Удар в спину

Удар в спину

В сущности говоря, кооперировать в достаточной степени широко и глубоко русское население при господстве нэпа есть все, что нам нужно, потому что теперь мы нашли ту степень соединения частного интереса, частного торгового интереса, проверки и контроля его государством, степень подчинения его общим интересам, которая раньше составляла камень преткновения для многих социалистов.

В. И. Ленин. О кооперации

Была у «военной тревоги» ещё одна функция — по расчету или же спонтанно, но она сыграла роль боевых учений: что будет со страной, если завтра война? Так врач, желая обнаружить скрытую инфекцию, делает больному стимулирующий ее укол, чтобы вызвать обострение и заставить укрывшуюся в организме болезнь обнаружить себя.

Обнаружила! Причем с такой силой, что одновременно и поставила, и решила давно назревавший вопрос: совместим ли свободный рынок с национальной безопасностью?

Нас сейчас уверяют, что да, конечно же, совместим. Но у большевиков по этому поводу могли возникнуть сомнения. В конце концов, они вблизи наблюдали агонию Российской империи, разорванной собственным обезумевшим рынком, как груз гороха разрывает корабль с пробоиной в днище. А через несколько лет пример Великой депрессии покажет, что даже в богатейшей Америке свободный рынок с национальной безопасностью несовместим никак. Что уж говорить о нищей России, особенно с учетом того, с какой легкостью коммерсанты вертели властью во время Первой мировой войны.

Первый удар рынок нанес правительству уже в заготовительном сезоне 1924/1925 гг., сразу же после полной отмены натурального налога. Обычно государство закупало хлеб по средним рыночным ценам. Но осенью 1924 года в связи с очередным неурожаем хлебные цены начали расти. И перед едва народившимся «рыночным социализмом» сразу же встал вопрос выбора из двух зол: до какого предела повышать заготовительные цены?

Вопрос не так прост, особенно при нищем госбюджете. Это только кажется, что высокие цены стимулируют крестьянство. На самом деле маломощным слоям — тем, кого обещало и кого должно было поддерживать государство, — достанутся семечки, а яблочко скушают те, кто и без господдержки проживет — крепкие хозяйства и мелкооптовые торговцы. Власть оказалась перед выбором: либо обогащать нэпманов за счет госбюджета, либо уступить им столько хлеба, сколько сможет освоить частный рынок.

Совет Труда и Обороны принял решение установить лимиты на заготовительные цены. О результате догадаться нетрудно — хлеб начали скупать частные торговцы, не связанные лимитами.

Вообще-то в таких случаях существует простой и остроумный механизм. Если государство обладает значительными резервами зерна, оно выбрасывает его на рынок, добивается снижения цен, а потом производит закупки, на чем ещё и наживается, продав свои запасы по более высоким ценам и скупив их обратно по более низким. По государство не имело резервов, поэтому оно все-таки было вынуждено увеличивать лимиты цен, а весной и вовсе их отменить, переложив существенную часть госбюджета в карманы хлеботорговцев. Помимо прочего, в результате неурожая 1924 года частный торговец окреп, подрос и теперь был готов выступить в новой, более серьёзной весовой категории.

На следующий год государство решило поиграть на рынке всерьез, соблюдая и свои, и крестьянские интересы. Оно собиралось форсировать заготовки, закупив до 1 января 70 % хлеба по Госплану вместо обычных 60–65 %. Причин было несколько:

— поставить товар на европейские рынки до того, как там появится дешёвый американский хлеб и начнется падение цен;

— увеличить осенний спрос, повысив тем самым цены в интересах маломощных хозяйств, продававших зерно осенью для уплаты налогов;

— уменьшить осеннее предложение хлеба, снизив налог и перенеся срок уплаты на зиму, чтобы не допустить сильного падения цен, опять же в интересах маломощных хозяйств;

— уменьшить весенний спрос и, соответственно, цены — снова в интересах маломощных хозяйств и в пику частным торговцам.

Для обеспечения заготовок приготовили товарный фонд. А главное было — приложить все усилия, чтобы удержаться от административных методов. В этом году всем был обещан рынок.

И рынок пришел — но совсем не так, как ожидалось. С самого начала все пошло наперекосяк. Существовало четыре категории заготовителей: государственные плановые, кооперативные, внеплановые (то есть нецентрализованные государственные и кооперативные организации потребляющих районов) и частники. Играла на рынке первая категория, а последствиями пользовались все — кто скорее ухватит.

Ещё летом государство-заготовитель совершило ошибку, чем сразу искорежило весь процесс. Чтобы русское зерно первым успело на европейские рынки, решено было в августе, когда хлеб еще не убран и не обмолочен, повысить закупочные цены. Это сыграло на руку не беднякам, а, наоборот, самым зажиточным крестьянам, имевшим уборочные машины и батраков. Они успели продать свой хлеб дорого, а поскольку уплата налога для них не представляла проблем, заодно подмели и промышленные товары, которые доставили на рынок в количестве, рассчитанном совсем на другого покупателя и на другой объем денег у потребителей. После чего, удовлетворенные, вышли из игры.

Небогатые же крестьяне, получившие отсрочку по налогам, не торопились везти хлеб, поскольку традиционно полагали осенние цены низкими, спешить им было некуда, промышленных товаров в продаже не наблюдалось, а дел в хозяйстве в сентябре хватает. В результате подвоз резко упал, а цены, соответственно, взлетели намного выше задуманного. Экспортная программа срывалась, предложение хлеба на мировом рынке увеличивалось, высокие заготовительные цены грозили сделать экспорт и вовсе нерентабельным, и правительство, не выдержав, снова занялось механическим регулированием, чем радостно воспользовались внеплановые заготовители, не имевшее таких ограничений. В некоторых губерниях им доставалось более 40 % хлеба.

Однако административный ресурс еще далеко не иссяк. В ноябре в ряде хлебопроизводящих районов началась «транспортная война» с внеплановыми заготовителями — велено было отправлять их грузы по железной дороге в последнюю очередь. А поскольку вагонов традиционно не хватало, то очередь отодвигалась на конец заготовительной кампании. Кое-где получилось: заготовители из отдаленных губерний прекратили работу, но те, кому добираться было недалеко, стали вывозить зерно гужевым транспортом — пока власти не перекрыли и этот канал. Поскольку плановые заготовители все еще обслуживали в основном экспорт, то в стране при вполне нормальном урожае стало не хватать хлеба. Кончилось все тем, что в январе были установлены единые закупочные цены для плановых и внеплановых заготовителей, а кое-где их распространили и на частников.

Результаты рыночного опыта оказались поистине сокрушительными. Если план первого квартала заготовок (июль-сентябрь) был практически выполнен, то во втором квартале вместо 376 млн. пудов удалось заготовить только 176 млн., а экспортного зерна было доставлено в порты едва ли четверть от потребного количества. Годовой план пришлось снизить с 780 до 600 млн. пудов, а хлебный экспорт — с 350 до 143 млн. пудов.

Попутно, между делом, снизили заготовительные цены и на некоторые технические культуры — лен, масличные семена, пеньку. Результатом стало резкое уменьшение их производства, что ударило по промышленности. Кроме того, но причине проваленной экспортной программы уменьшилось количество импортных товаров. Всё это вызвало очередной скачок цен на промтовары и увеличение «ножниц», что ударило в первую очередь по маломощным хозяйствам.

Ещё одним итогом 1926 года стала «антирыночная» статья 107 УК:

«Злостное повышение цеп на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок — лишение свободы на срок до одного года с конфискацией всего или части имущества или без таковой. Те же действия при установлении наличия сговора торговцев — лишение свободы на срок до трёх лет с конфискацией всего имущества».

Как сейчас считают, правительство приняло 107-ю статью, чтобы подготовить грядущую расправу с частными торговцами, — то есть относят причины ее принятия в будущее, в уже спланированные преобразования. Хотя в реальности, как видим, причины введения в УК этой статьи не в будущем, а в прошлом: это самое банальное регулирование рынка во имя национальной безопасности применительно к данной конкретной обстановке. А именно: при слабости государственного и кооперативного секторов торговли и отсутствии резервов зерна игра на повышение может обернуться голодом в стране.

Именно этот простой механизм приведет через несколько лет к кошмарному контрасту Великой депрессии: тысячи людей стоят в очередях за миской бесплатного супа, в то время как буквально по соседству тоннами уничтожают продовольствие. Кстати, во сколько жизней обошлась западным странам, и в первую очередь Америке, рыночная экономика во время того кризиса, неизвестно до сих пор…

Расслоение крестьянства продолжалось, и нетрудно было составить простой прогноз: чем дальше, тем большая доля товарного зерна будет приходиться на зажиточные хозяйства. А ведь их-то необходимость уплаты налогов и покрытия неотложных нужд не заставляет сразу же выбрасывать хлеб на продажу, они легко могут позволить себе придержать его до выгодной весенней цены. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что при таком раскладе в случае любой серьезной опасности — голода, войны — государство может рассчитывать лишь на излишки урожая тех маломощных хозяйств, которые едва могут прокормить себя. Остальные хлеб спрячут. Едва ли статья 107 принималась в расчете на войну — в этом случае действуют законы военного времени, а они просты и нерыночны, — скорее правительство намеревалось и дальше идти по пути рыночной экономики и принимало меры на случай очередного неурожая. Ну не могли они не знать про голод 1891 года, когда торговцы держали цены до тех пор, пока не вынуждены были снизить их в связи с массовой смертью потребителей!

* * *

Следующая заготовительная кампания прошла спокойно — в деревне осталось много хлеба, а год баловал отсутствием видимых потрясений, так что условий для азартной игры на рынке не было. А потом наступила «военная тревога» 1927 года, которая сразу показала, что ждет государство в случае любых внешних или внутренних трудностей.

Как реагирует население на угрозу войны? Именно так оно и прореагировало. Из магазинов и лавок вымели все товары раньше, чем государственные органы успели хоть что-то предпринять. Впрочем, это еще полбеды — потребитель, купивший в июне мешок макарон, будет есть их до следующего июня, только и всего.

Полная беда пришла с другой стороны — резко снизились хлебозаготовки. Маломощные хозяйства вывезли хлеб, как обычно, в августе — сентябре, чтобы заплатить налоги, а потом — все. Зажиточные крестьяне зерно на ссыпные пункты не везли — либо придерживали его, либо продавали частнику по высоким ценам. С конца октября до начала декабря удалось закупить всего 2,4 млн. т (150 млн. пудов) — почти вдвое меньше, чем за тот же период прошлого года.

Ситуация становилась угрожающей — ведь страна по-прежнему не имела резервов. Уже в конце октября начались перебои с хлебом в городах. Цены на рынке резко пошли вверх, начался ажиотажный спрос на продовольствие.

ОГПУ: из обзора политического состояния СССР за ноябрь 1927 г.

«Во второй половине ноября по ряду промышленных районов положение со снабжением хлебом заметно ухудшилось. Значительное обострение создалось в Туле, Казани, Вотской обл., па Урале, в Киеве, Луганске, Севастополе, Тифлисе (очереди устанавливаются с 2 часов ночи), Армении… Перебои также в ряде непромышленных городов — Почеп, Стародуб, Карачев Брянской губ., Чернигов, Владикавказ (очереди по 300 человек), Керчь, Симферополь, Темрюк, Гори (Закавказье). В начале декабря резкое ухудшение со снабжением хлебом в Баку (очереди по 400–500 человек), Харькове и в середине декабря по Москве (очереди за хлебом от 200 до 600 человек)…Недовольство обостряется благодаря росту цен на продукты питания на частном рынке. В Нижнем Новгороде за последние месяцы молоко с 12 коп. возросло в цене до 35 коп. за литр, животное масло с 80 коп. до 1 руб. 50 коп. за фунт, яйца с 30 коп. до 70 коп. за десяток и т. д. Подсолнечного масла в кооперации нет, частники продают по 1 руб. 60 коп. за фунт. Цена на муку полукрупку на рынке доходит до 20 руб. за пуд. В Иваново-Вознесенске картофель на рынке продается по 1 руб. 80 коп. замеру, в кооперации — 96 коп. (в кооперативах картофеля часто не бывает). В Луганске пшеничная мука 80 % размола на базаре продается по 6 руб. за пуд. На почве перебоев в снабжении среди рабочих наблюдаются разговоры о необходимости введения карточной системы для урегулирования вопроса с продовольствием…»[234]

Вместе с ажиотажем растет и недовольство. Ползут слухи о том, что коммунисты не то прячут хлеб перед войной, не то откупаются им от Англии, что все зерно идет за границу в счет долгов, о скором голоде и перевороте — это в местах, более близких к источникам информации, а в отдаленных нередко уверены, что война уже идет. В деревнях начинают голодать бедняки и пострадавшие от локальных неурожаев, которые снабжаются хлебом из государственных фондов.

ОГПУ: из обзора политического состояния СССР за ноябрь 1927 г.

«В пограничных районах Псковского округа не имеют своего хлеба 33 % хозяйств… Завоз хлеба в неурожайные и льноводческие[235] районы (Новгородский, Великолукский, Боровичский и Псковский) недостаточен… За первую половину ноября в Боровичский округ поступило 16 % намеченного к завозу по плану, в Псковской — 22 %. В Лужском округе подавляющая масса крестьянства доедает последние запасы хлеба…

В Псковском округе в особо тяжелом положении находятся маломощные середняки и беднота Опочецкого, Новоржевского, Новоселковского, Красногородского и Пушкинского районов, где установленный паек в размере 13,4 фунта на хозяйство в месяц выдается не всей бедноте, а только части, признанной наиболее нуждающейся…

В пищу употребляются суррогаты, па почве чего начались заболевания. В Краспогородском, Палкинском, Опочецком районах Псковского округа зарегистрировано несколько случаев опухания людей от голода. Продажа скота из-за недостатка хлеба и отсутствия корма принимает массовый характер. Цены на скот сильно пали. Корова продается за 3–4 пуда хлеба…

В Иваново-Вознесенской губ. хлеб большинством населения выпекается с примесью овсянки, жмыхов и т. п. Выдача хлеба ЕПО[236] не превышает 8 кг на пай в месяц, а в некоторых ЕПО не более 4 кг. Значительно усилилось мешочничество и спекуляция хлебом. Наблюдаются массовые случаи выезда захлебом в Нижне-Волжский край. Аналогичное положение наблюдается в Смоленской губ…

Снабжение Калужской губ. хлебопродуктами резко ухудшилось. Сельскому населению хлеб отпускается только в исключительных случаях по особому постановлению УИКа[237] согласно спискам, составляемым сельсоветами. Во многих районах в пищу употребляются суррогаты хлеба, вызывающие желудочные заболевания… Цены на хлебопродукты значительно возросли (16 кг ржаной муки на рынке стоят 6–8 руб., пшеничной — 10–12 руб.)…

В с. Суворовке Тегуло-Березанского района Одесского округа в связи с отказом в выдаче продовольственных пайков крестьянам, имеющим лошадей, отмечается массовая распродажа лошадей. В селе осталось 40 % прогилогодпего количества лошадей…

В Черноморском округе в Крымском районе постановлением РИКа[238] с 1 ноября введена карточная система. Введена карточная система также в Ставропольском округе…»

Это — ноябрь вполне урожайного года, причем войны нет и ясно уже, что не будет. Всего-навсего колебания рынка при той экономике, ставку на которую, по мнению большинства наших ученых, следовало сделать государству во избежание «ужасов коллективизации».

* * *

Одновременно бешеную активность развил частный торговец. Неверно думать, что частник — это владелец лавочки, который нанял лошадь, съездил в деревню, купил там картошки и теперь сидит, торгует. Это так, мелочь, пескари. Настоящий частник времен нэпа — это коммерсант-оптовик, имеющий агентов, транспорт, мельницу, склады, лавки — всё своё. Агенты скупали хлеб в деревнях, отправляли на мельницу, быстро мололи, тут же везли в город на продажу и вырученные деньги вновь пускали в оборот. Одновременно частник работал и на потребительском рынке, скупая товары не только и не столько у кустарей, сколько в тех же государственных и кооперативных магазинах но низкой государственной цене плюс откат директору магазина. Поскольку разница цен в торговле и на рынке увеличивалась, продукты из государственных и кооперативных магазинов выметали с паникой, давкой и мордобоем, и чем больше становился ажиотаж, тем выше поднимались рыночные цены. Как обычно бывает в случае «ножниц», товары перекачивались из магазинов на рынок, минуя прилавок, чем ещё больше раздувался ажиотаж.

Кроме оптовиков, активизировались и мешочники — почуяв поживу, пескари превратились в пираний. Хотя на самом деле трудно различить, когда мешочник везет хлеб для себя, когда для перепродажи более крупному оптовику, а когда работает по найму у агента этого самого оптовика, за небольшое вознаграждение переправляя груз, — поскольку самым узким местом в частной хлеботорговле была перевозка.

ОГПУ: из обзора политического состояния СССР за ноябрь 1927 г.

«Мелкий частник-спекулянт, появляясь на хлебном рынке главным образом под видом мешочника, нуждающегося городского жителя или крестьянина, продолжает снимать с хлебного рынка значительное количество хлеба, способствуя поднятию цен на хлебопродукты. В Алчее (Пугачевский округ НВкрая[239]) хлебный рынок в руках частников, прибывающих из Казахстана и срывающих плановые заготовки. 6 ноября на рынок было вывезено до 8000 пуд. хлеба, который весь был закуплен частником. В НВкрае в целях вывоза неограниченного количества хлеба частники и мешочники прибегают к различным обманным способам: закупают по несколько десятков пассажирских билетов и багажом (по 6–10 пуд.) на билет направляют вверх по Волге, посылают подкупленных лиц на мельницы для перемола закупленного зерна на муку, подкупают бедняков, имеющих справки о нуждаемости в хлебе, от имени которых сдают хлеб багажом, и т. п. В Тамбовском, Елецком, Козловском и других округах ЦЧО наблюдается прогрессивно усиливающийся наплыв мешочников, приезжающих главным образом из Калужской, Брянской и Рязанской губерний. В Борисоглебском округе (с. Щучьи) мешочники приезжают на лошадях обозами по 10–15 подвод, в среднем по 100 подвод ежедневно, и снимают весь хлеб, благодаря чему поступление хлеба на ссыппункты почти прекратилось. В Хвалынске (Вольский округ НВК) частные торговцы, скупающие хлеб большими партиями у крестьян, перемалывают его на муку и вывозят в другие города. За последний месяц беспатентные торговцы перемололи па мельнице в Хвалынске свыше 2000 пуд. хлеба и вывезли в другие районы…»

Из опыта предыдущих лет власти уже знали, что повышение заготовительных цен делу не поможет — а в случае ажиотажа только подхлестнет процесс и еще уменьшит хлебосдачу. Поэтому на данную меру был сразу наложен жесткий запрет. Однако и расписываться в своем поражении, объявив хлебную монополию, тоже не хотелось. Тем более лихим ребятам внизу дай только волю — они вместо монополии введут продразверстку. Обыски и конфискации в голодающих селах, причем под руководством местной власти, начались еще осенью.

ОГПУ: из обзора политического состояния СССР за ноябрь 1927 г.

«Ленинградская обл. Великолукский округ. В Невельском районе Усть-Долысский сельсовет вынес постановление о взятии на учет хлебных излишков у крестьян дер. Теребовылы. Председатель сельсовета и член сельсовета начали производить тщательные обыски во всех хозяйствах деревни, что встретило сопротивление со стороны некоторых крестьян. Обыски по распоряжению РИКа были прекращены.

Псковский округ, В м. Листовка Логазовского сельсовета Псковского района председатель ККОВ[240] собрал ночью 19 человек бедняков и произвели обыск с целью отбора хлеба у односельчан. Были случаи отбора последнего печеного хлеба у бедняков.

Украина. В с. Андреевка (Полтавский округ) при вывозе гарнцевого сбора бедняки задержали возы и разделили гарнцевый сбор между нуждающимися».

Это пока ещё только начало. Но много ли надо, чтобы вспомнить Гражданскую?

Уже в октябре ОГПУ (!) обратилось в Совнарком с предложением начать репрессии против частника — большинство торговцев и так находились не в ладах с законом, а для остальных была припасена 107-я статья. Громить частный сектор — не самая лучшая мера. Государственная и кооперативная торговля еще не были готовы принять на себя всю тяжесть снабжения населения, и удар но частнику неизбежно должен был нанести тяжелую рану потребительскому рынку. Однако и терпеть необъявленную войну, которую спекулянты вели против государства, больше не было возможности.

Так что неудивительно, что власти решили показать частному торговцу, кто в берлоге медведь. Нет-нет, ничего непредусмотренного УК с ними не проделывали. Все разворачивалось но стандартной чекистской схеме. Экономическое управление (ЭКУ) ОГПУ дало задание, местные органы собрали сведения, провели агентурную разработку и в конце декабря начали массовую кампанию сразу на четырех рынках страны: хлебном, мясном, кожевенном и мануфактурном. За четыре месяца было арестовано 4930 человек, скупавших хлеб («чистые» торговцы и кулаки), и 2964 человека на кожевенном рынке. Судя по цифрам, на мелочь ОГПУ не разменивалось, брали только крупную рыбу. Естественно, мелких беспатентных торговцев никто не сажал — штраф, конфискация товара, и гуляй на все четыре стороны…

Из сводки № 1 ЭКУ ОГПУ о ходе и результатах репрессий против спекулятивных элементов на хлебном, сырьевом и мануфактурном рынках СССР. 13 января 1928 г.

«Украинская ССР. При арестах частников в Черкассах, Мариуполе, Первомаиске, Харькове и в других районах Украины выявлен целый ряд тайных складов хлебопродуктов, припрятанных в спекулятивных целях. В Черкассах, например, было обнаружено припрятанными 20 650 пуд. ячменя, в Мариуполе — 10 000 пуд. подсолнуха, Первомайске — 10 700 пуд. пшеницы и 3000 пуд. подсолнуха, Харькове — 1500 пуд. пшеницы, в Прилуках — 3500 пуд. и в Одессе — 1500 пуд. пшеничной муки…

Подвоз хлеба крестьянством оживился, однако сдатчики хлеба дезорганизуются агитацией… против сдачи хлеба на ссыпные пункты плановых заготовителей. На этой почве были замечены случаи обратного увоза крестьянами хлеба с базаров. При этом некоторые спекулятивные лица, в надежде на ослабление репрессий и в ближайшем будущем, ссужают крестьян деньгами, отбирая от селян обязательства о сдаче хлеба по первому требованию.

Самарская губ. Всего по губернии арестовано 44 частных хлебозаготовителя… Репрессии немедленно оказали самое благотворное влияние на губернский хлебный рынок… Особо значительное снижение цен на пшеницу имеет место на рынке г. Самары: здесь цена с 2 руб. 10 коп. упала до 1 руб. 50 коп…

Уральская область. В связи с крайне развившейся спекуляцией по мануфактурным товарам по Уральской области было арестовано до 70 частных мануфактуристов. У некоторых из них обнаружили припрятанные запасы мануфактуры до 8000 метров, а готового платья — до 1000 изделий… Борьба с дезорганизаторами дала самые лучшие результаты: очереди за мануфактурой у государственных и кооперативных магазинов прекратились, и торговля мануфактурой вошла в нормальную колею».

Из спецсообщения № 764 Тамбовского губотдела ОГПУ в ЭКУ ОГПУ. 17 января 1928 г.

«Всего арестовано частных хлебозаготовителей по губернии — 33 чел., спекулянтов хлебозерном — 15 чел… Приблизительный размер оборота в текущую кампанию арестованных хлебозаготовителей нами определяется до 15 000 000 руб. (если принять среднюю цену за пуд хлеба за 1 руб. 50 коп., то мы получаем объемы торговли — 10 млн. пудов зерна. — Е. П.)»

Согласно статистике ОГПУ, в 1927 году за нарушение монополии внешней торговли, спекуляцию товарами и валютой было осуждено 4208 человек, а в 1928-м — 16 134. При этом вряд ли в СССР стало сильно больше валютчиков и нарушителей монополии. Прирост в 12 тысяч мы смело можем отнести на счет 107-й статьи, причем без учета тех, кто сел хоть и в связи со спекуляцией, но по другим статьям — за взятки, воровство и т. п.

После операции ОГПУ уцелевшие частники начали сворачивать торговлю. Никто их, собственно, с рынка не гнал, тех, кто не нарушал закон очень уж нагло и открыто, не трогали — но те, кто не нарушал закон, большого веса в торговле и не имели. К лету 1928 года объём патентованной, то есть легальной частной торговли сократился на треть, причём ушли с рынка, своей и не своей волей, самые крупные дельцы. В некоторых областях, например в мясной торговле, наблюдался полный разгром (она и в период «застоя» была одной из самых коррумпированных).

Насколько уход с рынка был связан с невозможностью продолжать торговлю, а насколько являлся сознательным бойкотом, неизвестно. Однако пример Гражданской войны показывает, что заставить торговца сменить амплуа практически невозможно. Они просто меняли сектор рынка — перемещались в тень, в нелегальную торговлю, или, наоборот, создавали фиктивные кооперативы.

Как бы то ни было, цена была заплачена, легальный потребительский рынок фактически развалился. Государственная и кооперативная торговля не справлялись с новыми задачами, да не везде они и существовали. Были районы, называемые «пустынями», — где не имелось вообще никакой торговли (кроме, конечно, мешочников и вездесущего чёрного рынка). А поскольку самые жестокие удары пришлись на хлебный рынок, то во многих местах образовались зияющие пустоты в сельской хлебной торговле — а Микоян на июльском пленуме ЦК говорил, что ее объемы больше государственных хлебозаготовок. Те крестьяне, которые не могли прожить своим зерном до нового урожая, не находя хлеба в деревне, потянулись за ним в город.

К лету 1928 года в стране, пока что решением местных властей, стали появляться продовольственные карточки. С 1 марта 1929 года они были введены решением Политбюро.

Появление карточек большинство исследователей связывают с коллективизацией. Но, как видим, колхозы тут совершенно ни при чём. Развал рынка — следствие необъявленной войны, которую частные торговцы вели с государством во время «военной тревоги» 1927 года.

* * *

Однако борьба с частником-оптовиком была лишь одной составляющей хлебной проблемы. Ударами по частным торговцам ОГПУ сломал механизм реализации — но это отнюдь не значит, что крестьянин повез хлеб на рынок.

Вспомним ещё раз социальный состав деревни. Большая часть крестьянских хозяйств — бедняки и маломощные середняки — в дальнейших событиях не участвуют вообще. Они уже сдали зерно, заплатили налоги, прикупили кое-что из самого необходимого и занимаются своими делами. В игре остались лишь сильные середняки и зажиточные хозяева, у которых есть деньги для уплаты налогов и которые прекрасно понимают, что если начнется война, то бумажки обесценятся. (Впрочем, какое там «понимают» — они это помнят! И хотят иметь за свой хлеб что-то конкретное, что можно потрогать, положить в сундук, а при необходимости продать.) И еще на игровом поле остался тот самый загадочный «кулак», о котором современные исследователи никак не могут понять, что он такое, и которого тогдашние правители заклинали ни в коем разе не путать с трудовым зажиточным крестьянином — а его все равно путали…

Высказывания крестьян по поводу хлебосдачи были весьма откровенные.

«Что я буду делать с деньгами, полученными за хлеб? Купить на них какую-нибудь одежду, мануфактуру, какая мне нужна, я не могу, а положить деньги в сберкассу, то уже было то время, когда дожили, а разве я их из кассы получил — они пропали. Нельзя быть уверенным, что и теперь не пропадут, подойдет необходимость в чем-либо — продам, а нет — пусть лежит».

«Хлеб у меня имеется, но особой нужды продавать его нет. Подожду до весны, а там цены будут дороже. Учитесь скотину продавать зимой, а хлеб весной».

«Если бы крестьянин не дал городу ни одного фунта хлеба, то горожане сами бы принесли в село мануфактуру».

«Власть постарается нас всюду обдурить. Постановили не выдавать за деньги мануфактуры, а менять только на хлеб. Дураки те, кто повезет хлеб в кооперацию, пускай все они подохнут, а хлеба не везти, тогда разрешат нам кому угодно продавать хлеб и за какую угодно цену»[241].

В соответствии с двумя категориями сельских хозяев власти применяли и две категории мер: экономические и чекистские.

На середняка пытались воздействовать экономически, хотя и не слишком успешно. Директивы Политбюро от 14 и 24 декабря требовали максимально ускорить взимание всех платежей — по налогам, страхованию, кредитам, семенным ссудам. Начали собирать авансы под промышленные товары и сельхозмашины, развернули кампанию по крестьянскому займу… Цель была одна — заставить крестьян, чтобы получить деньги, вывезти хлеб на рынок. Тем не менее удар пришелся мимо. Основными недоимщиками и неплательщиками являлись маломощные хозяйства, у которых ни денег, ни хлеба просто не было. Крупные же держатели хлеба не имели недоимок, а если имели, то легко их покрывали (им даже выгодно сбрасывать бумажки), так что этой мерой их было не взять.

Более успешной оказалась «товарная интервенция» — хотя и она не спасла положение. В хлебопроизводящие районы направили 4/5 промтоварных фондов — города и потребляющие области не получили в том году практически ничего. Однако товаров все равно не хватало, тем более что поначалу парком торговли Микоян разрешил местным торгующим организациям продавать товар в обмен на хлеб один к одному и без ограничений, фактически в порядке прямого обмена. Через неделю, правда, Политбюро прекратило эту практику, разъяснив, что за хлеб надо платить деньгами, а промтовары продавать лишь на часть суммы, но значительная доля товарного фонда уже ушла.

Вынужденная мера — оплата товарами только сдаваемого хлеба — вызвала резкое недовольство маломощных крестьян, которые тоже еще с осени имели квитанции на получение промтоваров. Недовольство было законным: получалось, что государство прогибается перед кулаками-шантажистами в ущерб честным гражданам. Поняв, что ничего получить не удастся, голодающие бедняки продавали свои квитанции частным торговцам, у которых, как нетрудно догадаться, не было никаких проблем с их отовариванием. В результате немалый процент фонда уходил «налево», а соответственно уменьшалось и количество сданного хлеба. Не говоря уже о самых богатых, которых не устраивало то, что им могли предложить, — им были нужны хорошие дорогие вещи, импорт. А откуда, спрашивается, в этом году мог взяться импорт, если практически не было экспорта? Нет, брали и дешевое, но в основном ради спекуляции.

В одной из современных статей приводится следующий пример:

«Переброска товаров в деревню тормозилась также финансовой слабостью кооперации, которая часто не гшела денег, чтобы выкупить прибывшие товары. Крестьяне-пайщики, сытые зряшными посулами, неохотно давали авансы кооперации. Вот только один из случаев: на собрании пайщиков мелитопольского кооператива было объявлено, что мелитопольский райпотребсоюз получил 40 вагонов мануфактуры, но чтобы взять их, требуется внести аванс в 1000 рублей наличными или же зерном. Таких денег у кооператива не было. Крестьяне же отказались авансировать деньги, не имея воочию товаров.

Один их выступивших середняков заявил: „Довольно нас дурить. Десять лет дурите. Вы привезите нам мануфактуру и мы пойдем посмотрим и тогда будем покупать, а не выдуривайте какие-то авансы. А то продай хлеб, внеси аванс, а тогда получится, что рубль пшеничка, а триста бричка. Все равно пшеничку не выдурите“»[242].

Ну, с одной стороны, правильно. А с другой — странно: при товарном голоде отказываться от мануфактуры. Что мешало пайщикам проконтролировать весь процесс получения товара, в том числе сунуть станционному начальству десятку, влезть в вагон и пощупать материю? Да ничего!

Совсем по-другому высвечиваются события, если мы задумаемся о судьбе тканей. Куда в конечном итоге делись сорок вагонов мануфактуры, которые можно было получить в руки всего-то по 25 рублей за вагон?

Ну например… Проведя собрание, председатель кооператива сбрасывается с двумя-тремя местными оптовиками, берет собранную тысячу рублей, получает эти сорок вагонов, которые быстро и успешно частным порядком перепродают… Сколько тогда стоили ткани? Пятьдесят копеек за аршин? Проведя этот роскошный гешефт, председатель расплачивается с поставщиком, «отмыв» деньги через кооператив, а остальное делят между собой участники операции. Или делят всю выручку, и председатель потом исчезает — Россия большая! А тот крестьянин, который говорил про пшеничку и бричку, получает свои десять-двадцать аршин за хорошую работу по созданию настроения…

Ну скажите, что такого не могло быть! Скажите, а мы послушаем…

* * *

Какой-то эффект «рыночные» методы дали, но очень небольшой. На основных держателей хлеба они не действовали никак — недоимки им как слону дробина, да и промтоварами этих не соблазнишь — они все, что надо, купят у частника. Деревенский хозяин затаился в ожидании настоящих цен.

ОГПУ: из обзора политического состояния СССР за ноябрь 1927 г.

«Злостная задержка кулаками хлебных излишков в ряде районов (СКК[243], Украина, НВкрай, Сибирь) принимает широкие размеры. В НВкрае кулаки и зажиточные, имея в запасе до 1500–2000 и свыше пудов хлеба, сдают госзаготовителям только незначительное количество, главным образом в целях получения мануфактуры. В Сибири кулацко-зажиточные слои деревни от сдачи государству хлеба воздерживаются, открыто заявляя о нежелании сдавать хлеб за бесценок[244] и необходимости создания страховых запасов и т. п…

В с. Воробъево Колыванского района (Новосибирского округа) кулаки, имея в запасе по 1500 и более пудов хлеба, ни одного пуда госзаготовителям не сдали. В том лее округе в Бирковском районе 31 кулацкое хозяйство, имеющее от 500 до 800 пуд. товарного хлеба, не сдали ни одного пуда госзаготовителям. В Индерском районе имеется 51 кулацкое хозяйство, имеющие от 650 до 2220 пуд. хлеба. Ни одно хозяйство не вывезло до сих пор ни одного пуда. Аналогичное наблюдается по ряду сел Омского и других районов.

На Украине и Северном Кавказе кулаки и зажиточные, отказываясь от вывоза хлеба государству („хлеб дадим только тогда, когда силой возьмут“), призывают население к организованному отказу от вывоза хлеба, предлагая „гнать в шею и бить тех, кто приходит за хлебом“.

В СВО[245] и НВкрае кулаки ведут среди остального крестьянства агитацию за „хлебную забастовку“ и реализацию хлебных излишков на частном рынке. Кулаке. Ново-Покровское Бал ашовского района и округа (НВК), имеющий до 2000 пуд. хлеба (сдал на ссыппункт только 50 пуд.) и спекулирующий хлебом, агитирует среди остального крестьянства: „Только дураки сдают свой хлеб государству задаром, а вот вы, мужички, побольше свой хлебец мелите на муку и продавайте на рынке, так-то лучше будет“. Одновременно кулаками и зажиточными распространяются провокационные слухи о применении чрезвычайных мер, о неизбежном голоде, войне и т. п. с призывом прятать хлеб».

Между тем если в Москве с продовольствием было плохо, то в провинции и вовсе творился сущий ад. И тогда местные власти, подгоняемые, с одной стороны, постоянные понуканиями сверху, а с другой, голодными толпами под окнами, стали срываться уже в массовом порядке — на местах начались обыски и конфискации, появились заградотряды и продотряды. Наверх валом шли требования от местного руководства: разрешить применять насильственные меры к держателям хлеба.

И лишь тогда власть согласилась на силовые методы. Директива ЦК от 6 января 1928 г. содержала долгожданное требование конфискации излишков хлеба у крестьян, имевших большие запасы. Основание для такого решения имелось — та самая 107-я статья, которая предусматривала лишение свободы на срок до трех лет с полной или частичной конфискацией имущества.

В январе 1928 года члены Политбюро разъехались по стране, руководить хлебозаготовками. 15 января Сталин отправился в Сибирь.

Из обобщенной записи выступлений Сталина в Сибири. 16 января — 6 февраля 1928 г.

«Вы говорите, что план хлебозаготовок напряжённый, что он невыполним. Почему невыполним, откуда вы это взяли? Разве это не факт, что урожай у вас в этом году действительно небывалый? Разве это не факт, что план хлебозаготовок в этом году по Сибири почти такой лее, как в прошлом году?

Вы говорите, что кулаки не хотят сдавать хлеба, что они ждут повышения цен и предпочитают вести разнузданную спекуляцию. Это верно. Но кулаки ждут не просто повышения цен, а требуют повышения цен втрое в сравнении с государственными гиенами. Думаете ли вы, что МОЭ1СНО удовлетворить кулаков? Беднота и значительная часть середняков уже сдали государству хлеб по государственным ценам. Можно ли допустить, чтобы государство платило втрое дороже за хлеб кулакам, чем бедноте и середнякам?

Если кулаки ведут разнузданную спекуляцию на хлебных ценах, почему вы не привлекаете их за спекуляцию? Разве вы не знаете, что существует закон против спекуляции — 107-я статья Уголовного кодекса РСФСР, в силу которой виновные в спекуляции привлекаются к судебной ответственности, а товар конфискуется в пользу государства? Почему вы не применяете этот закон против спекулянтов по хлебу? Неужели вы боитесь нарушить спокойствие господ кулаков?!

Вы говорите, что применение к кулакам 107-й статьи есть чрезвычайная мера, что оно не даст хороших результатов, что оно ухудшит положение в деревне… Почему применение 107-й статьи в других краях и областях дало великолепные результаты, сплотило трудовое крестьянство вокруг Советской власти и улучшило положение в деревне, а у вас, в Сибири, оно должно дать якобы плохие результаты и ухудшить положение?

Вы говорите, что ваши прокурорские и судебные власти не готовы к этому делу… Я видел несколько десятков представителей вашей прокурорской и судебной власти. Почти все они живут у кулаков, состоят у кулаков в нахлебниках и, конечно, стараются жить в мире с кулаками. На мой вопрос они ответили, что у кулаков на квартире чище и кормят лучше. Понятно, что от таких представителей прокурорской и судебной власти нельзя э/сдать чего-либо путного и полезного для Советского государства…

Предлагаю:

а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам;

б) в случае отказа кулаков подчиниться закону, — привлечь их к судебной ответственности по 107-й статье Уголовного кодекса РСФСР и конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства, с тем чтобы 25 процентов конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита».

Так что, как видим, ничего особо людоедского в предлагаемых Сталиным мерах не содержится. После сто первого китайского предупреждения начали наконец действовать согласно Уголовному кодексу — только и всего.

Тогда же, в январе Сибкрайком постановил дела по ст. 107 расследовать выездными сессиями народных судов в 24 часа, приговоры выносить в течение трех суток без участия защиты. На том же заседании было принято решение о выпуске циркуляра краевого суда, краевого прокурора и полпреда ОГПУ, который, в частности, запрещал судьям выносить оправдательные или условные приговоры по 107-й статье. Ну в общем-то… сурово! В течение трёх суток, без защиты… Определенным «смягчающим обстоятельством» для властей может служить лишь то, что 107-я статья начинала применяться, когда размер товарных излишков в хозяйстве превышал 2000 пудов. Мне как-то очень трудно представить себе возможность следственной или судебной ошибки в случае, если в амбаре у хозяина находится 32 тонны хлеба. Даже с учетом того, что впоследствии этот размер был снижен — в среднем конфискации составили 886 пудов (14,5 тонн), — все равно трудно. Л также какие аргументы в этом случае станет приводить адвокат…

Но всё же такое нарочитое нарушение УПК свидетельствует: положение было чрезвычайным. О том же самом говорит, казалось бы, давно забытая мера времен комбедов — выделение 25 % собранного зерна бедноте, причем даже не по льготным ценам, а в порядке долгосрочного кредита. Стало быть, в только что собравшей небывалый урожай сибирской деревне бедняки не только голодали, но рынок уже выкачал имеющиеся у них скудные сбережения.

К проведению заготовок были привлечены ОГПУ и милиция, в село отправились партийные и советские работники из городов. За январь — март 1928 года было мобилизовано 2580 ответственных работников губернского масштаба и 26 тысяч уездного и ниже. Естественно, весь низовой аппарат тут же радостно сорвался в чрезвычайщину — ведь со времени отмены продразверстки прошло всего семь лет. И отряды по деревням ходили, и хлеб отбирали просто так и у кого попало, и свои же деревенские «раскулачивали». Того беспредела, что в Гражданскую, уже не было — однако случалось всякое. Давайте примем это за константу: любое распоряжение Центра сопровождалось низовой «чрезвычайщиной». Иначе просто не могло быть. Страна должна заплатить и эту цену — странно думать, что двухвековое шляхетское пренебрежение «быдлом», доведшее народ до одичания, могло бы обойтись дешево. Не могло…

* * *

…Итак, что же показала «хлебная стачка»? А показала она, что страна стоит перед выбором: либо дальнейшее развитие рынка, либо национальная безопасность — в сущности, тот же выбор, что и в 1914-м, ив 1918 году. В первом случае бесконечные уступки власти торговцам привели к революции и гибели империи, во втором — при отсутствии таких уступок была выиграна война. Число жертв соразмерять бессмысленно — мы знаем только потери коллективизации, а кто считал, во что обошелся бы альтернативный вариант? Впрочем, уже голод 1928 года, который удалось предотвратить с помощью 107-й статьи, мог быть сравнимым с «жертвами коллективизации».

Но советское правительство не относилось к числу таких, которые позволяли кому бы то ни было играть национальной безопасностью. Эта школа была пройдена еще в Гражданскую. Торговать — так торговать, воевать — так воевать, но хлеб в стране должен быть.

Интересную фразу я прочитала у американского ученого Марка Таугера:

«В исторических и прочих публикациях политика коллективизации рассматривается со значительной долей двойственности. С одной стороны, этот процесс отличался высокой степенью насилия и жестокой политикой раскулачивания. В то лее время коллективизация привела к существенной модернизации традиционного сельского хозяйства в Советском Союзе и заложила фундамент для относительно высокого уровня производства продуктов питания и потребления в 70–80-х гг.»

Оставим слово «относительно» на совести американца и честно удивимся: а как, собственно, могло быть иначе? Даже когда человек покупает новую квартиру, он знает, что первые несколько месяцев, а то и лет будет жить неустроенно и на всем экономить. А тут делают новую экономику! Право же, есть некая сермяжная справедливость в том, что Мао Цзэ дун время от времени посылал интеллигентов в деревню. Может быть, поэтому у китайцев и нет никакой «двойственности», а есть единый процесс вытаскивания страны из средневековья. И как-то особо цинично выглядит человек, который одновременно кушает бутерброд и пишет о «жестокостях коллективизации». Нет, нисать-то не возбраняется, но простая порядочность требует отложить бутерброд. Да и сахар из чая — того-с… вприглядочку, вприглядочку… Страна, не имеющая продовольственной безопасности, не может позволить себе такие изыски…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.