ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

13 октября 1930 года фракция 107-ми впервые появилась в рейхстаге, и ее лидер Грегор Штрассер произнес блестящую речь. Но куда большее впечатление на обывателей произвел погром, который в тот день устроили участники нацистских демонстраций во многих еврейских магазинах. Однако это не помешало Гитлеру обвинить в беспорядках «хулиганов, воров и провокаторов из коммунистического лагеря».

Ему было не до еврейских магазинов. Ворвавшись словно метеор в большую политику, он подумывал о нацистском правительстве и кресле рейхсканцлера. Туда его могли привести два пути: через парламент и государственный переворот. При этом оба имели свои минусы. Через парламент он мог стать канцлером только при наличии большинства в рейхстаге. Однако никаких гарантий, что он и на следующих выборах одержит столь же блестящую победу, у него не было. В случае переворота он неизбежно бросал вызов высшим силам государства и мог потерпеть поражение в уличных боях. И хотя Гитлер всегда с презрением относился к канцлеру, который зависел от рейхстага, он очень боялся повторения 9 ноября. Как и тогда, в 1923-м, он намеревался провести свою революцию при поддержке государства, и ни о каком военном выступлении не могло быть и речи. Во всяком случае, пока.

Но был и третий путь, о котором Гитлер пока только догадывался. С марта 1930 года Германия управлялась канцлером и министрами, которые назначались президентом и пользовались его чрезвычайными полномочиями. Иными словами, канцлера выбирала небольшая группа особо приближенных к президенту советников. Они же предоставляли ему способ правления. И лучшим примером тому являлся нынешний канцлер Брюнинг. Если все предыдущие канцлеры опирались в рейхстаге на так называемые веймарские партии — социал-демократов, «Центр» и демократов, то Брюнинг занял свой пост в результате сговора между монархистом-президентом и руководством рейхсвера. Депрессия нарастала, опасность гражданских беспорядков усиливалась, и именно поэтому президент и крупные промышленники нуждались в сильном канцлере. В армии тоже опасались повторения событий 1923 года и одновременного выступления левых и правых экстремистов.

В такой сложной политической ситуации у Гитлера было два преимущества. Успех на выборах позволял ему надеяться на то, что его пустят в большую политическую игру, и угроза организованного насилия со стороны СА и новая революция, если Гитлер будет оставлен в стороне. Таким образом, тактика Гитлера состояла в использовании революции, которую он не хотел делать, и массовой поддержки, которую он никогда бы не смог получить в подавляющем большинстве, — первое использовалось как угроза, а второе как обещание для того, чтобы убедить президента и его советников принять его в правительство в качестве партнера. Переход от парламентской системы правления к президентской позволял Гитлеру прийти к власти как без большинства голосов, которого он никогда бы не получил, так и без риска второго путча. Именно этим объясняется тактика, которой Гитлер придерживался с конца 1930 года до своего прихода к власти. Конечно, не все было так просто, и сам Гитлер не мог знать, чем закончатся все эти рискованные политические игры.

В отличие от очень многих видных политиков того времени Гитлер, несмотря на свою экзальтированность, обладал удивительным упорством в преследовании личной цели. Не менее удивительной оказалась и его способность удерживать доверие своих последователей, оставшихся рядом с ним даже в самые тяжелые для движения дни. Лишний раз они продемонстрировали это весной 1931 года, когда штурмовики попытались сбросить его. Причиной их выступления стало недовольство политикой «законности», которую проводил Гитлер. В конце марта 1931 года правительство в своем указе потребовало разрешения полиции на политические митинги за 24 часа до начала, и Гитлер приказал всем партийным службам подчиниться. Однако руководитель берлинских штурмовиков капитан Вальтер Стеннес был не согласен с фюрером.

Со Стеннесом Гитлер познакомился в 1920 году в берлинском салоне фрау Бехштейн, где Гитлер выступал перед группой немецких политиков. Спустя три года он вступил в партию, стал ее фюрером в Северной Германии и занялся организацией штурмовых отрядов. Близкий родственник канцлера Брюнинга и кардинала-епископа Кельна, Стеннес установил близкие отношения с руководством влиятельных центристских партий Германии и сблизился с католическими кругами. Он и раньше проявлял вольнодумие и постоянно требовал от Гитлера верности провозглашенным им национал-социалистическим идеалам. Более того, он отказывался подчиняться назначенному Гитлером начальнику штаба штурмовых отрядов Рему, чем вызвал недовольство Гитлера. И вот теперь он открыто выступил против него.

Изгнав политическое руководство партии из Берлина, Стеннес установил контроль над партией. Офицеры СА в Померании поддержали капитана, заявив, что «партия отступила от революционного курса истинного национал-социализма и предала чистый идеал, за который все они сражались». Мутил воду и Отто Штрассер со своим «Черным фронтом», который то и дело разоблачал закулисные маневры Гитлера. Его пропаганда действовала, и многие начитавшиеся о партийных махинациях фюрера и его окружения штурмовики глухо ворчали.

В Страстную пятницу 1931 года берлинские штурмовики во главе со своим бравым капитаном штурмом взяли здание, в котором жил Геббельс и печаталась его газета «Ангриф». Геббельс успел убежать и сообщил о вооруженном бунте заместителю начальника берлинской полиции еврею Вайсу, против которого он написал скандально известный памфлет «Книга Исидора». Однако тот вмешиваться не спешил. Тогда доблестный Геббельс укатил в Мюнхен, откуда и давал указания оставшимся в Берлине сторонникам.

В конце концов Вайс начал принимать меры, и озабоченный Отто Штрассер приехал в редакцию «Ангрифа».

— Что будем делать? — спросил его Стеннес. — Мы планировали мятеж с согласия Геббельса, но в последний момент он предал нас, предупредил полицию и бежал в Мюнхен, где ищет защиты у Гитлера…

Фраза, прямо скажем, странная. «Мы планировали мятеж с согласия Геббельса…» О каком мятеже и о каком согласии идет речь? И против кого? Если Стеннес и Отто Штрассер в самом деле планировали мятеж «с согласия Геббельса», то неизбежно возникает вопрос: а против кого же тогда выступал сам Геббельс? Против Гитлера? Маловероятно. Значит, если Штрассер не лжет, он и здесь выступил в роли провокатора. Но как в таком случае могли поверить Геббельсу те же Стеннес и Штрассер, которые уже успели узнать его далеко не с лучшей стороны. Да и зачем все это надо было Гитлеру, который рвался во власть и любой неблаговидный поступок мог его скомпрометировать? И не крылась ли истина в том ответе, какой сам Штрассер дал Стеннесу на его вопрос: «Что же теперь делать?».

— Мятеж, — сказал он, — который не перерастает в революцию, обречен. Мы должны держаться до конца…

А если речь идет о революции, то не попытался ли Штрассер, у которого со всем его «Черным фронтом» не было никаких надежд на успешную борьбу с Гитлером, повторить в 1931 году то же самое, на чем сломал себе голову Гитлер во время пивного путча? То есть устроить бунт с надеждой на его перерастание в революцию? На что он надеялся? На этот вопрос теперь уже никто не ответит…

Штурмовики держались в здании редакции три дня и даже выпускали свою газету. Через нее они объявили, что Гитлер и Геббельс сняты со своих постов. По словам Отто Штрассера, все гауляйтеры Северной Германии, за исключением Роберта Лея из Кельна, поддержали Стеннеса в борьбе за всеобщую национальную революцию и в своих газетах подробно описывали новое предательство Геббельса.

Тем временем в Мюнхене уже готовилось вооруженное выступление людей, которым Гитлер доверял. Для разгрома мятежников Рем пригласил оберлейтенанта Пауля Шульца, убийцу по призванию и члена «Феме» — организации, одно название которой заставляло содрогаться всю Германию.

— Мятежникам и мученикам не место в наших рядах, — напутствовал идущих в бой штурмовиков Рем. — Не стесняясь, применяйте силу и обещайте щедрое вознаграждение тем, кто будет сдаваться!

Шульц провел операцию по избиению своих товарищей с превеликим знанием дела, и мятеж СА, который так и не удалось перевести в русло национальной революции, был безжалостно разгромлен в послепасхальный понедельник.

Не обошлось и без репрессий, и, после того как Геринг провел чистку СА, Гитлер приказал проводить занятия по политическому просвещению для руководителей СА в Школе руководства рейха. Что же касается всех высших партийных чиновников, то Гитлер сместил их со своих постов.

К удивлению многих, Гитлер не стал наказывать Стеннеса и предложил мятежному офицеру мировую. Хотя ничего удивительного в этом не было: Гитлер очень надеялся через него сохранить поддержку канцлера и стоявших за ним деловых кругов.

Однако Стеннес не только отказался от какого бы то ни было примирения с Гитлером, но и вошел в созданный Штрассером Национал-социалистический революционный союз, с помощью которого и собирался бороться с Гитлером. И все же Гитлер не спешил расправляться с ним. За ним и по сей день стояло около 20000 преданных и готовых на все боевиков. Кроме того, он пользовался большой популярностью в офицерских кругах и среди ветеранов НСДАП.

Гитлер накажет непокорного капитана только после «ночи длинных ножей». И накажет весьма своеобразно, в отличие от Рема, которого расстреляют. Что же касается Стеннеса, который был далек от Рема и его замыслов, то Гитлер на всякий случай отправит его военным советником к Чан Кайши в Китай.

* * *

Время шло, никто из высшего эшелона власти не спешил сближаться с Гитлером. Эйфория постепенно сменялась отчаянием. Гитлер недоумевал. Неужели, даже став лидером второй по влиянию партии, он так и остался тем же провинциальным политиком, каким был до встречи с Гугенбергом? С некоторым недоумением посматривало на своего вождя и ожидавшее дальнейшего прорыва в большую политику его окружение. И каждый раз в узком кругу Гитлер призывал к терпению. Ведь ждали же они целых тринадцать лет…

Но волновался он напрасно. Само время работало на него, и в стране уже складывалась благоприятная обстановка для нацистов. Усиление депрессии в 1931 — 1932 гг., когда число безработных превысило 6 миллионов, что было намного больше, нежели в любой другой индустриальной стране, неизбежно вело к общему недовольству существующей системой. Конец временной стабилизации сопровождался обострением политического кризиса, и все больше людей прислушивалось к тому, о чем вещали коммунисты и нацисты.

Изменил свое отношение к Гитлеру и рейхсвер, который всегда стоял особняком и во все послевоенные годы являл собой государство в государстве. Офицерство хранило верность не правительству и республике, а тому, что рассматривалось германским офицерством в качестве интересов и ценностей «вечной Германии». Именно такого взгляда придерживался начальник рейхсвера с 1920 по 1926 год генерал Ганс фон Сект.

Некоторое сближение армии с государством наметилось только в 1925 году, когда президентом был избран последний главнокомандующий имперской армией фельдмаршал фон Гинденбург. Но и при нем влиятельная группа офицеров из министерства обороны руководствовалась отнюдь не республиканскими устремлениями, а своим пониманием долга перед Германией. В обход Версальского договора они планировали создание новой армии из 21 пехотной и 5 кавалерийских дивизий (Версальский договор предусматривал соответственно семь и три такие дивизии). Быстрыми темпами разрабатывались секретные программы перевооружения, вовсю шла подготовка военных специалистов на полигонах Советского Союза.

Творцами новых веяний стали Вильгельм Гренер, первый генерал, ставший министром обороны, и Курт фон Шлейхер, курировавший все политические вопросы, связанные с армией и флотом. Дружившего с сыном президента Оскаром хитрого и изворотливого Шлейхера не зря называли «кардиналом цвета хаки». Скоро уже сам президент по несколько раз в день советовался с ним. Чуть ли не до самого последнего дня своей карьеры Шлейхер будет стоять в центре политических интриг. Именно он будет назначать канцлеров, надеясь найти среди них такого, который, опираясь на чрезвычайные полномочия президента, сможет создать то, в чем более всего нуждались государство и рейхсвер: сильное правительство, которое не зависело бы от прихотей партийных вождей и могло обеспечить выполнение программы перевооружения рейхсвера.

Надо ли говорить, что привыкшие к порядку и жесткости Гренер и Шлейхер были разочарованы слабостью коалиционных правительств, которые сменяли друг друга, но ничего не меняли. Конечно, они не могли пройти мимо Гитлера. Нет, они не собирались сажать его в канцлерское кресло — он был им нужен только как лидер второй по значению партии. Да и как можно было обойтись без Гитлера, от которого во многом зависел политический климат в парламенте и спокойствие на улицах!

Сам Гитлер уже давно пытался наладить отношения с тем самым рейхсвером, с которым он начал свое сотрудничество еще в 1918 году после возвращения с фронта. Трудно сказать, как это ему удалось, но в 1927 году военное ведомство запретило брать в армию членов нацистской партии, поскольку они «поставили своей целью свержение конституционного режима в немецкой империи».

В мае 1929 года Гитлер выступил с пространной речью о национал-социализме и рейхсвере, в которой обрушился на фон Секта и его принципы невмешательства армии в политику. «Главной задачей немецкой армии, — заявил он, — является обеспечение великого будущего немецкого народа! И если из-за вашей удивительной аполитичности победят левые, вы можете писать книгу под названием «Конец немецкого рейхсвера».

Речь была издана в специальном выпуске «Фелькишер беобахтер» для рейхсвера, после чего Гитлер опубликовал несколько статей в нацистском ежемесячнике для армии «Дойчер вергайст».

Все это действовало, и в начале 1930-х годов генерал Гренер, который стал по совместительству министром внутренних дел, никакой борьбы с нацистами не вел. Но если сам Гренер держался от Гитлера на почтительном расстоянии и проводил политику невмешательства в его дела, то Шлейхер подумывал о сближении с нацистами.

В 1931 году он встречался с Ремом и Грегором Штрассером по поводу отмены запрета призывать в армию членов нацистской партии. Гитлер по достоинству оценил жест могущественного генерала и запретил штурмовикам принимать участие в уличных битвах. Правда, ничего из этого запрета не вышло, и СА продолжил терроризировать население, руководствуясь своим главным лозунгом: «Кому принадлежат улицы, тому принадлежит власть в Германии». И Гренер, и Шлейхер, и сам Гитлер прекрасно знали, что никакие приказы не в силах остановить штурмовиков, готовых все смести со своего залитого кровью пути. Но делали вид, что ничего не происходит, поскольку условия игры были соблюдены.

Так что Гитлер беспокоился зря. Никто его не забыл, и Шлейхер уже «положил на него глаз». Конечно, генерал преследовал собственные цели и, как многие другие, намеревался использовать Гитлера в своей, как ему тогда казалось, тонкой и умной игре. Но политика — вещь непредсказуемая, и никто из принимавших участие в той большой политической игре, которая проходила в Германии в начале 30-х годов, не мог и предположить, как отзовется сказанное им слово…

Но все это будет позже, а пока Гитлер продолжал пребывать в печали и тягостных размышлениях о своем будущем. Не находил он забвения и в личной жизни — его отношения с Гели становились все более тягостными. Гитлер часто уезжал из Мюнхена, и те недели, а порою и месяцы, что он отсутствовал, превращались для запертой в золотую клетку Гели в настоящую пытку. Она почти не выходила из дома, где за ней постоянно присматривала фрау Винтер, а когда ей все же удавалось вырваться, ее сопровождали жены Гофмана, Гесса или Аманна. Так дальше продолжаться не могло, рано или поздно сложный узел отношений «дяди» с «племянницей» должен был развязаться. Так оно и случилось.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.