История во времена нацистов
История во времена нацистов
Та функция, которую в Испании выполняет праздник, в Англии – театр и роман, в Германии принадлежит опере и кино.
Разумеется, в памяти сохраняются сформировавшиеся в детстве представления о прошлом Германии, почерпнутые из литературы: Шиллера, например, в том что касается Тридцатилетней войны, или Фихте, с его идеей о некоем изначальном предназначении немецкого народа. Но, конечно, видение-греза о величии германского средневековья, истоков Германии – это творения Рихарда Вагнера. Созданные им грандиозные спектакли укореняли в германском сознании величественный миф о Рейне[50].
При гитлеровском режиме происходила как бы модернизация вагнеровского спектакля.
Германское общество периода Веймарской республики – это общество, раздираемое острейшими внутренними противоречиями: между различными партиями, профсоюзами и т. д. Теперь, в гитлеровскую эпоху, кино (например, «Триумф воли», «Олимпия» Л. Рифеншталь) стремилось показать новое объединение всех немцев, независимо от их социального происхождения и места проживания. В этом кино воплощалась потребность в единении, которую приятно было ощущать немцам, не знавшим национального единства; на этот раз единение вокруг ниспосланного Провидением вождя – Гитлера.
Нацистский режим придавал особое значение кино, особенно когда дело касалось воспитания молодежи. Уже с апреля 1934 г. кёльнский гитлерюгенд начал пропаганду кино как средства воспитания. Вскоре подготовленные им кинопрограммы стали использоваться по всей стране. Министр воспитания доктор Руст организовал демонстрацию специально отобранных фильмов в германских школах. В 1936 г. 70 000 школ имели 16-миллиметровые кинопроекторы. В производство было запущено более 500 фильмов: 227 – для начальной и средней школы и 330 – для университета. С этих фильмов было сделано по 10 000 копий. Масштабы этих усилий легко оценить. Сегодня, когда аудиовизуальные средства распространены широчайшим образом, во Франции для целей образования делается лишь несколько копий с таких знаменитых фильмов, как «Смерть в Мадриде» Россифа или «1936 г. Великий поворот» Тюренна. И наверняка сегодня у нас нет еще 70 тыс. школьных кинопроекторов (т. е. по 800 на каждый департамент).
«Ничего нет лучше фильма, – отмечал д-р Руст, – чтобы заставить наши идеи проникать в школу. Фильм должен привнести туда понимание нынешних проблем, знание прошлого величия Германии и понимание Третьего рейха. Национал-социалистическое государство решительно и окончательно избрало фильм в качестве инструмента распространения своей идеологии».
Из сказанного, видимо, не следует делать вывод, что в школьное преподавание не успело по-настоящему проникнуть национал-социалистское видение истории. На первый взгляд, это так, поскольку первые учебники нацистского толка появились лишь в 1937 г. и серия их была закончена к 1941 г., следовательно, ни один юный немец не изучал историю исключительно по этим учебникам. Но ведь историческое знание приобретается не только из учебников, но ведь политическое поведение и реакции определяются отнюдь не только знаниями…
Впрочем существует косвенное доказательство исключительной роли кино в Германии. После разгрома нацизма Германия не могла носить траур по обожаемому фюреру, и история XX в. была полностью исключена из преподавания. Отныне в программах речи о ней не заходило. Табу было настолько абсолютным, что, как показала анкета, самые юные «не знают, кто такой Гитлер». Запрет касался даже причин первой мировой войны. Это проявилось в том, какой взрыв ярости породили исследования Фрица Фишера. Он показал с документами в руках, что Германия и в 1914 г. лелеяла экспансионистские намерения и что гитлеровское завоевание не было исторической случайностью, осуществлением бреда человека, страдающего манией величия, но претворением в жизнь плана, который поддерживала добрая часть немецкого общества. Таким образом ставилась важнейшая проблема ответственности немецкого народа, бегство от которой и должен был означать отказ от траура по нацизму. В 60-е годы в Германии именно эта проблема стала одним из катализаторов бунта молодежи против родителей: обвинялось их поведение во время войны, их способность не видеть происходящего вокруг и таким образом уклоняться от ответственности за истребление евреев. И именно фильм внес раскол в немецкую семью. Это был фильм Э. Ляйзера «Моя борьба» («Mein Kampf»). Молодые немцы, отправлявшиеся эмансипироваться в темноту кинозалов, увидели, какие ужасы творило гестапо и даже армия в варшавском гетто или в лагерях уничтожения. Другие фильмы конца 60-х годов стали анализировать феномен массовой поддержки нацизма: «Охотничьи сцены в Нижней Баварии» Петера Фляйшмана, «Я тебя люблю, я тебя убиваю» В. Бранлера и другие. Но для того, чтобы немецкое общество совершенно открыто посмотрело в глаза всем проблемам нацистской эпохи во всей их полноте, понадобилось еще десять лет и показ по телевидению американского фильма «Холокост»[51].
Школа во всем этом не участвовала или, по крайней мере, участвовала мало…
Тем не менее следует рассмотреть учебники нацистского режима и сравнить их с книгами предшествующего и последующего периодов, потому что как верно то, что нацисты сформировались в школах Веймарской республики, а современные германские руководители – в нацистской школе, так верно и то, что разрыв между историей, преподававшейся до Гитлера, той, что была при нем, и той, что после, оказывается отнюдь не столь резким, как можно было бы предположить. Просто в 1933–1945 гг. некоторые черты были доведены до карикатуры, некоторые очень характерные измышления, ложь провозглашались более цинично, более открыто, чем это было в другие времена при других режимах.
Как хорошо показал Райнер Рименшнайдер (II.1), школьные учебники гитлеровской эпохи вдохновлялись непосредственно «Mein Kampf» Гитлера. Легко проверить, что точно так же обстоит дело с историческими фильмами того периода. В самом деле, автор учебников Дитрих Клагес полагал, что «Mein Kampf» – это творение, сравнимое с творениями Коперника, потому что в нем дан ключ к ясному и очевидному толкованию истории» (II.14).
Адольф Гитлер считал, что прежде всего нужно «прояснить основные линии понимания истории», «тогда как современное преподавание, в 99 случаях из ста находящееся в плачевном состоянии, представляет обычно лишь какие-то факты, даты и имена (…) Самое же главное вообще не преподается (…) А ведь надо прочертить основные направления эволюции». Всемирная история «должна быть сгруппирована вокруг понятия расы; греческая и римская история необходимы, но при том условии, что они будут вписаны в контекст истории арийского расового сообщества. Их история – это постоянная борьба за чистоту расы, все время находящейся в опасности из-за происков низших рас, которые стремятся проникнуть в самую плоть здорового народа».
Самое главное, заявляет автор «Mein Kampf», «нашему воспитанию недостает искусства высвечивать некоторые имена в процессе исторического становления нашего народа (…) Внимание должно быть сконцентрировано на нескольких выдающихся героях; нужно поставить цель возбудить национальную гордость, умея при этом возвыситься над объективным представлением (…)» «Изобретателя следует прославлять не потому, что он изобретатель, а потому, что он представляет свой народ… Нужно уметь выбрать самых великих из наших героев и представить их нашей молодежи в столь впечатляющей форме, чтобы они стали непоколебимыми столпами национального чувства (…) Покидая школу, юноша не должен быть мямлей, он во всем должен быть немцем». «Нет сомнения в том, что мир движется к тотальному перевороту. Будет ли это переворот в пользу человечества арийского происхождения или в пользу Вечного жида? (…) Я не хочу, чтобы историю зубрили, я хочу, чтобы она воспитывала».
Вводится педагогическое новшество: история в младших классах рассматривается в обратном порядке – удаляется от нынешнего времени в глубь веков. Адольф Гитлер, таким образом, является первым героем и как бы венчает собой историю. Затем следует Лео Шлагетер, участник «сопротивления» французам во время «оккупации Рейнской области», расстрелянный французами в 1923 г., «национальный герой и жертва версальского диктата». Затем идет Бисмарк, «который, умирая, надеялся, что его дело будет когда-нибудь завершено». Затем Фридрих II, Лютер, Карл Великий и т. д. И, наконец, Арминий – персонаж, точно соответствующий Верцингеториксу в Галлии и Вириату в Испании. Он наголову разбил мощную римскую армию «в сумрачных германских лесах». Арминий желал, чтобы германцы объединились, но они оставались разделенными. Раздоры дорого стоили немецкому народу, который мечтал об объединителе. И вот, наконец, он явился…» (II.13, 15, 16, 17).
Прославление расы, превознесение немецкого народа приводит к явному искажению исторической традиции в совершенно определенном направлении. Оно касается, по крайней мере, трех областей:
– Проблемы религии и роли Лютера, поскольку Реформация рассматривается не как религиозная проблема, но «как первая немецкая революция, направленная против внешнего угнетения, против Рима (…) Это было в высшей степени национальное политическое восстание, поскольку обновление веры имело целью зарождение нового человека, немецкого гражданина». Лютер мечтает о зарождении новой церкви – немецкой национальной церкви (той, которую будет стремиться утвердить Гитлер), но это было возможно лишь при условии освобождения Германии от власти папы. Более того, в ту эпоху, после падения Гогенштауфенов, образ рейха продолжал тускнеть и принижаться. Рейх был разделен, презираем, служил добычей для чужеземцев… Папа играл на его раздробленности; Лютер, плебеи (как и Гитлер), стал глашатаем первой германской революции.
– Французской революции; ее стремятся изгнать из истории. В самом деле, несколько параграфов, которые ей посвящены, трактуют ее как зависимую от американской революции, утверждая, что та «оказала сильное воздействие на Францию», и сводя события 1789 г. к перечню мятежей и волнений, приведших к «признанию прав человека в качестве основы конституции». Универсальный характер принципов 1789 г., тот отклик, который они получили в том числе и за Рейном, – всех этих проблем не касаются, ведь, как мы видели, революция в Германии начинается с Лютера и была, значит, намного раньше… Французская революция никак не может служить моделью, не то, что американская революция, которая освободила своих граждан от иноземного угнетения… Таким образом, не ведая о тех теоретических спорах, начало которым было положено Французской революцией, юный немец не рисковал стать «демократом или кем-нибудь в этом роде».
– Политики «блокады», жертвой которой Германия была якобы всегда, с тех пор как существует. Таково третье важное положение истории, «отпускаемой» немцам в нацистских учебниках. Вера в эту угрозу, по-видимому, предшествовала нацизму в Германии и он лишь довел до пароксизма гнев народа по этому поводу. Уже перед 1914 г. детей учили, что территория Германии – это кладбище славян, и во все времена немецкий народ жил в постоянном опасении, что славяне возродятся. Бывший когда-то завоевателем и колонизатором, народ Германии рассматривает себя теперь как хранителя цивилизации перед натиском наступающих с Востока масс. Не без тревоги он наблюдает за ростом и приумножением числа западных славян. На территориях, прежде принадлежавших славянам, вроде Померании или Лужиц, уничтожаются малейшие следы их пребывания. Как и французы, немцы верили сначала, что опасность на Востоке и, по идее, «прорыв на Восток» («Drang nach Osten») должен был служить средством обеспечения постоянного немецкого присутствия в Центральной Европе. Но вот немецкие дети узнают, что появился второй враг – на Западе. Гете писал в мемуарах, что самой большой катастрофой за всю его жизнь была оккупация, когда французские войска обосновались в Кобленце. А вот текст 1910 г.: «Сегодня против бедной Германской державы английская страсть к наживе и французская ненависть объединяются с амбициями русских». «Отечество окружено… но Бог всегда сокрушал врагов Германии… Бог поразил Наполеона в 1813 г.», и столетие этого события было с помпой отмечено накануне мировой войны. «Вот почему мы, немцы, не боимся никого, кроме Бога». Здоровому и крепкому немецкому народу нечего опасаться своих западных соседей. С 1872 по 1914 г. он ежегодно отмечает Праздник Седана, напоминающий о поражении и унижении соседа – народа, который считается легкомысленным. «Германия не желала войны, которая готова была разразиться. Кайзер делал все, чтобы ее избежать». Эдуард VII организовал удушение Германии из зависти к ее процветанию и неуклонному укреплению. «Песнь ненависти» Эрнста Лисауэра свидетельствует о раздражении немцев против Англии, которая отказывается от дележа мирового господства.
Сразу же после первой мировой войны, результатом которой явился версальский «диктат», озлобленность и распространение лживых измышлений стали нарастать: в речах, в школьных учебниках, в кинофильмах неустанно клеймили извечных врагов немецкого народа. В нацистских произведениях к ним прибавилась ненависть к коммунистам, франкмасонам, евреям. Но вплоть до начала войны с грязью мешали лишь внутренних врагов. Например, в серии «Вчера и сегодня» разрушение государства и нравов в эпоху Веймарской республики сопоставляется с «плодотворными и грандиозными» достижениями Третьего рейха. Запрещаются пацифистские фильмы (например, «На Западном фронте без перемен»), так как они мешают подготовке молодежи к новой войне. Наоборот, поощряется выпуск фильмов о героизме немцев в годы первой мировой войны, в кино осуждается эгоизм уклоняющихся от отправки на фронт («Штурмовой отряд. 1917 г.», «Человек стремится в Германию»).
Антисоветских фильмов мало, и их производство прекращается после заключения договора о дружбе и сотрудничестве с СССР. Но с 1939 г. на экраны хлынул фантастический поток антисемитских и антианглийских фильмов. Молодым воинам их часто показывали бесплатно, так же как в тылу – членам их семей.
За съемками этих фильмов лично следит Геббельс. В них находит свое наиболее чистое выражение нацистское видение истории, нацистская идеология. В распоряжение гигантских кинопредприятий предоставляются колоссальные средства (затмевающие все, что могли себе позволить в Голливуде или в СССР), чтобы «энтузиазм масс был полностью удовлетворен». Например, при съемках фильма «Кольберг» о героическом сопротивлении Наполеону в 1813 г. было использовано 6000 лошадей и 187 000 солдат.