Обитательницы слободы

Обитательницы слободы

Слободу «поветрие» не затронуло. Но и здесь не было царю покоя — ни в «государских» делах, ни в личных. Стены слободских храмов видели жён грозного царя. Здесь бывала дочь кабардинского князя Кученей, в крещении Мария Темрюковна, чей брат долго являлся одним из первых лиц в опричнине. Мы не знаем, какой царицей была вторая жена Ивана, хотя иные историки отчего-то считают её жестокой, алчной, распутной и коварной: «Она с наслаждением наблюдала за медвежьими потехами, с горящими глазами смотрела на то, как ломали на колесе руки и ноги одним казнённым, как других сажали на кол, а третьих заживо варили в кипятке»{21}. Но у кавказской красавицы не было детей (единственный сын, царевич Василий Иванович, умер в двухмесячном возрасте в 1563 году), и царь начал охладевать к ней.

При живой жене он стал вести переговоры с полубезумным шведским королём Эриком XIV, желая получить в супруги его невестку Екатерину — жену его брата герцога Юхана, младшую сестру польского и литовского государя Сигизмунда II. Эрик согласился, и царь в 1567 году уже отправил за невестой боярина И. М. Воронцова с посольством. Однако дворцовый переворот в Швеции в сентябре 1568 года возвёл Юхана на престол и помешал этому плану осуществиться. Что в противном случае царь сделал бы с Марией, остается только гадать. Но и без того он вёл в слободе странную полумонашескую жизнь. К тому же, по воспоминаниям некоторых иноземцев, Иван Васильевич «начал склоняться» содомскому греху со своим любимцем Фёдором Басмановым. Весной 1569 года царь выехал с женой на богомолье по северным монастырям — в Троицу, Переславль-Залесский и далее через святыни Ростова и Ярославля в Кирилло-Белозерский монастырь. Возвращалась Мария уже больная, оставленная мужем на попечение опричников. Царицу с трудом довезли до Александровской слободы, где 6 сентября 1569 года она умерла.

Государыню отпели в соборе слободы и на траурной повозке доставили в Москву, в кремлёвский Вознесенский монастырь — усыпальницу великих княгинь. Оплакивать несчастную было некому. Царь на людях выглядел печальным, но слёз не лил, не бился и не рыдал, как по первой и любимой жене Анастасии. На помин души Марии Темрюковны Иван Грозный сделал вклады в те обители, которые посещал вместе с ней. Троице-Сергиев монастырь получил от него золотое блюдо весом в три килограмма — царский свадебный подарок жене{22}.

В смерти второй жены болезненно подозрительный государь обвинял своих недругов, утверждая, что она «злокозньством отравлена бысть». Едва ли обвинение было справедливым — у нас нет оснований считать, что несчастная женщина принимала участие в «опричных» замыслах и действиях царя Ивана. Скорее так могли думать те, кто не одобрял женитьбу государя на обращенной в православие иноверке «кавказской национальности» и был недоволен приближением к трону её родственников.

Скоро Иван Грозный начал хлопотать о новом браке. После смерти Марии Грозный не стал искать жену за рубежом, а велел представить пригожих дворянских девок-невест. Таубе и Крузе рассказывали: «Сначала в <15>70 году послал он нескольких лиц во все края, где только ни простиралась его обширная страна, осмотреть всех девушек, молодых и старых, высшего и низшего сословия, заметить и описать их имена, рост и наружность, чтобы не могло быть никакого подмена и обмана, и велел всех их, в количестве 2000, привести в Александровскую слободу». Собравшимся кандидаткам предстояло пройти несколько отборочных туров, во время которых «каждую особу или девушку приказал он (царь. — И.К., А.Б.) привести в дом, где она должна была одеться наряднейшим образом. Затем он входил в комнату вместе с двумя или тремя доверенными лицами, тоже разодетыми самым тщательным образом, кланялся им, говорил с ними немного, осматривал их и прощался с ними».

Участь выбывавших из царского конкурса была нелёгкой: «…тех, кто не понравился ему, употреблял он для позорного плотского сладострастия, раздавал им кое-что и выдавал их замуж за своих палачей, или они были вовсе прогнаны безжалостным образом. Из всех осталось 24, и, подержав их доброе время одну за другой, выбрал он из них 12, и когда мы 26 июня 1571 года были у него в Александровской слободе, избрал он для себя и своего сына тех, кого он хотел, следующим образом: они должны были снять все украшения и платья и дать осмотреть себя безо всякого затруднения и сопротивления нагими. При этом присутствовал его доктор, и он должен был осмотреть их мочу в стакане и определить и высказаться относительно их природы, свойств и здоровья»{23}.

РУССКОЕ ГОСУДАРСТВО В ГОДЫ ОПРИЧНИНЫ (1565–1572?гг.)

В итоге «царь надолзе времяни избрал себе невесту, дщерь Василия Собакина». Вопреки часто встречающимся утверждениям, Собакины были не купцами, а незнатными помещиками из-под Коломны. Кажется, главным режиссёром этого спектакля был всесильный в то время Малюта Скуратов, сосватавший царю свою протеже, а может быть, даже дальнюю родственницу. Уже после помолвки Марфа Собакина вдруг заболела и стала «сохнуть». Казалось бы, она должна была уступить место другим претенденткам. Однако доктора, осматривавшие кандидаток в царицы, надо полагать, говорили то, что угодно было слышать опричному временщику. В итоге царь, «положа на Бога упование, любо исцелеет», решился-таки на брак; на свадьбе свахами были жена и дочь Малюты, а дру?жками — сам первый опричник и его зять Борис Годунов. Одновременно выбрали невесту и наследнику, царевичу Ивану Ивановичу — представительницу старого московского рода Евдокию Сабурову. Свадьбы царя Ивана и его старшего сына состоялись в один день, 28 октября, в Александровской слободе. Среди немногочисленных гостей на царском бракосочетании присутствовали родственники невесты: её отец, новоиспечённый боярин Василий, дядя-окольничий Григорий и родной брат Калист Собакины. Для них это был короткий миг торжества — провинциальные дворяне стали царскими ближними людьми.

Честолюбивый расчёт обернулся трагедией: на торжествах Марфа была уже совсем больна, а через две недели умерла. Скуратов сумел убедить своего повелителя, что царицу извели. Ходили разные слухи о том, кому это могло быть выгодно. По одной из версий, Марфу Васильевну отравили то ли Романовы, то ли Черкасские — родня первой или второй жён Ивана Грозного. По другому предположению, «зелье» Марфе передала её мать, заботясь о «чадородии» будущей царицы, и это снадобье (или другое, которым его подменили) и стало причиной болезни царской невесты. Об этом что-то слышал посланец австрийского императора Даниил Принц из Бухова, приезжавший в Москву в 1572 и 1578 годах: «Этим питьём она (Марфа. — И.К., А.Б.), может быть, хотела приобрести себе плодородие; за это и мать, и придворного (брата царицы, Калиста. — И.К., А.Б.) он (царь Иван. — И.К., А.Б.) казнил».

Смерть молодой царицы принесла крушение её роду. Недавние бояре и окольничие навсегда исчезли из разрядов — списков служебных назначений. Упоминая в послании в Кириллов монастырь постриженного в монахи дядю Марфы Варлаама Собакина, Иван Грозный прямо утверждал: «Варлаамовы племянники хотели было меня и с детьми чародейством извести, но Бог меня от них укрыл: их злодейство объявилося…» Официально было провозглашено, что царицу извели: «Дьявол воздвиже ближних многих людей враждовати на царицу нашу, еще в девицах сущу… и тако ей отраву злую учиниша». Возможно, этот слух стал основой трогательной легенды: когда открыли крышку гробницы, в которой покоилась третья жена Ивана Грозного, в гробу лежала не тронутая тлением дева писаной красоты…

У царя были основания для подозрений. Кремлёвским женам порой «помогали» умирать. Недавнее исследование останков великих княгинь и цариц из гробницы бывшего Вознесенского монастыря в Кремле привело к выводу, что мать царя, Елена Васильевна Глинская, была отравлена — на это указал химический анализ ее костных останков и волос. Об отравлении Глинской, правда, и раньше догадывались. Её, родом литовскую княжну и регентшу при малолетнем сыне Иване, старая московская знать не любила и подозревала, что сыновей Ивана и Юрия она родила не от мужа, а от любовника; но реконструированный портрет Софьи Палеолог, матери великого князя Василия III, не оставляет сомнений в том, что Иван Грозный — её родной внук Можно теперь утверждать, что и первая, горячо любимая жена Ивана Грозного Анастасия Романовна Захарьина, ушла из жизни в 27 лет не от частых родов (она произвела на свет шестерых детей), как считали многие историки, а от солей ртути.

Однако у нас сейчас нет оснований приписывать смерть Марфы Собакиной чьему-то злому умыслу — исследование не показало наличия в её останках следов яда, а умереть от какой-либо инфекции в XVI веке было гораздо легче, чем сейчас. То, что царь увлёкся Марфой, даже несмотря на её болезнь, можно понять — судя по воссозданному скульптурному портрету, она и вправду была красавицей{24}. К сожалению, мы никогда не узнаем, как выглядела Мария Темрюковна, — лицевая часть её черепа не сохранилась; однако горянки всегда славились своей красотой…

Смерть Марфы помогла Скуратову расправиться и с другими заподозренными «ближними людьми» царя, то есть со старым опричным руководством. А духовенство особым приговором засвидетельствовало, что замужество фактически не состоялось — ибо венчанный муж девства невесты «не разрешил», — и позволило царю следующий брак. В покоях слободского дворца одна за другой появлялись новые хозяйки.

В мае 1572 года государь женился на Анне Колтовской, но в том же году постриг её в монахини. Его пятой женой уже после отмены опричнины, в 1575 году, стала Анна Васильчикова; после её смерти в 1579 году царь жил — очевидно, без венчания — с «женищем» Василисой Мелентьевой. Последней в этом ряду оказалась в 1580 году Мария Нагая. Но Иван IV, кажется, не собирался останавливаться на достигнутом и в конце жизни затеял сватовство к иностранке — Мэри Гастингс, родственнице английской королевы Елизаветы…

В слободе жили и жёны наследника. Уже через год после свадьбы Евдокия Сабурова была пострижена в монастырь — как считается, из-за бездетности; однако едва ли столь короткий срок был достаточен для того, чтобы убедиться в бесплодии женщины. Скорее всего, молодая не приглянулась властному свёкру и тот приказал её сослать. Несчастную, как и её старшую родственницу Соломонию Сабурову (бывшую жену Василия III), отправили в суздальский Покровский монастырь. В этой же обители оказалась и вторая жена наследника, Феодосия Соловая. Дочь рязанского «сына боярского» Михаила Петрова-Солового вышла замуж за царевича в 1574 году, но не сумела за четыре года брака родить ему ребёнка и стала монахиней Параскевой. Третьей женой Ивана Ивановича стала Елена Шереметева, выбранная из множества других девушек в 1581 году. Кажется, этот брак царевича был счастливым, но именно он явился причиной трагических событий в слободском дворце, которые закончились смертью наследника престола, а в итоге — пресечением династии[5].

Как гласит версия, пересказанная папским послом Антонио Поссевино, в ноябре 1581 года Иван Грозный застал невестку в домашней одежде: «Третья жена сына Ивана как-то лежала на скамье, одетая в нижнее платье, так как была беременна и не думала, что к ней кто-нибудь войдёт. Неожиданно её посетил великий князь Московский. Она тотчас поднялась ему навстречу, но его уже невозможно было успокоить. Князь ударил её по лицу, а затем так избил своим посохом, бывшим при нём, что на следующую ночь она выкинула мальчика. В это время к отцу вбежал сын Иван и стал просить не избивать его супруги, но этим только обратил на себя гнев и удары отца. Он был очень тяжело ранен в голову, почти в висок, этим же самым посохом. Перед этим в гневе на отца сын горячо укорял его в следующих словах: „Ты мою первую жену без всякой причины заточил в монастырь, то же самое сделал со второй женой и вот теперь избиваешь третью, чтобы погубить сына, которого она носит во чреве“»{25}. Ссора, как принято считать, произошла 14 ноября, а через пять дней царевич скончался от полученных побоев. После гибели мужа Елена была «пострижена в Новом (Новодевичьем. — И.К., А.Б.) монастыре, во иноцех Леонида, и государь дал ей в вотчину город Лух да волость Ставрову».

Всё это произошло позже, и после этих трагических событий царь навсегда покинул Александровскую слободу. Но и ранее мнительный царь едва ли был спокоен за её стенами — он считал, что окружён недоброхотами и изменниками. С учреждением опричнины он надеялся обрести надёжную опору.