ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

При взгляде из XXI столетия видно, что в конце XV века над Европой нависли новые тучи (кстати, не будем забывать, что понятие «век», которое мы тут используем, было придумано лишь в конце XVI в.). С одной стороны, в Европе назревали серьезные внутренние потрясения — итальянские войны, Крестьянская война в Германии, реформы Лютера и Кальвина; с другой стороны, перед Европой миражами замаячили далекие горизонты, за которыми открывались многообещающие перспективы: в Африке, в Индийском океане и в той части света, которая через несколько лет получит название Америка. Происходило ли в это время достаточно новых событий и глобальных перемен, чтобы мы получили право сказать, что один долгий период в истории человечества сменился другим и что Средневековье закончилось?

При взгляде с определенной исторической дистанции XV век действительно можно считать началом другого длительного периода, который называют Новым временем. Но прежде чем дать ответ на вопрос «Действительно ли Европа родилась в Средние века?»[48], стоит спросить себя, был ли этот момент концом Средневековья и можем ли мы соотнести между собой Средние века и формирование Европы. В свое время я высказал предположение, что историческую реальность более точно описывает понятие «долгого Средневековья». По меткому выражению знаменитого польского историка Витольда Кули (Kula), каждый период представляет собой «сосуществование асинхронизмов»; к тому же я стараюсь как можно реже использовать термин «кризис», который часто маскирует нежелание анализировать изменения в обществе. Я предпочитаю говорить о переменах и переломных моментах. Имело ли место в конце XV века первое или второе? Вот тут в дело вмешивается неудачный, на мой взгляд, термин, предложенный швейцарским историком Буркхардтом (Burckhardt) в конце XIX века и ставший невероятно популярным, — Возрождение (или Ренессанс). Напомним для начала, что мы можем — и мы так и делали — квалифицировать как возрождение и другие периоды внутри Средневековья, например каролингскую эпоху или XII век.

Посмотрим теперь, чем характеризуется время, которое обычно называют Возрождением. Прежде всего, его характерные особенности выделяют в областях искусства и философии. Но не стало ли, по крайней мере в Италии, искусство «возрожденческим» уже с XIII века, а гуманизм, который считают характерным признаком Возрождения, разве не появился уже в XIV веке?

Присмотримся, не перекрывают ли важнейшие явления, которые характеризуют ключевые аспекты в истории европейского общества и культуры, конец XV века? Чума, появившаяся в Европе около 1347–1348 годов, будет опустошать ее до 1720-го. Марк Блок изучал один ритуал, связанный со средневековой королевской властью, — целительное прикосновение «королей-чудотворцев». Обычай этот известен во Франции с XI века, в Англии — с XII, и просуществовал в Англии до начала XVIII века, а во Франции — до 1825 года, хотя большинство людей тогда уже воспринимали его как анахронизм.

Но обратимся к более масштабным примерам. Мы уже показали, что в Средние века происходило бурное развитие городов и этот фактор имел большое значение для всей Европы. Бернар Шевалье (Chevalier) изучил важнейшие из «добрых городов» (города, которые находились в партнерских отношениях с королевской властью и были относительно независимы от прочих светских сеньоров). Он показывает, что этот термин и ряд городов, о которых идет речь, появились в XIII веке и утратили всякое значение в начале XVII века.

В прошлом самая известная попытка периодизации европейской истории была предпринята Марксом. Средневековье приравнивалось им к феодализму, и в этой перспективе оно длилось со времени падения Римской империи, которая характеризовалась рабовладельческим способом производства, до индустриальной революции. Определяемое так Средневековье характеризуется также тем, что в нем начинает действовать трехфункциональная индоевропейская схема, описанная Жоржем Дюмезилем. Ее можно обнаружить в Англии уже в IX веке, а в XI веке она победила вместе с формулой «oratores, bellatores, laboratores» — «священники, воины и крестьяне», — которая просуществует до созыва депутатов от трех сословий в канун Французской революции. После же индустриальной революции вступит в действие совсем другая трех-функциональность: выделение первичного, вторичного и третичного секторов деятельности, как их называют экономисты и социологи. Рассмотрим сферу образования: начиная с XII века возникают университеты, которые останутся практически неизменными до самой Французской революции; на уровне начального и среднего образования происходит постепенное насаждение грамотности, которое продлится до введения в XIX веке всеобщего школьного образования.

Это долгое Средневековье задается также и феноменом народной культуры, европейского фольклора, который появился в Средние века и просуществовал до фольклорного обновления XIX века. Например, сюжет об Ангеле и Отшельнике переходит из фаблио XII века в «Задиг» Вольтера и в бретонские сказания, собранные в XIX веке. Средневековье было, как мы видели, периодом господствующего положения христианства и Церкви. Бесспорно, первый крупный перелом произойдет в XVI веке с разделением христианства на католицизм и протестантизм. К тому же место и роль религии в различных европейских государствах не останутся до сегодняшнего дня неизменными. Но можно сказать, что вся Европа пройдет по отношению к религии приблизительно один и тот же путь, истоки которого восходят к Средним векам. Более или менее четко разделяются Церковь и государство: христианин отдает кесарю кесарево, то есть происходит отказ от теократии — в противоположность исламу или византийскому христианству; кроме того, повышается статус ребенка, женщины и мирянина, устанавливается равновесие между верой и разумом. Но эти факторы до Французской революции останутся в большей или меньшей степени скрытыми благодаря власти и влиянию Римской церкви, а также религии в целом, как католичества, так и протестантизма. Во всех этих сферах, как мы видим, разрыва, соответствующего Возрождению, не существует. Поэтому я предлагаю моим читателям рассматривать конец XV века всего лишь как важный промежуточный пункт в средневековой истории Европы.

До этого момента мы рассматривали становление и расцвет европейского Средневековья. Вполне законно будет остановиться именно здесь, в конце XV века, подвести итоги и выяснить, можем ли мы сказать, что современная Европа родилась в Средневековье.

Мне кажется, что в отношениях Европы и Истории есть два основополагающих аспекта. Первый — территориальный. История делается всегда на некоем пространстве, и культура развивается или распространяется на какой-то территории. В XV веке в основном завершается формирование европейского пространства, начавшееся с «великих завоеваний» эпохи раннего Средневековья. В XV веке на этом пространстве больше не осталось язычников и не было бы мусульман, если бы не началось турецкое нашествие. Это нашествие имело двойственный, противоречивый эффект. С одной стороны, над Европой нависает угроза. С другой стороны, коллективное самосознание складывается в процессе противостояния «чужому» не хуже, чем в результате сближений, происходящих внутри общества, так что даже если сопротивление Европы было не столь сильным, как хотел бы Пий II, турецкая угроза все равно явилась для нее одним из сплачивающих факторов. С этого времени европейские университеты распространяют знания схожего типа — от Средиземноморья до Балтики. Гуманизм, хотя ему и предстоит перейти с латыни на местные языки, пронизывает всю европейскую культуру, от Швеции до Сицилии. Антверпен выполняет функцию центра мира-экономики, который, как показал Фернан Бродель, еще долго будет оставаться внутриевропейским, пока не охватит своей сетью весь мир.

Остается один вопрос, на который нет определенного ответа, хотя сам вопрос в конце XV века формулируется более четко. Где проходит континентальная граница Восточной Европы? Прежде всего, надо заметить, что хотя европейцы, и особенно европейская элита, с большой тревогой восприняли падение Константинополя в 1453 году, оно не только явилось катастрофой для византийского мира и его концом (как принято считать в исторической традиции), но также, в долгосрочной перспективе, устранило одно препятствие для единства Европы. Ведь православие, которое существует на востоке Европы до сегодняшнего дня, теперь не связано с тем двойным — политическим и религиозным — центром, который представляла собой Византийская империя. Эта связь, потенциальная помеха для будущего объединения Европы, была в 1453 году парадоксальным образом устранена.

С другой стороны, славянские государства меняют свою территориальную политику, в результате чего ситуация с европейской восточной границей становится иной. Польша, вполне европейское государство, если иметь в виду ее обращение в христианство, объединившись с Литвой под властью польско-литовской династии Ягеллонов в конце XIV века, развивает политику территориальной экспансии на север (Пруссия), на восток и на юго-восток (Волынь и Подолия). В XV веке это государство распространится от Балтики до Черного моря.

Тем временем Россия, освободившаяся от монгольского ига, эволюционирует и становится единым государством, организованным вокруг Москвы. Иван III (1462–1505) продолжает объединение русских земель, подчинив себе Новгород (1478) и Тверь (1485). Он создает сильное централизованное государство, в котором действует крепкая административная и законодательная система, в частности «Судебник» — сборник законов 1497 года.

Итак, встает вопрос о том, что перевешивает, по мнению историка, в конце XV века: угроза, нависшая над европейскими достижениями предшествующего периода Средневековья, или перспектива будущего, «долгого Средневековья», как я его назвал? Я не закрываю глаза на превратности истории и учитываю важную роль случая, но, по-моему, потенциал, имевшийся у Европы в конце XV века, вполне поддается оценке. Мне кажется, что угроза исходит не от возникновения наций и не от религиозных разногласий, хоть они и рискуют перерасти в раскол. Надеюсь, в этой книге мне удалось показать, что Европа в Средневековье начала развиваться на основе реальностей, предполагавших одновременно и ее единство, и деление на «нации», хотя развитие понятия «суверенитет» и его практических приложений, начавшееся в XIII веке, добавляет еще одну проблему для европейского будущего. При этом конец монополии Католической церкви вовсе не означает конца общей христианской культуры и сформированных ею цивилизации и ценностей. Светская культура унаследует и будет развивать христианские ценности с тем же рвением, с каким станет враждовать с ними во время конфликтов, которые в конце XV века были еще впереди. Опасность же исходит скорее от вооруженного противостояния между нациями и от воинственного характера европейцев, который заметил и определил в древности еще Гиппократ. Кроме того, угрозу, без сомнения, представляют собой процессы экспансии и колонизации, которые начались в XV веке, а также взаимоотношения между Европой и ее владениями в остальном мире.

Если говорить об отношении Средневековья к прогрессу, а надо заметить, что как раз тут проявляются самые серьезные противоречия той эпохи, — предстающая перед нами картина выглядит парадоксально. Господствующая идеология, а может, и мироощущение людей осуждали как заблуждение и грех все новое, передовое и неизвестное ранее, но при этом и в материальной сфере, и в области интеллектуального и духовного Средневековье оказалось периодом творчества, изобретений и невероятного продвижения вперед. И я думаю, нужно отметить как достижение, важное для всей Европы, для ее складывания и самоосознания, — открытость прогрессу, которая сформировалась в Средние века и еще усилилась в XV веке. Эта формулировка может вызвать удивление. Всем известно, что осознание понятия прогресса, его причисление к общественным идеалам произошло только в XVII веке, а в полной мере — даже в XVIII. Это плод эпохи Просвещения. И все же я считаю, что как явление прогресс восходит к Средним векам. То отношение к нему, которое выработала и начала демонстрировать средневековая Европа, представляло собой резкий контраст с положением дел в мусульманском мире и особенно в Китае. В XV веке Китай был самым сильным государством в мире, самым богатым и самым развитым во всех областях. Но впоследствии Китай останется замкнутым в себе и будет постепенно ослабевать, оставив европейцам господствующую роль в мире, в том числе и на Востоке. Несмотря на образование могущественной Османской империи и распространение ислама в Африке и в Азии, у мусульманского мира, за исключением турок, не было уже того динамизма, как в средневековый период. Христианская Европа, наоборот, выковывала взгляды и методы, которые дадут ей возможность начиная с XV века осуществить невиданную экспансию. Вопреки внутренним и внешним соперникам, несмотря на несправедливости и даже преступления, эта экспансия стала инструментом самоосознания и утверждения европейского могущества. Питер Биллер[49] в своей недавней книге показывает, как Европа в XIV веке проводит подсчет своего населения и осознает значение численности населения для любых начинаний. Хотя XIV век из-за сельскохозяйственного кризиса и вспышек чумы стал периодом тяжелейшего демографического спада, Европа конца Средневековья уже рассматривает численность населения, характер совместного проживания людей и их способность к репродукции как фактор, от которого зависит могущество государства. В недавнем сборнике, подготовленном коллективом авторов, исследуется отношение средневекового Запада к понятиям прогресса, реакции и упадка[50]. Не опровергая традиционных представлений о том, что «ментальные возможности [Средневековья] не вполне совместимы с идеей прогресса», этот сборник показывает, что христианство придает смысл Истории (я выделил в утопиях Иоахима Флорского то, что имеет отношение к прогрессу) и что оно перечеркнуло античный миф о вечном возвращении и циклическую концепцию Истории. В своем классическом труде «Теология в XII веке» («La Th?ologie au XII si?cle») отец Шеню показал, как средневековая философия в XII веке сдвинула с мертвой точки историческую науку. Стремление к спасению, в свою очередь, расценивалось как прогресс в нравственной сфере, но благоприятно сказывающийся и на всех остальных. Несмотря на выступления идеологов презрения к миру и их противников, отказа от прогресса в материальной области тоже не произошло. Динамика Средневековья характеризуется хитросплетением оппозиций и контрастов, из которого и рождается прогресс, хотя его еще не осознают как таковой. В упоминавшемся коллективном сборнике выделены пары: прогресс — реакция, прогресс — декаданс, прошлое — настоящее, древнее — новое, которые помогают понять динамику Средневековья. Как мы видели, нищенствующие ордена в XIII веке осмеливаются бросить вызов и объявить себя новаторами, то есть лучшими, в то время как их противники, воспитанные в духе традиционных монашеских представлений, считают новизну грехом и злом. Средневековая цивилизация и ментальность не отвергали технических достижений, стремились к росту производства и к повышению прибыли. Уже в период раннего Средневековья свободным крестьянам предлагался контракт «ad meliorandum», по которому крестьянину предписывалось увеличивать урожайность полей.

Наконец, мы видели, что в XIV веке стремление к прогрессу в сельскохозяйственной области вызвало к жизни новые трактаты по сельскому хозяйству. В общем, несмотря на свою мрачную репутацию, Средневековье с его мельницами самых разных типов и кулачковым валом, преобразующим вращательное движение в возвратно-поступательное, было эпохой изобретений. Марк Блок посвятил средневековым изобретениям ряд блестящих страниц.

В Средние века все пронизано религиозным чувством. Религиозное настолько вездесуще, что нет даже отдельного слова, чтобы его обозначить. Вся культура, начиная с культуры материальной, была, по выражению известного экономиста Карла Поланьи (Polanyi), «встроена» (embedded) в структуру религиозного. Но по мере того как ценности (использую свою же метафору) спускались с Небес на землю, оболочка религиозного, которая могла бы стать препятствием для прогресса, постепенно преобразуется в фактор его ускорения. Игры провидения и фортуны, которые раньше связывались с колесом кругового времени, теперь все больше подчиняются устремлениям людей, индивидуальной и коллективной воле европейцев. Сфера, в которой творческий потенциал европейцев обеспечил им самые выдающиеся достижения, — это все, связанное со временем. Правда, рационально изучать прошлое еще не умели: такие исследования появятся только в XVIII веке, так что прошлое не было предметом подлинной исторической науки. Тем не менее оно участвовало в формировании исторической памяти, которая вырастала до размеров подлинной культуры. Средневековая Европа опиралась на прошлое, чтобы двигаться дальше и выбирать лучшие пути. По этой же логике умение измерять время становится для нее инструментом, способствующим прогрессу. И хотя продолжает использоваться юлианский календарь, введенный еще Цезарем, появляется одно новшество, заимствованное из Ветхого Завета и иудаизма: вводится временной ритм, который определяет нашу жизнь до сегодняшнего дня, — неделя. Таким образом задается соотношение между временем работы и временем отдыха и выделяется воскресенье как день для религиозной деятельности. Главное же, что такой график использования человеческих сил является, по всей видимости, наилучшим из всех возможных. Со средневековым христианским календарем в Европе появляются два больших праздника: Рождество и Пасха. Рождество, которое, в противоположность языческому Хэллоуину, празднику смерти, является праздником рождения и жизни, и Пасха — праздник Воскресения. Сюда же можно добавить Пятидесятницу, или Духов день, с которым были связаны праздничные обычаи феодализма (на Пятидесятницу, как правило, проводилась церемония посвящения в рыцари).

В XV веке знаменитый итальянский зодчий и гуманист Леон Баттиста Альберти вкладывает в уста своих героев такие слова:

Джаноццо: Есть три вещи, о которых человек может сказать, что они принадлежат ему безраздельно: судьба, тело…

Леонардо: А что же третье?

Джаноццо: О, это вещь драгоценная. Даже мои глаза и

руки не в такой мере принадлежат мне, как она.

Леонардо: Чудеса! И что же это?

Джаноццо: Время, дорогой Леонардо, время, дети мои.

Ценность времени, о которой здесь говорится, — это, конечно, ценность экономическая (время — деньги), но, кроме экономической, оно обладает и культурной и экзистенциальной ценностью. Европа конца XV века — это эпоха драгоценного времени, всецело принадлежащего индивидам и человеческим общностям, которые и определяли будущее Европы.

Варварские нашествия в V-VI вв.

Вместе с варварскими нашествиями начинается средневековое смешение народов.

Источник: Georges Duby, Grand Atlas historique, Paris, Larousse, 1995, p. 30.

Европа и мир на рубеже Средневековья и Нового времени 1400–1500 гг.

Источник: Jacques Bertin, Atlas historique universel, Gen?ve, Minerva. 1997, p. 116.

Между Америкой индейских племенных союзов, инкской и ацтекской империй, и Дальним Востоком, где доминирует минский Китай, обитатели небольшой Европы открывают для себя Африку и Америку, в то время как экспедиции китайского адмирала Чжэн Хэ на Ближний Восток и в Африку остаются без по следствий. Османская империя и Московское государство преграждают европейцам путь на восток.