Падение Галича

Падение Галича

Капитуляция Углича привела к очередной передышке, во время которой обе враждующие стороны пытались накопить силы для нового раунда борьбы за власть в Северо-Восточной Руси. Основные их усилия были направлены на консолидацию сил, которые могли бы противостоять противнику. При этом перед Василием II и Дмитрием Шемякой стояли, естественно, разные задачи. Московский великий князь стремился к полному подчинению (если не к ликвидации) своего противника, а Дмитрий Шемяка пытался сохранить свои позиции, не рассчитывая (во всяком случае в обозримом будущем) добиться великого княжения.

Победоносная канонада тверских и московских пушек под Угличем оказала свое действие на тех княжат, которые приглядывались, примеривались, выбирая себе позицию в ходе развернувшихся в 1445–1446 гг. событий.

Летом и осенью 1447 г. Василию II удалось заключить ряд докончаний, имевших целью создать коалицию князей, направленную против Дмитрия Шемяки. 19 июня 1447 г. договор был заключен с князем Михаилом Андреевичем[650]. В нем князь Михаил жалуется половиной Заозерья («отчины заозерьских князей половина») и сотней деревень из другой половины. Правда, часть из них должна быть отписана на великого князя «против» переданной Михаилу Андреевичу половины Кубены. По сентябрьскому докончанию 1447 г. с князем Иваном Андреевичем вторая половина Заозерья отошла к нему[651].

Заозерье (за Белоозером) и Кубена (к северу и востоку от Кубенского озера) были частью Ярославского княжества, «занозой», отделявшей великокняжескую Вологду от Новгорода. Старейший князь в Ярославле Александр Федорович Брюхатый твердо придерживался ориентации на Василия II. Но во время войны великого князя московского с Василием Косым в 1435 г. он попал в плен к вятчанам и был препровожден на Вятку[652]. Где он находился в 1447 г., неизвестно. Его дядя Дмитрий Васильевич (младший брат его отца) княжил в Заозерье. В том же 1435 г., идя с Вологды, он напал на Василия Косого, но был им разбит[653]. На дочери князя Дмитрия Васильевича был женат Дмитрий Шемяка[654]. Словом, Заозерье было беспокойным краем, и Василий II предпочел его отдать своим союзникам, чем оставить в «уделе» у союзного Шемяке князя Дмитрия. Когда же сын князя Дмитрия Андрей взял у своего дальнего родича князя Ивана Дея в приданое Кубену, то великий князь (до лета 1447 г.) отобрал и ее[655].

20 июля 1447 г. Василий II вместе с союзными ему Иваном и Михаилом Андреевичами и Василием Ярославичем заключает договор с рязанским великим князем Иваном Федоровичем[656]. В нем рязанский князь признает себя «молодшим братом» по отношению к великому князю и обязывается отныне «не приставать» к Литве и ходить ратью на «недруга» Василия Васильевича. В целом же договор повторял старые докончания с Рязанью, в том числе докончание от 25 ноября 1402 г. Василия I с Федором Ольговичем и договор 1434 г. Юрия Дмитриевича с Иваном Федоровичем[657].

Менее удачными были дипломатические усилия Дмитрия Юрьевича Шемяки. Но все же и ему удалось добиться некоторых успехов. Прежде всего он не терял надежды снова привлечь на свою сторону князя Ивана Андреевича. Очевидно, Шемяке удалось на время оторвать князя Ивана от союза с Василием II. Как писали в декабре 1447 г. русские иерархи, Дмитрий Юрьевич «посылал ко князю Ивану Андреевичи посла своего Михаила Сатина, а все одиначяся с ним» на Василия II. Дмитрий Юрьевич хотел, чтобы можайский князь выступил посредником между ним и великим князем. Князь Иван должен был предъявить Василию II нечто вроде ультиматума: «…толко пожалуеш ты, князь великий, князя Дмитрия Юрьевича, ино то еси и мене, князя Ивана, пожаловал; а толко не пожалуеши князя Дмитрия, ино то еси и мене, князя Ивана, не пожаловал». С этим предложением безуспешно ездил к Василию II посол князя Ивана Елизар Васильевич Гусев[658].

Летом 1447 г. Дмитрий Шемяка и Иван Андреевич делают попытку договориться с Василием II. Для этой цели они заключают перемирие с союзниками великого князя Михаилом Андреевичем и Василием Ярославичем и договариваются, что эти князья выступят посредниками в их переговорах с московским великим князем[659].

Перемирие с белозерским и серпуховским князьями было заключено около 12 июня 1447 г. («уговев Петрова говенья неделю»). Оно предусматривало прекращение военных действий галицкого и можайского князей с великим князем. Во время перемирия они обязались ни на Василия II, ни на его союзников (Михаила Андреевича и Василия Ярославича) «и на царевичев, и на князей на ордыньских, и на их татар не ити, и не изгонити их» и не чинить «никоторые пакости» вотчине великого князя. Князь Дмитрий и князь Иван обязывались «любовь и докончанье взяти по старине» с Борисом Александровичем, так как он с Василием II был «один человек». Со своей стороны князья Василий Ярославич и Михаил Андреевич обещали ходатайствовать перед Василием II, с тем чтобы он заключил также мирное докончание с Дмитрием Юрьевичем и Иваном Андреевичем. Для достижения этой цели Дмитрий Шемяка соглашался «отступиться» от Углича, Ржевы (уже им потерянной) и «Бежитцкие волости», а Иван Андреевич отказывался от Козельска, Алексина и Лисина[660].

Летом 1447 г. князь Дмитрий Юрьевич заключает еще одно докончание с Василием II[661]. Текст договора не сохранился, но о некоторых его положениях можно судить по их изложению в декабрьском послании иерархов 1447 г. Докончание Шемяки с Василием II напоминало аналогичное докончание, которое несколько позже (в сентябре) снова заключил с Василием II князь Иван Андреевич[662]. Можайский князь, равно как и ранее галицкий, признавал Василия II «старейшим братом», обязывался «не канчивати ни с кем, ни сылатися» без ведома великого князя (в том числе «Орды не знати»). Со своей стороны Василий II гарантировал галицкому и можайскому князьям владение их уделами и обязывался жить «по душевной грамоте деда нашего великого князя Дмитрея Ивановича», что в общем-то было программой галицких князей.

Особое место в планах Дмитрия Шемяки занимала идея создания союзного с ним Нижегородско-Суздальского княжества. Нижний Новгород приковывал к себе мысли еще его отца, князя Юрия. К 1447 г. за преобладание в этом краю боролись между собой две ветви потомков великого князя суздальски-нижегородского Дмитрия Константиновна, известные позднее под фамилиями Шуйских и Горбатых. Первая, старшая ветвь представлена была двумя братьями — Василием и Федором Юрьевичами. Согнанные Василием II со своих престолов, они стали князьями-«изгоями». Старший из них, князь Василий, еще в 1443 г. боронил Новгород от соседей, а в 1446 г. наместничал в Кашине[663]. Под благосклонным покровительством Василия II находились некоторые князья из второй ветви. В общем-то и судьба детей Василия Горбатого (Александра Глазатого, Ивана Горбатого, Романа, Андрея Лугвицы, Бориса и Василия Гребенки) была сходной. Князь Александр позднее (в 1452 г.) выдаст свою дочь замуж за князя Бориса Тверского, а Василий II возьмет его «в докончанье»[664]. Андрей Лугвица, служивший князю Ивану Андреевичу, погиб в 1445 г., тогда же, когда и его брат Борис, служивший в 1430 г. на Волоке, а в 1435 г. по поручению Василия II в Пскове[665]. Василий Гребенка с 1448 г. княжил в Пскове, но покинул его в 1455 г. и в 1456 г. возглавлял в Новгороде войска, сражавшиеся с Василием II[666].

В первой половине 1447 г. Дмитрий Шемяка, отобрав Суздаль у изменившего ему князя Ивана Андреевича, санкционирует восстановление Нижегородско-Суздальского княжества во главе с Василием и Федором Юрьевичами[667]. Князья должны были получить в свое распоряжение и Вятку[668]. Дмитрий Шемяка, как ранее его отец и старший брат, пытался поднять вятчан на борьбу с Василием II. В 1447 г. он «на лихо» великого князя посылал к ним своих посланцев[669]. Но на этот раз у него ничего не получилось. Вятчане не откликнулись на призыв галицкого князя, памятуя своекорыстное отношение к ним Юрия Дмитриевича и Василия Косого.

Договор Дмитрия Шемяки с суздальскими князьями Василием и Федором Юрьевичами не содержал признания за ними полной независимости, но в делах, касавшихся непосредственно земель их княжества, они сохраняли суверенные права[670]. Используя терминологию докончаний своего отца, Дмитрий Юрьевич обязывался держать князя Василия своим «сыном», а князя Федора — «братаничем». Сын Шемяки Иван рассматривался в докончании «братом ровным» князю Василию и «старейшим братом» князю Федору.

Эксперимент Дмитрия Шемяки оказался нежизнеспособным. Князь Василий вскоре умер[671], а князь Федор дал «запись» в своей «вине» Василию II[672]. Суздальско-Нижегородское княжество прекратило свое существование. Правда, князь Иван Андреевич вскоре восстановил свои отношения с князем Дмитрием. Неудачи чередовались с успехами.

Дмитрий Шемяка серьезно рассчитывал и на поддержку новгородцев. По словам иерархов (декабрь 1447 г.), он не только не сложил крестного целования к Новгороду, но «еще посылал еси к Великому Новогороду и посла своего, а зоучи себе князем великим да просил еси у них собе помочи, а введя то слово, что татарове изневолили нашу отчину Москву, и вы ми дайте на них помочь». Иерархи возражали на это: «…татарове во християньстве живут, а то ся чинит все твоего же деля с твоим братом старейшим с великим князем неуправленья, и те слезы християнские вси на тобе же»[673].

Положение новгородцев было трудным. Зимой 1446/47 г. псковичи прислали к ним своих послов и «мир взяша по старине и крест целоваша»[674]. Назревало продолжение войны с Ливонским орденом и союзными с ним Швецией и Пруссией[675], и псковичи заинтересованы были в союзе с Новгородом.

Сразу же после победы под Угличем и взятия Борисом Александровичем Ржевы новгородцы поспешили послать своих послов в Тверь для заключения мирного договора. При этом они «поруб тферскои весь отдаша, а что воеводы тферскиа, ходив, повоевали землю их и что иное у них поймали, и тому всему погреб»[676]. В тексте докончания, предложенном новгородцами, говорилось, что Борис Александрович «дал рубежь земли и воде промежи своего великого княженья Тфери и Кашина, и промежи Новгорочкои отцине, и Новоторжскои земли и воде, и Бежичкои по великого князя грамоте Ивана Даниловичя». Предусматривалась, как бывало обычно в подобных случаях, посылка тверского боярина на рубеж для разбора спорных дел. Тверскому князю, княгине и боярам запрещалось покупать новгородскую и новоторжскую земли. Устанавливался порядок суда тверичей и кашинцев с новгородцами и новоторжцами. Гостям обещался «путь чист», т. е. свобода поездок для совершения торговых операций[677].

Для организации обороны от ливонцев в июне 1447 г. из Пскова в Новгород был приглашен князь А.В. Чарторыйский, имевший уже опыт борьбы с Орденом[678].

Осада Ливонцами Ямы, продолжавшаяся 13 дней, успеха не имела[679]. Решительное сражение с орденскими войсками произошло 3 июля 1447 г. на реке Нарове. Новгородские войска, возглавленные князем А.В. Чарторыйским, одержали полную победу[680]. Орден вынужден был уже 27 февраля 1448 г. заключить с новгородцами перемирие на пять лет[681], а 25 июля — и 25-летний мир. В последнем случае Новгород выступал совместно с Псковом[682]. Словом, в 1447 и 1448 гг. Новгороду было не до Шемяки.

Победы великокняжеских войск в 1446–1447 гг. привели к изменению характера отношений в треугольнике Василий II — Дмитрий Шемяка — Мамутяк. Казанский царь понял, какой опасностью для него стал московский великий князь, получивший престол из татарских рук. Верный традиционной ордынской политике, Мамутяк решил теперь поддерживать Дмитрия Шемяку, т. е. слабейшего, и тем самым не допускать дальнейшего усиления власти Москвы.

После ряда неудач князь Дмитрий Шемяка пришел к мысли о необходимости расширить фронт своих союзников. Видоизменив свою старую, антиордынскую программу, он охотно откликнулся на предложение Мамутяка о союзе против Василия II. Еще в 1445 г. Дмитрий Юрьевич не послал своих войск против ордынских царевичей (в первую очередь против Мамутяка), и поэтому уже в то время царь склонялся к тому, чтобы именно ему передать ярлык на великое княжение. Досадное стечение обстоятельств не позволило этим планам осуществиться. Теперь же Мамутяк решил попытаться снова вернуться к планам 1445 г.

Наряду с Мамутяком наследниками былого величия Большой Орды во второй половине 40-х годов XV в. были Сеид-Ахмед, кочевавший преимущественно в Подолии и упорно враждовавший с Казимиром IV, Кичи-Мухаммед, господствовавший в «Поле», и ставленник литовского великого князя Хаджи-Гирей[683].

В непростой обстановке, сложившейся в «Поле», Дмитрий Шемяка, пытаясь упрочить свои позиции в Среднем Поволжье, сделал ставку на Мамутяка.

По словам русских иерархов (декабрь 1447 г.), Дмитрий Шемяка посылал в Казань своего посланца настраивать царевича Мамутяка «на все лихо» против Василия II. В ответ на это, писали иерархи Шемяке, «посол его к тобе пришел, у собе его и ныне держиш». Вслед за тем Мамутяк «поймал да сковал и ныне держит» киличея Василия II «у себе, в железех скованого». Василий II посылал к Шемяке сначала своего боярина, потом своих детей боярских, с тем чтобы галицкий князь отпустил к нему посла Мамутяка. Но Шемяка этого не сделал и даже не позволил послу Мамутяка встретиться с великокняжеским боярином и детьми боярскими. Не отдал князь Дмитрий «все лутшее» из награбленного добра великого князя, и в частности ничего не вернул из казны Марии Голтяевой. Не вернул Шемяка и захваченных ярлыков, дефтерей и докончальных грамот[684]. Дмитрий Юрьевич решительно отказывался платить дань Сеид-Ахмеду: «От царя Седи-Яхмата пришли к брату твоему старейшему великому, князю его послы, и он к тобе посылал просити, что ся тобе имает дати с своей отчины в те в татарские просторы; и ты не дал ничего, а не зоучи царя Седи-Яхмата царем».

Были далеко идущие планы не только у Дмитрия Шемяки, но и у князя Ивана Андреевича. Он начинал все более отчетливо понимать, что без опоры на Литву победить Василия II не удастся. Поэтому в конце 1447 — начале 1448 г. у него возник план овладеть престолом Москвы, используя поддержку Казимира IV. В феврале 1448 г. князь Ф.Л. Воротынский составил от своего имени и от имени князя Ивана Андреевича (его зятя) докончальные грамоты с Казимиром IV. Можайский князь обещал Казимиру IV Ржеву и Медынь и «не вступатися» в Козельск. А «коли его господарь мой, король, посадить на великом княженьи на Московском», то он согласен быть ему вассалом[685].

Закончив подготовку к выступлению против Дмитрия Шемяки, Василий II решает предпринять последний демарш, используя для этой цели авторитет церкви. 29 декабря 1447 г. высшие иерархи русской церкви (включая рязанского епископа Иону), явно по прямому указанию Василия II и его окружения, составляют послание Дмитрию Шемяке. В нем они перечисляют «вины» и «неисправления» мятежного князя, в первую очередь нарушение галицким князем последнего докончания с Василием Васильевичем. Прежде всего, пишут они, обращаясь к Шемяке, «ты на него (Василия II. — А.З.) добываяся, а христианьство православное до конца губя, съсылаешся с иноверци, с поганьством и с иными со многими землями, а хотя его и самого конечно погубити и его детки, и все православное христианьство раздрушити». Иерархи утверждают, что Дмитрий Шемяка пытается «подбить» на выступление против великого князя соседей: «…всюды во християнство, так и в бесерменство, к Новугороду к Великому посылаешь, ко князю Ивану Андреевичи посылаешь, к вятчаном посылаешь».

Касаясь деликатного вопроса о татарах на Руси, иерархи от имени великого князя обещали, что, как только Шемяка «управится… во всем чисто по крестному целованию», Василий II тотчас «татар из земли вон отошлет».

После заключения договора с великим князем, по словам иерархов, бояре и дети боярские галицкого князя «били челом» служить Василию II. Шемяка же их «пограбил, села их и домы их еси у них поотъимал, и животы, и състаткы все, и животину еси у них поймал». В довершение всего князь Дмитрий к своему тиуну Ватазину грамоты на Москву посылал, велев ему «отзывати от своего брата старейшего… людей, а… звати людей к собе». Грамоты у Ватазина были перехвачены («выиманы у твоего тиуна у Ватазина»). В конце послания иерархи призывали Шемяку подчиниться воле великого князя и покаяться. Они-де били челом перед великим князем, и Василий II готов «жаловати… по старине» Шемяку, если тот «о всем… управливатися срок, по Крещеньи две недели». Срок дан был сжатый. Если же Шемяка не выполнит предъявленное ему требование, то иерархи угрожали галицкому князю отлучением от церкви: «…ино то не мы тобе учиним, но сам на себе наложит тягость церковную духовную»[686].

Пока иерархи писали послание Шемяке, события приняли иной поворот. Мамутяк в Филиппово заговенье (15 ноября — 25 декабря) 1447 г. выступил воевать Владимир и Муром и иные города. Но Василий II послал против него войска, и набег татарского царевича окончился ничем[687].

Той же зимой Василий II выслал войска на Галич. Войска дошли до Костромы. Начались переговоры между сторонами. Снова повторилось старое. Дмитрий Юрьевич «начат мира просити и крест на том целовати и грамоты проклятые на себя дал, что по та места не хотети ему никоего лиха великому князю и его детем, и всему великому княжению, и отчине его». Был заключен мир, и Василий II 21 марта 1448 г. двинулся из Костромы на Москву, куда и прибыл между 31 марта и 6 апреля (в Фомину неделю)[688].

1448 год был для Руси тяжелым, моровым.[689]. Поэтому больше никаких военных акций ни Василий II, ни Дмитрий Шемяка не предпринимали. Только некий Ярославко, воевода князя Ивана Вольского (вассала Казимира IV), дерзким набегом и «советом ржевским» захватил Ржеву[690]. Назревало столкновение Великого княжества Литовского и Твери.

Успех похода Василия II на Дмитрия Шемяку заставил князя Ивана Андреевича резко изменить свои планы. Вскоре после возвращения Василия Васильевича в Москву он при посредничестве тверского великого князя Бориса, а также брата Михаила и князя Василия Ярославича заключил с ним новый договор, признав его «старейшим братом» (летом 1448 г.)[691].

Весной того же года в Москве побывал литовский посол смоленский наместник Семен Едиголдов (Гедиголдович). Возможно, он вел там предварительные мирные переговоры, которые в следующем году привели к заключению литовско-русского мирного договора[692]. В 1448 г. умер давно уже сошедший с исторической сцены Василий Косой[693].

Самым значительным событием этого года было торжественное поставление в митрополиты рязанского епископа Ионы 15 декабря. Более 15 лет упорно шел Иона к высшей церковной власти. На его пути были взлеты и падения, но триумф был обеспечен беспрекословной поддержкой всех начинаний великого князя, и прежде всего его борьбы с Дмитрием Шемякой с 1447 г. Избрание Ионы имело в первую очередь значение даже не для него самого, а для дальнейших судеб русской церкви. Фактически оно означало установление ее независимости от православных властей на Востоке. Отныне избрание митрополитов стало делом русского священного собора, а не прерогативой константинопольского патриарха.

Одновременно с Ионой повышение в чине получил и ростовский епископ Ефрем (первая после Ионы фигура в составе священного собора). Он стал архиепископом. Ефрем, ведавший церковью в Ростове, Ярославле, на Белоозере, сыграл видную роль в борьбе все с теми же галицкими князьями, удел которых находился в его ведении. Кроме Ефрема на соборе, избравшем Иону, присутствовали суздальский епископ Авраам, оказавший существенную услугу церкви в связи с Флорентийской унией, пермский епископ Питирим, истреблявший «поганьство» в районах, склонявшихся к Шемяке, и коломенский епископ Варлаам. Новгородский архиепископ и тверской епископ на избрании Ионы не присутствовали, но прислали грамоты, в которых заранее соглашались с решением, которое вынесет священный собор.[694].

Вероятно, вскоре после избрания Иона направил послание (скорее всего в Новгород), в котором продолжал разоблачать Шемяку[695]. Иона писал: «Ведаете, сынове, что, как ся стало от князя Дмитрии Юрьевича, коликое лиха и запустениа земли нашей починилося и крови христианьской пролилося множество». Митрополит писал, что князь Дмитрий, «в познание пришед, да своему брату старейшему великому князю добил челом и животворящий крест целовал… и не одинова, да и грамоту на себе сам написал своею волею такову, что ему было по то место лиха никакова не думати, ни починати… на великого князя» под угрозой отлучения от церкви. Иона призывал своих адресатов бить челом «о жалованьи» великому князю. В противном случае «вся кровь християнская на вас от Бога взыщется» и не будет благословения от митрополита.

Г. Алеф предположил, что одновременно с избранием Ионы митрополитом Василий II объявил своего старшего сына, Ивана, великим князем с целью укрепить его династическое положение[696]. Действительно, в грамоте русских епископов от 13 декабря 1459 г. упоминается, что Иона был избран на митрополичий престол собором, созванным по инициативе Василия II и его сына великого князя Ивана («и сын его князь великый Иван»)[697]. Если это свидетельство может быть интерпретировано по-разному (в частности, Ивану Васильевичу могли «задним числом» приписать великокняжеский титул), то другой факт бесспорен: княжич Иван назван великим князем в договоре Василия II с суздальским князем Иваном Васильевичем[698].

Это докончание составлено было между 15 декабря 1448 и 22 июня 1449 г. Оно имело целью укрепить позиции Василия Васильевича, ибо суздальский князь обязывался «не приставати» к Дмитрию Юрьевичу или какому-либо еще «недругу» великого князя. Пункт этот важен был хотя бы потому, что дальние родичи Ивана Васильевича, князья Шуйские, поддерживали Дмитрия Шемяку. Да и «меньшая братия» князя Ивана — князья Александр и Василий проявили «шатость». Докончание предусматривало, что если они «добьют челом» великому князю, то он их пожалует «их вотчиною, их жеребьи, по старине». Самого же князя Ивана Васильевича Василий II пожаловал Городцом-на-Волге и теми землями в Суздале, которыми владел его отец. Сам Суздаль, а заодно и Нижний Новгород становились владениями Василия II. Великий князь пытался противопоставить князей Горбатых (младшую ветвь суздальских княжат) князьям Шуйским (старшей ветви). На докончании отразились и сложные отношения суздальских князей с Ордой. Иван Васильевич обязывался вернуть все старые ярлыки на Суздаль и Нижний «и на все Новугородское княжение» и «не имати» новых ярлыков. Если же ордынский царь такие ярлыки пришлет, то их следовало передать Василию II.

Стремясь укрепиться в районах, на которые мог посягнуть Дмитрий Шемяка, Василий II 4 марта 1448 г. выдал жалованную грамоту вологодскому Глушицкому монастырю[699].

Весной 1449 г. (после пожара 25 апреля) в Твери распространился слух, что в поход на Тверскую землю выступает Казимир IV. Якобы и Дмитрий Шемяка, находившийся в Новгороде, собирался напасть на тверскую «украину»[700]. Однако Шемяка тогда, очевидно, находился в Галиче.

На «Велик день» (13 апреля 1449 г.) Шемяка подошел «со многою силою» к Костроме[701]. Но поход оказался безрезультатным. В городе находилась «застава» великого князя — его двор, который возглавляли наиболее энергичные военачальники Василия II — князь И.В. Стрига Оболенский и Ф.В. Басенок. Узнав о движении войск князя Дмитрия, выступил в поход и сам Василий II. Его военной акции придано было значение карательной экспедиции общерусского масштаба. С собой великий князь взял и «братию свою» (очевидно, князей Василия Ярославича и Михаила Андреевича), и татарских царевичей «со всеми силами», а также митрополита и епископов — ведь поход был «на клятвопреступника»[702].

Войска подошли к Волге. Отсюда Василий II отпустил на Шемяку свою «братию» и татарских царевичей, а сам стал в селе Рудине на Ярославщине. Дмитрий Шемяка перешел Волгу вместе с князем Иваном Андреевичем и «с многими силами». Но до открытого столкновения («кровопролития») дело не дошло. Враждующие стороны замирились. В который раз Василию II удалось ценой подкупа разбить коалицию своих противников. Для этой цели он использовал князя Михаила Андреевича, который послан был к своему брату Ивану и «отводе» его от Дмитрия Шемяки. Миссию князю Михаилу осуществить было не столь уж сложно, ибо сам князь Иван «не крепко стояше по Шемяке»[703]. В конечном счете Иван Андреевич «добил челом» Василию II к получил за свой «перелет» солидное дополнение к своему уделу — Бежецкий Верх. Дмитрий Шемяка, оставшись без союзника, предпочел не вступать в открытое столкновение с Василием II и, «взяв перемирие» с ним, вернулся в Галич[704]. Докончание Василия II с ним не сохранилось.

Передышка оказалась кратковременной. Дмитрий Шемяка оставался по-прежнему смертельным врагом великого князя. По договору от 31 августа 1449 г. с Василием II Казимир IV обещал «не прыимати» недруга великого князя Дмитрия Шемяку. Договор предусматривал возможность перехода на литовскую службу великого князя рязанского Ивана Федоровича[705]. Содержалось в нем и обязательство Василия II не помогать злейшему врагу Казимира IV Михаилу Сигизмундовичу: «А мне, брате, твоего недруга, князя Михайлушка, не прыимати. А быти ми, брате, с тобою на него заодин».

Примерно в августе 1449 г., т. е. тогда же, когда Казимир IV заключил договор с Василием II, великий князь литовский составил мирное докончание и с великим князем тверским[706]. Предполагавшаяся литовская военная экспедиция против Твери не состоялась, так как Борис Александрович привлек к союзу против Казимира IV можайского князя Ивана Андреевича. По докончанию Казимир IV признал права князя Бориса на Ржеву. Осенью того же года великий князь тверской отправил в Ржеву своих наместников[707].

Договор Василия II с Казимиром IV включает несколько пунктов, специально затрагивающих новгородско-литовско-московские отношения. Все они проникнуты стремлением московского правительства не допустить вмешательства Литвы в дела, касающиеся Новгорода и Пскова.

Казимир IV дал обязательство «не вступатися» в Великий Новгород и Псков, а также в новгородские и псковские места. Реально это означало отказ Великого княжества Литовского от претензий на политическое господство в Пскове и Новгороде. Этот отказ сохранял силу даже в том случае, если сами новгородцы и псковичи будут «се… давати» Казимиру IV (тот все равно не должен был принимать их под свое покровительство). Если в чем-либо новгородцы или псковичи «зъгрубять» Казимиру IV, то великий князь литовский мог разбирать дело, лишь «обослав» с Василием II. Московский великий князь опасался, что Казимир IV вознамерится посягнуть на Новгород или Псков, ссылаясь на «грубость» новгородцев и псковичей. Поэтому решение конфликтных случаев должно было проходить под контролем московского государя.

Договор обязывал Казимира IV не вступать в новгородские и псковские «в земли и в воды» и тем самым предусматривал недопустимость в дальнейшем каких-либо территориальных претензий литовского великого князя к новгородцам и псковичам. Согласно договору, Казимир IV признал, что земли, некогда принадлежавшие Федору Блудову, Александру Борисовичу Хлепенскому и князю Роману Фоминскому, отныне принадлежат Василию II[708].

В договор внесен был пункт, предусматривавший заключение с Ливонским орденом особых соглашений о мире («с немцы… держати вечный мир») в отличие от соглашений с Новгородом и Псковом («опрышнии мир»). Василий II боялся «единачества» новгородцев и псковичей с литовцами даже в рамках единого мирного договора с Орденом (подобные договора Новгород и Псков часто заключали совместно). В 1448 г. кончилась война новгородцев с Орденом. Предвидя возможность повторения военных столкновений, Василий II настаивал на неучастии в них Казимира IV («межы ими не въступатисе»). Наконец, если новгородцы и псковичи «зъгрубять» Василию II, то Казимир IV не должен был «за них… въступатисе». Этот пункт должен был развеять надежду новгородцев и псковичей на поддержку Казимира IV в случае возникновения у них конфликта с Москвой. Он же лишал литовского великого князя еще одного повода для установления своего контроля над Новгородом или Псковом. Самому Казимиру IV удалось добиться малого: Василий II обещал не вступаться в новгородские волости и оброки, которые издавна «тянули» к Литве.

В 1449 г. «скорые татарове Седи Ахметевы» дошли до Пахры, но были разбиты царевичем Касымом, выступившим из Звенигорода, и «розсунашася по земле».

В Звенигороде Касым оказался не случайно. После победы над Василием Косым (1436 г.) этот когда-то стольный город Юрия Дмитриевича и его старшего сына перешел к Василию II. Однако Дмитрий Шемяка считал, что Звенигород по наследству должен был стать его вотчиной. Только в 1447 г. он отказался от этой мысли и готов был признать переход Звенигорода к великому князю[709]. Но еще до этого, в конце 1446 г., татарские царевичи (в их числе и Касым) на московской службе размещались где-то на литовско-русском порубежье[710]. Возможно, что именно там они были и поселены первоначально (около 1445 г.), чтобы обеспечить подчинение этого края, связанного с галицкими князьями, великокняжеской власти[711].

Новая военная экспедиция против Дмитрия Шемяки готовилась долго и началась только осенью 1449 г. Тогда Василий II послал князя Василия Ярославича «изгонной ратью» на Галич. Узнав об этом, князь Дмитрий выехал из города с женой и боярами и отправился в Новгород. Приехав на Вишеру, он послал Ивана Яковлевича к новгородскому архиепископу Евфимию с просьбой принять к себе его жену Софью и сына Ивана. Владыка согласился это сделать, и княгиня Софья с сыном въехала осенью («в осенине») в Юрьев монастырь. Сам же Дмитрий Юрьевич, так и не побывав в Новгороде, «пошед Галицю»[712].

На краю плащаницы, представляющей собой вклад жены Дмитрия Шемяки в Юрьев монастырь, помещена надпись: «В лето 6957 индикта 7, как был великий князь Дмитрии Юриевичь в Великом Новегороде и повелением великаго князя наряжен бысть сии воздух в храм святаго великомученика Георгия того же лета месяца августа в 23 день благоверною и его великою княгинею Софьею и при с{ы}ну благоверном князя Иване…»[713]. Следовательно, к 23 августа 1450 г. (дата в стиле новгородской летописной традиции) Дмитрий Шемяка находился уже в Новгороде[714].

С напряженной идеологической борьбой в конце 40-х годов XV в. между Василием II и Дмитрием Шемякой связано возникновение трех литературных произведений — Летописной повести о Куликовской битве, Слова о Дмитрии Донском и Пространной редакции Повести о нашествии Тохтамыша. Как доказала М.А. Салмина, Летописная повесть сложилась на основе рассказа Троицкой летописи (свода 1409 г.) и содержалась в первоначальном виде в своде 1448 г., представленном Софийской I и Новгородской IV летописями[715]. В этом же своде находился и первоначальный текст Слова о Дмитрии[716].

А.А. Шахматов обосновал новгородское происхождение свода 1448 г., хотя отмечал и общерусский его характер[717]. По М.Д. Приселкову, свод 1448 г. был митрополичьим, конец которого заменен в Новгородской IV летописи новгородскими записями[718]. Я.С. Лурье считает свод общерусским. Нам представляется все же, что прав А.А. Шахматов. Общерусский характер свода 1448 г. объясняется скорее всего тем, что его составитель принадлежал к кругам, близким к Дмитрию Шемяке, претендовавшему (во всяком случае с середины 1445 г.) на обладание великим княжением на Руси[719]. Не случайно под 1434 г. в Софийской I летописи младшей редакции великим князем называется как Юрий Дмитриевич, так и Василий Васильевич[720]. «Компромиссность» в отношении к Василию II и галицким князьям, которую подметил Я.С. Лурье в своде 1448 г., характерна и для новгородской политики этой поры. Возможно, именно с кругами, в которых возник свод 1448 г., следует связывать и появление цикла произведений, относящихся к Дмитрию Донскому. Ведь великий князь Дмитрий Иванович был знаменем для князя Юрия и его сыновей.

М.А. Салмина считает, что Летописная повесть о Мамаевом побоище сложилась в среде, близкой к Василию II: ее составитель как бы сопоставлял этого великого князя с Дмитрием Донским, а рязанского князя Олега, пособника татар, — с Дмитрием Шемякой[721]. Но даже благожелательные к московскому князю современники вряд ли могли обнаружить в Василии Васильевиче, наведшем на Русь татар, черты его славного деда, а вот сторонники Дмитрия Шемяки, который все время упрекал московского князя за пособничество татарам, вполне могли сопоставить Василия II с Олегом Рязанским[722].

То же самое можно сказать и о Слове, посвященном Дмитрию Донскому. Как установила М.А. Салмина, одним из источников этого произведения было завещание Дмитрия Донского[723]. Но ведь именно князь Юрий Дмитриевич опирался на это завещание в споре о великом княжении в Орде в 1431–1432 гг., тогда как И.Д. Всеволожский, представлявший интересы Василия II, ссылался на волю хана и завещательное распоряжение отца Василия Васильевича. Для М.А. Салминой существенное значение имеют слова «яже стол отца его, и деда, и прадеда» (Слово о Дмитрии Донском), перекликающиеся с летописной фразой о том, что Василий II искал в Орде великого княжения «по отечьству и дедьству»[724]. Но эта ссылка в 1431–1432 гг. имела лишь второстепенное значение. А вот Дмитрий Шемяка искал престол, опираясь на права отца (Юрия) и деда (Дмитрия Донского). Поэтому текст, приведенный М.А. Салминой, не может быть однозначно интерпретирован[725]. Панегирик же боярам, вложенный в уста Дмитрия Донского, мог означать реверанс в сторону новгородского боярства или, скажем, бояр, поддерживающих Шемяку, а не апологию боярства вообще.

М.А. Салмина также доказала, что в тексте свода 1448 г. (списки Софийской I и Новгородской IV летописей) находилась Пространная редакция Повести о нашествии Тохтамыша. Она убедительно связала ее появление с событиями 40-х годов XV в.[726] Повесть рассказывает о том, «елико сдеяша татаре напасти и убытка Руси»[727]ю Говорит она о героической защите Москвы народом от татар (параллель между рассказами о событиях 1382 и 1445 гг. убедительно проводил Л.В. Черепнин[728]). «Споспешником» татар Повесть называет Олега Рязанского, указавшего татарам, «како пленити землю Рускую». Более рельефно показаны в Повести изменнические деяния суздальских князей.

При объяснении этой суммы фактов М.А. Салмина исходит из мысли о том, что автор Пространной редакции Повести ассоциировал Олега Рязанского с Дмитрием Шемякой. Она обращает внимание на то, что с Шемякой заключили докончание в 1445 г. суздальские князья Василий и Федор Юрьевичи. На наш взгляд, дополняя Повесть о нашествии Тохтамыша, составитель свода 1448 г. имел в виду нашествие ордынцев на Москву летом 1445 г. Но тогда против татар выступил именно Дмитрий Шемяка (параллель с Дмитрием Донским тут явная). Он, в частности, воспрепятствовал побегу княгини Софьи Витовтовны из Москвы, а навел татар на Русь, как считали современники, находившийся в то время в плену Василий II (параллель с Олегом Рязанским также напрашивалась).

Не так однозначен и вопрос о суздальских князьях. Часть из них поддерживала не Дмитрия Шемяку, а Василия II. Так, князь Александр Иванович Брюхатый (старший дядя князей Василия и Федора Юрьевичей Шуйских) женат был на сестре Василия Васильевича. С князем Иваном Васильевичем около 1449 г. Василий II заключил союзное докончание[729]. Словом, и выпады против суздальских князей могут связывать Пространную редакцию Повести с кругами, близкими к Шемяке.

Поход Василия II начался где-то в самом конце 1449 — начале 1450 г. Получив известие, что Дмитрий Шемяка пошел к Вологде, великий князь направился не в Галич, как предполагалось раньше, а в северные костромские волости Иледам и Обнора, с тем чтобы оттуда двинуться навстречу своему врагу в Вологду. Когда Василий II дошел до церкви Св. Николы на Обноре, то ему сообщили, что князь Дмитрий повернул к Галичу. Тогда Василий II двинулся вдоль реки Обноры вниз, затем вдоль реки Костромы вверх и остановился у Железного Борока в Иоанно-Предтеченском (Железноборковском) монастыре, неподалеку от устья Вёксы. Здесь он прослышал, что Дмитрий Юрьевич не только уже в Галиче, но и собрал большое войско: около него людей много, «а город крепит и пушки готовит, и рать пешая у него, а сам перед городом стоит со всею силою». Василий II назначил князя В.И. Оболенского главным воеводой и отправил его под Галич «со всею силою своею». С ним он отпустил и «прочих князей и воевод многое множество, потом же и царевичев отпустил и всех князей с ними»[730].

Двигаясь вдоль замерзшей реки Вексы, войска князя В.И. Оболенского 27 января 1450 г. подошли к Галичу. Князь Дмитрий расположился со всеми силами на горе под городом. Воеводы подошли к горе со стороны озера и начали взбираться на нее из оврагов. Из города стали стрелять из пушек, тюфяков и самострелов, но «не убиша никого же». В рукопашном сражении победили великокняжеские полки. Они «многих избиша, а лутчих всех руками яша, а сам князь едва убежа, а пешую рать мало не всю избиша, а город затворился».

После того как получено было известие о победе, Василий II из Борока пошел к Галичу. Теперь можно было и ему выступить в качестве победителя. Узнав о его приходе, горожане «предашася ему. Он же град омирив и наместники своя посади по всей отчине той». Великокняжеские наместники посажены были в Галиче и Угличе[731]. На Масленой неделе (9-15 февраля) великий князь вернулся в Москву[732]. Шемяка же бежал в Новгород[733].