«Недоросли»
«Недоросли»
Одной из причин, определяющих боеспособность танковой части или подразделения, является компетентность его командного состава. Германский офицерский состав был сложившейся многовековой кастой и в целом являлся более образованным, нежели наши доблестные командиры. Отечественная каста находилась, как тогда говорили, «в Париже», да и вообще после революции была рассеяна по всему миру. Однако нет худа без добра. Изменение социальной системы позволило сделать военную карьеру многим народным самородкам, которые в царской армии не пробились бы дальше унтер-офицера. Эта генерация умела побеждать за счет нестандартных тактических решений и морально-волевых качеств. Но иногда среди командиров РККА встречались такие экземпляры, от которых в ужас приходили даже наши «народные» военачальники. На 2-й технической конференции бронетанковых и механизированных войск Ленфронта[54], проводившейся 22 сентября 1943 года, было приведено несколько примеров «выдающейся компетентности», выявленных в результате проведения проверок и зачетов.
Работники АБТВ Ленинградского фронта подошли к сложным проблемам, характерным для всей Красной армии того периода, достаточно творчески. В течение нескольких месяцев, предшествующих конференции, они письменно и устно тестировали различные категории руководителей, непосредственно связанных с бронетанковыми войсками (фронта). Не ленились даже ходить на занятия в учебные подразделения и слушали, как проходит обучение новобранцев. Подобные подходы свидетельствовали о том, что кризис поражений первых лет войны начал постепенно преодолеваться, а также о том, что начала формироваться армия победителей, разгромившая впоследствии вооруженные силы немцев — народа, по своему психотипу наиболее склонного к военному делу.
Сам доклад был построен не в характерной для советской системы обличительно-запугивающей манере, а в достаточно ироничном ключе сравнения известных российских и советских литературных персонажей с их аналогами из бронетанковых частей Ленинградского фронта.
Докладчик, оценивая ситуацию, перенесся на год назад — в страшный 1942-й, когда решались проблемы выживания нашего государства. Но и в этих условиях находились нарушители дисциплины, которые возили дрова для бани на танках Т-26, ездили на бензозаправщике «на пьянку», делали караульную будку из кабины автомобиля ЗиС-5[55]. Тогда с лицами, замеченными в порче скудного военного имущества, поступали по закону «сурового военного времени». Осенью 1943 года была совершенно другая ситуация, требующая кропотливого воспитания различных категорий командного состава. Тем более что уровень теоретических и практических знаний некоторых офицеров и сержантов оставлял желать лучшего.
Всех проверяющих просто поразил заместитель начальника штаба по спецсвязи 222-й танковой бригады техник-лейтенант Дубровин, который не знал, какие танки состоят на вооружении его соединения, и по внешнему виду не мог отличить танк KB от танка Т-34.
Среди командиров боевых машин было много таких, кто считал себя «великими полководцами», глупо уверенных в том, что знание материальной части им совершенно не нужно. Например, лейтенант Сайдуков из 46-го гвардейского танкового полка на вопрос, как устроен и как регулируется главный фрикцион машины KB, ответил: «Зачем мне это знать? Моя задача — командовать, воевать, а для регулировки, смазки и подготовки танка к бою есть техники и механики-водители».
Под общий хохот зала докладчик сравнил его с Митрофанушкой, В бессмертном произведении Фонвизина «Недоросль» мать Митрофанушки не советовала ему изучать географию, считая, что это не дворянское дело, — на то извозчики есть. Она, безусловно, поддержала бы своего «единоутробного дитятку» Сайдукова и не посоветовала бы, конечно, изучать материальную часть танков, забивать и без того свою слабую головку моторами, коробками, разными смазками, — пусть это техники да механики мучаются. Дело Сайдукова командирское — «впереди на лихом коне»: сесть в танк и сказать «повези меня туда-то», его и повезут.
Другой «самородок» — техник-лейтенант Маточкин — на вопрос о месте расположения ведущих колес танка БТ ответил: «Это смотря откуда смотреть и при какой скорости».
Докладчику невольно вспомнился… сам Митрофанушка, когда, показывая свои глубокие познания в грамматике, на вопрос Правдина: «Дверь — это что, имя существительное или прилагательное?» — глубокомысленно отвечал: «Это смотря какая дверь. Ежели вот эта, дак эта прилагательная, потому что она к своему месту приложена, а вот та, что у чулана шестую неделю стоит не навешена, дак это существительна». «Ну, а дурак? — спрашивал Правдин. — Что это, прилагательное или существительное?» — на это Митрофанушка, не задумываясь ответил: «Известно, прилагательное, раз к дураку приложено».
Наверное, нашим командирам (говорил литературовед-докладчик подполковник Федоров) надо было задать подобный вопрос товарищу Маточкину после его столь глубокомысленного дипломатического ответа на простой и прямой вопрос о количестве и расположении ведущих колес в танке БТ, с тем чтобы окончательно решить — какое «крепкое» имя существительное следовало бы приложить к фамилии товарища Маточкина после его ответа.
При проведении зачетов среди офицерского состава было обнаружено немало «изобретателей», которые «мгновенно» создавали и вводили новые изменения в конструкцию существующих машин.
Так, например, начальник химслужбы 46-го гвардейского танкового полка уверял, что на танках KB устанавливается один водяной радиатор в трансмиссионном отделении над мотором, а иногда и в боевом.
Командир роты радистов из 12-го учебного танкового полка старший техник-лейтенант Треньяков уверял, что на танке KB устанавливается аккумулятор с напряжением 144 вольта.
Командир танка младший лейтенант Михайловский не знал не только емкости водяной, топливной и масляной систем своей машины, но не мог показать, куда заливаются вода, масло и горючее. На вопрос: «Через сколько часов работы танка меняется смазка в КПП?» — отвечал, что через 5 часов.
Говоря о технических знаниях, нельзя не сказать пару слов о названиях и технических терминах, которые иногда фигурировали в совершенно официальных документах и повседневных разговорах.
Например, младший лейтенант Калинин из 12-го учебного танкового полка, проводя занятия с курсантами, заявлял: «Фрикцион стартера такой же, как на машине, он только поменьше и его назначение букснуть, когда двигатель захватило», Но оказалось, что малограмотные слушатели не очень понимают, чем захватило двигатель. По логике незадачливого преподавателя, — если назначение фрикциона стартера букснуть, то назначение мотора — крутнуть КПП, а пушки — пульнуть. Докладчик привел пример уже другой книги — Корнея Чуковского «От двух до пяти», где трехлетний Юра не стреляет, а пуляет из ружья и очень схож по своему уровню культуры с командиром Красной армии Калининым.
В той же учебной части служил лейтенант Кирьянов, который при обучении танкистов, объясняя задачи экипажа танка в засаде, говорил: «Как только мы с вами головной хвашистский танк поймали на нитку — огонь — и долбим, долбим его по борту».
Техник-лейтенант Рассказов также отличался «культурой» в изложении технических терминов, говоря: «Центрить КПП можно было либо по движку, либо по борточкам».
Рядовые танкисты и так толком не знали никаких технических терминов, а подобный сленг окончательно путал их «неокрепшее сознание».
Бестолковые объяснения командиров и начальников при обучении л/с танковых экипажей, скорее всего, были связаны с тем, что они сами весьма поверхностно знали материальную часть.
Только в этом случае на уровень Ленфронта из 46-го гвардейского танкового полка (помощник командира по технической части капитан Тышко) могло поступить следующее предложение народного умельца, красноармейца-изобретателя Бунина следующего содержания: «Так как наши танки часто застревают в канавах и болотах, что ни выехать ни взад, ни вперед, предлагаю на ведущие колеса крестом, как на кружале конного привода, привинтить бревна на 1–2 метра выше танка, чтобы машина могла выйти задним ходом из канавы или кювета. Для привертывания бревен, чтобы легче было экипажу, надо делать скобы вроде хомутов с гайками и привертывать вместе с колесом, когда машина засевши. До этого бревна возить на крылах танка.
Можно, что и другое придумать, чтоб машина не садилась в канавах, а сама вылазила из них и била гадов»[56].
Конечно, понятно желание «народного Кулибина» облегчить участь танкистов, но дело-то не в этом. Один совершенно безграмотный человек написал совершеннейшую галиматью, а другой не разъяснил ему невозможность технической реализации его предложения, а направил это «творение» в управление БТ и МВ фронта — пусть разбираются там.
Для того чтобы эффективно эксплуатировать достаточно высокотехнологичную, особенно для того времени, бронетанковую технику, необходимо правильно вести документацию, отражающую техническое состояние гусеничных боевых машин. Однако и в достаточно стабильных условиях Ленинградского фронта командиры частей и соединений нередко без прочтения «подмахивали» акты и отчеты, порождая настоящие литературные шедевры. Например, в одном из актов-рекламаций, который подписал некий майор Кубраков, было написано: «Причина аварии, поломки — недобросовестный износ». Этот новый термин немало повеселил сотрудников ремонтного предприятия. Другая «литературная новинка» — извещение № 9 в вышестоящий штаб — имело следующую структуру:
«1, Округ Ленинградский… / почт. Ящик, пп № 86677./.
2. Город Ленинград.
3. Марка машины KB-1.
4. Завод изготовитель или ремзавод № 371.
5. Номер машины заводской… 5116.
6. Время получения машины с завода — 22 апреля 1943 года.
7. Машина проработала со времени получения с завода 48 часов…
8. Описание обнаруженного преждевременного износа, поломки или аварии — заклинение башни.
9. Причины преждевременного износа или аварии. Причина будет выяснена при вскрытии башни.
10. Прошу отремонтировать представителя инспекции НКТП в части для составления акта-рекламации.
Командир части (Стеркин)»[57].
Подобные литературные опусы, несмотря на свою комичность, в немалой степени характеризовали уровень командно-штабной и технической культуры в Красной армии. К сожалению, фактор некомпетентности в отдельных случаях «крепко влиял» и на боевые операции, особенно на те, которые проводились в рамках «боев местного значения», где не всегда присутствовало всевидящее око фронтового начальства.
В феврале 1942 года 8-я советская армия сражалась в составе Ленинградского фронта, содействуя 54-й армии при проведении Любанской операции, направленной в конечном счете на прорыв блокады Ленинграда. На участке этого объединения и произошел анекдотичный случай, во «всю мощь» характеризующий достоинства и недостатки нашей родной армии.
Дело было в 16-й танковой бригаде. Следует сразу сказать, что в документах Ленинградского фронта (данные на 15 февраля) это соединение числилось за 54-й армией. Но в отчете 8-й армии указано, что 16 тбр передана в 54 А только к исходу 27 февраля 1942 года. А за 10 дней до этого срока и произошли указанные события.
10 февраля 16 тбр, отведенная во второй эшелон и не имеющая матчасти, начала получать отремонтированные танки Т-26 и БТ с заводов Ленинграда. На 12 февраля в бригаде было 3 БТ-5 и 2 Т-26, а в пути к месту дислокации находилось еще 13 боевых машин. Все прибывшие танки сосредотачивались в районе Александровки, где и приводились в порядок после марша.
18 февраля последовал приказ выделить из состава 16-й танковой бригады 4 танка Т-26 и один БТ-5 для совместных действий с 294-й стрелковой дивизией Красной армии. Десантно-штурмовые группы из танков и пехоты (тогда терминология была несколько другая — их называли блокировочно-штурмовые группы. — Примеч. авт.) ограниченными силами должны были провести наступление частного характера. В боевом приказе 294 сд задача была сформулирована так: «Танкам совместно с 294 сд, в составе блокировочно-штурмовых групп прорвать оборону противника на фронте — лес 0,5 км, юго-восточней отметки 68,2, река Светленькая и уничтожить противника, нанося удар в направлении озера Белое»[58].
Такая задача была явно не по плечу 5 танкам и приданной ей пехоте. Целесообразно было поставить конкретную задачу каждой блок-штурмовой группе, и не по рубежам и направлениям, а конкретно по выявленным целям.
Необходимо сказать, что при постановке задачи присутствовали специалисты из отдела АБТВ 8-й армии — подполковник Петровский и майор Иванов. Они указали начштабу дивизии на структурные недостатки боевого приказа на наступление. Но тот уже ничего не хотел менять. Возникла перепалка. После скандала танкисты, бывшие «ближе» по своему положению к вышестоящему штабу, доложили суть проблемы начштабу армии. После «взбучки» сверху задача танкам была поставлена «более целеустремленно, отменявшая предыдущую задачу как некорректную и непосильную». Однако при постановке задачи начальник штаба имел дело с командиром и начальником штаба 16-й танковой бригады, а не собственно с командиром роты, танки которого и должны были прикрывать пехотинцев. Начштаба 294 справедливо полагал, что он (командир роты) получит задачу от командира бригады. Но все случилось, как в испорченном телефоне. Командир 16-й танковой бригады то ли забыл, что ему говорили в штабе дивизии, то ли имел какое-то свое видение на проблему, но боевая задача им была поставлена уже по-иному. «Произвести рекогносцировку подступов к полю боя и поля боя всем экипажам на участках полков 294 сд». Он не сказал командиру роты, каким методом, с кем и как будут действовать танки. И командир танковой роты (на тот момент старший лейтенант Кравченко) проходил весь день по указанной местности и вернулся с рекогносцировки только вечером.
Прибывший на следующее утро проверить знания, задачи и организацию взаимодействия танков подполковник Петровский установил удивительные вещи. Первое — без каких-либо существенных обстоятельств был сменен командир злополучной танковой роты: вчера еще ей командовал старший лейтенант Кравченко, а сегодня (19 февраля) — старший лейтенант Ярцев. Второе — новый командир вчерашней задачи танкам не знал и с пехотными начальниками, а тем более с блок-штурмовыми группами, никакой связи, естественно, не установил и никакого взаимодействия не организовал. Третье — новоиспеченному командиру роты никто так и не сказал, как действовать и каким количеством танков. Он предлагал «свои услуги» командирам пехотных полков 294-й стрелковой дивизии и обещал даже не пять, а все 10 танков из его роты, но пехотинцы гнали его прочь, говоря: «Я такой задачи не имею и о танках ничего не знаю». Слова комполков 294 сд также можно интерпретировать по-разному: то ли им тоже не довели боевой приказ, то ли речь шла только о пяти танках, и предложение 10 машин дезориентировало пехотных командиров[59].
После открывшейся горькой правды командира танковой роты товарища Ярцева «под конвоем» начальника 1-го отделения АБТВ армии майора Иванова отвели в штаб 294 сд, где он наконец узнал общую и частную задачу, а также увязал свои действия с пехотными штурмовыми группами.
Параллельно с подготовкой пехоты и танкистов инженерные войска до пределов возможного прорубали просеки в направлении ДЗОТов противника, чтобы наши танки могли маневрировать на открытом пространстве. Правда, специалисты-саперы в спешке забыли, что деревья надо спиливать не на уровне снега, а под самый корень — на уровне земли. Впоследствии во время атаки на германские позиции один из наших танков сел на такой пень, словно пароход на мель, и вертелся волчком под обстрелом противника, пока его не сдернули «с насеста» с помощью лебедки.
В 10.00 19 февраля, после уточнения всех деталей, началось неспешное наступление советских войск. Танки (5 машин) совместно с частями 294 сд, выдвинувшись на передний край, вели интенсивную стрельбу с места по укрепленным огневым точкам противника. За этот день пехота 857 сп захватила два ДЗОТа и несколько траншей противника севернее моста через реку Светленькая.
Но в ночь на 20 февраля противник перешел в контратаку и, оттеснив наши стрелковые части, занял свои прежние позиции. Надо было начинать все заново. Атакующую группировку стали усиливать: подошли новые подразделения 294 сд, мотострелково-пулеметный батальон 16 тбр, а также отдельный бронебатальон (22 средних бронеавтомобиля БА-10), с 4 февраля оперативно подчиненный 16-й танковой бригаде для действий в составе уже 54-й армии.
20 февраля наши войска опять двинулись в атаку. Танки активно участвовали в бою: разбили 6 ДЗОТов, уничтожили одну ротную минометную батарею, два пулемета и до 60 офицеров и солдат противника. Наши гусеничные боевые машины с блокировочно-штурмовыми группами из 294-й стрелковой дивизии в общей сложности действовали с 19 по 26 февраля. За этот период они уничтожили 8 ДЗОТов, минометную батарею, два станковых пулемета, 84 офицера и солдата противника. Потерь у танкистов почти не было (и этому немало поспособствовали пни, которые саперы сделали слишком высокими), так как танки и бронеавтомобили в основном осуществляли огневую поддержку на значительном расстоянии от пней и германских позиций. Потери 16 тбр составили: убитыми 3 человека, ранеными 14 человек. Также прямым попаданием тяжелого снаряда была уничтожена бронемашина БА-10 (ее экипаж и составил безвозвратные потери).
Малые потери 16 тбр помимо ряда тактических обстоятельств и факторов объясняются в том числе и хорошей организацией управления подразделением в бою. Но какими средствами это было достигнуто и что бы было, если бы сотрудники АБТВ 8-й армии поленились или физически не смогли проверить постановку боевой задачи танкистам?
Между тем приключения 16-й танковой бригады продолжались. Утром 20 февраля в расположение соединения через Ладожское озеро стали перегонять тяжелые танки KB, переданные из 123 тбр. Технология их транспортировки из Ленинграда была отработана еще в конце 1941 года, а сама ледовая переправа для тяжелых танков «официально» открылась 15 января 1942 года (см. предыдущую главу). В данном конкретном случае использовалась упрощенная транспортная схема: впереди трактор с башней на санях, за трактором по той же колее — танк KB с экипажем, но с демонтированной башней. Был февраль, поэтому лед на Ладоге достаточно прочен. Однако танкисты не уследили за впереди идущим трактором, который прокладывал колею (и одновременно тащил сани с башней), сбились с проложенного пути и на злосчастном 9 км от Коккорево (там проваливалось много боевых машин) один из KB проломил лед и кормой ушел под воду. Экипаж успел выскочить и остался «воевать» с одной башней — машина утонула. Последующие танки KB благополучно переправились через Ладожское озеро. К 27 февраля 16-я танковая бригада имела в своем составе следующую материальную часть: на сборном пункте находились 3 KB (все боеспособны), 4 Т-26 (все боеспособны), 3 БТ-7 (один боеспособен), 11 БТ-5 (8 боеспособны). Из двух танков KB, ремонтирующихся на месте поломки, один находился в Кобоне, а другой — в Лаврово. Два танка БТ-5 экипажи чинили в Коккорево[60].
26 февраля была получена шифровка, согласно которой к исходу 27 февраля 16 тбр должна была перейти в подчинение 54-й армии и сосредоточиться в районе н/п Малукса.
27 февраля в 06.45 управление бригады, танковые подразделения, бронебатальон, мотострелково-пулеметный батальон выступили в новый район сосредоточения, выбыв из состава 8-й армии.
Следующий достойный литературного описания случай «оригинального» взаимодействия пехоты и танков произошел уже в середине войны — в период проведения так называемой Войтолово-Мгинской наступательной операции Красной армии.
После прорыва блокады Ленинграда с 19 марта 1943 года войска Волховского и Ленинградского фронтов проводили новую операцию, направленную на разгром все той же злополучной мгинско-синявинской группировки противника, которую не удалось разбить в августе — сентябре 1942 года. Закончили наступление фронты в разное время: Ленинградский — в конце марта, Волховский — в апреле. Анализ имеющихся материалов позволяет сказать, что Войтолово-Мгинская операция проводилась как часть плана «Полярная звезда» — полностью неосуществленного действа по разгрому войск группы армий «Север», и прежде всего демянской группировки 16-й немецкой армии. В связи с неудачами «головного» в этой операции Северо-Западного фронта активность Волховского и Ленинградского объединений была необходима в целях недопущения переброски соединений группы армий «Север» на южные фронты, где решался исход войны.
Основанием для проведения Войтолово-Мгинской наступательной операции явилась директива Ставки ВГК № 30066 командующим войсками Ленинградского и Волховского фронтов, подписанная И. В. Сталиным 7 марта 1943 года. Отмечу основные положения этой директивы.
«Для проведения операции по разгрому мгинско-синявинской группировки противника Ставка ВГК приказывает:
1. Командующему Волховским фронтом силами 10 стрелковых дивизий и 4 стрелковых бригад с соответствующими средствами усиления (это прежде всего 55-я и 8-я армии Волховского фронта. — Примеч. авт.) прорвать оборону противника на фронте Вороново, Лодва и овладеть районом Сологубовка, Муя, перерезать в этом районе грунтовую коммуникацию противника, с последующим развитием удара в тыл мгинско-синявинской группировке противника. В районе Войтолово соединиться с войсками Ленинградского фронта, с тем, чтобы двинуться на север, в район Мги, окружить мгинско-синя вине кую группировку противника, уничтожить или пленить ее.
На фронте 2-й ударной армии (директивой Ставки ВГК № 30065 от 7 марта 1943 года 2-я ударная армия в полном составе и со средствами усиления с 8 марта 1943 года возвращалась в состав Волховского фронта) временно перейти к обороне.
2. Командующему Ленинградским фронтом силами 8 стрелковых дивизий и 3 стрелковых бригад с соответствующими средствами усиления прорвать оборону противника на фронте Красный Бор, поселок Песчанка, нанести удар в направлении Ульяновки и овладеть железнодорожной станцией Саблино, перерезать железную дорогу и шоссейное движение на участке Ульяновка — Мга с последующим развитием удара на Войтолово, в тыл мгинско-синявинской группировке противника.
В районе Войтолово соединиться с войсками Волховского фронта и совместно с ним окружить мгинско-синявинскую группировку противника, уничтожить или пленить ее.
На фронте 67-й армии временно перейти к обороне.
3. Начало операции обоих фронтов — 14 марта 1943 года. Операцию по ликвидации мгинско-синявинской группировки противника закончить не позднее 23 марта 1943 года.
4. Руководство операцией возложить на командующих войсками фронтов»[61].
Вроде бы документ предельно ясен и пора действовать. Однако 14 марта 1943 года маршал К. Е. Ворошилов, координирующий от лица Ставки ВГК действия Ленинградского и Волховского фронтов, доложил в Москву о неготовности фронтов к операции и необходимости ее переноса на 4–5 дней.
В силу указанных обстоятельств наступление ударной группировки Волховского фронта (55-я и 8-я армии) началось 19 марта 1943 года. Именно в этих боях и участвовал 50-й отдельный тяжелый гвардейский танковый полк прорыва, ставший объектом нашего военно-исторического исследования.
Эта часть прибыла в состав армии 17 марта 1943 года — за два дня до начала наступления. Она была оснащена 21 тяжелым танком британского производства MKIV «Черчилль III/IV», а для разведки и связи в полку имелось также 3 английских легких гусеничных бронетранспортера «Универсал-Керриер». Танки «Черчилль» по советским меркам представляли из себя достаточно оригинальную конструкцию.
Во время Второй мировой войны британское командование продолжало реализовывать собственную концепцию применения танков, разделяя их на пехотные и крейсерские. Пехотные гусеничные боевые машины должны были применяться для сопровождения стрелковых соединений и частей, поэтому наиболее важным параметром тактико-технических характеристик этого типа танков являлась бронезащита, способная сохранить неспешно двигавшуюся за цепями пехоты боевую машину. Крейсерские танки предназначались для маневренных действий в составе крупных бронетанковых и мотомеханизированных соединений, поэтому главным защитным параметром ТТХ танка этого типа стала скорость и маневренность. Про вооружение здесь не стоит говорить — британские танковые пушки по своим параметрам значительно уступали советским, германским или американским артсистемам.
Оценивая конструктивные и эксплуатационные характеристики 40-тонного «Черчилля», созданного именно для поддержки пехоты, необходимо отметить любопытный факт. Пытаясь создать абсолютно неуязвимый с точки зрения бронезащиты пехотный танк (толщина брони в пределах 175–177 мм против 95–75 мм у обычного KB и 82–60 мм у облегченного KB-1С), способный к тому же сравнительно легко преодолевать фортификационные сооружения, англичане запрограммировали целый ряд параметров, которые в одном случае приносили пользу, а в другом вред. Так, большая длина этого танка позволяла легко преодолевать рвы и траншеи, но при этом машина имела такое соотношение геометрических параметров корпуса, что (даже по сравнению с более тяжелым германским «Тигром») резко ограничивало ее маневренные качества даже при наличии весьма удачной трансмиссии. Охват гусеницей корпуса, с одной стороны, позволял машине преодолевать препятствия, недоступные для других танков, а с другой — привел к резкому повышению поражаемости лобовых ветвей гусениц. Почти все подбитые танки имели попадания в лобовые ветви. Кроме того, зимой салазки верхней ветви гусениц забивались снегом (это особенно проявилось в России), из-за чего гусеница поднималась выше погона башни и заклинивала ее.
57-мм артсистема, которой вооружались «Черчилли» 3-й и 4-й производственных модификаций, своей бронебойной гранатой пробивала броню двух бортов немецкого среднего танка Pz. Kpfw.III, суммарной толщиной в 60 мм, с дистанции 950 метров. Она по своим характеристикам значительно уступала советским 76,2-мм артсистемам Ф-32, Ф-34 и ЗиС-5, которые устанавливались на тяжелых KB и на средних Т-34. К тому же британская пушка в своем боекомплекте не имела осколочно-фугасных боеприпасов, а только бронебойные и осколочные (осколочных, правда, не было на советских танках). Последнее обстоятельство заметно снижало эффективность применения танков для поддержки пехоты.
Собственно, 3-я и 4-я модификации «Черчилля» отличались между собой конструкцией башни и 57-мм артсистемы.
Выпуск модификации «Черчилль III» начался в феврале 1942 года. 6-фунтовая (57-мм) пушка МКIII была установлена в новой сварной башне увеличенного размера. Кроме того, на этих машинах гусеницы закрыли крыльями.
«Черчилль IV» ничем не отличался от предыдущей модели, за исключением способа изготовления башни, — она была литой. На большинстве танков этой модификации устанавливали 57-мм артсистему MKV с более длинным стволом. Такая 6-фунтовая пушка легко отличима от более раннего варианта МКIII установкой противовеса-набалдашника у дульного среза.
Единственной иностранной армией (не считая Канады и, возможно, Австралии — стран Британского Содружества), получившей во время Второй мировой войны танки «Черчилль», стала Красная армия. Наши специалисты, конечно, понимали, что «Черчилли» уступают КВ по своим характеристикам, но из-за больших потерь на советско-германском фронте мы согласились получать и эту «не доведенную до конца машину», тем более что с танками Pz. Kpfw.III и Pz. Kpfw.IV большинства модификаций «Черчилли» вполне реально могли бороться на равных. В Советский Союз в рамках программы ленд-лиза было отправлено (нередко танки изымались даже из регулярных частей британской армии. — Примеч. авт.) 344 боевые машины модификаций III и IV, из которых до места назначения «доплыли» 253 единицы. «Черчилли», так же как и тяжелые танки KB и КВ-1С советского производства, поступали в отдельные гвардейские тяжелые танковые полки прорыва. В каждой такой части согласно штату № 010267 полагалось иметь 21 танк и 214 человек личного состава. Звание «гвардейский» присваивалось сразу после приказа о формировании полка, так что особых героических заслуг у 50-го тяжелого полка прорыва пока не было[62].
19 марта 1943 года войска 8-й армии Волховского фронта после 135-минутной артподготовки перешли в наступление. Дивизиям первого эшелона — 356-й (комдив генерал-майор Ф. К. Фетисов), 265-й (комдив полковник Б. Н. Ушинский), 286-й (комдив полковник A. A. Волков), 374-й (комдив полковник C. B. Коломиец) и 378-й (комдив генерал-майор И. М. Платов) — удалось прорвать немецкую оборону на участке Вороново — Лодва шириной 8 км и продвинуться вперед на 2–5 км.
Как проходили эти бои, хорошо видно из описания боевых действий 50-го танкового полка, который взаимодействовал с частями 374-й стрелковой дивизии.
К операции на этом участке фронта вроде бы готовились тщательно: была проведена рекогносцировка местности и созданы колонные пути для продвижения к траншеям противника, так как наступать наши танки должны были сквозь кустарник высотой 35–40 см. Но в 50-м полку, который прибыл за два дня до начала наступления, сделать этого не успели и решили двигаться по открытой, но более болотистой местности, видимо надеясь на русское «авось». Обвинять командование части в безответственности здесь, наверное, нельзя. Кто бы разрешил отменить запланированное Ставкой наступление? Понадеялись, что пронесет. Не пронесло.
«Черчилли» поддерживали пехоту 374 сд в атаке на участке урочище Пушечная гора (отм. 70,2). Из 21 боевой машины, участвовавшей в этом бою, 12 застряли на болотистой местности и подорвались на минах, а два были подбиты артиллерийским огнем. Семь оставшихся машин ворвались на германские позиции, но пехота атаку не поддержала, и танки, расстреляв боезапас, вернулись в исходное положение. Пока танкисты и пехотинцы приводили себя в порядок, понятно, что никакого продвижения на этом участке не было, в другом месте наступления 8 А (участок Вороново — Лодва) была введена в бой подвижная группа в составе полка 64-й гвардейской стрелковой дивизии (ранее 327-я стрелковая дивизия) и танкового батальона 122-й танковой бригады. Ей удалось обойти с севера мощный узел обороны Карбусель и продвинуться до железнодорожной платформы Турышкино[63].
В это время 374 сд опять собралась прорывать оборону противника. Эта акция должна была сопровождаться поддержкой танков 50 гв. оттпп.
22 марта пять «Черчиллей» под командованием гвардии капитана Белогуба, согласно боевому распоряжению штаба 374 сд, должны были атаковать противника в направлении развилки дорог в 400 м от озера Белое. Этим документом атака была назначена на 08.30. Сигналом для действий пехоты являлся проход танков через ее боевые порядки. В назначенное время «Черчилли» двинулись в атаку, но пехота вперед не пошла. Стрелки сидели в окопах и провожали танкистов удивленными взглядами. Оказывается, командование 374 сд операцию отменило, но танкистов об этом известить забыли. В это время «Черчилли» ворвались на немецкие позиции, где четыре машины были подбиты артиллерией, и лишь один танк вернулся на исходный рубеж атаки.
Толстая броня «Черчиллей» помогла экипажам выжить — танкисты сидели в обездвиженных танках и вели огонь с места. Эта эпопея началась около 11.00 22 марта и продолжалась три дня — до 25 марта 1943 года.
Каждую ночь автоматчики 50-го танкового полка из мотострелково-пулеметной роты доставляли танкистам боеприпасы и продовольствие, а перед рассветом уходили. За трое суток «Черчилли» уничтожили артиллерийскую батарею, 4 ДЗОТа, склад с боеприпасами и до двух взводов пехоты. Танк капитана Белогуба держал под обстрелом 105-мм батарею противника и не давал ей переместиться на другое место.
В это время командир танкового полка ругался с командованием 374-й стрелковой дивизии, требуя от пехотинцев продвинуть свои силы на рубеж, занятый танками. Немцы неоднократно предлагали экипажам подбитых машин сдаться в плен, на что танкисты отвечали мощным пулеметным и артиллерийским огнем. В связи с тем, что связь по радио между «окруженцами» и нашими штабами почему-то велась открытым текстом, немцам стало известно о том, что группой командует гвардии капитан Белогуб. 25 марта в радиообращении, повторенном через громкоговорители, они предъявили ему ультиматум: бросить танки и отойти к своим. Во время отхода германское командование обещало прекратить огонь. Белогуб ответил отказом. Тогда перед его танком был выставлен белый крест — «знак того, что они похоронят советского командира». На самом деле, вероятнее всего, подобной меткой был обозначен объект уничтожения, чтобы германская авиация разбомбила именно этот танк, а не немецкие позиции. Но авиация врага почему-то не прилетела. Тогда по нашим «Черчиллям» был открыт сильный артиллерийский огонь, после чего в атаку пошла германская пехота. Танкисты отбивались несколько часов. Когда кончились снаряды и патроны, они продолжали вести бой гранатами, выбрасывая их через левый бортовой люк (так как артиллерийским огнем противника верхние люки и люк правого борта на танке Белогуба были заклинены). Три соседних «Черчилля» огнем своих орудий также пытались прикрыть боевую машину Белогуба. Сам капитан Белогуб, связавшись по радио со штабом 374-й стрелковой дивизии, просил вызвать огонь на себя, чтобы смести наседающую пехоту противника. Но даже этого артиллерия 374 сд сделать не смогла — вовремя не подвезли снарядов! В это время командир танкового полка предпринял отчаянную акцию по спасению своих подчиненных — два отремонтированных «Черчилля», поддержанных мотострелково-пулеметной ротой 50 гв. оттпп и взводом из 374 сд, прорвались к окруженным, а главное — дали возможность двум тракторам С-65 зацепить танк Белогуба и эвакуировать его в тыл вместе с экипажем (л/с трех других подбитых танков отошел вместе с пехотой)[64].
Ну что тут сказать? Хорошо, что танкисты за три дня «позиционной обороны» не потеряли ми одного человека убитыми — помогла толстая броня «Черчиллей». В отчетном докладе АБТВ 8-й армии говорится, что за такую организацию боевых действий комдив 374 был отстранен от должности. Но сколько еще подобных руководителей управляло ротами, батальонами, полками и дивизиями? Сколько человеческих жизней было потеряно благодаря их бездарности и некомпетентности? Ответ на эти вопросы можно искать вечно.
Похожей на этот бой была и судьба Войтолово-Мгинской наступательной операции.
Воспользовавшись тем, что войска 55-й армии к концу марта активные наступательные действия в основном прекратили, а войска 67-й и 2-й ударной армии стояли в обороне, немецкое командование 18-й армии перебросило против наступавших войск 8-й армии свои 21-ю и 121-ю пехотные дивизии, два полка 11-й пехотной дивизии. Со 2 апреля основные силы 8-й армии вынуждены были перейти к обороне. Противник же, подтянув дополнительно 5-ю горнопехотную и 69-ю пехотную дивизии, 11 апреля сам перешел в наступление, впрочем, тоже не слишком удачное.