планирование ограничивалось только второстепенными деталями. Наш военный потенциал был еще достаточно высок, а территория, которую мы оккупировали, достаточно большая, чтобы позволить нам проводить трезвую, продуманную стратегию, которая могла бы привести к удачному окончанию войны. Однако политику Гитлера лучше всего характеризуют слова из письма, которое он написал Муссолини 20 ноября. В нем говорится: «Я один из тех людей, которые в трудных обстоятельствах становятся только более решительными», добавляя, что в голове у него лишь «одна мысль – продолжать борьбу». Это была наивная установка – наносить удары по всем направлениям. Она резко контрастировала с предложением, которое и тогда, и множество раз позднее вносил Муссолини. Он говорил, что «война против России становится бессмысленной, и сейчас эту главу надо каким-то образом закрыть», чтобы бросить все силы против «Англии, которая по-прежнему является для нас врагом номер один», и против серьезной угрозы превосходства англосаксов в воздухе. Гитлер считал, что это будут просто поиски «квадратуры круга», и, хотя становилось все яснее, что мы не сможем выиграть войну, политическим властям или штабу оперативного руководства ОКВ не стоит тратить время на тщательный анализ этого предложения.

Политика Гитлера и в большом и в малом противоречила всем законам военного искусства. Все его мысли и действия все больше фокусировались на том, чтобы удержать захваченное, вернуть утерянное и никогда нигде ничего не сдавать. Таков был склад его ума, мысль о том, что его заставят перейти к стратегической обороне, никогда не приходила ему в голову. Но получилось именно так, хотя в серии директив ОКВ, которые мы столь срочно готовили, об этом не было ни слова. Чем больше нас принуждали к обороне, тем точнее мы оценивали противника и его потенциальные возможности; и все-таки, несмотря на ряд неприятных сюрпризов, с которыми нам пришлось столкнуться, этому не придавалось должного значения. Чем больше осложнялась обстановка, тем чаще Гитлер заявлял, что противник скоро «исчерпает свои силы». И в мыслях не было оставить какую-нибудь территорию или рискнуть на каком-нибудь участке, каким бы бесполезным или второстепенным он ни был, тем более вообще уйти с каких-то театров военных действий. Между тем только таким путем и можно было заполучить резервы, которые обеспечили бы нам определенную свободу инициативных действий и возможность использовать мобильность вместо того, чтобы сидеть привязанными повсюду к куску земли. Нет! Мы должны удерживать там наши позиции, иначе «потеряем тяжелую боевую технику»; мы должны стоять где стоим, потому что это единственная эффективная форма обороны; мы должны связать на этом участке силы противника, иначе он повернет куда-нибудь еще, хотя в результате сами сидели привязанными до тех пор, пока не оказалось, что уже слишком поздно что-то предпринимать. Именно на таких «принципах» и основывались наши решения; принимали их только день в день; они рождались слишком поздно и в результате бесконечных монологов; к несчастью, они выливались в приказы, которые не подлежали обсуждению; они приводили к потере одного района за другим, и мы все больше уступали инициативу противнику.

В этой книге уже показано, как катастрофически ослаблялось гитлеровское руководство; однако нельзя говорить, что он начал проявлять меньшую активность неожиданно, как часто некоторые думают, после ноябрьских событий. Да, месяц спустя военный журнал штаба оперативного руководства фиксирует с поразительной откровенностью: «По-прежнему не принято никаких решений; похоже, фюрер больше не в состоянии что-то решать»[210]. Но в действительности в этом не было ничего нового. Не его физическое состояние стало главной причиной дальнейшего упадка германского руководства с конца сорок второго – начала сорок третьего года. Боевые командиры оставались ему так же (едва ли стоит это добавлять) преданными. Мой вывод – и правильность его часто подтверждалась – заключается в том, что скорее все это объяснялось превратным представлением Гитлера об уже порядком измотанных войсках вермахта: он считал, что вермахт способен на любое напряжение сил, и видел в нем блестящее орудие войны, которым тот был когда-то; ко всему прочему его ближайшие советники не сделали ничего, чтобы поколебать его упрямство.

Йодль долго оставался под впечатлением ноябрьского скандала и, хотя иногда и вскипал, явно решил ни в коем случае не расшатывать больше веру диктатора в свои силы. У генерала Цейцлера с самого начала не было иного выбора, кроме как примириться с ролью ассистента, что и было его работой. Во всяком случае, перевидав за годы службы немало генералов, могу без всяких колебаний сказать, что не встречал ни одного, кто на своем месте мог бы действовать столь же достойно, не говоря уж лучше. Делались отдельные попытки заставить Гитлера оставить военное командование, как и прежде, это касалось в основном командования сухопутными войсками, но тот так долго отказывался пойти на это, что у любой более сильной личности, окажись она в положении Цейцлера, скорее бы лопнуло терпение.

Что касается личностей, то интересны некоторые комментарии, прозвучавшие тогда в различных кругах. Михай Антонеску, румынский министр торговли и родственник маршала, говорят, рассказывал итальянскому министру иностранных дел после одного из своих частых визитов в германскую ставку в декабре 1942 года: «Мне кажется, Йодль в последний год закоснел. Новый начальник штаба Цейцлер не придерживается старых прусских традиций». Геббельс пишет в своем дневнике 20 декабря 1942 года: «Назначение Цейцлера дало много хорошего. Цейцлер привнес в ставку новый метод работы, отбросив все несущественное. Это освободило фюрера от кучи мелочей, и не все зависит от его решения». 2 мая он говорит:

«Геринг дает ставке фюрера очень суровую оценку. Особенно он настроен против Йодля, который, говорит он мне, начал даже рассказывать анекдоты про фюрера. Это, конечно, не годится… Геринг считает методы работы ставки абсолютно неправильными, особенно то, что на совещаниях всегда присутствуют стенографистки и записывают каждое слово. В конце концов фюрер окажется в невыгодном положении. Ведь фюрер всегда высказывает свое мнение без оглядки, тогда как генералы – за исключением, конечно, Цейцлера– всегда говорят для протокола… Геринг считает Шмундта единственной честной и заслуживающей доверия личностью в ставке фюрера».

9 мая 1943 года Геббельс заявляет: «Фюрер по-прежнему весьма удовлетворен Цейцлером, который в настоящее время является самым полезным помощником в проведении Восточной кампании. Кейтель играет лишь второстепенную роль». Боденшатц характеризуется как «холодный циник». «Из люфтваффе он хорошего мнения лишь о Ешоннеке. Ешоннек – абсолютный фанатик правды, сказал он; он четко понимает обстановку и свободен от иллюзий». Цейцлер считается единственным человеком, «подходящим для должности» главнокомандующего резервной армией, но «ему Цейцлер необходим в роли начальника Генерального штаба сухопутных войск».

Следует еще раз обратить внимание на пагубные последствия плохой организации высшего командования. Цейцлер все-таки сохранял завесу молчания над Восточным фронтом, и это, в совокупности с отношением Гитлера к нашим союзникам, совсем лишало штаб оперативного руководства ОКВ возможности оценить военную обстановку в целом; во всяком случае штаб все больше занимался делами, связанными с командованием на театрах войны ОКВ. Отдел старшего офицера сухопутных войск при ОКВ давно превратился во второй оперативный отдел армии, и Гитлер все больше перекладывал на отдел «Q» ответственность за снабжение. Ни один отдел, однако, не распоряжался ни войсками, ни другими ресурсами, и каждый полностью зависел от тех средств, которые выделяли главные командования отдельными видами вооруженных сил, и от взаимодействия с ними, главным образом с ОКХ. Ввиду недооценки Гитлером сил противника нам особенно неприятно было то, что из-за упорного сопротивления Цейцлера так и не удалось перевести отдел разведки по западным армиям из ОКХ в штаб оперативного руководства ОКВ, несмотря на то что его работа касалась практически исключительно театров военных действий ОКВ. Этот отдел оставался в Берлине; его начальник ограничивался одним-двумя визитами в месяц в штаб оперативного руководства ОКВ, находившийся в Восточной Пруссии. Его никогда не допускали к Гитлеру. Аналогичная ситуация сложилась и с военной администрацией в тыловых районах театров военных действий ОКВ; хотя зоны боевых действий и зоны коммуникаций все больше перекрывали друг друга, Цейцлер никогда не позволял штабу оперативного руководства ОКВ влезать в дела военной администрации.

Что касается сухопутных войск, то разделение командной ответственности означало, что штаб оперативного руководства ОКВ мог заниматься лишь сбором ежедневных докладов об обстановке, и не более того. Такая же ситуация сложилась с люфтваффе и флотом, хотя и по другой причине – их командный орган жестко подчинялся своему главнокомандующему, а тот имел прямой доступ к Гитлеру. Такое правило действовало даже в отношении военно-морских и военно-воздушных сил, задействованных или (в основном в случае с флотом) размещенных на театрах войны ОКВ. Боеспособность авиации снижалась с угрожающим постоянством, но мы не могли проникнуть в суть происходящего. В войне на море, где должность главнокомандующего весной 1943 года принял гросс-адмирал Дёниц, замечательный командующий подводными силами, и где до этого момента мы вели наступательные действия, нам светило поражение; и все равно на совещаниях в ставке ОКВ оставалось лишь зрителем. Результаты атак субмарин имели огромное стратегическое значение, но мы не в состоянии были оценить их эффект для обстановки в целом; не могли мы и просчитать цену этим результатам, чтобы учесть их в долгосрочной оценке. Вот так в полнейшей неразберихе, которую он создал вокруг себя, Гитлер и допустил, что его собственный рабочий штаб утратил силу и оказался бесполезным.

Когда мы потеряли право на инициативу, отличительной особенностью нашей службы в верховной ставке стали длительные периоды строго очерченной однообразной работы. Потому дальше, описывая остальную часть этого периода, я в большей степени, чем в предыдущих главах, ограничусь изложением конкретных событий. Во многих случаях выдержки из стенограмм некоторых совещаний дадут лучшее представление о работе и атмосфере в ставке, чем мои собственные слова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.