Глава 6 МЕНЯ НАЗНАЧАЮТ НА ЗАДАНИЕ

Глава 6

МЕНЯ НАЗНАЧАЮТ НА ЗАДАНИЕ

Мой первый выход в море на «кайтэне», как я уже рассказывал, обернулся конфузом. И как же подначивали меня мои друзья на следующем семинаре! Продолжалась критика и в казарме, но всегда в дружеском тоне. Она ничем не напоминала то, что пришлось выслушать лейтенанту Тояме. Курсанты, которые уже не раз выходили на «кайтэнах» в залив, рассказывали мне о тех проблемах, с которыми они столкнулись, и объясняли, как следует поступать мне, если придется в будущем встретиться с чем-то подобным. Во время следующих выходов, которые мне предоставили возможность сделать, я был уже гораздо осмотрительнее, поскольку очень хотел исправить свою первоначальную ошибку. Двигаясь в погруженном состоянии, я успешно обогнул остров Одзима, расположенный в 30 милях от Хикари, а также другой, меньший, остров Минасэ, лежащий ближе к берегу.

Итак, мой второй и последующие тренировочные выходы на «кайтэне» были достаточно успешными. Я научился регулировать давление, держаться на заданной глубине, работать горизонтальными рулями и вскоре уже мог управлять «кайтэном» так же свободно, как водитель своим автомобилем. Когда я в первый свой выход стал отрабатывать погружение, то внезапно ушел на глубину более шестидесяти футов, теперь же мог спокойно уходить на любую нужную мне глубину. Я научился также погружаться и всплывать на поверхность, не производя шумных всплесков.

Приобретя нужный опыт, наши техники теперь обслуживали «кайтэны» гораздо быстрее, чем раньше. В течение января, когда моя подготовка пошла более интенсивно, мы потеряли двух моих товарищей, которые погибли в ходе учебных выходов в море. 14 января на Оцудзиме погибли лейтенант Кэнтаро Накасима и младший лейтенант Иссин Миядзава. Они отрабатывали круговую навигацию в погруженном состоянии и совершали подводный обход острова Нодзима. В тот день погода испортилась, и из-за плохой видимости было решено учебные выходы отменить. Никто так никогда и не узнал, что же случилось с этими двумя офицерами. Они просто пропали без вести. Обсуждая это происшествие, мы для себя предположили, что они, вероятнее всего, врезались в дно залива или же налетели на подводную скалу, двигаясь в погруженном состоянии. Должно быть, смерть их была мгновенной, иначе они могли бы стуком по корпусу звать на помощь до тех пор, пока страхующий их торпедный катер не засек бы их местоположение и не поднял бы их на поверхность.

Аналогичной трагедии едва удалось избежать, когда подводная лодка «1–58» возвращалась на базу после окончания операции «Конго». Ночью 21 января она двигалась в надводном положении по проливу Бунго, выставив впередсмотрящих. Американские субмарины уже несколько месяцев совершали набеги в наши прибрежные воды. Даже пролив Бунго, главные ворота нашего Соединенного флота в течение многих лет, не мог считаться теперь безопасным фарватером. Неожиданно один из дозорных, выставленных капитаном 3-го ранга Хасимото, заметил в темноте черный силуэт подводной лодки. Командир субмарины «1–58» уже готов был торпедировать ее, но в последний момент что-то удержало его. Он продолжил свой путь на базу. Лишь утром он узнал, что его предполагаемой целью была субмарина «1–36», также возвращавшаяся домой после выполнения операции «Конго». Хасимото едва не потопил ее.

К концу месяца все подводные лодки, участвовавшие в операции «Конго», кроме злополучной «1–48», вернулись в свои порты. Официально оглашенные результаты этой операции порадовали всех. 6-й флот пустил ко дну десять вражеских транспортов, один линкор, один танкер и один эскортный авианосец класса «Касабланка». На счету группы «Кикусуи» было три линкора и два крупных авианосца, так что официальным итогом двух операций «кайтэнов» стало уничтожение восемнадцати вражеских кораблей ценой двух подводных лодок – «1–37» и «1–48». Но со времени первой операции на атолле Улити в ноябре мы потеряли еще три другие подводные лодки – «1–46», «1–365» и «RO-47». Япония испытывала сильнейший дефицит субмарин – носителей торпед «кайтэн».

Но тем не менее, мы все мечтали участвовать в той или иной операции. С каждым тренировочным выходом в море я совершенствовал свое мастерство в управлении «кайтэном». Делали свое дело и семинары, но гораздо больше мне давали практические занятия. Дни и ночи проносились совершенно незаметно. Если я не был в «кайтэне», то занимался физической подготовкой, помогал матросам торпедного катера, практиковался в распознавании по силуэтам американских судов, а также учился правильно оценивать расстояние, курс и скорость боевых кораблей. На практических занятиях мой «кайтэн» обычно грубо нацеливали на противолодочный корабль, стоявший в бухте в шести милях от берега. Моей задачей было «попасть» в него, пройдя у него под килем. Верхняя поверхность наших «кайтэнов» была окрашена в белый цвет, так что команда корабля-цели могла сказать, удалось ли нам поразить их. Они также могли заметить небольшие волны, оставляемые нами на поверхности моря. Когда мы проходили под боком одного из таких небольших кораблей-мишеней, то эти волны разбивались о скулу корабля и служили индикатором. Подобное прохождение считалось отличным выполнением учебного задания, и мы все старались именно так отрабатывать его. Любой, кому удавалось поразить небольшой противолодочный корабль, наверняка сможет поразить и американское судно раз в пять или десять крупнее.

24 января крупные силы американского флота в составе линкоров, крейсеров и эсминцев появились из ниоткуда и обстреляли Иводзиму,[13] остров, расположенный примерно в шестистах милях южнее Токио. Нам стало ясно, что в качестве следующего шага неприятель предпримет захват этого острова. Стратегическое значение его заключалось в том, что он мог служить передовым аэродромом для базирования истребителей, сопровождавших гигантские «суперкрепости» «В-29», которые бомбили Японию с Марианских островов. Кроме того, он мог служить запасным аэродромом для аварийных посадок вражеских бомбардировщиков, падавших в море. Самолеты, базирующиеся на Иводзиме, могли вылетать на спасение их экипажей, которые затем снова принимали участие в войне. Поэтому наша подготовка пошла более быстрыми темпами. Переход до Иводзимы на подводной лодке занимал совсем немного времени. Вражеский флот вполне мог появиться около Иводзимы и встать поблизости от нее. «Кайтэны» вполне могли быть применены у Иводзимы, поскольку подводным лодкам-носителям не надо было бы совершать длительные переходы до цели. Они также могли быстро вернуться на базу, взять новую партию «кайтэнов» и вскоре снова появиться у цели.

За первую неделю февраля я намного продвинулся в отработке учебных задач и в глубине души надеялся, что мне могут поручить боевое задание. Это произошло на второй неделе этого месяца. 13 февраля я уже собирался отправиться после ужина в баню, как вдруг меня окликнул старшина Ёсихито Ядзаки.

– Послушай, Ёкота, – сказал он. – Младший лейтенант Миёси хочет тебя видеть.

– Зачем? Тебе что-нибудь известно? – спросил я, снова надевая форму.

– Он ничего не сказал, – ответил Ядзаки, – но он хочет говорит с тобой, Китамурой и мной. Это что-то значит, не правда ли?

Меня охватил трепет. Нас троих и старшину Кикуо Синкаи в последнее время ставили в расписание учебных выходов на «кайтэнах» чаще, чем остальных. Значит ли это, что нам хотят поручить боевое задание?

– А где Китамура? – спросил я, бросая на свою кровать полотенце и мыло и поспешно натягивая форму.

– Никак не могу найти его, – ответил Ядзаки. – Уже искал его повсюду.

Я вспомнил, что часто видел, как Китамура гулял по вечерам вдоль кромки прибоя у эллингов с «кайтэнами». Мы с Ядзаки направились туда. Там мы и обнаружили нашего товарища, задумчиво смотрящего в морскую даль. Втроем мы поспешили к домику офицеров-инструкторов и постучали в дверь.

– Войдите!

Голос Миёси, как и всегда, был высоким и приятным. Когда мы вошли, он спросил:

– Что-то вы долго сюда добирались. Что случилось?

Остальные находившиеся в той же комнате офицеры испытующе смотрели на нас. Они нас не любили, и мы платили им тем же. Мы просто стояли у входа в комнату, смущенные тем, что долго не являлись по приказанию командира, будучи не в силах признаться, что некоторое время не могли найти одного из нас. Через несколько секунд мы, однако, поняли, что младший лейтенант Миёси просто дразнит нас. В голосе его звучала насмешка. Но когда остальные офицеры вернулись к своим делам, он заговорил совершенно серьезно.

– Ладно, – сказал он, – я позвал вас вот для чего. Мне доверили выполнение боевого задания и сказали, что я могу выбрать троих из своих курсантов для участия в этом задании. Я выбрал вас троих. Хотите ли вы отправиться вместе со мной?

Молчаливая неприязнь остальных офицеров теперь не значила для нас ничего.

– Да! – выпалил я за всех.

– Отлично, – сказал он. – Кроме нас четверых, на задании будет еще один офицер. Пока я не могу назвать вам его имя.

– И когда мы отправляемся? – спросил Китамура.

– Где-то ближе к концу следующего месяца, мне дадут знать, – ответил лейтенант Миёси. – Пока я еще не знаю точной даты. Вероятнее всего, в двадцатых числах марта. Мы пойдем на «1–368». Сейчас определена эта подводная лодка, но это решение могут и переиграть. Нам предстоит уничтожать американские танкеры, доставляющие нефть на Сайпан.

Лица у нас вытянулись. Нас не расстроило то обстоятельство, что на задание нас доставит подводная лодка «1–368», хотя она была медлительная и неповоротливая. Но назначенные нам цели представлялись нам незначительными.

– Это все? – спросил я.

Лично я мечтал потопить эскортный авианосец. Другие тоже надеялись на что-нибудь подобное. Я знаю это потому, что мы часто говорили об этом между собой.

Лейтенант Наруми взглянул на меня и все понял.

– Не требуйте слишком многого, – сказал он. – Теперь не так-то просто подобраться к авианосцам и линкорам. Они всегда идут теперь в плотном кольце эскорта из крейсеров и эсминцев.

Я не любил этого офицера, но он был прав. После операции «Конго» общая стратегия применения «кайтэнов» претерпела изменения. Противник располагал теперь всем необходимым ему количеством патрульных самолетов, причем с избытком, для охраны своих якорных стоянок. У него было теперь много патрульных кораблей, и противолодочные сети ставились вполне надежно, в чем пришлось убедиться «1–56» у островов Адмиралтейства. Поэтому командование 6-го флота решило нанести урон противнику другим способом. Проникнуть сквозь заслон участвовавших в операциях кораблей охранения было чересчур трудно, поэтому в качестве новой стратегии был выбран удар по коммуникациям снабжения противника, на которых в тылу наступательных сил действовали суда, имевшие незначительное прикрытие или вообще не имевшие такового.

– В любом случае, – продолжал младший лейтенант Миёси, – нет никакого смысла в бесполезных спорах. Нашей целью названы танкеры, так тому и быть. Нам надо отработать завтра на практических занятиях тактику атаки на танкеры. До выхода на задание нам осталось чуть больше месяца, и мы должны использовать это время по полной. И будем помогать друг другу во всем. Никому из вас не надо беспокоиться о каких-либо личных моментах. О них позаботятся те, кому это положено делать. Если вам что-нибудь понадобится в эти немногие недели, сразу же скажите об этом мне.

– Так точно, – хором ответили мы.

Мы не могли желать лучшего командира, который повел бы нас на задание, и, как мне кажется, он питал такие же чувства и к нам.

– А теперь, – сказал он, – если все это решено, то я предлагаю выпить за успех.

Он принес чашечки и бутылку сакэ. «Кампай!» – и мы вместе с примкнувшими к нам по этому случаю остальными офицерами выпили по унции рисового вина. Затем трое из нас вернулись в казармы, где я наконец уснул. Но теперь я был совсем другим человеком, по сравнению с тем Ютакой Ёкотой, который стоял в строю вместе с другими на базе Оцудзима. В те дни я много думал, лежа в постели и не в силах заснуть. Теперь я был спокоен и внутренне гармоничен, решив обрести пик мастерства и затем нанести сокрушительный удар врагу. Мне доверили боевое задание. Скоро я отправлюсь на его выполнение. Вот и все. На следующий день к нашей группе добавился младший лейтенант Мунэёси Като. Это было хорошо, но остаток дня оказался для нас неудачным. Прошлую ночь я заснул очень счастливым. Сегодняшним вечером мне предстояло уснуть несчастным. И все из-за неуклюжего «кайтэна».

В ходе сегодняшней тренировки мне предстояло совершенствоваться в подводной навигации и незаметном всплытии на поверхность моря. Задание на учебный выход состояло в том, что мы должны были обогнуть остров Одзима. Он был расположен довольно далеко от эллинга «кайтэнов», так что требовалось немалое искусство, чтобы подойти к нему и обогнуть его, двигаясь в погруженном состоянии. Я предполагал удачно справиться с такой программой. Теперь я был человеком, отобранным для выполнения боевого задания. От меня ожидали многого. Никто бы не сжалился надо мной на семинаре, если бы я допустил какую-либо промашку. Ровно в 13.00 я направился к эллингу с «кайтэнами» и, подходя к нему, встретил Китамуру. В расписании сегодняшних выходов он был третьим, поэтому уже возвращался в казарму.

Вид у него был столь понурым, что я спросил его, в чем дело.

– Все сегодня идет наперекосяк, Ёкота, – ответил он, – очень тяжелая вода. У всех какие-то срывы. Будь очень внимателен, когда выйдешь в море.

Я старался забыть его слова, направляясь вместе с техником из обслуживающего персонала к «кайтэну» № 31. Но в глубине души меня не оставляла тревога. Мысли о «кайтэне» № 31 никак не способствовали ее уменьшению. Несколько дней тому назад старшина Синкаи на этом «кайтэне» врезался в дно залива и говорил нам, что горизонтальные и вертикальные рули у этой машины ходят очень туго. Увы, мне пришлось в этом убедиться.

Группой, в которой я числился, командовал лейтенант Хамагути. Мы быстро вышли в воды залива и в 13.40 находились уже в точке старта. По команде я включил рычаг стартера. Мотор мощно взревел, и это вселило в меня уверенность. Торпеда шла ровно, и я уже начал удаляться от места старта. Но тут-то и начались мои злоключения.

Когда я пошел на погружение, «кайтэн» ринулся вниз едва ли не отвесно. Мне пришлось приложить все силы, чтобы, работая рулями глубины, уменьшить угол погружения. Затем, когда я стал всплывать, возникла та же самая проблема. Но особенно плохо работали вертикальные рули. Они все время пытались увести мой «кайтэн» правее курса. Чуть-чуть отрегулировав их, я попытался продолжить свое движение, но «кайтэн» постоянно уходил правее. В конце концов я решил держаться глубины 25 футов и продолжать движение по своему маршруту вслепую. Если я буду подниматься на поверхность слишком часто, проверяя, куда увел меня этот дефектный вертикальный руль, я заработаю низкую оценку своего выхода со стороны наблюдателей, следящих с торпедного катера за моим прохождением маршрута. Надо рискнуть и сделать именно так, решил я для себя.

Через какое-то время я услышал орудийные выстрелы. Замедлив ход «кайтэна», я сразу же подвсплыл на перископную глубину. Первый же взгляд сквозь окуляр перископа уперся в громадную скалу, находившуюся прямо у меня по курсу. Я немедленно воспользовался свойством руля уводить вправо и, еще больше переложив его, круто положил торпеду право на борт и ушел от столкновения с этим препятствием. Меня всего прошиб пот. Я погрузился под воду, увеличил скорость и проклял техников, которые не устранили недостатки этого «кайтэна». Как можем мы разить врага, имея подобное оружие? Возвращаясь к исходному пункту, я не переставал костерить вдоль и поперек всех, кого только мог припомнить по именам, вплоть до командира группы техников.

Когда я выбрался из «кайтэна» и предстал перед лейтенантом Хамагути, тот был вне себя от ярости.

– Идиот! – воскликнул он, отвесив мне полновесную пощечину. – Идиот! Ты же мог разбиться! Знаешь, что это значит? То, что ты вернул противнику один корабль! Как мы можем топить вражеские корабли, если такие идиоты, как ты, готовы разбиться, еще даже не выйдя на задание? Прочь с глаз моих!

От такого выговора я пришел в себя только благодаря сочувствию и пониманию младшего лейтенанта Миёси. И еще этому поспособствовал двумя днями позже пример младшего лейтенанта Итару Окаямы. Тем утром мы занимались физическими упражнениями на плацу под его руководством, и, когда мы уже заканчивали их, он вдруг решил устроить нам кросс. Мы еще не завтракали и поэтому не пришли в восторг от такой перспективы. Кое-кто начал было роптать.

– Разговоры в строю! Вперед, бегом марш! – скомандовал младший лейтенант Окаяма, и мы рванули вперед, пробежав три мили, как и было приказано.

Когда мы уже возвращались к казарме, он снова приказал нам выстроиться в одну шеренгу. Мы исполнили это приказание довольно медленно, поэтому он отдал приказ: «Направо! Бегом марш!» – и сам побежал вместе с нами, подгоняя неповоротливых, и пробежал вместе с нами ту же дистанцию. Никто не позволил себе отстать, поскольку младший лейтенант Окаяма был скор на расправу. Правда, было видно, что это не доставляет ему удовольствия, как некоторым. Он мог влепить несколько оплеух, причем без всякой угрозы, и тут же через пару секунд улыбнуться вам. Он в полном смысле командовал нами – требовал мгновенного исполнения своего приказа и карал тех, кто не повиновался ему достаточно быстро. Будучи невысоким, он был очень силен и жилист. Мы любили его и старались угождать ему. Он обладал сильным волевым характером, и мы хотели быть похожими на него.

После завтрака я увидел имя младшего лейтенанта Окаямы на доске приказов, стоящим первым в расписании выходов в море этого дня. Он знал это все время, когда бегал с нами! Вот это характер! Какое упорство и выносливость! Пробежать шесть миль, затем сесть прямо в «кайтэн» сразу после завтрака! Вот настоящий человек!

Зримое подтверждение этому мы получили еще до конца месяца, когда младший лейтенант Окаяма погиб, идя на своем «кайтэне» в атаку в ходе операции у острова Иводзима.

На следующий день Токио пережил первый налет самолетов, базирующихся на авианосцах, а я совершил первый выход на своем «кайтэне» с подводной лодки. Это была субмарина «1–368». Самолеты с американских авианосцев совершили налет на Токио также и 18-го числа. Я испытал некоторое облегчение, когда узнал, что они поразили в основном промышленные цели в юго-восточной части города, поскольку моя семья жила в другом районе столицы.

19-го числа случилось два события, которые изрядно огорчили меня. Американские морские пехотинцы вторглись на Иводзиму, и младший лейтенант Миёси побил меня. Даже не знаю, что больше огорчало: появление врага на пороге дома или полновесный удар, полученный от человека, которого мы все искренне любили.

Инцидент с младшим лейтенантом Миёси произошел в связи с небольшим нарушением порядков в казарме. Несколько человек из нас застелили свои койки недостаточно аккуратно. Когда младший лейтенант Миёси потребовал, чтобы виновники этого безобразия вышли из строя, вперед выступило примерно шесть человек. Я помнил, что вроде бы тоже застелил свою постель достаточно небрежно, но все еще вспоминал вид своей койки, когда остальные уже сделали шаг вперед. Спустя не более чем пять секунд к ним присоединился и я. Младший лейтенант Миёси, который всегда отдавал приказы в помещении казармы очень громко, чтобы скрыть свое природное добродушие, прошел вдоль строя, отпуская каждому из нас по оплеухе. Когда мы все повернулись, чтобы встать в строй, он окликнул меня:

– Ёкота! Погоди!

Подойдя ближе, он остановился прямо передо мной.

– Ты вышел из строя последним, – начал он. – Неужели ты думаешь, что я буду делать тебе поблажки только потому, что мы вместе собираемся идти на задание? Ты должен был выйти первым! Не думаю, что еще хочу отправиться вместе с тобой!

С этими словами он набросился на меня с кулаками и бил до тех пор, пока я не упал на пол казармы. Когда я поднялся на ноги, то почувствовал, что лицо мое уже начинает заплывать. После команды «Вольно!» я испытал ужасный стыд. Я понимал, почему он ударил меня. Я опозорил его, младшего лейтенанта Миёси, и еще двух других курсантов, выбранных им для выполнения задания. Он говорил о поблажках, но он уже оказал мне честь, выбрав меня для выполнения задания. В душе я тут же простил ему все. Ближе к вечеру он продемонстрировал свое сожаление и готовность забыть о случившемся, заглянув в нашу комнату, и оставил нам немного соевого печенья, которое, как он знал, мы все любили. Меня, как и остальных, ждала моя доля, и я понял, что таким образом он просит меня забыть прошлое.

На следующий день группа «Чихайя» вышла на задание. С ними же отправились и две субмарины-носителя. Подводная лодка «1–368» вышла с Оцудзимы, неся пять «кайтэнов», вести которые к цели должны были три офицера и двое старшин. В тот же день мы проводили и «1–370», которая вышла из Хикари, также с пятью «кайтэнами» на палубе. Группой водителей командовал младший лейтенант Итару Окаяма, который устроил нам кросс на длинную дистанцию несколькими днями ранее. Обе подводные лодки через несколько дней погибли при выполнении задания. Мы так никогда и не узнали, успела ли «1–368» причинить какой-либо урон врагу. 27 февраля ее обнаружил и потопил американский авианосец. Субмарина «1–370» с нашими товарищами с базы Хикари на борту была потоплена надводным кораблем накануне этого дня, но уже после того, как успела атаковать врага. Наши войска на Иводзиме передали по радио, что они наблюдали шесть высоких столбов огня в стороне моря, так что вполне вероятно – наш младший лейтенант Окаяма и его соратники достигли своих целей.

Мы потеряли еще одного нащего сотоварища с Цутиуры, старшину Масао Мори, который вышел на подводной лодке «1–370» в качестве механика «кайтэнов» и погиб вместе с лодкой.

Третья субмарина из группы «Чихайя», «1–44», вышла с базы Оцудзима 27 февраля. Она вернулась 9 марта, не выпустив ни одного «кайтэна». После того как были потоплены подводные лодки «1–368» и «1–370», патрулирование стало таким интенсивным, что приблизиться к Иводзиме оказалось совершенно невозможно, хотя там имелось много потенциальных целей. Патрули засекали субмарину «1–44» всякий раз, когда она пыталась всплыть на поверхность моря, чтобы определиться и осмотреться. Вражеские самолеты и катера заставили подводную лодку провести под водой тридцать шесть с половиной часов, и воздух внутри нее постепенно насытился углекислотой до предела. Командир субмарины капитан 2-го ранга Гэмбэй Кавагути в конце концов был вынужден отдать приказ об отмене операции, поскольку и команда, и водители «кайтэнов» пребывали в таком состоянии, что вряд ли смогли бы ее осуществить. Он принял решение возвратиться на базу и нанести удар по врагу в другой раз.

Командование 6-го флота не согласилось с ним. Сразу же после возвращения в порт он был снят с должности командира подводной лодки, а на его место назначен другой офицер. Это произошло, разумеется, на Оцудзиме. На базе Хикари, однако, уныния не было. Мы пребывали в воодушевлении благодаря успеху лейтенанта Окаямы и вспоминали его последние слова, сказанные им во время прощального ужина, организованного нами вечером накануне отхода лодки «1–370».

– Я собираюсь в Кудан, – сказал он, имея в виду, что он может погибнуть в бою и будет сопричислен к небесному сонму героев. – Смотрите, и вы сделайте все как подобает. Если осрамитесь, то обещаю вам – я спущусь с небес и снова отлуплю вас!

Что ж, решили мы, надо сделать все, что от нас зависит, как в память о нем самом, так и памятуя о его кулаках, тяжелых, как камни. Лучше будет, если его дух нас не побеспокоит.

На следующий день после выхода с Оцудзимы субмарины «1–44» я во второй раз отрабатывал старт «кайтэна» с подводной лодки. Это была субмарина «1–58» под командованием капитана 2-го ранга Хасимото. Именно эта субмарина позже потопила американский «Индианаполис», корабль, который доставил на Марианские острова атомные бомбы. Как же отличалась эта подводная лодка от громоздкой и неуклюжей «1–368»! «1–368» была спроектирована и построена для перевозки личного состава и военных грузов. Она развивала на поверхности моря скорость менее 14 узлов против 20 и более узлов, которые делали другие субмарины. Первоначально она была вооружена двумя 40-футовыми торпедными аппаратами, спроектированными так, чтобы они могли выдерживать давление воды на глубине более 200 футов. Она несла также две большие резиновые лодки. Кроме своего экипажа численностью 50 матросов и офицеров, она могла принять на борт 110 человек десанта и 60 тонн груза. Еще 20 тонн грузов могли быть размещены и закреплены у нее на палубе, но это делало ее тихоходной, как улитка. Да и выглядела «1–368» совсем какулитка, особенно если смотреть на нее с носа! Просто большая жирная улитка!

Совсем другое зрелище представляла собой лодка «1–58». Изящный вытянутый корпус придавал ей впечатление стремительности. Я надеялся было пройтись по всем ее отсекам, но к тому времени, когда мы погрузили «кайтэны», было уже поздно, и пришлось сразу приступить к работе. Два «кайтэна» с водителями-офицерами младшим лейтенантом Миёси и младшим лейтенантом Аидзавой должны были стартовать на траверзе острова Одзима. Вскоре после них должны были пуститься в путь «кайтэны» с водителями старшинами Ядзаки, Синкаи и мной. Я быстро занял свое место водителя и первым делом запустил гироскоп. Он раскручивался под действием сжатого воздуха, и требовалось некоторое время, чтобы он вышел на необходимое число оборотов. От точности и надежности его работы зависела моя ориентировка под водой. Каждый раз, когда я выходил в море на «кайтэне», я прежде всего запускал его. Затем я надел наушники переговорного устройства и проверил все приборы управления. Они были в полном порядке. Проверяя работу перископа, я обнаружил, что к нему прикреплен небольшой листок бумаги, на котором было написано: «Молимся, чтобы ты попал в цель». Чуть ниже стояла подпись: «Техники». Это были чудесные ребята. Они заботились о каждом «кайтэне» так, словно это были их любимые дети. Они были последними из людей, провожавших нас, когда мы занимали свое место в кокпите торпеды, и они же первыми встречали нас, когда мы возвращались на базу, и спрашивали, как все прошло.

После того как подводная лодка погрузилась, я поднял свой перископ, чтобы оглядеться. В поле зрения попал «кайтэн» младшего лейтенанта Миёси. «Это куда как больше похоже на настоящую атаку!» – сказал я себе, когда мой взгляд коснулся палубы субмарины. Скоро мы должны были очутиться в назначенной точке старта и там покинуть лодку. Целью была отработка новой тактики – атаки в открытом море. Именно ее имел в виду капитан 2-го ранга Итакура с Оцудзимы, мечтая о том, как «сотни „зрячих торпед“ ринутся на врага, осмелившегося приблизиться с моря к берегам нашей родины».

Однако это был достаточно сложный способ атаки, доступный только опытным водителям. Одно дело – наносить удар по врагу, стоящему на якоре в порту или в спокойном заливе. Атаковать врага в открытом море, когда волны могут подниматься выше, чем наши перископы, совсем другое дело. Для того чтобы подобная атака могла завершиться успешно, предварительно должны быть определены три вещи: курс неприятельского корабля, его скорость и курсовой угол относительно «кайтэна». На основании этих трех данных мог быть рассчитан правильный курс атаки. Но если бы даже хоть в одном расчете была ошибка, водителю «кайтэна» пришлось бы надеяться только на свой перископ. Поэтому мы применяли особый способ, в котором совмещались оба этих метода. Непосредственно перед выходом «кайтэна» с палубы субмарины его водитель получал данные оценки курса вражеского корабля, его скорости и курсового угла, так что водитель мог себе представить общую ситуацию. С центрального поста управления субмарины водителю задавались также курс и скорость, с которой «кайтэн» обязан был следовать строго определенное время после выхода с субмарины. В конце этого отрезка маршрута водителю полагалось поднять свой перископ для самостоятельного определения ситуации. Теоретически цель должна была оказаться примерно в пяти сотнях футов от него по правому или левому его борту. Водитель определял свой курс для последнего броска, опускал перископ и направлял «кайтэн» к цели на полной скорости. Максимальное время, которое отводилось водителю «кайтэна» во время учебных выходов для такого визуального определения, составляло семь секунд. Если он будет держать перископ дольше, то с корабля могут заметить оставляемые им «усы» – пену от разрезаемой перископом воды.

Подводная лодка «1–58» шла на глубине 55 футов. Таким образом, закрепленный на ее палубе «кайтэн» находился на глубине около 35 футов. Надо было помнить эту цифру, чтобы после старта с палубы выдерживать необходимую глубину. Малейшая ошибка в заполнении балластной цистерны для компенсации веса выработанного горючего могла привести к тому, что чрезмерно облегченная торпеда вырвется на поверхность еще до того, как вы успеете установить горизонтальные рули на погружение. На практике же лучше всего было держать горизонтальные рули под небольшим отрицательным углом, чтобы при старте с субмарины слегка погрузиться, а затем компенсировать это погружение.

Должно быть, я установил свои горизонтальные рули под несколько большим углом, чем это было необходимо, когда команда субмарины освободила два последних троса, удерживавших мой «кайтэн». Едва сойдя с палубы, «кайтэн» ушел на глубину до 110 футов, прежде чем я смог выровнять его. В открытом море, где имелось пространство для маневра, в этом не было ничего опасного, но если бы дело происходило в заливе, то я вполне мог врезаться в придонный ил.

«Кайтэны» стартовали с пятиминутными интервалами, как это было бы и в боевых условиях. Я был по очереди вторым. За мной должен был стартовать Синкаи, но ему не повезло. Топливная цистерна его торпеды дала течь сразу же после схода с палубы субмарины, и сопровождавшему катеру пришлось доставлять его на базу на буксире, поскольку он не имел собственного хода вообще.

В тот день трудности с «кайтэном» были и у меня, но не более, чем обычно, несмотря на мой «нырок» на глубину 110 футов. У каждого аппарата были свои особенности, да и они менялись день ото дня, в зависимости от того, сколь интенсивно его использовали. Нашим главнейшим врагом была ржавчина. Из-за нее значительно ухудшалась управляемость «кайтэна». Вторым же врагом была смазка, так как техники часто неумеренно смазывали все возможные шарниры и органы управления. Когда мы начинали работать ими, то руки наши сплошь покрывались жирной скользкой субстанцией. В этот мой выход так и случилось. Я то и дело вытирал руки о свои фундоси. Когда я в тот день выбрался из «кайтэна», то на мне было, наверное, самое грязное белье во всей Японии. Белая ткань моей набедренной повязки стала к этому времени совершенно черной, но все рукояти управления работали более или менее удовлетворительно. Так и должно было быть. Должен заметить, что на японском флоте никогда не снижали своих требований, выбирая нужного человека для важной работы. Любая допущенная на этом этапе ошибка вполне могла стоить мне потери всяких шансов на то, чтобы остаться водителем «кайтэна», несмотря на время и силы, уже затраченные на мою подготовку. Не буду называть имя знакомого мне офицера, который был отчислен из программы «кайтэнов» за то, что повредил свою торпеду в ходе тренировки.

Обычно мы в ходе наших тренировок использовали противолодочные корабли в качестве «целей». Но в то же время мы часто охотились и за проходившими мимо судами, для того чтобы сэкономить горючее наших катеров сопровождения. Часть проходивших мимо нас судов принадлежала сухопутным силам, у которых было свое собственное подразделение подводных лодок, базирующееся на острове Осима во Внутреннем море. Не многие иностранцы знают это, но императорская армия Японии, разочарованная тенденцией военно-морского флота строить в основном боевые подводные лодки для дальних рейдерских походов, начала осуществлять свою собственную судостроительную программу создания больших вместительных субмарин транспортного типа.

При этом отношения между армией и флотом отнюдь не пострадали – они и так были далеки от братской любви. Большинство старших армейских офицеров происходили из семей японских крестьян, тогда как офицеры военно-морского флота были почти исключительно сыновьями самураев. Это обстоятельство послужило причиной забавного инцидента, случившегося 1 марта.

Старшина Ёсихито Ядзаки, мой лучший друг и сосед по комнате, вышел в море на своем «кайтэне», когда все противолодочные корабли рыскали в погоне за американскими субмаринами. В этот момент мимо Хикари проходил небольшой деревянный катер, принадлежавший армии и снабжавший гарнизон на Осиме. Ядзаки решил лишний раз потренироваться в атаке на движущуюся цель и направил свою торпеду на перехват катера. Он был примерно в полутора милях от своей «цели», когда начал движение, а ярдах примерно в 600 от нее поднял перископ, чтобы в последний раз скорректировать курс. Я как раз был на борту сопровождающего торпедного катера и услышал, как один из наших офицеров произнес:

– С вражеского корабля его непременно заметят.

Я сразу же отреагировал на его замечание:

– Ну и что это им даст? Им будет уже поздно что-то предпринимать.

Разумеется, для человека, не имеющего офицерского звания, слова мои были дерзкими, но я верил в звезду моего друга.

Ядзаки прошел прямо под корпусом «цели», как я и верил. Затем он сделал второй заход и снова атаковал ее, пройдя точно так же, как и в первый раз. После этого прохода катер несколько изменил курс, так что теперь он должен был пройти между нами и двигающимся к нам Ядзаки. Лейтенант Кодзу стал махать ему, пытаясь дать понять, чтобы он сошел с этого курса, но катер продолжал свой путь. Ядзаки, возвращаясь, не смотрел в перископ и, идя близко к поверхности, протаранил катер.

После удара катер стал двигаться каким-то сумасшедшим зигзагом, а мы принялись искать на поверхности моря следы моего друга. «Вот он!» – крикнул кто-то из нас, когда мы подошли к месту столкновения. Я тут же разделся до фундоси, зажал в руке конец пенькового троса и прыгнул за борт. Вода была ледяная, но мне все же удалось завести трос за один из выступов на корпусе «кайтэна». Открыв крышку люка, мы приняли Ядзаки на борт торпедного катера. Он был цел, хотя и немного оглушен ударом. Мы вернулись на базу, ведя на буксире «кайтэн», высадили Ядзаки, после чего торпедный катер сопровождения вернулся к катеру снабжения, чтобы посмотреть, не нужна ли наша помощь, так как его команда не могла прийти в себя от неожиданности. У Ядзаки вскочила на лбу большая шишка, но к тому времени, когда я вышел из бани, он уже совершенно оправился. Оставив его лежать на койке, я пошел посмотреть, не надо ли помочь армейцам. Их катер после столкновения дал сильную течь и выбросился на берег небольшого островка неподалеку от эллинга «кайтэнов».

К этому времени уже стемнело, и армейский офицер, командовавший этим катерком, вел себя в высшей степени нагло, разговаривая с нашим старшим лейтенантом Миятой. «Флот возместит вам все убытки», – не переставал повторять лейтенант Мията, но армеец, хотя и младше его по званию, все поносил нас. И вот, когда разгрузка катера была закончена, лейтенант Мията сказал нам:

– Вы, ребята, можете взять себе что-нибудь за ваши труды.

Катерок был загружен всякими вкусностями, предназначавшимися для армейского гарнизона на Осиме. Там были карамель, драже, сладкая соевая паста, сухое печенье и различные консервированные продукты. Будучи водителями «кайтэнов», мы могли получать большинство этих деликатесов в любое время, но техники, обслуживавшие наше оружие, были лишены такой возможности. Мы быстро похватали все, что только могли унести в руках, и кинулись к шлюпкам, на которых прибыли с базы. Вернувшись в казармы, мы устроили там целое пиршество, пригласив всех желающих, и гуляли до тех пор, пока не истребили все трофеи. Ядзаки и даже шишка на его голове стали главными героями этого импровизированного праздника.

Мы все еще говорили об этом случае, вытирая липкие губы и повторяя: «Какая вкуснота!», когда на Хикари появилась целая делегация армейцев, прибывшая, чтобы выразить протест против всего случившегося и в особенности против хищения их продовольственных пайков. Разумеется, никто ни в чем не сознался, и столкновение с катером было признано простой случайностью. Армейцам были принесены все возможные извинения, но это была просто вежливая отписка. Ни мы, водители «кайтэнов», ни наши техники ничуть не жалели о происшедшем и не уставали повторять: «Почаще бы выпадали такие случайности!»

Все это произошло после моего второго учебного старта с подводной лодки «1–58». В первый же раз я стартовал 17 февраля с «1–368», причем достаточно неудачно. Дело в том, что иногда во время учебных выходов водители «кайтэнов» делали двойной заход на цель. Второй заход осуществлялся после того, как был полностью закончен первый. В реальных условиях мы пошли бы на второй заход, промахнувшись в первый раз. Между собой мы часто спорили, могла ли сработать такая тактика в боевых условиях, так как враг почти наверняка мог заметить оставляемый нами на поверхности след и открыть огонь из палубных орудий или забросать нас глубинными бомбами. Мы также говорили об опасности выработать горючее в ходе долгого преследования. Запас кислорода в наших «кайтэнах» обеспечивал ход в течение часа, а подводная лодка-носитель, разумеется, не имела бы возможности спасти нас, если бы мы остались без горючего. Для себя я разработал свой собственный план на случай, если такое произойдет со мной. На реальном задании боевая часть моей торпеды будет заполнена не водой, но тремя тысячами фунтов сильнейшей взрывчатки. В случае если я выработаю все горючее, то всплыву на поверхность и буду лежать там без движения. На войне бывает полезно знать о противнике даже самые незначительные мелочи. В частности, мы знали о том, что американцы одержимы страстью к добыванию всяких сувениров. Мне представлялось весьма вероятным, что они попытаются поднять на борт мой «кайтэн», чтобы их эксперты по вооружению могли изучить его. Если они и в самом деле попытаются сделать это, то я ничем не буду им мешать. Но как только увижу, что мое оружие оказалось на палубе корабля, то тут же поверну выключатель, которым был оснащен каждый «кайтэн» на случай, если не сработает его детонатор, и отправлю американский корабль и себя в вечность.

Об этом я размышлял, когда команда лодки «1–368» отдавала крепившие торпеду концы. Стартовав, я расстыковал также и разъем телефонной линии, оставшись наедине с самим собой. Мне предстояло совершить один-единственный заход на цель. И я совершил его, сначала, как положено, в погруженном состоянии, потом подвсплыл, бросил последний взгляд в перископ, скорректировал курс и понесся на полной скорости на «цель».

Я шел на нее на глубине 30 футов, так что должен был спокойно пройти под килем учебной цели. Миновав ее, я двигался еще около минуты, что было больше, чем необходимо. Я хотел надежно удалиться от цели, чтобы не помешать моим товарищам, стартовавшим на своих торпедах вслед за мной. Затем я поднялся к поверхности и, бросив взгляд через перископ, увидел скалистую гору, возвышавшуюся к северу от Хикари. Я был доволен собой. Оказалось, что стартовать с подводной лодки куда проще, чем с торпедного катера. При выходе я получил с лодки указания скорости, курса и направления, которым и следовал. Ничего удивительного, что капитан 2-го ранга Итакура возлагал такие большие надежды на «видящие торпеды».

Я двинулся к катеру сопровождения. Открыв люк, увидел перед собой лицо младшего лейтенанта Миёси.

– Ну, как прошел выход? – спросил он.

– Все отлично! Видимость была прекрасная, и я только один раз подправил курс. Попал наверняка!

– Какая уверенность! – сказал он, округлив глаза.

Я не обратил внимания на его слова. В этот момент во всем мире не было человека счастливее меня. Я подошел к рубке, оперся на нее спиной и закурил сигарету, наслаждаясь каждой затяжкой и наблюдая, как поднимают на борт мой «кайтэн».

Результаты тренировок в этот день подводил лейтенант Камиура. На берег он сошел последним, вернувшись вместе с кораблем-мишенью. Мы, водители «кайтэнов», успели вымыться, поужинать, а затем направились к офицерским комнатам, сияя от предвкушения. Камиура уже был там, на столе перед ним была разложена схема «ударов» сегодняшнего дня. Он, склонившись, наносил на нее последние отметки.

Не в силах утерпеть, я позволил себе заговорить первым.

– Как прошел номер второй, господин лейтенант? – спросил я.

Лейтенант Камиура еще продолжал наносить на план схемы прохождения последних торпед. Он должен был бы упрекнуть меня за нетерпение, но вместо этого медленно поднял взгляд на меня.

– Ёкота? – переспросил он. – Что ж, сейчас поглядим… Ваш след был примерно в тридцати футах впереди корабля-мишени. А поскольку ваш «кайтэн» уже миновал цель, когда мы увидели ваш след, это значит, что вы промахнулись… примерно на… сто двадцать футов.

– Что? – Я ошеломленно смотрел на него.

Я был совершенно уверен в том, что прошел точно под целью. Но лейтенант Камиура не обратил внимания на мою вторую бестактность и продолжал говорить. Он показал по схеме, что все остальные смогли точно перехватить «цель». Например, «удар» Китамуры пришелся точно в центр мишени. След от его торпеды прошел рядом с форштевнем корабля-цели.

– Господин лейтенант, – сказал я, когда лейтенант Камиура закончил поздравлять моих товарищей, – может быть, у меня была скорость чуть больше, чем надо. Двигатель торпеды отрегулирован недостаточно точно. Или индикатор на пульте управления показывал скорость несколько ниже, чем я в действительности набрал. Видимо, из-за всего этого я и прошел впереди цели. Ведь меня на следующем семинаре сотрут в порошок, если узнают, что я прошел на сорок ярдов впереди цели. Пожалуйста, помогите мне, господин лейтенант.

Камиура посмотрел на меня, улыбаясь, очевидно, моему волнению и моей странной просьбе.

– Помочь вам? – переспросил он. – Но как?

Мое лицо запылало еще сильнее, чем тогда, когда я узнал о своем промахе. В действительности, если бы я попал по крупному американскому кораблю в 150 футах перед его мидель-шпангоутом, я все равно потопил бы его. Но я был не спокоен. Это был слишком большой промах для человека, уже выбранного для осуществления задания. Имея мою подготовку, я должен был бы попасть точно в центр корабля, не в корму и не в нос.

– Не могли бы вы показать… может быть… футов шестьдесят… господин лейтенант? – заикаясь, попросил я его.

Камиура нахмурился:

– Это совершенно невозможно, Ёкота. На палубе было еще много других, которые видели все это так же, как и я. Не хотите же вы, чтобы я предстал перед ними лжецом? Запомните, точные данные по нашим пускам чрезвычайно важны. Если бы не будем их иметь, никто ничему не научится в ходе наших семинаров.

Лицо его расплылось в улыбке, а затем он рассмеялся в голос, в чем его поддержали и все остальные.

– Все, что вам нужно, Ёкота, – сказал он, – это найти как можно более крупный корабль. Может быть, вам надо дать задание уничтожить авианосец. Оставьте корабли поменьше для других.

Общий смех был ему ответом. Пристыженный, я, понурив голову, поплелся к себе в казарму. На самом деле, как сказали мне более опытные товарищи, мой результат был не так уж плох для первого выхода с подводной лодки. Со временем я вполне мог показать лучшие результаты. Постепенно я успокоился. Пусть мне придется вкусить горькое лекарство семинара, как его принимали и другие, в том числе и от меня.

Но все обошлось. На семинаре мне досталось не так уж сильно. Возможно, мои товарищи решили не огорчать человека, уже готового отправиться на задание. Они задали всего несколько вопросов относительно моего последнего определения на поверхности для финального броска к цели, в остальном же меня пощадили. Таким образом, день моего первого выхода на «кайтэне» с подводной лодки закончился вполне благополучно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.