ГЛАВА ВТОРАЯ ПЛАНЕТА КРОМАНЬОНЦЕВ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПЛАНЕТА КРОМАНЬОНЦЕВ

Приблизительно 40–30 тысяч лет назад произошло третье величайшее событие в жизни нашей планеты. Первым, случившимся несколько миллиардов лет назад, было зарождение жизни. Вторым — начало очеловечивания, переход от обезьяны к обезьяночеловеку — около 2 миллионов лет назад.

Третьим событием было возникновение человека современного типа, Homo sapiens — человека разумного.

40–30 тысяч лет назад он появляется и довольно быстро (быстро по нашему счету, когда тысячелетие — пустяк) занимает место неандертальцев.

Как только французский археолог Ларте нашел в гроте Кроманьон под толстым слоем многовековых отложений пять скелетов, он сразу догадался, что встретился со «знакомыми». Незадолго до того ученый узнал, что по приказу властей департамента Верхняя Гаронна на приходском кладбище похоронено 17 скелетов, случайно обнаруженных в пиренейской пещере Ориньяк. Ларте без труда доказал, что по отношению к этим людям можно поступиться строгими правилами христианского погребения, и не только выкопал их обратно, но и установил (по каменным орудиям и звериным костям из пещеры Ориньяк), что это современники того же самого ледникового периода, в котором жили классические неандертальцы. Орудия ориньякского человека лежат в чуть более высоком, то есть позднем, слое, чем орудия шапелльцев.

Черепа кроманьонцев

Две пещеры, в которых были обнаружены древнейшие люди современного типа, отдали им свои имена: первый человек стал именоваться кроманьонцем, а первый большой период его истории — периодом (культурой) Ориньяк.

Вскоре последовали десятки открытий кроманьонских скелетов и стоянок по всей Западной Европе и Северной Африке, и древний «человек разумный» предстал во всем блеске и великолепии.

Кроманьонцы вызывали у своих открывателей восхищение, смешанное с завистью: первые люди — и сразу какие!

Это были европеоиды, громадного роста (в среднем 187 сантиметров), с идеальной прямой двуногой походкой и очень большой головой (от 1600 до 1900 кубических сантиметров). Слишком крупный череп мог еще считаться «пережитком неандертализма», но эта голова имела уже прямой лоб, высокий черепной свод, резко выступающий подбородок.

Кроманьонский человек не знал, что такое металл, не подозревал ни о земледелии, ни о скотоводстве, но, если бы мы могли перенести его через 400 веков, он, по-видимому, все легко бы сообразил и сумел бы составить уравнение, написать поэму, поработать на станке и выступить в шахматном турнире.

Появляется кроманьонец — для археологов и антропологов — как-то сразу: только что здесь, в пещерах Франции и Италии, обитал приземистый, мощный, непобедимый неандерталец, и вдруг быстро, резко он исчезает, и в его краях уже охотятся люди современного типа. Пришельцев сопровождает громадная техническая революция: вместо 3–4 примитивных каменных орудий неандертальца в период Ориньяк употребляется около 20 каменных и костяных «приборов»: шилья, иглы, наконечники и так далее. Сразу, будто из ничего, возникает изумительное пещерное искусство.

Этот мощный антропологический, технический и культурный переворот определяет отныне всю человеческую историю. Миллиарды лет животные существовали только по биологическим законам, совершенствуясь, расширяя аппарат приспособления, но не выходя из биологических рамок. Но вот происходит важнейшее событие: развитие группы животных достигло такой стадии, что они включают в механизм своего приспособления, кроме собственных зубов и лап, еще и неживой, не принадлежащий организму предмет: палку, камень. Отныне это существо уже не принадлежит целиком биологии, в «биологической ограде» — брешь. Олдованская галька, рубило, каменный топор, паровоз, электронно-вычислительное устройство — это уже явления одного порядка: живое существо использует и комбинирует неодушевленные предметы. «Кто» подчиняет себе «что». Прорыв биологии, происходящий у общественного животного, умножается, усиливается в стае, создает в этой стае новые отношения. Но, видно, биологический фактор, то есть физическое строение существа, не сразу свыкается, согласуется с новыми «органами» — орудиями: около 2 миллионов лет первые обезьянолюди меняют не только свой инвентарь, но и свою физическую структуру. Рука, сжимающая оббитую гальку, заставляет мозг усиленно размышлять и увеличиваться, но, не оставаясь в долгу, мозг посылает свои сигналы руке: приходится и той совершенствоваться.

За тысячи веков орудия проходят путь от грубого камня, палки или кости до неандертальского рубила, каменного скребла и остроконечника.

Мозг за это время увеличивается от 600–700 до 1500 кубических сантиметров.

Походка — от полуобезьяньей до совершенно прямой.

Рука — от цепкой лапы до совершеннейшего инструмента.

Коллектив — от животной стаи до первых человеческих общественных форм.

Какой-то еще не расшифрованный нами до конца закон эволюции заставлял тело обезьяночеловека меняться вместе с его орудиями. Вот что пишет Г. А. Бонч-Осмоловский о кисти крымского неандертальца, жившего незадолго до кроманьонца:

«Она была относительно крупной, очень мощной, грубой и неуклюжей, с широкими, как бы обрубленными пальцами, заканчивающимися чудовищными ногтями. Толстая в основании, она клинообразно утончалась к относительно плоским концам пальцев. Мощная мускулатура давала ей колоссальную силу захвата и удара. Захват уже был, но он осуществлялся не так, как у нас… Кииккобинец не брал, а «сгребал» предмет всей кистью и держал его в кулаке. В этом зажиме была мощь клещей».

Наконец наступает момент, когда биология и орудия достигают полного соглашения, момент, начиная с которого мозг и рука могут совершать любую работу. Тот же мозг и та же рука, что у кроманьонца, будут управлять луком через 20 тысяч лет, плугом через 25 тысяч, а еще через несколько тысячелетий — паровозом, автомобилем, самолетом, ракетой.

Чтобы перейти от примитивного рубила к более совершенному, понадобилось из питекантропа сделаться неандертальцем. А чтобы от каменных неотшлифованных наконечников прийти к расщеплению атома, не понадобилось «ничего», то есть, кажется, ничего принципиально не изменилось в человеческом теле.

Вместо того чтобы в борьбе за существование меняться физически, человек избрал иной путь. Отныне он усовершенствовал «неживые предметы» и менял структуру своего общества. Изменение физическое заменилось более быстрым и безболезненным — техническим, общественным.

А откуда мы, собственно, знаем, что биологическое развитие человека прекратилось?

Дискуссии на эту тему идут очень давно. Замечено, что происходят вековые, тысячелетние колебания физической структуры человека: кроманьонец был выше нас, сейчас, как известно, человечество снова довольно быстро растет. Несколько тысяч лет назад кости человека были более массивны, потом сделались более изящными, завтра, может быть, опять станут массивными и громоздкими. Несомненно, идет «брахицефализация», увеличение числа короткоголовых людей по сравнению с длинноголовыми.

Причины этих перемен гадательны: пища, новый образ жизни? Гадательна и серьезность этих изменений: временные ли это явления, или завтра они будут перекрыты другим изменением, или все-таки через несколько десятков или сотен тысячелетий человек будет выглядеть совсем не так, как сейчас?

Вот одна из гипотез (английского ученого Д. Холдэна), о том, каков будет Ногтю вар1еп-изашшз — человек разумнейший.

«Он будет иметь большую голову и меньше зубов, чем мы; его движения будут ловкими, но несильными. Он будет развиваться медленно, продолжая учиться до зрелого возраста, который наступит только в 40 лет; жить он будет несколько столетий. Он будет более разумен и менее подчинен инстинктам и сексуальным эмоциям, чем мы…»

Советский исследователь А. П. Быстров, суммируя и нарочито доводя до логического конца рассуждения анатомов о тенденциях развития разных частей нашего тела, нарисовал следующий образ далекого потомка.

Мозговая часть черепа станет много больше. Выступающего носа, в сущности, не будет (носовые, а также слезные и межчелюстные кости, возможно, имеют тенденцию к исчезновению).

Челюсти будут лишены зубов, «как челюсти жабы».

Все анатомы указывают на стремление человеческого черепа переместиться вниз, а таза — «передвинуться навстречу черепу».

Возможно, что со временем «у человека останется один шейный позвонок, один грудной, один поясничными два-три крестцовых».

Таз и череп будут рядом, рост человека уменьшится.

Ключицы исчезнут, как исчезли они у многих млекопитающих. На руках останется всего три двухфаланговых пальца, а на стопе — четыре (мизинец исчезнет).

Завершая свою фантастическо-сатирическую реконструкцию, А. П. Быстров пишет: «Если это физически слабое и беззубое существо с коротким туловищем и огромной головой действительно когда-нибудь будет жить вместо нас на нашей планете, то оно вполне заслужит название Homo sapientissimus».

Гадая о будущем, мы имеем, однако, право заявить: за последние 30–40 тысяч лет произошли гигантские изменения в технике, но за это же время не произошло никаких принципиальных «телесных» изменений.

Очевидно, «тысяче-прадеды» заложили хорошую основу!

Зафиксировав появление на Земле нам подобных, мы часто так увлекаемся результатом, что забываем о причинах. А причины весьма загадочны: кроманьонец сменил классического неандертальца в течение нескольких тысяч лет. За такой короткий срок шапел-лец не мог выпрямить лоб, утоньшить кости, ликвидировать мощные валики над глазами, существенно изменить размеры мозга. Значит, от классических западноевропейских неандертальцев мы не могли произойти, это не прямой наш предок. И еще надо объяснить, куда девались европейские неандертальцы, могучие, мозговитые, казалось бы, непобедимые.

Впрочем, последний вопрос кажется самым ясным. Подобно тому, как на сотни тысяч лет раньше передовые обезьянолюди вытеснили более отсталых, так и теперь прогрессивный кроманьонец победил отсталого неандертальца. Можно вообразить, как несколько тысячелетий шла ожесточенная, страшная борьба, бесшумная или сопровождаемая воинственным, звериным кличем победителя и предсмертным хрипением побежденного.

Чем примитивнее человек, тем больше пространства ему надо для поддержания жизни. Несколько десятков квадратных километров первобытного леса едва могли прокормить небольшую группу неандертальцев. Пройдут тысячелетия, и с такой же площади будет кормиться в десятки, сотни раз большее число людей, знающих, что такое интенсивное хозяйство, мелиорация и тому подобное.

Кроманьонец вторгся в охотничьи угодья европейского неандертальца, победил, частично истребил прежних владельцев (вероятно, с какой-то частью породнился, ассимилировал ее). Остальные были обречены на голодную смерть. Однако прошло много веков, если не тысячелетий, прежде чем где-то в глухой, неприступной пещере вымерли последние неандертальцы.

Или не вымерли? Мечтают найти «снежного человека», последнюю неандертальскую ветвь, укрывшуюся в Гималаях и соседних великих хребтах.

Существует, кажется, несколько сотен серьезных доказательств его существования и меньше, но тоже немалое, число опровержений. С несколькими искателями приключались конфузы (приняли за «снежного человека» останки гималайского медведя, потревожили кости обыкновенной женщины, умершей в Грузии лет сто назад).

«Ну вот!» — злорадствуют неверующие.

«Ничего, ничего!» — оптимистически восклицают адепты.

Может быть, потому никак не поймать «снежного человека», что он, по определению, самое умное дикое существо на земле (ведь человек все-таки!).

Хотя проблема «снежного человека» для науки второстепенная и решение ее научной революции никак не сделает, все же, если бы удалось поймать, его и пойманный действительно был неандертальцем, хорошо бы было.

Но не понимает «снежный человек» своей научной ценности!

Как же одолел кроманьонец неандертальца?

Кроманьонец высок, зато неандерталец кряжист и по силе наверняка не уступит. У кроманьонца совершенный, развитый мозг, но ведь у неандертальца голова превышает средние современные показатели (обычно в этих случаях вспоминают, что у Анатоля Франса мозг весил почти в полтора раза меньше, чем у классического неандертальца, то есть был «на уровне синантропа!»).

Понятно, кроманьонец был все-таки умнее предшественника; но в чем это реально могло выразиться, когда вооруженные дубинами или камнями существа сходились на ледяных равнинах?

Долгие годы сравнивали мозг современного человека с эндокраном неандертальцев. Эндокран — это точный слепок мозговой полости черепа, позволяющий отчетливо видеть следы древних мозговых извилин и определять, какие части мозга были в этом черепе развиты, а какие нет.

Неандертальский мозг велик. С виду он какой-то «неправильный», со следами неравномерного развития различных частей. Мозг обезьяны и мозг современного человека при всех своих отличиях имеют более плавные, округлые очертания и выглядят более законченными творениями природы. Впрочем, так оно и есть: и обезьяна и Homo sapiens — более завершенные, законченные в своем роде существа, чем неандертальские люди.

Тщательные сравнения, измерения, вычисления различных эндокранов — дело очень кропотливое. К тому же наши познания о внутренней структуре мозга хотя и быстро растут, но все же сегодня не слишком превышают, скажем, познания неандертальцев о свойствах и структуре камня.

Однако еще несколько десятилетий назад, когда наука о мозге была во много раз слабее, обратили внимание на резкое отличие нашего мозга от неандертальского (а также и других древних людей) по степени развития лобных долей, так называемой префронтальной области мозга. У шимпанзе эта область занимает примерно 14 процентов мозговой территории, у неандертальца — около 18, а у кроманьонца и у нас всех — свыше 24.

Долгое время оставалось неясным, что же дают нам увеличенные лобные доли? Все более или менее изученные центры, управлявшие нашими чувствами, речью, движениями, располагались в других мозговых областях. Затем настало время, когда опытные хирурги, борясь с некоторыми тяжелыми болезнями мозга, научились оперировать лобные доли, не лишая пациента жизни. Выходя из больницы, перенесший такую операцию был куда ближе к неандертальцу, чем прежде (ну, разумеется, с массой оговорок, ведь остальные части его мозга оставались совершенно современными). Люди без лобных долей — отныне они почти не умели сдерживать своих эмоций: если голодны, разбивали витрину магазина и хватали еду; если злились, не могли смирить звериную ярость.

Новые исследования подтвердили особую роль лобных долей для сложнейших форм человеческого поведения. Именно там, «подо лбом», оказались заложены способности современного человека к коллективности, общественной жизни.

Неандерталец жил не в одиночестве, охотился большими или малыми группами, но для сложного постоянного общения в крупном коллективе, видимо, не годился: был еще слишком зверем.

Урезанная его покатым лбом префронтальная область мозга, видимо, не имела достаточного «заряда» торможения, сознательного ограничения. Порою стихийно возникали крупные группы, стаи неандертальцев, но взрывы ярости, необузданных желаний или других форм взаимного антагонизма расшатывали, ослабляли первобытный коллектив. Вероятно, он очень часто распадался на совсем небольшие группы, по нескольку человек.

Но вот наступает кроманьонец: его лобные доли способны усмирять страсти, сплачивать этих людей в большие группы по нескольку десятков и даже сотен… Между ними возникают постоянные семейные связи, и постепенно образуется первый постоянный тип человеческого общества — род.

Сознательное подчинение, самоограничение (как ни дидактически и назидательно это звучит) — вот с чего начинается Homo sapiens. Куда было устоять неорганизованному, анархическому неандертальцу против дисциплинированного противника!

Возможно, предки кроманьонцев много занимались такой охотой (облава, загон), которая требовала особенно слаженных коллективных действий, и постепенно достигли высшей стадии «общительности».

Принципиально новый уровень связи между большим числом людей сразу дал мощный результат (по известному наполеоновскому принципу: «Два мамелюка, безусловно, превосходили трех французов. 100 мамелюков были равноценны 100 французам. 300 французов большей частью одерживали верх над 300 мамелюками, а 1000 французов уже всегда побивали 1500 мамелюков»).

Более тесное общение — значит более развитый язык.

Богатство языка — богатство мыслей, и наоборот.

Бурный рост ассоциаций, то есть сообразительности, выдумки, знаний.

Производственный процесс, охота все сложнее, но результаты все лучше.

Личность человека все ценнее: каждый — часть целого, и целое каждого охраняет. Детство кроманьонца удлиняется. Ему не нужно так рано взрослеть, как неандертальцу.

Рука, мозг «доросли» до прочного коллектива. Отныне мозгу, руке не надо меняться.

Нужны перемены — общество переменится.