Глава 11 НОВОЕ ИЗМЕНЕНИЕ ТАКТИКИ. НА ЗАДАНИЕ С ГРУППОЙ «ТЭМБУ»

Глава 11

НОВОЕ ИЗМЕНЕНИЕ ТАКТИКИ.

НА ЗАДАНИЕ С ГРУППОЙ «ТЭМБУ»

Пока субмарина «1–47» весь день стояла в бухте Танэгасимы, залечивая свои раны, американцы высадились на Окинаве. Более 1200 вражеских кораблей, имея на борту около 200 тысяч солдат, вторглись в самое сердце Японской империи. В этой волне наступления одних только американских эсминцев участвовало около 150, больше, чем когда-либо в ходе войны насчитывал весь японский флот. Так что не было ничего удивительного в том, что эти всюду и везде проникающие корабли заметили и атаковали подводную лодку «1–47», лишь только она вышла из прибрежных вод.

Возвращение субмарины «1–47» стало предзнаменованием того печального, что вскоре произошло. Группа «Татара» потерпела полное фиаско, несмотря на то что в ее состав была включена лучшая из оставшихся в нашем распоряжении подводных лодок. Субмарина «1–56» вышла с Оцудзимы 31 марта. На ее борту в качестве водителей «кайтэнов» были мой хороший друг лейтенант Сэйдзи Фукусима и младший лейтенант Хироси Яги. Вместе с ними шли и четверо старшин с базы Цутиура: Ёсикацу Каванами, Сингоро Исинао, Кадзуо Миядзаки и Киёси Ясиро. В мою бытность на Оцудзиме Ясиро был там весьма популярен. Он обладал от рождения даром природного мима. На любительских спектаклях он всегда вызывал взрывы смеха, изображая тех или иных известных личностей. Мне было больно узнать о его дальнейшей судьбе. Никогда не унывающий и всегда готовый рассмешить друзей, Ясиро так и не смог поучаствовать в сражении. После выхода из порта лодка «1–56» пропала без вести. Лишь из открытых после войны источников стало известно, что 18 апреля она была потоплена вблизи Окинавы американским авианосцем и несколькими эсминцами. Весь экипаж погиб.

На следующий день после того, как субмарина «1–47» вернулась в Хикари, с базы Оцудзима на задание вышла подводная лодка «1–44». Через одиннадцать дней после гибели лодки «1–56» американский авианосец обнаружил и потопил и лодку «1–44», также поблизости от Окинавы.

Удача снова улыбнулась субмарине «1–58», хотя на этот раз она и не побывала в бою. Она приблизилась к Окинаве с запада, то всплывая на поверхность, то снова погружаясь, когда на горизонте появлялись вражеские корабли и самолеты, затем попала в шторм, который, кстати, помог ей остаться не замеченной неприятелем. Капитан 2-го ранга Хасимото, как и в предыдущий поход к Иводзиме, смог успешно приблизиться к вражескому флоту, но был вынужден погрузиться и поспешно уходить, заметив новую волну самолетов. Затем он получил приказ следовать на соединение с мощным линкором «Ямато», вышедшим в отчаянно смелый бросок к Окинаве вместе с легким крейсером «Яхаги» и восемью эсминцами. Общий стратегический план предусматривал вылет семидесяти камикадзе против американского десанта на Окинаве. Соединение, в составе которого шел «Ямато», должно было подойти к острову после удара этих семидесяти храбрецов и уничтожить амфибийные силы[16] врага, стоявшие в море у полосы высадки. В этот момент наши сухопутные войска на Окинаве должны были покинуть свои подземные укрытия и сбросить высадившегося врага в море. «Ямато» и идущие вместе с ним корабли перед выходом из Внутреннего моря перекачали часть принятого на борт столь ценного топлива в береговые хранилища, чтобы им могли заправиться другие боевые корабли. Там же они оставили и значительную часть своих продовольственных запасов. Предполагалось, что в случае победы над врагом они смогут пополнить свои запасы топлива и продовольствия на Окинаве. Если же их постигнет неудача, то ни в том ни в другом нужды уже не будет.

Но еще до того, как Хасимото смог соединиться с этой эскадрой, «Ямато» был атакован и потоплен эскадрильей из более чем трех сотен американских самолетов. Вместе с ним на дно пошли также крейсер «Яхаги» и четыре эсминца. После этого радиорубка лодки «1–58» была засыпана противоречащими один другому приказами. «Переместитесь в тот район и деритесь насмерть!» – гласил первый из них. Хасимото подчинился и уже шел на полном ходу к Окинаве, когда заметил патрульный самолет американского флота. Тогда он стал крейсировать в этом районе, днем и ночью пытаясь прорваться сквозь блокаду и атаковать американские корабли. Затем 14 апреля, после недели безуспешных попыток прорваться, он внезапно получил приказ отойти от Окинавы на просторы Тихого океана. Однако заслон из американских эсминцев и самолетов оказался столь эффективен, что пришлось отойти гораздо южнее, пройти между Окинавой и материковым Китаем, почти миновать Формозу, пока не удалось более или менее спокойно повернуть к востоку. Двигаясь к востоку от Окинавы с намерением сделать еще одну попытку нанести удар по судам противника, экипаж подводной лодки пережил более пятидесяти тревог и срочных погружений. Хасимото все еще пытался пробить себе дорогу и ударить по врагу, как внезапно получил приказ вернуться обратно в Японию. Лейтенант Икэбути, младший лейтенант Итиро Сонода, старшины Хидэмаса Янагия и Райта Ириэ были вынуждены во второй раз возвратиться на базу, так и не выйдя на врага на своих «кайтэнах».

Апрель стал черным месяцем для японского подводного флота. Были потеряны еще шесть подводных лодок, помимо «1–44» и «1–56». «RO-41» погибла 5 апреля, «RO-46» пошла на дно 9 апреля и «RO-56» – 17 апреля. Прямо в японских территориальных водах на поставленных американцами минах подорвались и затонули 15 апреля «RO-64» и «RO-67». Подводная лодка «R0–109» была атакована американцами 25 апреля и во время одного из всплытий смогла передать по радио в штаб 6-го флота, что на нее было сброшено более трехсот глубинных бомб! Больше от нее не было получено никаких известий. Очевидно, враг все-таки добил ее.

Теперь две из четырех субмарин, задействованных для группы «Татара», были потеряны, а два из трех носителей «кайтэнов» еще раньше переброшены для действий у Иводзимы. Такая ситуация стала предметом яростных споров на высоких этажах власти и военного командования. Генеральный штаб военно-морских сил в Токио по-прежнему настаивал на том, что «кайтэны» могут эффективно применяться только против кораблей на якорных стоянках, баз и амфибийных сил. Капитан 1-го ранга Тэнноскэ Торису из штаба 6-го флота яростно возражал против подобного рода взглядов. Он считал, что теперь «кайтэны» следует направлять далеко в открытое море, намного дальше от главных сил противника. По его мнению, их следовало использовать против жизненно важных для противника судов снабжения и танкеров, доставляющих передовым американским соединениям то, без чего они не могут сражаться, – боеприпасы и горючее. Лишенные этого снабжения, они будут вынуждены отступить. Или, по крайней мере, их темп наступления значительно снизится, а это даст Японии время для подготовки широкомасштабного наступления.

Надо признать, что в позиции Генерального штаба военно-морских сил были определенные резоны. «Как такие малые плавсредства, как „кайтэны“, – считали они, – могут действовать в открытом море при значительном волнении? Это совершенно невозможно!» Они также считали, что водители «кайтэнов» смогут лучше приготовиться к операции, если будут знать предварительно свою конкретную задачу и срок операции. Слишком трудно человеку, считали они, сохранять высокую готовность бесконечно, ожидая случайной возможности нанести удар.

Основой их позиции был довод о том, что, должным образом подготовленные, подводные лодки все же могут близко подойти к противнику на якорной стоянке или в прибрежной зоне и, не будучи обнаруженными, выпустить «кайтэны» в относительно спокойных водах. На самом деле это было отнюдь не так просто, как считали токийские стратеги, на что снова и снова указывали штабисты 6-го флота. Наши подводные лодки могли двигаться в подводном положении весь световой день, но ночью они должны были всплывать для зарядки аккумуляторных батарей, которые питали энергией электромоторы, приводившие в движение корабль под водой. Темнота же не была больше надежным укрытием. Вражеские корабли и самолеты были оборудованы превосходными радарами. От их взора теперь уже невозможно было укрыться, что и подтвердила гибель восьми субмарин в течение апреля. Прорваться сквозь такой заслон подводной лодке было просто невозможно. Но если бы даже какой-то субмарине такое и удалось, она подверглась бы скорой и неотвратимой контратаке. Со времени первого успешного удара, нанесенного у атолла Улити, ситуация коренным образом изменилась. Флот Соединенных Штатов организовал эффективную патрульную службу, как на поверхности моря, так и в воздухе, на значительном удалении от своих основных сил. Патрульные корабли и самолеты быстро топили наши подводные лодки либо вызывали помощь, которая столь же быстро делала свое дело.

Совсем иначе обстояло дело с судами снабжения. Они двигались под прикрытием слабого эскорта либо вообще без такового. По мнению экспертов 6-го флота, нашим субмаринам было вполне по силам прорваться сквозь подобный эскорт и атаковать суда снабжения. Не такой уж сложной задачей было для них и оторваться потом от преследования и вернуться за новым комплектом «кайтэнов». Кроме того, разумеется, они вполне могли применять также и обычные торпеды. В конце концов компромисс был достигнут таким образом, что никто не оказался внакладе. Верховное командование согласилось позволить двум подводным лодкам нанести удар по вражеским линиям снабжения с тем, чтобы впоследствии проанализировать эти действия и на основании этого принять окончательное решение.

Вообразите себе мой восторг, когда стало известно, что наша «1–47» будет одной из этих двух лодок! Другой должна была стать «1–36». Ее командиром был капитан 2-го ранга Тэцуаки Сугамаса, самый молодой капитан подводной лодки во всем императорском флоте. Мы, шестеро водителей, получили тот самый шанс на скорый реванш, который предсказывал лейтенант Какидзаки.

Мы с нетерпением ждали возвращения «1–47» за нами. На базе Танэгасимы нам сказали, что субмарину капитана Ориты отремонтируют и подготовят к выходу в море за пару дней. Но, возвратясь на Хикари, мы узнали, что этот период растягивается недели на две. Это нас обескуражило, поскольку делать нам было решительно нечего, как только ждать. Вместо того чтобы дать возможность ветеранам достичь максимума своей физической и моральной готовности, как это практиковалось ранее, упор был сделан на то, чтобы довести неподготовленных людей до уровня подготовленных. Какидзаки и остальные из нашей команды были сочтены «специалистами». Ни разу за все время нашего вынужденного ожидания мы не получили возможности выйти в море на «кайтэне». Теперь мы считались ветеранами. Я не уставал рассказывать жаждущим слушателям о том, каково находиться в подводной лодке, которую забрасывают глубинными бомбами надводные корабли. Наконец-то я побывал в настоящем бою и мог теперь уже свысока посматривать на своих товарищей, пусть даже мне и не привелось нанести удар по врагу.

Как я уже сказал, подводных лодок не хватало для того, чтобы доставить в море всех людей, подготовленных для управления «кайтэнами». По этой причине большинство из них были задействованы в новой тактике, которая получила название «атака „кайтэнами“ с баз на побережье». Согласно разработанному плану, значительное число водителей, прошедших полный курс управления «кайтэнами», должно было быть рассредоточено вместе с их оружием в различных пунктах на побережье Японии. Пункты эти находились вблизи направлений, откуда скорее всего можно было ожидать вторжения амфибийных сил врага. Предполагалось, что водители «кайтэнов» в этих точках скроют свое оружие и до определенного времени не будут ничего предпринимать. Затем, когда враг приблизится к нашим берегам, водители получат сигнал от высшего командования. В тот момент, когда транспорты врага находятся без движения, готовясь высадить десант на побережье, водители должны выйти со своих баз на «кайтэнах» и потопить столько транспортов, сколько им удастся. Таким образом, давняя военно-морская японская стратегия – устроить американцам кровавую баню в ходе одного массированного удара – не претерпела изменений. Именно такая стратегия применялась в сражениях при атолле Мидуэй, в битве за Марианские острова, на Филиппинах и в ходе броска линкора «Ямато» к Окинаве. Пока что она не принесла нам особых результатов, но по мере приближения врага к Японии надежды на успех этого плана возросли.

Часть свободного времени мы проводили, практикуясь в казарме на нами придуманном и собственноручно изготовленном тренажере. На стол в нашей комнате мы ставили модель американского корабля. Примерно в тридцати футах от нее находилось довольно грубое деревянное сооружение, на котором был закреплен запасной перископ «кайтэна». Для работы с этим тренажером требовалось три человека: один менял модели кораблей на столе, другой вручную раскачивал перископ, имитируя движение «кайтэна», третий же выступал в качестве «студента». Он должен был встать на колени внутри сооружения с перископом, а в это время на стол помещалась та или иная модель. «Студент» должен был посмотреть в перископ и назвать тип корабля, а также курсовой угол на него. Мы часто засиживались, занимаясь на таком тренажере, до позднего вечера, пока не обрели совершенную уверенность в этом отношении.

15 апреля, когда я уже не знал, куда себя деть от скуки, из Куре пришла радиограмма. «Ремонт окончен, – гласила она. – Готовы к выходу в море. Следуем в Хикари, прибытие завтра утром».

В день прихода подводной лодки «1–47» в Хикари капитан 2-го ранга Корэда собрал нас на совещание.

– Новое задание будет называться группа «Тэмбу», – объявил он. (Иероглифы, которыми записывается это слово, означают «небесное воинство».) – В нем будут задействованы только две подводные лодки – «1–47» и «1–36». План состоит в том, что эти субмарины займут позиции между атоллом Улити и Окинавой. Американцы сделали Улити своей главной базой. Вам предстоит топить суда снабжения, которые будут направляться к их главным силам.

После этих слов мы не могли не переглянуться. Наконец-то «кайтэны» будут делать то, что, по мнению капитана 2-го ранга Мицумо Итакуры, первого командира базы на Оцудзиме, они должны были делать. Мы принялись подробно обсуждать эту новую тактику. Нам был интересен в ней буквально каждый момент.

20 апреля, в день выхода группы «Тэмбу», мы, все шестеро, чувствовали себя совершенно новыми людьми, исполненными уверенности. Когда мы, держа в руках ветки сакуры, позировали для памятной фотографии, я взглянул на цветы, покрывавшие ее, и сказал себе: «Как тебе повезло, Ёкота, что ты родился мальчишкой! Женщине не дано испытать подобного приключения!» Нас переполняло нетерпение. Синкаи и я поклялись друг перед другом, что мы потопим самый крупный из кораблей, которые обнаружим. Я подумал о своем возрасте – девятнадцать лет – и об изречении: «Умереть, пока люди все еще оплакивают твою смерть; умереть, пока ты еще чист и свеж, – таков истинный путь воина». Да, я следую этому пути. Глаза мои сияли, когда я снова поднимался на борт лодки «1–47». Мне пришла на память строка из какой-то поэмы, которую любил повторять старшина Нобуо Андзаи, говоривший мне, что мне следует «пасть в бою столь же чистым, как и цветок сакуры», который я ныне держал в руке.

Когда мы шли к пирсу, в нашу честь снова и снова звучало «бандзай». В моем сознании всплыли слова, которые лейтенант Садао Фудзимура, один из инструкторов базы на Цутиуре, так много раз повторял мне: «Никогда не страшись смотреть в лицо смерти. В случае сомнений – жить тебе или умереть – всегда лучше выбрать смерть. Но никогда не позволяй смерти одолеть тебя, пока не повержен враг!»

Мы снова стояли каждый на своем «кайтэне», махая мечами провожающим, пока буксиры с транспарантами, расписанными пожеланиями удачи, не повернули назад. Затем я забрался в кокпит «кайтэна» и устроил рядом с моим сиденьем прах Ядзаки и ветвь сакуры. Техники снова обвязали перископ полоской бумаги. На ней красовались иероглифы: «Верный удар по врагу!», ниже стояли подписи тех, кто готовил мое оружие к выходу на задание.

К 11.00 облака, затягивавшие небо при нашем отходе, рассеялись – еще одно хорошее предзнаменование. Выглянувшее из-за них яркое солнце обещало отличный день. Я снова любовался зелеными вершинами японских гор, но на этот раз они уже не будили во мне столь сильных чувств. Теперь я смотрел на них более спокойно, хотя и с нежностью.

На переходе к заливу Бунго мы освободили основные тросы, крепившие наши «кайтэны». Теперь, если враг снова поджидает нас при выходе из пролива, мы могли бы преподнести ему большой сюрприз. Потребовалось бы лишь несколько минут, чтобы выпустить по нему 18 000 фунтов сильной взрывчатки, если бы он обнаружил нашу лодку. Охотник разом превратился бы в дичь.

Капитан Орита придирчиво осмотрел каждый «кайтэн». Еще когда мы двигались в водах пролива, на палубе были выставлены дозорные, следившие за водным и воздушным пространством. Выйдя из пролива, мы изменили курс на несколько градусов южнее и стали двигаться в этом направлении в надводном положении, держа скорость 20 узлов.

Спустившись в кубрик для команды корабля, я получил еще одно доброе предзнаменование. Я больше не был чужаком. На этот раз меня встречали улыбками, приветственными возгласами и вопросами о том, как я провел последние три недели. Меня подначивали предположениями, что я болтался все это время без дела, тогда как они работали в поте лица, чтобы отремонтировать лодку. Меня ошеломила пришедшая в голову мысль о том, что лишь добрая атака глубинными бомбами могла сломать барьеры, существовавшие в отношениях между нами.

Этой ночью я много раз просыпался, хотя все было спокойно. Не так-то просто было выполнить указание Какидзаки отдыхать как можно больше. Утро принесло новые трудности в виде обычных ограничений на расходование воды. На борту подводной лодки ее расходовали очень скупо, и я снова с грустью вспомнил Хикари, где человек мог чистить зубы или принимать ванну столько, сколько ему заблагорассудится. Мне пришлось снова напомнить себе, что это продлится недолго и что я все же в лучшем положении, чем экипаж лодки. Им приходилось терпеть такое положение неделями, и придется терпеть снова, после того, как для меня все будет закончено.

В конце концов я встал с койки и направился в офицерскую кают-компанию. Какидзаки еще спал, но Маэда бодрствовал, читая книгу. Я всегда восхищался интеллектом Маэды. Двадцати трех лет от роду, он был единственным членом группы «Тэмбу», имевшим звание офицера запаса. Маэда попал на флот, пройдя комиссию, еще будучи студентом колледжа. Подобные студенты, которым удавалось пройти флотскую комиссию, получали статус курсантов, и Маэда был одним из них. Замкнутый человек, никогда не рассказывавший о своей семье, Маэда обычно не расставался с книгой. Он любил знакомиться с трудами человеческой мысли и даже на борт субмарины захватил с собой несколько философских сочинений. Как я понимаю, он намеревался изучать их вплоть до своего броска на врага.

Некоторое время назад он поразил меня, сказав, что Япония потерпит поражение в войне.

Я не мог поверить своим ушам – это произнес офицер!

– Что вы такое говорите, господин лейтенант! – воскликнул я тогда.

– Япония будет разгромлена, Ёкота, – повторил он.

Я был поражен и не знал в тот момент, что ответить на это, так как ни разу не слышал, чтобы в разговорах на военные темы кто-либо высказывал подобные предположения, и лишь выдавил из себя:

– Тогда почему же вы пошли добровольно на смерть?

– Человек должен сделать для своей страны все, что в его силах, – прозвучал спокойный ответ. – Потом он сказал: – Смерть ничего не значит. Япония потерпит поражение, в этом я уверен. Но она возродится и станет более мощной державой, чем прежде.

Маэда продолжал говорить, утверждая, что нация должна претерпевать страдания и очищение каждые несколько поколений, становясь после такого испытания только сильнее за счет избавления от скверны. Наша страна сейчас погружается в огненную купель, сказал он, из которой восстанет только все лучшее в ней. Что ж, в отношении огненной купели, по крайней мере, он был прав. Токио был сожжен дотла, да и многим другим городам Японии стали знакомы силуэты проклятых «В-29», от которых не было спасения.

– Ты хорошо выспался? – спросил меня Маэда, когда я вошел в кают-компанию.

– Нет, господин лейтенант, не выспался. Уж очень в нашем кубрике тесно.

– Увы, тебе придется привыкать к этому, – сказал он, закрывая книгу. – Ты должен как следует отдыхать.

– Трудновато это будет, господин лейтенант, – сказал я. – Надеюсь только на то, что за день я так наработаюсь, что ночью не буду уже замечать никакой тесноты.

– Сейчас уже должно рассвести, – произнес Маэда, взглянув на часы. – Давай-ка выйдем на палубу и выкурим по сигарете, пока мы не погрузились.

При движении лодки в подводном положении курение на борту было строжайше запрещено. Мы поднялись на палубу перед рубкой и, стоя там под ее прикрытием, наслаждались свежим морским ветерком, обдувающим нас. За весь день это было нашим единственным шансом на перекур. Стоя там, мы разговаривали и курили сигарету за сигаретой, смакуя каждую затяжку. Через некоторое время на палубу поднялись лейтенант Какидзаки и Ямагути, за ними показался старшина Танака из экипажа лодки.

Первым заговорил Танака.

– Я заметил, что тебя нет на месте, Ёкота, – обратился он ко мне. – Тебе все еще кажутся узкими наши койки?

– Ты прав, – ответил я. – Этой ночью я в полной мере понял, что приходится терпеть подводникам.

– Со временем многое меняется, – сказал он. – Когда война началась, я был у Гавайских островов. Моя подводная лодка вместе с несколькими другими блокировала Оаху.[17] Мы должны были торпедировать все корабли, которые пытались выбраться из Пёрл-Харбора. В те дни война шла вдалеке от Японии. Теперь, всего через три года, она вплотную приблизилась к нам.

– Но что изменилось для вас? – спросил я. – Трудности остались теми же, не правда ли? Еда – консервы, спертый воздух и все остальное?

– Все так, но все же трудности смотрелись тогда по-другому, – ответил Танака. – В 1942 году я действовал в Индийском океане. Поход был долгим, но он доставлял нам радость. Мы ходили тогда еще более грязными, все были в машинном масле. Но это только веселило нас.

– Радость? Веселило? – удивленно переспросил Ямагути. – Как война может быть в радость?

– Все дело в том, что тогда война была другой, – задумчиво произнес Танака. – Мы не скрывались и не убегали, как сейчас. В 1942-м мы действовали спокойно и собранно. Мы выигрывали ту войну. Дух победы переполнял нас. Мы открыто искали схватки с противником и сражались с ним грудь на грудь. У нас не было радара, но это не останавливало нас. Мы искали противника, сражались с ним и топили его.

А теперь приходится радоваться, если нам вообще удается найти его. Обычно теперь он сам находит нас. Три года тому назад обнаружение противника почти наверняка заканчивалось его потоплением. Когда один из дозорных кричал: «Вражеский корабль!» – все вопили от радости. Мы разбегались по своим боевым постам, смеясь, а кое-кто даже пел. Еще до того, как раздавалась команда: «Стоять по боевому расписанию!»

А когда раздавалась команда: «Торпедные аппараты товсь!» – то тут же начинали спорить комендоры. Они не уставали повторять, что торпеды слишком дороги, чтобы расходовать их на врага, ведь каждая торпеда стоила тридцать тысяч иен. Они просили капитана всплыть и позволить им потопить вражеский корабль артиллерийским огнем.

Если он давал разрешение, мы всплывали на поверхность моря. Комендоры выскакивали на палубу и заряжали орудие. Всем остальным оставалось только смотреть. Все это было похоже на спортивное состязание. Когда комендоры попадали в цель, мы все кричали от восторга. Торговые суда врага тоже двигались медленно, они не могли уйти от нас. Мы легко догоняли их и топили.

Нам нравилось ощущать свою силу, особенно когда мы видели, как вражеское судно, пытаясь уйти от нас, кренится на волнах. Порой я даже испытывал жалость к морякам на таких судах, но наши молодые матросы ничего подобного не чувствовали. Ныне же роли полностью переменились. Теперь настала очередь американских моряков кричать от восторга, смеяться и петь. Все наши возможности и резервы совершенно исчерпаны. У нас никогда уже не будет тех возможностей, что были три года тому назад.

Рассказ Танаки заворожил нас. Мы поймали себя на том, что, слушая его, подались вперед, стараясь не пропустить ни слова.

– Когда я рассказываю все это молодым матросам, которые приходят на подводную лодку, – продолжал Танака, – они тоже хотят вернуться в то старое время. Не так уж много нас, ветеранов-подводников, осталось из тех, кто служит с 1942 года.

И он ведь прав, понял я, когда Танака стал спускаться в люк, чтобы заступить на вахту. Около шестидесяти японских субмарин было потоплено со времени нападения на Пёрл-Харбор, из них более двенадцати нашли гибель от торпед американских подводных лодок!

Вслед за Танакой мы тоже спустились в лодку, чтобы позавтракать. После завтрака все водители «кайтэнов» собрались в кают-компании и, расстелив перед собой большую карту, пытались определить, где мы находимся. Через некоторое время лейтенант Кавамото, сменивший лейтенанта Обори на посту старшего помощника капитана, позвал нас в центральный пост. Там уже были командир и штурман лодки.

– Ну, как вы себя чувствуете? – спросил капитан Орита и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Мы уклонились на этот раз от встречи с врагом на выходе из пролива Бунго. Когда мы двинемся дальше к югу, то там должно быть много американских кораблей. Если нам попадется крупная дичь, то я намереваюсь применить «кайтэны».

Каждый день с восходом солнца я намереваюсь погружаться и двигаться под водой. Время от времени будут объявляться учебные тревоги, цель которых – научиться как можно быстрее готовить «кайтэны» к пуску. Мы будем засекать время по секундомеру от момента объявления тревоги по корабельной трансляции до того момента, как вы доложите о готовности к пуску по телефону из своей торпеды. Надеюсь, что каждый раз это время будет сокращаться.

Мысль об учебных тревогах была оригинальной, и она пришлась мне по вкусу. Подобные тренировки помогли бы нам избавиться от скуки и отвлекли наши мысли от неудобств жизни на борту лодки. Мы вернулись в кают-компанию, которая на время стала уже нашим привычным местом сбора, и принялись ждать сигнала тревоги. Спустя полчаса, проведенных в бесплодном ожидании, сигнал так и не прозвучал, и лейтенант Какидзаки сказал:

– Нет смысла праздно торчать здесь. Давайте лучше тренироваться в выходе на цель.

Младший лейтенант Тадзицу, который столь невозмутимо вел себя, когда нас забрасывали глубинными бомбами, помог нам. Он водрузил небольшую модель корабля на стол примерно в пятнадцати футах от нас. Мы должны были за несколько секунд определить ее курсовой угол по отношению к нам. Тадзицу был очень удивлен, когда обнаружилось, сколь точны мы были. Когда в очередной раз наступила моя очередь, я прикинул, что курсовой угол модели составляет более тридцати градусов, но все же менее сорока. Поэтому я доложил:

– Правый тридцать семь!

Это так позабавило Тадзицу, что он не позволил никому прикасаться к модели, пока лично не достал транспортир и не измерил точный угол, который, к его изумлению, оказался равен именно тридцати семи градусам.

– Должно быть, вы много практиковались в этом, – задумчиво протянул он. – Если вы будете так же точны и в бою, то уж точно не промахнетесь!

За этим занятием время проходило быстрее, коки уже стали накрывать стол к завтраку, когда неожиданно по трансляции прозвучала команда:

– Водителям «кайтэнов» занять свои места!

Мы бросились к выходу из кают-компании. Я оказался последним, поскольку меня рассмешил Синкаи. Когда прозвучала команда, он как раз сидел в туалете. Вид у него был курьезный, когда, несясь по проходу, он в то же время пытался подтянуть штаны.

Шесть «кайтэнов» были установлены на палубе лодки в следующем порядке. Четыре из них были закреплены ближе к корме лодки, сразу за рубкой, образуя фигуру в виде ромба. Первым в остром углу ромба стоял «кайтэн» № 1, на котором должен был идти в бой лейтенант Какидзаки. «Кайтэны» Фурукавы – № 2 и Ямагути – № 4 располагались немного дальше за ним, борт о борт. Мой № 3 стоял ближайшим к корме. Перед рубкой, опять же бортами друг к другу, были закреплены «кайтэны» № 5 – Синкаи и № 6 – Маэды.

«Кайтэн» лейтенанта Какидзаки был не самым близким к кают-компании, но наш командир оказался проворнее всех нас. Он уже нырял в трубу, ведущую к его оружию, когда мы все еще только подбегали к нашим люкам. Проползая в своей трубе, я услышал, как кто-то из экипажа субмарины задраивает за мной люк, ведущий в ее корпус. Труба, по которой нужно было пробраться к «кайтэну», имела в диаметре около двадцати четырех дюймов.[18] Включив фонарик и стараясь не ударить секундомер о стальные стенки трубы, я проскользнул сквозь нижний люк моего «кайтэна». Развернувшись в кокпите, я задраил за собой нижний люк и устроился на сиденье.

– Третий номер свое место занял! – доложил я по переговорному устройству.

– Слышите меня хорошо? – спросили меня из центрального поста.

– Слышу отлично! – ответил я.

– Очень хорошо! Все водители «кайтэнов» на своих местах. Расход времени – две минуты пять секунд.

Я оказался последним. После окончания учебной тревоги я узнал, что лейтенант Маэда занял место в своем «кайтэне», ближайшем из всех, уже через пятьдесят пять секунд и первым доложил по переговорному устройству. Капитан Орита, похоже, был доволен результатами. Во всяком случае, никаких нелестных для нас замечаний высказано не было.

Около 16.00 мы всплыли на поверхность моря. Обычно в подобных случаях нам не позволялось выходить на рубку лодки, но мне очень хотелось взглянуть на волнующееся море – мы чувствовали бортовую качку по мерному перекатыванию лодки. Синкаи тоже хотел этого. Возможно, это был наш последний шанс бросить взгляд на широкие океанские просторы, увидеть которые нам в следующий раз придется только через узкий окуляр перископа. Мы попросили разрешения у капитана Ориты. Он уже готов был отказать нам, когда Синкаи произнес:

– Пожалуйста, господин лейтенант. Хотя бы полминутки.

– Хорошо, – сказал Орита, – но, если нам придется срочно погружаться, мы вас оставим снаружи.

Он улыбался, произнося эти слова, но я не уверен, шутил он или говорил серьезно.

На мостике рубки стоял лейтенант Кавамото, на груди у него висел на ремешке бинокль, который он часто подносил к глазам. Вместе с ним на палубе находилось шестеро дозорных. Все они стояли не шевелясь, лишь медленно поводя головой, вперившись взглядом через бинокли в пространство моря и неба.

Мой взгляд тоже приковался к великолепию водной глади. Вплоть до нынешнего момента все сколько-нибудь крупные акватории, которые мне доводилось видеть, были либо ограничены окружающей сушей, как на Внутреннем море, либо берегом. Но сейчас море простиралось во всех направлениях, ему, казалось, не было конца и края. На восточном горизонте клубились облака, напоминавшие громадных птиц, летящих к северу. Поверху лучи заходящего солнца окрашивали их в густой багрянец. Где-то в этих водах я и найду свой последний приют. Сколь же ничтожен человек перед величием природы!

Через некоторое время Синкаи произнес:

– Нам бы лучше спуститься вниз.

Я кивнул, зная, что мы будем помехой, если лейтенант Кавамото даст сигнал к срочному погружению. Но, спускаясь по трапу, я намеренно медлил, не в силах оторвать взгляд от великолепного вида. Уже оказавшись в центральном посту, я спросил штурмана, где мы в этот момент находимся.

– Примерно на траверзе Танэгасимы, – ответил он, – но южнее.

Это меня озадачило. Мы должны были находиться сейчас намного южнее, поэтому я спросил штурмана, в чем тут дело.

– Мы не просто несемся навстречу врагу полным ходом, Ёкота, – принялся он растолковывать мне. – В светлое время дня мы не хотим оказаться слишком близко к нему, идя в надводном положении. Поэтому днем мы снижаем скорость или несколько меняем курс, чтобы быть в состоянии совершить долгий ночной переход. Сегодняшней ночью мы сможем покрыть сотни две миль или даже больше. В погруженном состоянии мы тоже снижаем скорость, сохраняя заряд батарей на случай чрезвычайной ситуации. Затем следующей ночью мы снова совершим долгий ночной переход, если будет приказ командира. Но в первый день, пока мы оставались на поверхности, мы старались держаться ближе к побережью, чтобы вызвать прикрытие с воздуха, если нас обнаружит враг. Мы также старались идти как можно дольше вне радиуса действия вражеских патрульных самолетов.

Штурман рассказал еще, что теперь наш курс лежит к Окинаве, куда мы будем двигаться в восточном направлении, оставаясь ночами в надводном положении и погружаясь в светлое время суток, пока не приблизимся к ней.

Поужинав, я довольно рано залег спать. Капитан Орита, скорее всего, не станет задействовать «кайтэны» в темноте. Но с рассветом случиться может все. Я хотел быть совершенно отдохнувшим, чтобы быть днем предельно готовым к действию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.