ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

Конечно, всем оказавшимся в конце войны рядом с Гитлером было тяжело, и прежде всего психологически. По сути, все эти люди были заживо похоронены в огромной братской могиле, называвшейся рейсхканцелярией; каждый день им приходилось выслушивать монологи живого привидения, в которое превратился Гитлер. Но тяжелее всех, надо полагать, было все же самому Гитлеру. Окружавшие его люди верили в него только в дни побед, но ни у кого из них не было такой слепой веры в самих себя и в свое высочайшее назначение на этой земле. И вот теперь, когда все его надежды были разбиты, Гитлер в который уже раз опустился с заоблачных высот на грешную землю. Более того, в отличие от тех людей, которые могли поделиться с друзьями своими мыслями и хотя бы таким образом облегчить себе душу, Гитлер был лишен и этой привилегии. Никто не осмеливался откровенничать с тем, одного слова которого все еще было достаточно, чтобы любого расстрелять прямо здесь, в бункере, или отправить на виселицу. Надо ли говорить, с какой радостью погребенный заживо Гитлер встретил появление в своей могиле Евы Браун, которая, презрев все трудности и страшное будущее, явилась к нему в начале марта 1945 года.

Можно по-разному относиться к этой женщине, но не восхищаться ею, наверное, нельзя. Когда-то на заре своей юности она заявила, что в Гитлере ее жизнь и смерть. И вот теперь, когда до этой самой смерти оставалось меньше четырех шагов, Ева и не подумала отрекаться от своих слов. В конце февраля на вечеринке на небольшой вилле на Вассербургерштрассе она с гордостью показала гостям подаренное ей Гитлером бриллиантовое колье с топазом и неожиданно для всех заявила, что намерена вернуться в Берлин и остаться с Гитлером до конца, каким бы он для них не был. Напрасно несколько часов друзья во главе с сестрой Евы Гретль пытались отговорить ее от этого безумного шага.

— Смерти я не боюсь, — с поразившим всех спокойствием сказала Ева. — Я уже год назад знала, какой конец меня ждет. Фюрер запретил мне возвращаться, но я не могу по-другому…

А когда беременная сестра вызвалась сопровождать Еву и остаться рядом с ней, та покачала головой.

— Нет, — улыбнулась она, — тебе нельзя подвергать опасности будущего ребенка. Непременно роди мальчика, в семье Браунов у девочек несчастная судьба…

Решение было принято, и теперь Еве оставалось только попасть в бункер. А это было далеко не так просто, как могло показаться на первый взгляд. В Германии царил хаос, все дороги были заполнены беженцами, поезда ходили вне всякого расписания, и Берлин постоянно бомбили союзники. Ева позвонила Борману, однако верный паладин фюрера отказался помочь ей, сославшись на нежелание Гитлера видеть ее в Берлине. Тогда Ева поехала в штаб-квартиру концерна «Даймлер-Бенц» и потребовала предоставить ей машину.

— Фюрер ждет меня! — заявила она. — Надеюсь, вам все ясно!

Перепуганные служащие не только выделили Еве машину, но и дали ей шофера. И все же до Берлина она добралась только чудом. По дороге машину на бреющем полете атаковал английский истребитель, но ни одна из пуль не попала в цель.

При виде Евы Гитлер попытался выразить недовольство, но на этот раз у знаменитого актера ничего не вышло, и всем было видно, как он рад ее появлению. Собрав все свои силы, он, стараясь идти твердым шагом, подошел к ней, взял за руку и проникновенно произнес:

— Я очень горжусь вами, фрейлейн Браун, очень горжусь… Вы так привязаны ко мне, так привязаны…

По всей видимости, Ева на самом деле очень соскучилась по Гитлеру и следовала за ним все эти дни словно тень. Вот как описывал ее поведение в своей книге «Последние дни рейхсканцелярии» ротмистр Герхард Больдт, который в январе 1945 года был назначен старшим офицером для особых поручений при начальнике Генерального штаба: «Она сидела, закинув ногу на ногу, рядом с Гитлером и несколькими его приближенными в приемной и о чем-то оживленно говорила. Гитлер напряженно слушал ее. Она внимательно смотрела в глаза тем, к кому обращалась. Меня сразу поразили ее овальное лицо, сверкающие глаза, классической формы нос и очень красивые светлые волосы. Серый жакет с такого же цвета юбкой плотно облегал хорошо сложенное тело уже довольно зрелой женщины, выгодно подчеркивая его формы. На изящном запястье красовались украшенные бриллиантами не менее изящные часики. Безусловно, Ева Браун была по-настоящему красива, только вела она себя довольно неестественно, я бы сказал, чересчур театрально».

Едва появившись в бункере, Ева принялась чуть ли не целыми днями упрашивать Гитлера отказаться от услуг доктора Морелля.

— Он, — то и дело повторяла она, — отравляет тебя, перестань принимать его лекарства!

Надо заметить, что доктор Теодор Морелль был весьма любопытной фигурой. Он родился в 1890 году в немецкой семье среднего достатка. Закончив гимназию, получил медицинское образование и стал корабельным врачом. Он много плавал, однако сколотить состояние так и не сумел. После Первой мировой войны, когда в Германии то и дело вспыхивали путчи и революции, Морелль решил избежать сильных потрясений и убраться подальше от крупных городов. В Берлине же он появился только в конце 1920-х годов.

Во время работы корабельным врачом Мореллю часто приходилось лечить венерические заболевания, поскольку моряки чуть ли не в каждом новом порту подхватывали всякую заразу. Он приобрел в этом деле богатейший опыт и решил специализироваться на венерических заболеваниях, которых в связи с полным падением нравов в Германии того времени хватало. А чтобы придать себе больший вес, бывший корабельный эскулап распустил слух, будто он является учеником лауреата Нобелевской премии знаменитого русского биолога Ильи Мечникова, который передал ему секреты успешной борьбы с инфекционными заболеваниями.

Морелль начал с малоизвестных актрис и актеров, непризнанных художников и режиссеров крохотных театров, справедливо полагая, что они сделают ему соответствующую рекламу. И не ошибся. Очень скоро бывший корабельный врач стал пользоваться популярностью и в среде широко известных представителей столичной богемы и заслуженно заработал репутацию специалиста, способного оказать действенную помощь даже в самых тяжелых случаях.

По сей день так и неизвестно, какой недуг привел Генриха Гофмана к богемному врачу Теодору Мореллю. Обходительный Морелль очаровал Гофмана, и тот без всяких просьб с его стороны начал уговаривать Гитлера обследоваться у великолепного специалиста. После настойчивых просьб Гофмана канцлер согласился. Морелль обследовал фюрера и дал свое заключение: у Гитлера истощение желудочно-кишечного тракта, вызванного нервным переутомлением.

Современные медики назвали бы это проявлением дисбактериоза, что в ряде случаев вызывается перенапряжением нервной системы. У Морелля нашлись ампулы с содержащим кишечные бактерии мультифлором. По заверениям бывшего корабельного врача, этот препарат изготовили из выращенного в Болгарии на склонах Балкан здорового скота. Кроме того, он прописал Гитлеру годичный курс лечения витаминами, гормонами, а также инъекциями фосфора и декстрозы.

Лейб-медик и генерал СС доктор Карл Брандт, рекомендованный несколько лет назад фюреру Гиммлером, высказал очень серьезные сомнения в правильности диагноза Морелля и назначенного им курса лечения. Однако фюрер только махнул рукой.

— Морелль, — сказал он, — мне импонирует, я ему доверяю и последую всем его рекомендациям.

Возражать Брандт не осмелился. В 1935 году Гитлер назначил Морелля своим лечащим врачом. В этот момент у него появилась какая-то сильно досаждавшая ему сыпь на теле. На удивление всем Морелль довольно быстро вылечил Гитлера, что, конечно же, только добавило ему веса в глазах фюрера, который поспешил заявить:

— Морелль спас мне жизнь!

Надо ли говорить, что после столь многообещающего заявления Гитлера его личный врач стал неприкосновенной фигурой, и любая критика в его адpec была запрещена. Более того, после своего чудесного и, главное, быстрого излечения Гитлер настоятельно рекомендовал всем своим приближенным лечиться только у Морелля и на все лады расхваливал его способности. А тот продолжал в случае любого недомогания назначать фюреру инъекции и сам же их делал. По этому поводу люто ненавидевший лейб-медика Герман Геринг довольно метко заметил:

— Это не врач, а имперский укольщик!

Однако Гитлер не обращал на эти насмешки никакого внимания — его вера в своего врача была поистине безграничной. И его искренне огорчало то, что Ева не только не желала обращаться к Мореллю, но и отговаривала его от лечения у специалиста по лечению сифилиса и гонореи. Что же касается главы «черного ордена» СС рейхсфюрера Генриха Гиммлера, то он все это время пристально приглядывался к Мореллю. Видимо, он имел на личного врача Гитлера свои виды, но, опасаясь гнева Гитлера, явного интереса к эскулапу не проявлял.

Тем временем склонный к авантюрам Морелль придумал и запустил в свет новую легенду о самом себе. Как теперь выяснилось, бывший корабельный врач был не только любимым учеником Ильи Мечникова, но и… создателем пенициллина! При этом сам Гитлер вел себя так, словно не слышал подобных бредней, что дало повод некоторым исследователям сделать вывод, что лейб-медик воздействовал на рейхсканцлера еще и гипнозом.

Чувствуя свою полную безнаказанность, Морелль решил воплотить в жизнь давнюю мечту и сколотить приличное состояние. С этой целью он присвоил несколько фармацевтических фабрик. На них он монопольно стал производить ряд лекарственных препаратов, являвшихся запатентованными им средствами. Что же касается его могущественного пациента, то Морелль продолжал колоть Гитлера амфетамином и, как показали позднее проведенные исследования, использовал для его лечения еще около трех десятков разного рода достаточно опасных лекарств. От такого «лечения» кожа Гитлера время от времени покрывалась красными и розоватыми пятнами, но Мореллю неизменно удавалось справиться с этим и убедить своего пациента, что состояние его здоровья в полном порядке.

В начале 1940-х годов отставленный от должности лейб-медика эсэсовский генерал и рейхскомиссар по здравоохранению и санитарии Карл Брандт начал всюду твердить, что Морелль преднамеренно травит Адольфа Гитлера опасными лекарственными препаратами, намереваясь вызвать у него болезнь Паркинсона или еще худшие последствия. Однако своенравный нацистский диктатор ничего не желал слышать, пока в 1943 году состояние его здоровья действительно не начало серьезно ухудшаться.

Летом 1944 года, после совершения знаменитого покушения на жизнь Адольфа Гитлера в его Ставке, эсэсовскому врачу Карлу Брандту, пользовавшемуся поддержкой самого рейхсфюрера СС, наконец удалось одержать решительную победу — Морелля удалили от нацистского диктатора. И снова он появился в окружении фюрера только в бункере. Но самым интересным во всей этой истории было то, что некоторые историки Третьего рейха и по сей день считают, что доктор Морелль являлся либо секретным агентом британских спецслужб, либо антигитлеровским заговорщиком. В то же время он мог быть и послушным исполнителем воли какого-то очень высокопоставленного нацистского руководителя, рассчитывавшего стать преемником Адольфа Гитлера. Именно поэтому Теодор планомерно травил Адольфа лекарствами: просто убить Гитлера было равносильно самоубийству для самого лейб-медика.

Наиболее вероятным хозяином Морелля мог оказаться Герман Геринг, враждебное отношение которого к бывшему врачу служило только маскировкой и дополнительным алиби на случай внезапной смерти диктатора. На самом деле Геринг сам помог Теодору взобраться наверх и подставил его ничего не подозревавшему Гофману. Естественно, если бы эскулап насмерть «залечил» фюрера, то сам вряд ли дожил бы даже до первого допроса в гестапо.

С другой стороны, спецслужбы союзников стран антигитлеровской коалиции, активно вылавливавшие на территории Германии и сопредельных стран чинов СС и всех, кто имел малейшее отношение к Ставке Адольфа Гитлера в фю-рербункере и рейхсканцелярии, по каким-то таинственным причинам не тронули бывшего лейб-медика нацистского диктатора. Их не заинтересовала личность Теодора Морелля, который находился рядом с нацистом № 1 на протяжении почти девяти лет. Доктор умер в мае 1948 года в городке Тегензее. Вот только своей ли смертью? Не помогли ли ему отправиться в мир иной, чтобы он ни под каким предлогом не смог раскрыть некоторые тайны «лечения» Адольфа Гитлера?

После громкого покушения на жизнь Адольфа Гитлера в его полевой ставке «Вольфшанце» в Восточной Пруссии 20 июля 1944 года Теодор Морелль был отстранен от лечения вождя партии и нации. Лейб-медиком Гитлера вновь стал хорошо ему знакомый ставленник рейхсфюрера СС доктор Карл Брандт, носивший звание эсэсовского генерал-майора.

— Мне нужна помощь в медицинском обслуживании фюрера, поскольку на моих плечах множество важнейших обязанностей и ваших личных поручений, рейхсфюрер.

— Хорошо, мы подумаем над этим, — согласно кивнул Гиммлер.

Однако найти подходящего по всем статьям врача оказалось не так просто. Только в конце октября Генрих Гиммлер утвердил кандидатуру молодого врача Людвига Штумпфеггера, который слыл весьма способным, подающим большие надежды ортопедом. Он работал хирургом-ортопедом в клинике Хохенлюхен под руководством известного немецкого медика профессора Карла Гебхардта.

Людвиг Штумпфеггер искренне восхищался Адольфом Гитлером и проявлял по отношению к нему безграничную преданность. В то же время он вел себя довольно осторожно, избегал критических замечаний в чей-либо адрес, старался держаться со всеми ровно и никогда не позволять себе давать какие-либо оценки методам лечения, применявшимся до него лейб-медиком фюрера доктором Мореллем. Хотя как врач Штумпфеггер не мог не видеть, что лекарственные препараты, применявшиеся бывшим корабельным врачом, явно наносили вред здоровью Гитлера.

Насколько известно, второй лейб-медик фюрера Людвиг Штумпфеггер, в отличие от Карла Брандта, оставался с ним до конца в фюрербункере. Он оказывал помощь раненым в нижних этажах бункера, в частности, раненому генералу Роберту фон Грейму, сумевшему прорваться в Берлин на самолете. По сведениям очевидцев, после самоубийства Адольфа Гитлера его лейб-медик решил оставить свой пост в фюрербункере. Согласно показаниям свидетелей, он погиб на улицах Берлина под огнем советской артиллерии.

В середине марта Гитлер решил отправиться на фронт, чтобы собственными глазами увидеть, что же там на самом деле творится. Борман и генералы принялись в один голос отговаривать его от безумной затеи, однако Гитлер настоял на своем. Он хотел лично убедиться, где проходит линия фронта, и проверить обеспечение войск боеприпасами.

Рано утром фюрер выехал на машине из Берлина в направлении Франкфурта-на-Одере. «Там, где нас узнавали, — писал об этой поездке личный шофер Гитлера Эрих Кемпка, — люди толпами собирались у машины. Личное присутствие фюрера давало им новую надежду в ситуации, которую мы сами уже считали безнадежной. Шеф беседовал с офицерами и солдатами, говорил с женами и матерями. Его все еще окружало волшебное сияние великой личности. И ему часто удавалось несколькими словами подбодрить отчаявшихся. На обратном пути Гитлер сидел, глубоко погрузившись в свои мысли. Не было не произнесено ни единого слова».

Говорить было не о чем. Конечно, можно было еще предаваться иллюзиям и строить фантастические планы по спасению Германии в самый последний момент. Но то, что Гитлер увидел на фронте, по всей видимости, отбило даже у него охоту выдавать желаемое за действительное. Как знать, не в те ли самые минуты он, растерянный и сраженный увиденным, принял окончательное решение о самоубийстве…

К апрелю он уже не следил за событиями и решил, что советская подготовка на подступах к Берлину — очередной блеф, и главный удар будет нанесен на юге по Чехословакии. Гитлер настоял на перемещении бронетанковых дивизий СС с фронта по Одеру на юг, совершив ту же ошибку, когда перевел 6-ю Бронетанковую армию СС в Венгрию. Но это уже не играло никакой роли, поскольку судьба Второй мировой войны была решена.

Вот как описывал те дни упомянутый Эрих Кемпка: «Дивизии Сталина уже стояли у ворот, но наши позиции, несмотря на сильное вражеское наступление, еще удерживались. Натиск противника временно ослаб. Затишье перед бурей…

Сильные соединения и танковые части Красной Армии находились в нескольких километрах в полной готовности к новому наступлению. Предстоял последний крупный штурм. Остановим мы его или же он уничтожит нас?…

С каждым днем служба становилась все более трудной, предъявляя повышенные требования к каждому солдату и офицеру в Имперской канцелярии… Мне приходилось как можно быстрее доставлять генералов и других господ на разные участки фронта и на командные пункты.

Мы считали невероятным счастьем, когда машина со всеми ее седоками в тяжелейших условиях благополучно прибывала к цели. А если поездок не было, приходилось помогать пожарным при многочисленных авиационных налетах, выполнять многообразные другие задачи, возникающие в такой обстановке… К этому добавлялась духовная угнетенность, от которой все мы страдали в результате постоянно ухудшающихся сообщений со всех фронтов. И на Западе наши войска тоже отступали под натиском врага…

Фельдмаршал Кессельринг был назначен командующим группой армий «Запад». Италия была потеряна. Наша прежняя штаб-квартира в Цигенберге перешла к новому командующему «Западом». Кессельринг часто сам приезжал в Берлин, чтобы лично доложить фюреру точную обстановку на фронте… С напряженными до предела нервами я гонял машину между Берлином и Цигенбергом».

Кемпке часто приходилось бывать в ставке, и вот как он описал одно из таких посещений: «Вернувшись вечером, я отправился в то помещение бункера фюрера, которое предназначалось для докладывания и обсуждения обстановки. Там тогда решались судьбы Германии. Отсюда давались команды миллионам солдат. Телеграфисты и телефонистки, непрерывно сменяя друг друга, работали день и ночь. Входили и выходили получавшие приказания офицеры связи. Несмотря на необычайную работоспособность, концентрированную здесь, в этом центре рейха царила почти таинственная тишина.

У Гитлера как раз шло обсуждение обстановки. Я ожидал в тамбуре. Входили и выходили многие знакомые мне люди. У каждого были новости. Меня, разумеется, спрашивали, как обстоит дело на «Западе». Но вот обсуждение обстановки закончилось. В кругу своих сотрудников Гитлер вышел из помещения. Я сразу выскочил, чтобы доложить о моей поездке на фронт… Увидев меня, Гитлер подошел ко мне и обнял, словно блудного сына, с силой тряся мои руки…

С каменным лицом стоял позади этой группы Мартин Борман. Он нервно подергивал с хрустом суставы пальцев, что обычно делал, когда злился. Как я потом узнал, во время моего отсутствия он несколько раз пытался навязать Гитлеру другого, угодного ему лично водителя или сопровождающего. Мне было хорошо известно, что у него в резерве уже несколько лет был один человек, которого он хотел «презентовать» шефу. Он всеми силами хотел удалить меня от Гитлера: ведь я был последним из группы старых доверенных людей шефа и имел право по своей должности входить без особого приказа или вызова в его личные апартаменты или служебные помещения. Одного этого было, разумеется, достаточно, чтобы Борман ненавидел меня.

Поскольку мне самому такая враждебность, исходящая из непосредственного окружения моего шефа, была неприятна, я не раз просился добровольцем на фронт. Гитлер эти прошения постоянно отклонял. Когда однажды я, особенно раздосадованный поведением Бормана, стал снова настаивать, Он заявил мне: «Здесь вы облечены гораздо большей ответственностью, чем на фронте. Ведь моя жизнь, которую я так часто вверяю вам, важнее, чем постоянные выпады господина Бормана».

Возможно, все это так и было на самом деле, а вот почему Борман так желал заменить преданного фюреру водителя на своего человека, мы еще поговорим, когда попытаемся хоть как-то высветить лицо самого таинственного клеврета фюрера, который до самой последней минуты предпочитал тень свету.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.