Черный человек Жака Оффенбаха
Черный человек Жака Оффенбаха
Современники не воспринимали этого композитора всерьез – ведь Жак Оффенбах (1819–1880) сочинял безудержно веселые оперетты. Но мало кому приходило в голову, что он мечтает о серьезной опере. И уж совсем никто не подозревал, что в жизни Оффенбаха существовал странный незнакомец в черном плаще, который не раз давал ему верные подсказки. И главное, именно этот незнакомец верил: Оффенбах напишет гениальную оперу.
Их первая встреча состоялась в один из трагических дней в судьбе 24-летнего музыканта. Долговязый и тощий Жак Оффенбах медленно подошел к парапету моста через Сену. Мрачно глянул на темную воду. Вздохнув, стянул с себя плащ и укутал им огромный футляр. Там лежала его любимица – прекрасная виолончель. Если уж ему суждено умереть, то она не должна пострадать от сырости! Самоубийца уже занес ногу на парапет, но вдруг услышал: «Куда вы, месье Оффенбах?» Невысокий человек в черной крылатке, возникший в тумане непонятно откуда, засмеялся: «Вам не вниз, юноша! Вам – вверх!»
Жак Оффенбах отскочил от парапета. Вот до чего он дошел в своей нищете – привидение мерещится! Юноша лихорадочно зашептал молитву. Но человек в черном приблизился вплотную и широко улыбнулся: «Не забивайте голову молитвами! Я знаю, что вас излечит, – хороший ужин. Сегодня – последняя среда июня 1819 года, значит, у мадам Митчелл званый вечер. Идите вверх по мосту – там ее дом!»
Незнакомец нырнул куда-то в туман, а Жака словно толкнули в спину – не разбирая дороги, он понесся вперед.
Жак Оффенбах
…Дочь мадам Митчелл – шестнадцатилетняя Эрминия скучала на званом вечере. Ее мало интересовали друзья матери. Она вздыхала и поглядывала на дверь – когда же, наконец, вернется домой ее отчим – Джон Митчелл. С ним хоть не так скучно! Но отчим тоже не благоволил к гостям своей благоверной и потому специально опаздывал. Часы, противно скрипя, пробили полночь. С последним ударом дверь распахнулась. На пороге возник тощий и длинный молодой человек, похожий на засушенного кузнечика. Миг – и кузнечик ожил, смешно взмахнул длинными руками и шагнул в зал. Хозяйка, скрывая недоумение, поспешила к незнакомцу.
«Жак Оффенбах, музыкант!» – представился тот. Эрминия прыснула – вот уморительный гость! Он похож на капельмейстера Крейслера – странного героя сказок Гофмана, которыми Эрминия зачитывалась с детства. Гостеприимная мадам Митчелл широким жестом пригласила гостя за стол. Оффенбах не заставил себя ждать, тем более что стол ломился от еды. Господин в черном оказался прав. Вечер у мадам Митчелл явно удался.
Отобедав, Жак Оффенбах уселся за фортепиано. Его пальцы, как огромные стрекозы, запорхали по клавишам. Потом он расчехлил виолончель: «Вот так летает шмель! – И пальцы мастера виртуозно закружили по струнам. – А так храпит почтенный муж семейства. – Виолончель выдала немыслимые рулады. – А это, внимание, мартовский кот!» И инструмент душераздирающе замяукал. «Да он – волшебник – этот тощий кузнечик!» – ахнула Эрминия.
Наигрывая, Оффенбах начал рассказывать о себе. Четырнадцатилетним парнишкой он приехал с отцом из немецкого Кельна поступать во всемирно известную Парижскую консерваторию. И ему это удалось! Теперь вот играет в оркестре театра «Опера комик». Но зарплаты, увы, хватает только на голодный завтрак. «Вот и приходится играть в салонах и писать музыку для вечеров! – объяснил Жак, влюблено глядя в глаза Эрминии. – Могу я написать романс в вашу честь?»
Романс привел к роману. Роман к замужеству. Да, черный человек оказался фантастическим провидцем! Ведь если б он не подтолкнул Оффенбаха на званый вечер к родителям Эрминии, вся жизнь Жака сложилась бы совершенно иначе. Ибо на другой день после свадьбы, 15 августа 1844 года, именно Эрминия произнесла пророческую фразу: «О Жак, ты должен завоевать театр!» Оффенбах и сам мечтал об этом.
Стать театральным композитором – разве это не высшее счастье? Он уже писал музыку к нескольким водевилям, но все они не имели успеха. Но, поддерживаемый женой, композитор начал новую партитуру водевиля «Альков». Правда, поставить его пришлось на свои деньги, но успех был потрясающий. Весь Париж напевал мелодии Оффенбаха. Сам Адан, знаменитый автор «Жизели», поручил ему написать комическую оперу для «Театра лирик». Но тут, как на грех, грянула очередная парижская революция. Пришлось удирать в Кёльн к отцу. Тот встретил сына с невесткой с распростертыми объятиями, вот только кормить их было не на что. Жак бегал по городу, ища любую работу. Но кто знал в Кельне музыканта Оффенбаха?!
На улице ему стало плохо. Конечно, ему не впервые падать в обморок от голода. Главное, падая, не сломать виолончель…
«Осторожней, месье! Или в Кельне надо именовать вас герр Оффенбах?» – раздался смутно знакомый голос, и чья-то жилистая рука подхватила Жака. Голова перестала кружиться, и Оффенбах вспомнил: это же человек в черном, тот самый, встреченный когда-то на парижском мосту. И опять он смеется: «Почему вы без денег? Разве не видите казино?» И снова сильная рука подтолкнула музыканта к тяжелым дубовым дверям. Казино. Жак вошел, как в тумане. Положил на зеленое сукно все оставшиеся деньги. Что-то звякнуло-брякнуло и завертелось похлеще, чем у Жака в голове. Бесстрастный голос объявил: «Семнадцать – черное!» Груда фишек придвинулась к Оффенбаху. Так что домой Жак вернулся нагруженный деньгами. А тут и известие из Франции подоспело – революция закончилась. Пора возвращаться в Париж.
И вот Оффенбах стоит перед владельцем нового музыкального театра на бульваре Тампль – композитором Флоримоном Эрве. «Нет ли у вас желания сказать новое слово в искусстве?» – интересуется Эрве. «О, я всегда готов поучаствовать в заварухе!» – отвечает живчик Оффенбах. «Тогда вы – штатный композитор моего театра!» – мгновенно решает Эрве. Идет февраль 1855 года – с этого времени и начинается опереточное творчество Оффенбаха. Первая музыка к буффонаде «Ой-ай-ай, или Царица островов».
Затем еще десяток «музыкальных штучек», среди них знаменитая «Жемчужина Эльзаса» с водопадом веселых мелодий и ворохом безумно дерзких шуточек. А в конце непристойный для приличного общества танец парижских предместий – лихой канкан. Воистину – новые безумства!
Оперетта – новый парижский жанр. Шик, блеск. Но в интерпретации Оффенбаха оперетта приобрела саркастический оттенок, критику этой самой «шикарной жизни». В рамках бурлеска и шутки ему стало тесно. 5 июля 1855 года композитор основал свой сначала крошечный театр «Буфф-паризьен», который вскоре переехал в большое здание на рю Шуазель, и добился от властей возможности ставить там большие трех– и пятиактные оперетты. Поначалу успех был потрясающий. Но вот 21 октября 1858 года состоялась премьера «Орфея в аду». Композитор возлагал на нее большие надежды, ведь это была серьезная оперетта с критикой существующего общества, но такая веселая, с захватывающим вихрем канкана в финале. Ну отчего она провалилась?!
Жак спустился в театральный подвал. Мысли были катастрофичны. Сборы мизерны. Долги растут. И что делать?! Жак задрал голову – с балки свисала отличнейшая веревка. Такая вполне его выдержит…
«Вы после каждого спектакля в петлю лезть будете?» – раздался вдруг такой насмешливый и такой противно знакомый голос. Человек в черной крылатке, легко прыгая по лестнице, спускался в подвал. И тут Жак впервые огрызнулся: «Вам-то что?! Чего вы ко мне пристали?!» Незнакомец усмехнулся: «А мне, месье Оффенбах, нужна ваша музыка. Я знаю ее всю, даже ту, что вы еще не сочинили. Хотите послушать? Вот куплеты вашего «Клейнцаха»!» И незнакомец глумливым голоском затянул мотивчик, дергая в такт рукой. Жак, охнув, заткнул уши: «Прекратите эту чертовщину!» – «Всего лишь творческий обмен опытом! – прошептал черный незнакомец. – И нечего рассиживаться: запомнил мелодию – марш домой!» И, схватив Жака за обшлага фрака, он вытолкал его по лестнице наверх.
То, что случилось потом, трудно объяснить. Пресса поместила дикие карикатурные шаржи, вроде «Оффенбаха в аду», на котором безумный композитор мечется в окружении канканирующих ног. Критики разругали спектакль в пух и прах.
А публика повалила валом – народ любит посмотреть на то, что обхаяли. Уже через неделю Жак Оффенбах стал признанным королем оперетты. «Прекрасная Елена» (1864), «Синяя Борода» (1866), «Парижская жизнь» (1866) снова произвели фурор. «Герцогиня Герольштейнская» вообще снискала всемирную славу, ибо была показана на Всемирной выставке в Париже в 1868 году. И когда исполнительница заглавной роли, прима оффенбаховского театра Гортензия Шнейдер пожелала в собственном экипаже въехать на выставку через ворота, предназначенные для правящих особ, вахтенный, взяв под караул, провозгласил: «Великая герцогиня Герольштейнская!» И прима торжественно проплыла мимо императора России, уступившего ей дорогу…
Увы, судьба переменчива. Во времена Франко-прусской войны французы вдруг вспомнили про немецкое происхождение Оффенбаха и объявили композитора врагом нации. Это его, которого недавно называли «Моцартом с Елисейских Полей»! Однажды на показе прелестной оперетты «Перикола» какие-то военные молодчики забросали бедных актеров гнилыми овощами. Хорошо, хоть Жака не было в театре, его в угаре ура-патриотизма вообще могли бы убить.
Теперь в доме Оффенбаха, где раньше было полно друзей-приятелей, тихо. Никто не приходит. Все отшатнулись. Жак сидит в кабинете не высовываясь. Эрминия вяжет в столовой. Купить вещи теперь трудно. Но скоро зима. Нужно что-то теплое, вот Эрминия и взялась за спицы. Звонкий стук прервал ее горестные размышления. Эрминия встала и сама пошла открывать дверь. Ведь из дома неблагонадежного разбежались все слуги.
На пороге возник невысокий человек, закутанный в грязно-черный плащ разносчика. Его нервное лицо скривилось в подобии улыбки. «Я принес прижизненное издание книг Гофмана с авторскими иллюстрациями. Скажите месье Оффенбаху: пора! Я жду его оперу».
Дверь захлопнулась, проскрежетав несмазанными петлями. Эрминия понесла книги в кабинет мужа. Оффенбах спал, закутанный в плед. Жена не стала его будить. Ведь теперь по ночам он работает с удвоенной силой – сочиняет грандиозную оперу по произведениям Гофмана. Забавно! Когда-то, впервые увидев несуразного юношу с огромной виолончелью, Эрминия подумала: как он похож на странных героев Гофмана. И вот теперь Жак обратился именно к этому писателю – фантасту и насмешнику. И незнакомый доброжелатель прислал книги…
Работа шла тяжело и долго. Маэстро успел написать еще несколько оперетт, в том числе музыкальные жемчужины «Мадам Фавар» (1879) и «Дочь тамбурмажора» (1879), но они не имели большого успеха. Эпоха безудержного расточительства, веселья и шика закончилась. Наступили времена накопления новых капиталов. Но композиторы – плохие «капиталисты». Так что Оффенбах теперь редко выходил из дома, часто запирался в кабинете, разговаривая сам с собой. Или с героями «Сказок Гофмана»? Каждый день Эрминия с ужасом слушала то прекрасные, то какие-то дьявольские мелодии, постоянно прерывающиеся страшными приступами кашля. В начале 1880 года Жак сумел наиграть дрожащей от ревматизма рукой отрывки «Сказок Гофмана» директору «Опера комик». Тот в восторге принял оперу к постановке. «Торопитесь! – предупредил Оффенбах. – У меня мало времени…»
Увы, ему довелось услышать только одну репетицию «Сказок» в конце сентября 1880 года. 4 октября у Оффенбаха случился приступ удушья. 5 октября 1880 года композитора не стало. Он так и не узнал, что написал не просто оперу – а гениальную оперу. Хоронили его в дождь. Но народу пришло столько, что толпа запрудила весь бульвар Капуцинок. К церкви Святой Магдалины несли венки от театров Парижа, Вены, Лондона, Кельна. Эрминию поддерживали дети, иначе она не смогла бы идти. Премьера «Сказок Гофмана» состоялась 10 февраля 1881 года. Эрминия осталась дома – пойти не хватило сил. В театр отправились дочери с мужьями. Сначала к Эрминии прибежал один взволнованный зять: «Начали вяло, пока без аплодисментов». Эрминия схватилась за сердечные капли. Выходит, провал… Через 10 минут прибежал второй зять: «Исполнили куплеты Клейнцаха! Публика в исступленном восторге!» Эрминия снова накапала капель. Выходит, успех… И тут вбежал третий: «Всё бисируется! Это великий спектакль. Сохраните афишу, мама!»
Эрминия развернула огромный лист. На нее глянуло до боли знакомое лицо Оффенбаха и другое – тоже знакомое… Эрминия напрягла память – это же тот разносчик, что принес прижизненное издание Гофмана. Он еще тогда сказал: пора, Жак должен воплотить сказки в музыке! Так кто же это был? Вдова Оффенбаха смахнула слезу и прочла подпись под портретом мужчины в черном плаще: «Эрнст Теодор Амадей Гофман».
В ночь после премьеры Эрминия впервые за последние годы заснула спокойно. Во сне она улыбалась. Ей снились веселые Оффенбах и Гофман, отплясывающие безумный канкан – уже на Небесах…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.