Нажим на крестьян

Нажим на крестьян

Рассматривая влияние партизан на население оккупированных территорий, не следует забывать, что прямое воздействие в основном оказывалось на село. В 1941 году две трети населения СССР проживало в сельской местности; в Белоруссии сельское население составляло почти четыре пятых. В составе его преобладали крестьяне. Небольшая часть так называемой сельской интеллигенции, состоявшей из мелких чиновников и лиц, не имевших непосредственного отношения к сельскому хозяйству, в основном эвакуировалась вместе с советскими войсками. В результате население районов, где ощущалось влияние партизан, почти целиком составляли крестьяне (за исключением отбившихся от своих частей красноармейцев, большинство которых также было крестьянского происхождения).

Подавляющее большинство крестьян в районах, где действовали партизаны, были русскими или белорусами. Последние не проявляли особого стремления к национальной обособленности. У небольшой части украинских крестьян на северо-восточной границе Украины и вдоль южной оконечности Припятских болот уровень национального самосознания также был невысок. Однако, как отмечалось выше, совсем иная ситуация сложилась в Волыни и Галиции, а также среди крымских татар. Если отбросить эти последние группы, то можно сказать, что по своему составу крестьяне, на которых оказывали влияние партизаны, представляли собой национально однородную русскую массу. Однородны были они и по своему социальному и экономическому статусу. Заселенные ими неплодородные земли были пригодны по большей части лишь для ведения сельского хозяйства, обеспечивающего им пропитание. Как результат, экономические последствия коллективизации в этих районах были менее тяжелыми, чем в плодородных черноземных областях на юге и юго-востоке. Доля крестьян, причисляемых к «кулакам» (термин, которым в конечном итоге стали обозначать всех сопротивлявшихся коллективизации крестьян), была небольшой, и средний крестьянин при создании колхозов терял меньшую собственность. Тем не менее крестьяне были крайне враждебно настроены к колхозам. Кулаки, чья численность в составе крестьян не превышала 5 процентов, играли несоразмерно важную роль в экономике этих регионов и, по всей видимости, оказывали серьезное влияние на других крестьян. После того как собственность кулаков была экспроприирована, а многие из них отправлены в ссылку, разрушительные последствия экономического и психологического порядка оказались очень тяжелыми. Но здесь не было массового голода, как на Украине, и доля оторванных от земли крестьян была меньше, чем на юге.

К 1933 году коллективизация в основном была завершена, удалось добиться относительной стабилизации сельского хозяйства. Но агрессия Германии восемь лет спустя четко показала, что крестьяне вовсе не смирились с коллективной системой ведения хозяйства. Большое количество свидетельств этого мы лишь обобщаем в данном разделе (более подробно этот вопрос рассматривается в части четвертой). Там, где было возможно, крестьяне распределяли колхозную землю и имущество среди отдельных крестьянских хозяйств. Крестьяне были сильно разочарованы, когда немецкие оккупационные власти стали настаивать на сохранении колхозов, как удобной формы для обеспечения продовольствием. Советский режим был вынужден признать силу крестьянского недовольства коллективной формой ведения хозяйства. Существуют свидетельства того, что партизаны получали указания терпимо относиться к раздаче земли крестьянам и даже распространяли слухи об отказе от системы коллективного ведения сельского хозяйства после войны. Даже в опубликованных советских источниках указывается, что, во всяком случае на ранних этапах войны, режим избегал информировать крестьян, что коллективная система будет восстановлена. Традиционный термин «крестьянин» стал использоваться вместо советского термина «колхозник». Весной 1942 года, когда партизанам Смоленской области приходилось тяжело, внутри областной партийной организации крестьян продолжали называть колхозниками, но в то же время советские власти сформировали «Ленинский крестьянский антифашистский союз»[56]. По всей видимости, термины «крестьянский» и «антифашистский» должны были взывать к патриотизму крестьян; пропаганда в основном делала упор на плохом обращении немцев с крестьянами, а не на достоинствах советской системы. Однако после того, как ситуация изменилась, о «Союзе» забыли, и в обиход снова вошли привычные советские названия «коммунистический» и «колхозный». Но вплоть до окончания войны партизаны терпимо относились, а иногда даже поощряли активное посещение крестьянами православных религиозных служб. Даже сегодня советские источники признают, что терпимость к религии была необходима для того, чтобы не обидеть крестьян. Положение партизан среди крестьян было двусмысленным. В каком-то отношении крестьяне отождествляли партизан с «нашими». Национальная принадлежность и язык партизан были главными факторами, способствовавшими такому отождествлению в Белоруссии и РСФСР. Почти четыре пятых всех партизан по национальности были белорусами или русскими. Один из советских источников (используя, по общему признанию, неполные данные) указывает, что в Орловской области 70 процентов партизан были русскими, 15 процентов украинцами и 10 процентов белорусами[57]. Учитывая тот факт, что силы этих партизан были сосредоточены в российском регионе, граничащем с Украиной и Белоруссией, их национальный состав выглядит хорошо сбалансированным для обеспечения им признания местного населения. На Украине же положение было совсем иным. Один из советских источников указывает, что в «крупнейшем партизанском отряде Украины» было 23 097 русских и 5747 белорусов[58]. Общая численность этого отряда не приводится, но, исходя из относительно небольшого количества партизан, активно действовавших на Украине до середины 1943 года, можно заключить, что эти не являвшиеся украинцами люди составляли основную часть партизан, действовавших на Украине в ранний период. Другой советский источник придерживается мнения, что тот факт, что партизанская бригада В.А. Бегмы имела в своем составе в августе 1943 года 73,5 процента украинцев и белорусов, а в феврале 1944 года 82 процента украинцев, поляков и белорусов, свидетельствует о том, что партизанское движение на Украине являлось исконно украинским[59]. По существу, эти данные показывают, что скорее прослеживается тенденция, когда партизаны по мере продолжения войны и призыва в их ряды большого числа местных крестьян становились украинцами, а отнюдь не свидетельствуют о том, что на более раннем этапе участники партизанского движения были украинцами. В целом эти свидетельства указывают на то, что на Украине, в отличие от расположенных севернее регионов, партизаны являлись этнически и социально чуждым слоем.

Социально чуждым слоем партизаны являлись практически повсюду. Как отмечалось выше, на ранних этапах партизанами были главным образом члены партии и лица, состоявшие на службе в органах полиции и государственном аппарате; они являлись выходцами из городов и были относительно неплохо образованы. Таким же было основное ядро офицеров Красной армии, а также комиссары и члены особых «команд», объединившиеся для возрождения партизанского движения зимой 1941/42 года. Хотя отрезанные от основных сил рядовые военнослужащие в основном были по происхождению крестьянами, среди них было много бывших рабочих. До 1943 года этот слой превалировал в составе партизанских сил, чей социальный состав резко отличался от крестьян, среди которых они действовали. Упоминавшиеся выше неполные советские данные указывают, что 38,8 процента партизан Орловской области были промышленными рабочими, 32,2 процента служащими и лишь 31 процент крестьянами[60]. В отличие от низкого уровня образования подавляющего большинства крестьян по меньшей мере 74 процента партизан имели среднее образование. Соответственно до конца 1943 года партизаны представляли собой группу, состоявшую из имевших образование выходцев из городов. Этим они были близки к тем слоям, которые на протяжении нескольких поколений отправлялись из городов для навязывания сопротивляющимся крестьянским массам требований центральной власти.

В 1943 и 1944 годах социальный состав партизан резко изменился. Доля бывших красноармейцев в составе партизан заметно упала в результате крупных потерь после проведения немцами карательных операций. Вместе с тем в рядах партизан оказались десятки тысяч молодых крестьян. Часть из них попала к партизанам, спасаясь от угона на работу в Германию, либо, что было более распространено, откликнувшись на призыв партизанских командиров, стремившихся пополнить ряды партизан, а также помешать немцам получить дополнительную рабочую силу. Небольшое количество дезертиров из вспомогательных полицейских отрядов и другие представители сельского населения, пытавшиеся доказать свою лояльность советскому режиму, добровольно вступали в ряды партизан. К добровольцам относились с презрением, называя «партизанами 1943 года», то есть желавшими примкнуть к одерживающей победу советской стороне. Зачастую таких людей отделяли от закаленных в боях партизан из числа бывших красноармейцев, их хуже снабжали и вооружали. Подобное обращение не преследовало цели вознаградить испытанных сторонников системы и наказать менее рьяных. Партизанское командование отдавало себе отчет в том, что крестьянские новобранцы, в отличие от бывших военнослужащих, были склонны с повышенным вниманием относиться к немецкой пропаганде и даже дезертировать при удобном случае. Более того, крестьяне весьма неохотно подчинялись требованиям режима о перемещении отрядов со своих находившихся рядом с их домами баз. У партизан помимо их официальных званий существовала даже своеобразная табель о рангах: 1) добровольцы 1941 года (обычно работники советского аппарата); 2) отрезанные от своих частей красноармейцы; 3) крестьяне, набранные или добровольно присоединившиеся к партизанам после 1942 года; 4) дезертиры из полиции. Бывшие красноармейцы никогда не пользовались полным доверием у командиров, ибо последние прекрасно понимали, что, если бы обращение немцев с военнопленными было более мягким, а советский режим не оказывал нажима на отбившихся от своих частей солдат, они бы никогда не оказались в рядах организованного партизанского движения. Тем не менее бывшие красноармейцы были незаменимы, ибо (несмотря на возникавшие у них связи с местным населением) их было сравнительно легко убедить перемещаться. Без продолжавшей оставаться высокой (около 40 процентов) численности красноармейцев в партизанском движении сомнительно, чтобы оно смогло бы стать таким мобильным инструментом, каким являлось. В результате, хотя к 1944 году крестьяне составляли большинство партизан, они не были «первосортными» членами своих отрядов. Это стало еще одной причиной того, почему крестьяне продолжали считать партизанское движение чуждой силой, навязанной извне.

Несомненно, что крестьянство отвергало партизан, считая их в лучшем случае меньшим из зол. Однако следует отметить, что спонтанно не возникло ни крестьянской организации, ни крестьянского героя, ставших бы выразителями недовольства крестьян. В очень редких случаях советский режим стремился изображать кого-либо из партизанских лидеров представителем крестьянства. Выдающимся примером такого лидера стал Сидор Ковпак, являвшийся якобы простым человеком, потомком запорожских казаков. Кем бы ни был Ковпак по происхождению, на самом деле до войны он занимал руководящий пост. Как правило, режим не особо старался афишировать связь своих партизанских командиров с крестьянством. С другой стороны, ни один из антисоветских лидеров, появившихся во время оккупации, не являлся выходцем из крестьянских масс. К числу таких, кто находил поддержку главным образом у сельского населения, относится, например, Каминский, который являлся поляком по происхождению и был служащим; партизанский лидер украинских националистов Тарас Боровец до войны был владельцем небольшого карьера. Хотя немцы вряд ли допустили бы настоящую крестьянскую войну, ничто не указывает даже на зачатки крестьянского восстания против своих мучителей, будь то партизаны или оккупанты. Это отнюдь не означает, что крестьянство оставалось пассивным или не знало, чего хочет. Спонтанно возникший «раздел» колхозных земель свидетельствует об обратном. Но, столкнувшись с силой, крестьяне занимали осторожную, выжидательную позицию. Едва ли стоит этому удивляться, памятуя о незавидной доле крестьян в предшествующую четверть века.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.