«КОМСОМОЛ ПОДДЕРЖИТ ЛИНИЮ ХРУЩЕВА»

«КОМСОМОЛ ПОДДЕРЖИТ ЛИНИЮ ХРУЩЕВА»

Антипартийной в советской истории становилась та группа, которая терпела поражение во внутрипартийной борьбе. Победил Хрущев, поэтому его противники оказались антипартийной группой. Через семь лет, осенью шестьдесят четвертого, Хрущев потерпел поражение, и люди, которые говорили о нем почти то же самое, что Маленков и другие, оказались победителями и взяли власть…

Молотов, Маленков, Булганин, Каганович думали, что партия автоматически примет их точку зрения, и ошиблись. И ведь, казалось бы, разумные вещи говорили они в пятьдесят седьмом: что формируется культ личности Хрущева, что нужна демократия и коллегиальность в партии, что лозунг «догнать и перегнать Америку по мясу и молоку» просто глупый…

Но никто не стал их слушать, как они прежде не слушали других, пытавшихся критиковать партийный аппарат и вождей.

Первые секретари обкомов не хотели никакого либерализма, но еще больше они боялись возвращения к сталинским временам, когда никто не был гарантирован от ареста. Старая гвардия олицетворяла именно такую жизнь. Поэтому июньский пленум поддержал Хрущева. Никита Сергеевич тоже не у всех вызывал симпатии, но он открывал молодому поколению дорогу наверх, освобождая кабинеты от прежних хозяев.

На первом же заседании пленума, двадцать второго июня, хотя сообщение делал Суслов, Хрущев не выдержал и стал говорить сам, гневно обливая своих противников. К нему из зала и обратился Шелепин с важнейшим вопросом:

— Никита Сергеевич, какова позиция товарища Булганина?

— Позиция грешная, — припечатал Хрущев руководителя правительства.

Хрущев ловко выделил из семи членов президиума, выступивших против первого секретаря, троих — Молотова, Маленкова и Кагановича — и представил их антипартийной группой. Остальным дал возможность признать свои ошибки и отойти в сторону. Ворошилова и Булганина Хрущев вообще помиловал. От Булганина он, правда, потом все равно избавился, а Ворошилову позволил остаться на декоративном посту председателя президиума Верховного Совета СССР.

На утреннем заседании двадцать четвертого июня Шелепин обратился к растерянному и оправдывавшемуся Булганину:

— Почему вы хотели отстранить товарища Хрущева? Почему вы возглавили эту антипартийную группу?

Судя по всему, это были заранее подготовленные вопросы. Заранее и обговорили, кому с чем выступать.

ГЛАВА правительства сбивчиво отвечал:

— Я заявляю, что имел лишь одно намерение — устранить недостатки в работе президиума. В последние дни я разговаривал с товарищем Хрущевым и указывал на его недостатки. Я говорил с ним и о его личных недостатках.

Шелепина включили в группу из сорока девяти членов ЦК, которым под руководством Хрущева предстояло подготовить резолюцию пленума. Руководителю комсомола дали слово на пленуме — честь, которой удостоили не всех, кто желал поддержать Хрущева.

Шелепин выступал после первого секретаря ЦК компартии Грузии Василия Павловича Мжаванадзе. Для начала Александр Николаевич заговорил о коллегиальности:

— Так, как сейчас загружен президиум Центрального комитета партии — это дело тоже не совсем правильное. Мы ведь читаем протоколы президиума ЦК партии. Президиум, например, решает такие вопросы, как о награждении медалью пожарников за тушение пожаров. Товарищи, если президиум будет решать такие вопросы, тогда некогда президиуму будет заниматься принципиальными, крупными вопросами внутренней и внешней политики нашей страны.

В зале послышались одобрительные голоса.

— От таких вопросов можно освободить президиум ЦК, чтобы такие вопросы решал не весь президиум ЦК…

— Или секретариат ЦК, — предложил Поспелов.

— Или секретариат Центрального комитета, — согласился Шелепин.

Речь шла о перераспределении власти. В президиуме ЦК у Хрущева не было большинства, а секретариат — за исключением Дмитрия Трофимовича Шепилова — полностью был на его стороне.

Шелепин обрушился на Маленкова:

— Маленков до сих пор не успокоился и делает все для того, чтобы прийти к власти, и ведет борьбу за это. Он на протяжении ряда лет мешал занять комсомолу достойное место в стране. Маленкову неоднократно ЦК ВЛКСМ предлагал, чтобы комсомол взялся за решение конкретных дел. В ответ на это мы слышали от него, что это старомодный метод, что этого не требуется. И получилось так, что комсомол на деле не менее десяти лет занимался болтовней, разговорами о необходимости лекционной пропаганды и ничего конкретного в этом отношении не делал.

Особенно досталось от Шелепина Кагановичу, которого первый секретарь ЦК ВЛКСМ именовал двурушником и хамелеоном:

— Взять его речь на шестидесятилетии Никиты Сергеевича Хрущева. Я был там. Вы знаете, он говорил о Никите Сергеевиче — вы извините меня, Никита Сергеевич, — как о боге, о верности ему, преданности и так далее. И после всего этого облил его грязью. Каганович полностью давно уже выработался. Я прямо это говорю и не хочу, товарищи, извиняться… Я считаю, что у Кагановича остались только голосовые связки. Но, товарищи, хорошие голосовые связки — это еще не признак хорошего ума. Я считаю, что таким людям нет и не может быть места в президиуме…

Шелепин рассказал то, о чем узнал от Семичастного:

— В сорок седьмом году он, по сути дела, учинил расправу над руководством комсомола Украины. А ведь там трехмиллионная армия комсомольцев. В чем обвинял он украинских товарищей? Тогда там Семичастный был. Он сейчас секретарем ЦК ВЛКСМ работает. Он присутствует здесь, на пленуме, и может, если нужно, выступить и рассказать о том, как Каганович учинил эту расправу. Да он и над Семичастным издевался. В то время Семичастный, я извиняюсь перед ним, был мальчишкой, ему было двадцать три года. И вместо того, чтобы воспитывать его, Каганович занимался администрированием, держал его до семи часов утра на казарменном положении…

— Надо разобраться с вопросом, кем себя окружил Каганович, — продолжал Шелепин. — Хочу сказать о его помощнике Черняке. Это садист, стервец. Я отвечаю за эти слова. Если надо, могу во время обеденного перерыва принести заявление родного сына Черняка, написанное им в Центральный комитет комсомола на отца. Он описывает отца как садиста, стервеца, антисоветчика, который издевается над женой и сыном. А он двадцать лет на Кагановича работает…

Шелепин заговорил о репрессиях, о вине Маленкова, Молотова, Кагановича за расстрелы невинных людей:

— Из семидесяти трех членов Центрального комитета ВЛКСМ, избранных Х съездом, были исключены из состава ЦК и арестованы сорок восемь членов ЦК, девятнадцать кандидатов, пять членов ревизионной комиссии. Они с ними расправились. Пусть бы сейчас они приняли, например, Пикину, бывшего секретаря ЦК ВЛКСМ, которая работает сейчас в Центральном комитете партии. Я ее принимал, она долго рассказывала о том, как издевались и измывались над ней. Они бы приняли Уткина, бывшего секретаря ленинградского обкома, который отсидел шестнадцать лет, пришел инвалидом, у него рука и нога отнялись. Они бы рассказали им о чудовищным зверствах. Вы должны за это отвечать перед народом и партией!

Вот был секретарь Центрального комитета ВЛКСМ Иванов. Это был способный, умный работник. Его арестовали по так называемому «ленинградскому делу», когда он работал инспектором ЦК КПСС. Маленков был в то время секретарем Центрального комитета. Разве это помимо Маленкова шло? Я помню, у нас одного инструктора забрали, так за десять дней предупредили, ознакомили с делом. Я не думаю, что Иванова арестовали без ведома Маленкова…

Всеволода Иванова, который в блокадном Ленинграде был секретарем обкома и горкома комсомола, после войны перевели в Москву вторым секретарем ЦК ВЛКСМ. Его арестовали в ноябре сорок девытого года. Обвинили в том, что он «был связан по вражеской деятельности» с бывшими руководителями Ленинграда, «являлся проводником их антипартийного влияния… пропагандировал лживую теорию „ленинградской исключительности“. Через год, двадцать восьмого октября пятидесятого, приговорили к расстрелу.

Дальше Шелепин перешел к Молотову и его жене, которым тоже досталось от руководителя комсомола:

— О жене Молотова на пленуме был разговор, его предупреждали: «Возьми ее в руки, наведи порядок». Но он, видимо, не сделал из этого выводов.

Хрущев и его окружение вели огонь на уничтожение членов «антипартийной группы», поэтому и Александр Шелепин не стеснялся в выражениях. На самом деле жена Молотова Полина Семеновна Жемчужина (Карповская) уже не имела никакого отношения к политике.

А когда-то он была политически активным человеком. В восемнадцатом году ее приняли в партию, на следующий год взяли инструктором ЦК компартии Украины по работе среди женщин. С Молотовым она познакомилась на совещании в Петрограде. Энергичная и целеустремленная женщина, полная веры в торжество коммунистической партии, она быстро пошла в гору. В сентябре тридцатого ее назначили директором парфюмерной фабрики «Новая заря».

В те годы Сталины и Молотовы дружили семьями. Сталин очень прислушивался к мнению Полины Семеновны. Она внушала вождю, что необходимо развивать парфюмерию, потому что женщинам нужно не только мыло, но и духи, и косметика.

Жемчужина сначала возглавила трест мыловаренно-парфюмерной промышленности, а летом тридцать шестого — главное управление мыловаренной и парфюмерно-косметической промышленности наркомата пищевой промышленности. Через год она уже заместитель наркома пищевой промышленности.

«Она вышла из работниц, была способной и энергичной, быстро соображала, обладала организаторскими способностями и вполне справлялась со своим обязанностями, — пишет Анастас Микоян. — Кроме положительного, ничего о ней сказать не могу. Под ее руководством эта отрасль развивалась настолько успешно, что я мог поставить перед ней задачу, чтобы советские духи не уступали по качеству парижским. Тогда эту задачу в целом она почти что выполнила: производство духов стало на современном уровне, лучшие наши духи получили признание».

В январе тридцать девятого Сталин сделал Жемчужину наркомом рыбной промышленности. Так что супруги Молотовы теперь оба входили в состав правительства. Сталина эта семейственность не смущала. Он распорядился избрать Жемчужину депутатом Верховного Совета СССР и на ХVIII съезде партии кандидатом в члены ЦК. Полину Семеновну наградили орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, Знак Почета.

Но именно в это время отношение Сталина к Молотову стало постепенно меняться. Сталин начинает отдаляться от Молотова, которому отныне отводится роль не соратника, а, как и всем, подручного вождя. Сталин продолжал обсуждать с Молотовым важнейшие вопросы, но решил поставить его на место и покончить с прежними приятельскими отношениями.

Сталин нашел слабое место Вячеслава Михайловича — его жену. Ее сняли с должности, вывели из состава кандидатов в члены ЦК. С годами вождь стал винить Полину Семеновну в том, что она «плохо влияла» на его жену Надежду Аллилуеву, следовательно, косвенно виновна в ее самоубийстве…

В конце сорок восьмого года ее исключили из партии, через месяц арестовали и отправили в ссылку. Освободили ее после смерти Сталина и перевели на пенсию.

Но товарищи по партийному руководству помнили, что у Молотова есть одно слабое место — это его жена, он очень болезненно реагирует на разговоры о Полине Семеновне.

На пленуме ЦК в июле пятьдесят пятого, когда на Молотова набросились за его позицию по Югославии, опять заговорили и о «недопустимости» вмешательства его жены в политические дела. Имелось в виду, что она приняла жену американского посла в Советском Союзе Чарлза Болена. Сегодня это кажется нормальным и даже необходимым элементом дипломатической жизни — жена министра иностранных дел встречается с женой аккредитованного в Москве посла. Но тогда это сочли чем-то недопустимым.

— В свое время, — рассказывал Шелепин, — меня послали вместе с товарищем Пеговым сопровождать товарища Хо Ши Мина в пионерский лагерь. Приезжаем туда и вдруг видим одну женщину, которая говорит нам, что она из детского дома, над которым шефствует жена Молотова, и что она прибыла сюда затем, чтобы взять товарища Хо Ши Мина и отвести в детский дом. Мы ей сказали, что товарищ Хо Ши Мин не поедет туда. В ответ на это она заявила: нет, поедет, так как Полина Семеновна сказала, что он поедет. Если бы товарищ Молотов сделал выводы из критики на пленуме, то разве бы она смогла так поступать?

Вьетнамский вождь Хо Ши Мин побывал в пионерском лагере в Звенигороде четырнадцатого июля пятьдесят пятого. Он привез в Москву делегацию Социалистической Республики Вьетнам.

— Надо факты говорить, — прервал Шелепина раздраженный Вячеслав Михайлович, — а не то, что кто-то сказал.

— Я сам там был, — обиделся Шелепин, — даю партийное слово, за что купил, за то и продаю. И ни одного слова не прибавляю.

Перебранка приобрела базарный характер. Как только члены ЦК отрывались от написанного помощниками текста, ничего не оставалось от завидно гладкой речи с цитатами и примерами…

Очень резко первый секретарь ЦК комсомола Шелепин выступил против секретаря ЦК по идеологии Дмитрия Трофимовича Шепилова, одного из самых интересных политиков советского времени. У Шепилова была яркая, хотя и очень недолгая карьера. Обаятельный и красивый человек, вернувшися с фронта в генеральских погонах, он располагал к себе с первого взгляда. Шепилов был и умелым оратором.

Дмитрий Шепилов поначалу невероятно понравился Хрущеву. Никита Сергеевич оценил его — умница, работяга, образованный человек и не интриган. Такие люди Хрущеву и были нужны. Он собирал свою команду и искал талантливых людей. Он привлек Шепилова к подготовке своих выступлений.

Семнадцатого апреля пятьдесят четвертого Хрущев пышно отметил свое шестидесятилетие. Через несколько дней встретил Шепилова, спросил:

— Вы были у меня на именинах?

— Нет, не был.

— Почему?

— А меня никто не приглашал.

— Ну, это значит, мои хлопцы маху дали.

Хрущев приезжал на дачу к Шепилову с женой, обедали вместе. Но чаще забирал его с семьей к себе на все воскресенье. Хрущев и Шепилов гуляли вдвоем и откровенно говорили и о сталинских преступлениях, и о том, что нужно делать со страной.

Он отличал Шепилова, доверял ему. Когда Дмитрий Трофимович обращался за указаниями, отвечал:

— Решайте сами.

Шепилов стал одной из виднейших фигур в десталинизации страны. Увидев своими глазами секретные материалы из архивов госбезопасности, Шепилов столь же искренне стал осуждать Сталина, как прежде восхищался им. Именно Шепилов помогал Хрущеву готовить знаменитый доклад ХХ съезду о культе личности Сталина.

Но со временем между ними началось охлаждение. Тем более, что Шепилов, явно не понимая, как быстро меняется характер Никиты Сергеевича, продолжал спорить с Хрущевым.

Когда Хрущев задумал коренным образом поменять систему управления экономикой и вместо министерств ввел систему региональных совнархозов, к нему пришел Шепилов со схемой, на которой были показаны сложные связи Горьковского автомобильного завода с другими предприятиями — откуда завод получает запасные части и материалы. Шепилов объяснял первому секретарю, что при новой схеме предприятия не смогут работать.

— Ну, знаете, — насмешливо говорил потом Хрущев, — такая паутина получилась, и Шепилов, как муха, попал в эту паутину и дальше двигаться не может. Я говорил ему: вы рассуждаете неправильно. Когда реорганизуем управление промышленностью, будет расти разумная кооперация, а все глупые, ненужные связи отпадут.

Испортились и личные отношения. Они больше не встречались семьями. Хрущев даже не пригласил Шепилова на свадьбу сына, хотя позвал всех остальных партийных руководителей высшего ранга.

Ворошилов, встретив Шепилова, спросил:

— Идешь на свадьбу?

Дмитрий Трофимович ответил:

— Нет, меня не позвали.

— Да? — Ворошилов как бы обрадовался и гордо добавил: А я иду.

Когда на президиуме ЦК Хрущеву предъявили целый список обвинений, Шепилов тоже критиковал первого секретаря. Не потому, что он поддерживал Молотова и других — ничего общего между ними не было, а по принципиальным соображениям. Ему не хватило аппаратной осторожности, умения промолчать, посмотреть, как дело повернется, и потом уже смело присоединяться к победителю.

Молотов и другие были для Никиты Сергеевича просто политическими соперниками. Выступление Шепилова он воспринял как личную обиду. Он считал, что, посмев его критиковать, Шепилов ответил ему черной неблагодарностью.

На пленуме обвинять Шепилова было не в чем. Шепилов сам готовил доклады о развенчании культа личности; с Молотовым, Кагановичем и Булганиным у него были плохие отношения. Поэтому на него просто лились потоки брани.

Когда Шепилов выступал и оправдывался, Александр Шелепин прервал его и предъявил Дмитрию Трофимовичу обвинения в идеологической ереси:

— Вы ведаете вопросами литературы и искусства. Скажите, почему, когда некоторые писатели начали молоть всякую чепуху, выступать с антипартийными произведениями, например Дудинцев и другие, вы не выступили против этого до тех пор, пока вас не поправил товарищ Хрущев? Вы сидели и отмалчивались. Значит, эта группа литераторов вас устраивала? По вашему указанию мне звонил заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Рюриков и передавал ваше указание выпустить в издательстве «Молодая гвардия» эту паршивую антисоветскую книгу Дудинцева. К счастью, мы это указание не выполнили…

Роман Владимира Дмитриевича Дудинцева «Не хлебом единым», опубликованный в середине пятидесятых в журнале «Новый мир», история изобретателя, вновь и вновь отвергаемого бюрократической системой, стал явлением, взбудоражившим всю советскую интеллигенцию.

Владимир Дудинцев, фронтовик, командовал на войне пехотной ротой, был четырежды ранен. Это не помешало обвинить его в «антисоветизме». Роман, о котором говорила вся страна, был осужден. И следующий роман Дудинцева «Белые одежды» появился только через тридцать лет, в перестроечные годы.

Шепилов сравнительно либерально относился к людям искусства и разговаривал с ними не командным, а нормальным языком. Он не сомневался в том, что партия имеет право работать с интеллигенцией, но не должна никого давить. В архивах сохранились его выступления перед творческой интеллигенцией. До него выступали с разносными речами, он твердо сказал:

— Имейте в виду, то, что я говорю, это не директива ЦК.

Товарищи по партийному аппарату просто не понимали Шепилова. Он проводил в ЦК совещание по вопросам литературы и начал так:

— Я буду выступать не как секретарь ЦК и не как кандидат в члены президиума, а как рядовой читатель.

Сотрудники аппарата переглянулись: мы же руководители, а не читатели.

— Шепилов выступал в ЦК в присутствии двадцати человек, и то начал с того, что заявил: я буду выступать не как секретарь ЦК и не как кандидат в члены президиума, а как рядовой читатель. Спрашивается, как это понимать? — удивлялся на пленуме Александр Шелепин. — Не случайно он всячески пытался оберегать всех тех писателей, которые допускали антисоциалистические выступления, поклеп на нашу действительность…

Для первого секретаря ЦК ВЛКСМ Дмитрий Шепилов был недопустимым либералом:

— Высокомерный, зазнавшийся человек. Всегда пытался перечеркнуть то, что достигнуто народом под руководством нашей партии. Он чернил наши достижения и всегда говорил об этом со смаком. Вот от подобного рода заявлений и появляются у некоторой части нашей молодежи нигилистические настроения.

На последнем секретариате ЦК Шепилов произнес замаскированную, но гнусную речь. Он говорил, что неправильно утверждать, будто сельское хозяйство в СССР высокомеханизированное. Причем об этом он говорил с издевкой.

Или возьмите его выступление на заводе «Серп и молот». Он говорил, что наши военные за границей ведут себя бестактно, недопустимо, что они там рыбу удят в неположенных местах. Разве это характеризует нашу славную армию? Зачем потребовалось Шепилову так выступать перед рабочими?

Я считаю, что Шепилов выступает и против линии партии. На совещании в ЦК он заявил, что наша школа должна готовить учащихся в первую очередь к учебе в вузах. Разве это линия нашей партии? Нет. Наша школа должна в первую очередь готовить ребят к жизни, к работе на заводе, в колхозе…

— Меня подмывает сказать о московском литературном нституте, в котором собралось немало стервецов, — продолжал первый секретарь ЦК комсомола.

Голоса в зале поддержали Шелепина:

— Правильно!

— Там допускаются в открытую антисоциалистические выступления, — продолжал Шелепин. — Об этом знал Шепилов и заместитель заведующего отделом ЦК КПСС товарищ Рюриков. Но Рюриков палец о палец не ударил для исправления положения в институте, потому что там сидит его дружок — директор института Озеров. А товарища Шепилова, видимо, такая позиция устраивала.

Свое выступление Шелепин закончил, еще раз присягнув на верность Хрущеву:

— Я хочу заверить пленум, что комсомол полностью поддерживает генеральную линию коммунистической партии, поддерживает деятельность первого секретаря товарища Хрущева. Если потребуется, мы готовы немедленно созвать пленум ЦК комсомола и уверены в том, что пленум единодушно поддержит линию партии и товарища Хрущева. За последние годы товарищ Хрущев очень много сделал для молодежи, для комсомола, для поднятия его авторитета. И мы за это благодарны товарищу Хрущеву.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.