Глава 21. Верховный Главнокомандующий

Глава 21. Верховный Главнокомандующий

 Объем работы, которую выполнял Сталин в течение всей войны, превышал человеческие возможности. Прогнозируя гигантские масштабы назревавшей войны, с ее огромной напряженностью и динамичностью боевых действий, главнокомандующий сухопутными войсками Германии генерал Фрич в 1937 году заявил: «Даже гению стало не под силу охватить во всех деталях совокупность политического и военного руководства, одновременно управлять государством и командовать армией». Сталин справился с этой задачей, достойной гения. Более того, на протяжении всего периода многотрудной и напряженной борьбы он не просто решал все проблемы войны, экономики и политики, а ежедневно, можно сказать ежечасно, управлял ходом их течения, вникая в самые значимые и существенные детали, от которых зависела судьба страны.

Начавшееся с первых минут немецкого вторжения титаническое напряжение, с которым он работал, не ослабевало практически всю войну. Метод его работы требовал высочайшей концентрации сил и внимания. Он вникал во множество деталей, которые могли показаться второстепенным, но именно они зачастую определяли решение задач глобальной стратегии, в зависимости от конкретной ситуации и условий свершавшихся событий.

Причем до этого и никогда позже, в истории цивилизации военное противоборство воюющих сторон не принимало такого пространственного размаха (свыше трех — шести тысяч километров протяженности линии фронтов) и вовлечения в боевые действия многомиллионных армий солдат и офицеров, оснащенных самыми современными средствами вооружения.

Возглавляя одновременно Государственный Комитет Обороны, Центральный Комитет партии, Советское правительство и Ставку, Сталин ежедневно следил за всеми изменениями во фронтовой обстановке, был в курсе всех событий, происходивших в народном хозяйстве страны. Он хорошо знал руководящие кадры и умело использовал их.

Распорядок деятельности Ставки был круглосуточным и определялся регламентом самого Верховного, работавшего, как, правило, в вечернее и ночное время, по 12–16 часов в сутки. Начальники Генерального штаба встречались с ним почти ежедневно, а иногда по нескольку раз в сутки. Исследователи подсчитали, что «Б. М. Шапошников во вторую половину 1941 года до мая 1942 года был у Верховного Главнокомандующего 98 раз, Г. К. Жуков за 1 месяц и 7 дней встречался со Сталиным 16 раз... Оставаясь за Василевского, А. И. Антонов встречался со Сталиным 238 раз. Кроме этого, Сталин работал со вторыми и даже третьими должностными лицами Генерального штаба».

«Касаясь вопросов связи со Сталиным, — пишет Василевский, — не преувеличу, если скажу, что начиная с весны 1942 года и в последующее время войны я не имел с ним телефонных разговоров лишь в дни выезда его в первых числах августа 1943 года на встречи с командую­щими войсками Западного и Калининского фронтов и в дни его пребывания на Тегеранской конференции глав правительств трех держав (с последних чисел ноября по 1 декабря 1943 года)».

Конечно, основная задача Сталина, как Верховного Главнокомандующего, «состояла в том, чтобы разрабатывать и ставить стратегические задачи перед войсками, распределять силы и средства между фронтами и направлениями, планировать в целом боевую деятельность армии и флота», используя для этого оперативную и стратегическую информацию Генерального штаба.

Причем у Верховного сложился свой стиль работы. В случае планирования отдельных стратегических операций он создавал своеобразные коллективы, позже названные учеными группами «мозгового штурма». В них входили специалисты Генштаба, командующие фронтами и лица, ответственные за материально-техническое обеспечение. Однако во все детали он вникал непосредственно сам.

Как пишет генерал армии С. М. Штеменко: «При разработке очередной операции И. В. Сталин обычно вызывал начальника Генерального штаба и его заместителя и кропотливо вместе с ними рассматривал оперативно-стратегическую обстановку на всем советско-германском фронте: состояние войск фронтов, данные всех видов разведки и ход подготовки резервов всех родов войск.

Потом в Ставку вызывались начальник тыла Красной Армии, командующие различными родами войск и начальники управлений наркомата обороны, которым предстояло практически обеспечивать данную операцию». То была кропотливая, сложная многодневная работа.

Тщательно и вдумчиво изучив все вопросы, касающиеся оперативно-стратегических возможностей войск, Верховный Главнокомандующий поручал начальнику Генерального штаба: «продумать и рассчитать... возможности для той или для тех операций, которые намечались к проведению. Обычно для этой работы Верховный отводил 4 - 5 дней. По истечении этого срока принималось предварительное решение. После этого Верховный давал задание начальнику Генштаба запросить мнение Военных советов фронтов о предстоящей операции...»[176]

Сталин был хорошо осведомлен о положении дел на фронтах. Он своевременно реагировал на изменение обстановки. Через Генштаб он внимательно следил за ходом операций, вносил необходимые коррективы в действия войск, уточнял их, ставил новые задачи, вытекающие из существа сложившейся обстановки. Для достижения целей операции и поставленных войскам задач, в случае необходимости, он производил перегруппировку сил и средств и в особых случаях даже прекращал операцию.

Большое внимание Верховный Главнокомандующий уделял резервам, которые постоянно пополнялись и формировались. Эти резервы служили в его руках мощным орудием — с их помощью он усиливал войска на наиболее важных направлениях, поддерживая развитие наиболее ответственных операций. Для получения объективной информации, контроля и помощи командующим фронтами на местах ведения боевых действий он использовал представителей Ставки.

Этот институт стал своего рода изобретением Сталина в военном искусстве. Маршал А. М. Василевский вспоминал: «Ответственный представитель Ставки всегда назначался Верховным Главнокомандующим и подчинялся лично ему... Представители Ставки, располагая всеми данными о возможностях, замыслах и планах Верховного Главнокомандующего, оказывали существенную помощь командующим фронтами в выработке и принятии наиболее правильных оперативных решений, вытекающих из общего плана стратегической операции»[177].

В беседе с корреспондентом газеты «Комсомольская правда» Василевский пояснял: «Ставка не была неким собирающимся на регулярные заседания органом... За всю войну, если не ошибаюсь, в утвержденном составе Ставка не собралась ни разу... Верховный Главнокомандующий для выработки того или другого оперативно-стратегического решения или для рассмотрения других важных проблем вооруженной борьбы вызывал к себе ответственных лиц, имевших отношение к рассматриваемому вопросу.

Тут могли быть члены и не члены Ставки, но обязательно члены Политбюро, руководители промышленности, вызванные с фронта командующие. Все, что вырабатывалось тут при взаимных консультациях и обсуждениях, немедленно оформлялось в директивы Ставки фронтам. Такая форма работы была эффективной... При чрезвычайных обстоятельствах на том или ином фронте, при подготовке ответственных операций, Сталин посылал на фронт своих представителей»[178].

Верховный Главнокомандующий требовал от своих представителей четких и незамедлительных сообщений о реальном положении дел на фронтах и строго спрашивал за малейшую задержку докладов с мест. Василевский вспоминал, что однажды, замешкавшись с представлением донесения об итогах операции, он получил резкий выговор в письменной форме.

Сталин писал: «...Предупреждаю Вас, что в случае если Вы хоть раз еще позволите забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и отозваны с фронта». К «выговору» Верховного Василевский отнесся с пониманием:

«Сталин был так категоричен не только в отношении меня. Подобную дисциплину он требовал от каждого представителя Ставки... Считаю, что отсутствие какой- либо снисходительности к представителю Ставки было оправдано интересами оперативного руководства вооруженной борьбой. Верховный Главнокомандующий очень внимательно следил за ходом фронтовых событий, быстро реагировал на все изменения в них и твердо держал управление в своих руках».

Жуков, непосредственно наблюдавший работу Сталина, рассказывал писателю К. Симонову, что у Верховного Главнокомандующего «был свой метод овладения конкретным материалом предстоящей операции... Перед началом подготовки той или иной операции, перед вызовом командующих фронтами он заранее встречался с офицерами Генерального штаба — майорами, подполковниками, наблюдавшими за соответствующими оперативными направлениями.

Он вызывал их одного за другим на доклад, работал с ними по полтора, по два часа, уточняя с каждым обстановку, разбирался в ней и ко времени встречи с командующими фронтами, ко времени постановки им новых задач оказывался настолько подготовленным, что порой удивлял их своей осведомленностью...

Его осведомленность была не показной, а действительной, и его предварительная работа с офицерами Генерального штаба для уточнения обстановки перед принятием будущих решений была работа в высшей степени разумной».

Сталинский стиль управления требовал постоянного знания быстро меняющейся обстановки, и в качестве рабочего инструмента он использовал доклады ответственных работников Генштаба. «Доклады Верховному Главнокомандующему, — вспоминал начальник Генштаба С. М. Штеменко, — делались, как правило, три раза в сутки. Первый из них имел место в 10–11 часов дня, обычно по телефону. Это выпадало на мою долю...

Между 10 и 11 часами, редко чуть позже, Верховный сам звонил к нам. Иногда здоровался, а чаще прямо спрашивал: «Что нового?» Начальник Оперативного управления докладывал обстановку, переходя от стола к столу с телефонной трубкой у уха. Во всех случаях доклад на­чинался с фронта, где боевые действия носили наиболее напряженный характер, и, как правило, с самого острого участка. Обстановка излагалась последовательно, за каждый фронт в отдельности в произвольной форме.

Если нашим войскам сопутствовал успех, доклад обычно не прерывался. По телефону были слышны лишь редкое покашливание да чмокание губами, характерное для курильщика, сосущего трубку. Пропускать в докладе какую-либо армию, если даже в ее полосе за ночь не произошло ничего важного, Сталин не позволял. Он тотчас перебивал докладчика вопросом: «А у Казакова что?» Иногда в ходе доклада Верховный Главнокомандующий давал какое-то указание для передачи на фронт. Оно повторялось вслух, и один из заместителей начальника управления тут же записывал все дословно, а затем оформлял в виде распоряжения или директивы».

Вечером, продолжает Штеменко, в 16–17 часов, Сталину «докладывал заместитель начальника Генштаба. А ночью мы ехали к нему в Ставку с итоговым докладом за сутки. Перед тем подготавливалась обстановка на картах масштаба 1: 200 000 отдельно по каждому фронту с показом положения войск до дивизии, а в иных случаях до полка.

Даже досконально зная, где что произошло в течение суток, мы все равно перед каждой поездкой 2–3 часа тщательно разбирались в обстановке. Связывались с командующими фронтами и начальниками их штабов, уточняли с ними отдельные детали проходивших или только еще планировавшихся операций, советовались и проверяли через них правильность своих предположений, рассматривали просьбы и заявки фронтов, а в последний час редактировали подготовленные на подпись проекты директив и распоряжений...»

Доклады Генерального штаба Сталину носили установившуюся форму. «Доклад наш, — пишет Штемнко, — начинался с характеристики действий своих войск за истекшие сутки. Никакими предварительными записями не пользовались. Обстановку знали на память, и она была отражена на карте. За торцом стола, в углу, стоял большой глобус...»

Во время этих ежедневных докладов Верховному Главнокомандующему «фронты, армии, танковые и военизированные корпуса назывались по фамилиям командую­щих и командиров, дивизии — по номерам. Так было ус­тановлено Сталиным. Потом мы все привыкли к этому, и в Генштабе придерживались такой же системы»[179].

Такой порядок установился не только потому, что, обладая феноменальной памятью, Сталин точно знал по фамилиям всех командующих фронтами, армиями и корпусами, знал он и фамилии многих командиров дивизий. Это было своеобразным актом уважения и выражение признания конкретным людям, выполнявшим свой долг перед страной и народом. Обладая цепкой памятью, он хорошо помнил сказанное, не упускал случая резко отчитать за забытое. Поэтому штабные документы мы старались готовить со всей тщательностью, на какую были способны в те дни». Маршал артиллерии Н. Д. Яковлев пишет: «Сталин не терпел, когда от него утаивали истинное положение дел».

Однако не сразу и не все даже удержавшиеся на высоких постах руководители того времени отвечали необходимым требованиям. Сталин трезво осознавал ту цену, какую стоила война. Упреки военных мемуаристов, появившиеся в 60-е годы, что порой им не хватало войск и вооружения, — лишь стремление переложить вину за свои просчеты на чужие плечи. Война стоила большой крови, и некоторые «писатели» эту кровь стали смешивать с «грязью». Огульные «обвинения» в якобы повсеместной «необученности» и неподготовленности советских солдат — из набора тех же мелких пакостей.

Конечно, в период войны были ситуации, когда в бой вынужденно бросались наскоро сформированные подразделения и необученные бойцы. Сталин был категорическим противником подобной, пусть даже и вынужденной меры. Так, 27 мая 1942 года, в 21 час 50 минут, он телеграфирует Тимошенко, Хрущеву, Баграмяну: «За последние 4 дня Ставка получает от вас все новые и новые заявки по вооружению, по подаче новых дивизий и танковых соединений из резерва Ставки.

Имейте ввиду, что у Ставки нет готовых к бою новых дивизий, что эти дивизии сырые, необученные и бросать их теперь на фронт — значит доставлять врагу легкую победу.

Имейте ввиду, что наши ресурсы по вооружению ограничены, и учтите, что кроме вашего фронта есть еще у нас другие фронты.

Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы? Воевать не числом, а умением. Если вы не научитесь получше управлять войсками, вам не хватит всего вооружения производимого во всей стране.

Учтите все это, если вы хотите когда-либо научиться побеждать врага, а не доставлять ему легкую победу. В противном случае вооружение, получаемое вами от Ставки, будет переходить в руки врага, как это происходит теперь»[180].

Сталин прекрасно осознавал, возможности государства в подготовке резервов, как и то, что подобные «хрущевским» иждивенческие настроения и бахвальство не были в армии редкостью. Такой «болезнью» страдали многие от солдат до маршалов, и он боролся с этой тенденцией. Штеменко сетует, что «бичом в работе Генштаба» было стремление командиров действующих соединений преуменьшить размеры поражений и преувеличить свои успехи. При обнаружении искажения фактов следовали жесткие взыскания: так, «был снят с должности начальник штаба 1-го Украинского фронта за то, что не донес в Генштаб о захвате противником одного важного населенного пункта в надежде, что его удастся вернуть».

Человек неординарный, государственный деятель, политик, обладавший великолепной способностью понимать особенности психологии людей и вынужденный порой из-за недостатка талантливых использовать заурядности, Сталин все же совершенно не терпел лжи. Он не прощал этого порока. Он лучше, чем кто-либо иной, знал, что даже маленькая ложь может повлечь за собой серьезные последствия.

Обычно все вопросы по руководству страной, ее армией, экономикой и политикой военного периода решались в Кремле. Здесь же, в рабочем кабинете Сталина, подписывались приказы и распоряжения Верховного Главнокомандующего.

«Это была, — пишет Жуков, — просторная довольно светлая комната. Обшитые мореным дубом стены, длинный, покрытый зеленым сукном стол. Слева и справа на стенах — портреты Маркса, Энгельса, Ленина. Во время войны появились портреты Суворова и Кутузова. Жесткая мебель, никаких лишних предметов. Огромный глобус помещался в соседней комнате, рядом с ним — стол, на стенах — карты мира. В глубине кабинета, у стены, — рабочий стол И. В. Сталина, всегда заваленный документами, бумагами, картами. Здесь же стояли телефоны ВЧ и внутрикремлевские, лежала стопка отточенных цветных карандашей. И. В. Сталин обычно делал свои пометки синим карандашом, писал быстро, размашисто, но довольно разборчиво. Вход в кабинет был через комнату А. Е. Поскребышева и небольшое помещение начальника личной охраны Верховного. За кабинетом — комната отдыха и комната связи, где стояли телефонные аппараты и Бодо. По ним А. Н. Поскребышев связывал И. В. Сталина с командующими фронтами и представителями ставки при фронтах.

На большом столе работники Генштаба и представители Ставки развертывали карты и по ним докладывали обстановку на фронтах. Докладывали стоя, иногда поль­зуясь записями. И. В. Сталин слушал, обычно расхаживая по кабинету широким шагом, вразвалку. Время от времени подходил к большому столу и, наклонившись, пристально рассматривал разложенную карту. Иногда он возвращался к своему столу, брал пачку табаку, разрывал ее и медленно набивал трубку».

Являвшийся в то время начальником оперативного отдела Генерального штаба, С. М. Штеменко пишет: «... Сталин не решал и вообще не любил решать важные вопросы войны единолично. Он хорошо понимал необходимость коллективной работы в этой сложной области, признавал авторитеты по той или иной военной проблеме, считался с их мнением и каждому отдавал должное...

Решения Ставки, оформленные документами, подписывались двумя лицами — Верховным Главнокомандую­щим и начальником Генерального штаба... Были документы за подписью только начальника Генерального штаба. В этом случае обычно делалась оговорка «по поручению Ставки». Один Верховный Главнокомандующий оперативные документы, как правило, не подписывал, кроме тех, в которых он резко критиковал кого-либо из лиц высшего военного руководства (Генштабу, мол, неудобно подписывать такую бумагу и обострять отношения; пусть на меня обижаются). Подписывались им единолично только различные приказы, главным образом административного характера»[181].

Сталин сам иногда обращался к ним, и тогда они высказывали свою точку зрения, но, даже не разделяя иную позицию, при таких обсуждениях он не прерывал говорящего, не мешая излагать мнение. Вместе с тем, если эти мысли «какими-то своими частностями, сторонами попадали в орбиту его зрения», то они входили в его выводы и выработанное окончательно решение.

Адмирал Флота, Герой Советского Союза Иван Исаков подчеркивает: «Надо сказать, что он вел заседания по принципу классических военных советов. Очень внимательно, не прерывая, не сбивая, выслушав всех. Причем старался давать слово примерно в порядке старшинства, так, чтобы высказанное предыдущим не сдерживало последующего. И только в конце, выловив все существенное из того, что говорилось, отметя крайности, взяв полезное из разных точек зрения, делал резюме, подводил итоги».

Эта деловая коллегиальность обсуждения и единоличное принятие решений являются эталоном таланта и умения Сталина управлять сложными процессами многокомпонентных систем, о которых позже учеными будет написано огромное количество научной литературы. Его метод был стилем демократического управления и руко­водства. Он нашел свою систему сам — и не облекал ее в заформализованные рамки.

Василевский констатирует, что даже такой значимый коллегиальный орган, как Ставка, не был застывшим образованием. «За более чем 30-месячный, — пишет он, — период моей работы в должности начальника Генерального штаба, а в дальнейшую бытность членом Ставки она полностью в утвержденном ее составе при Верховном Главнокомандующем ни разу не собиралась... Как правило, предварительная наметка стратегического решения и плана его осуществления вырабатывалась у Верховного Главнокомандующего в узком кругу лиц.

Обычно это были некоторые из членов Политбюро ЦК и ГКО, а из военных — начальник Генерального штаба и его первый заместитель. Нередко эта работа требовала на­сколько суток. В ходе ее Верховный Главнокомандующий, как правило, вел беседы, получая необходимые справки и советы по разрабатываемым вопросам, с командующими и членами военных советов соответствующих фронтов, с ответственными работниками Наркомата обороны, с наркомами и особенно руководившими той или иной отраслью промышленности».

В его деятельности не было трафаретности, закомплексованности, спешки и суеты. Планы намечаемых компаний и операций могли меняться в зависимости от внешних обстоятельств. И тогда, отмечает Мерецков, он «снова вызывал командующего фронта в Москву, узнав о частичных изменениях в намечаемой операции...» Сталин предпочитал общаться с людьми, когда это было возможно, лично.

Василевский пишет, что «в результате всестороннего обсуждения принималось решение и утверждался план его проведения, обрабатывались соответствующие директивы фронтам и назначался день встречи в Ставке с командующими, привлекаемыми к реализации намеченных операций. На этой встрече происходило окончательное уточнение плана, устанавливались сроки проведения операций, подписывалась директива Ставки, отправляемая фронтам».

Подобный стиль работы Сталин применял и в руководстве Государственным Комитетом Обороны. «Официальных заседаний ГКО, — пишет Микоян, — Сталин не собирал. Вопросы обычно решались оперативно, по мере возникновения, узким составом Политбюро. В полном составе заседания бывали крайне редко... Собирались поздно вечером или ночью и редко во второй половине дня, как правило, без предварительной рассылки повестки заседания... По одну сторону от него (Сталина), ближе к стене садились: я, Маленков и Вознесенский; напротив нас — Молотов, Ворошилов и остальные члены Политбюро. У другого конца стены находились все те, кто вызывался для докладов».

Возглавлявший Главное управление тыла Вооруженных сил СССР генерал армии А. В. Хрулев рассказывал историку Куманеву: «Вы, возможно, представляете это так: вот Сталин открыл заседание, предлагает повестку дня, начинает эту повестку обсуждать и т.д. Ничего подобного! Некоторые вопросы он сам ставил, некоторые вопросы у него возникали в процессе обсуждения, и он сразу вызывал: это Хрулева касается, давайте сюда Хрулева; это Яковлева касается, давайте сюда Яковлева... И всем давал задания...

В течение дня принимались десятки решений. Причем не было так, чтобы Государственный Комитет заседал по средам или пятницам, заседания проходили каждый день и в любые часы, после приезда Сталина. Жизнь во всем государственном и военном аппарате была сложная, так что никто не уходил из помещения. Никто не декларировал, что должно быть так, — так сложилось».

Распорядок работы Сталина был круглосуточным и определялся регламентом самого Сталина, работавшего, как, правило, в вечернее и ночное время по 12–16 часов в сутки. «Он приезжает, — рассказывает Хрулев, — допустим в 4 часа дня к себе в кабинет в Кремль и начинает вызывать. У него есть список, кого он вызывает. Раз он приехал, то сразу все члены Государственного Комитета врываются к нему. Заранее он их не собирал. Он приезжал, — и тогда Поскребышев начинал всех обзванивать».

Взвалив на свои плечи огромную ношу, Сталин не щадил ни себя, ни других. Вместе с тем отмечает Хрулев: «И в Ставке и в ГКО никакого бюрократизма не было. Это были исключительно оперативные органы... На заседаниях не было никаких стенограмм, никаких протоколов, никаких технических работников. Правда, позднее Сталин дал указания управделами СНК Я. Е. Чадаеву кое- что записывать и стал приглашать его на заседания».

Об атмосфере своеобразной деловой «демократии», царившей вокруг Сталина, и начальник Главного артиллерийского управления РККА маршал артиллерии Н. Д. Яковлев: «...когда Сталин обращался к сидящему (я говорю о нас, военных, бывавших в Ставке), то вставать не следовало. Верховный еще очень не любил, когда говоривший не смотрел ему в глаза. Сам он говорил глухо­вато, а по телефону тихо...

Работу в Ставке отличала простота, большая интеллигентность. Никаких показных речей, повышенного тона, все разговоры - вполголоса. Помнится, когда И. В. Сталину было присвоено звание Маршала Советского Союза, его по-прежнему следовало именовать «товарищ Сталин». Он не любил, чтобы перед ним вытягивались в струнку, не терпел строевых подходов и отходов».

Сталин проявлял чрезвычайную гибкость в случае возникновения дискуссии при обсуждении важных вопросов, не довольствовался поверхностными результатами и поспешными решениями. «Если на заседании ГКО, — пишет Жуков, — к единому мнению не приходили, тут же создавалась комиссия из представителей крайних сторон, которой поручалось доложить согласованные предложения».

Работавший во время войны нарком вооружений Д. Ф. Устинов тоже отмечает: «При всей своей властно­сти, суровости, — он живо откликался на проявление разумной инициативы, самостоятельности, ценил независимость суждений... он не упреждал присутствующих своим замечанием, оценкой, решением. Зная вес своего слова, Сталин старался до поры не обнаруживать отношения к обсуждаемой проблеме, чаще всего сидел будто бы отрешенно или прохаживался почти бесшумно по кабинету, так что казалось, что он весьма далек от предмета разговора, думает о чем-то своем. И вдруг раздавалась короткая реплика, порой поворачивающая разговор в новое и, как потом зачастую оказывалось, единственно верное русло».

В этом дирижировании решениями проблем было стремление добиться прочувствованного отношения участников к осуществлению принимаемого решения, осознания полной причастности к нему, как осмысленной необходимости. «Зная огромные полномочия, — пишет в своих мемуарах Маршал Советского Союза И. Х. Багра- мян, — и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: «Отдать корпус!» — и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости такого шага».

Вместе с тем в том случае, если соображения Сталина оказывались опровергнуты убедительными доводами, он принимал точку зрения своего оппонента, уступая его логике и целесообразности дела. «Мне, — продолжает Баграмян, — частенько самому приходилось уже в роли командующего фронта разговаривать с Верховным Глав­нокомандующим, и я убедился, что он прислушивался к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал»[182].

Маршал артиллерии Н. Д. Яковлев вспоминал: «Слово Верховного было законом. В первый год войны я часто, почти каждый день вызвался а Ставку и убеждался в безукоснительном выполнении всеми его указаний. В разговоре с ним можно было приводить доводы и обоснование своих предложений. Можно было просить согласиться с тем, что можно выполнить, и не соглашаться, если Сталин иногда настаивал на невозможном».

Каждая встреча с Верховным Главнокомандующим надолго западала в память общавшихся с ним людей. «Во время обсуждения предложений командующих, — отмечал в своих воспоминаниях маршал Баграмян, — Верховный был немногословен. Он больше слушал, изредка задавая короткие, точно сформулированные вопросы. У него была идеальная память на цифры, фамилии, названия населенных пунктов, меткие выражения. Сталин был предельно собран...»

Помимо крупномасштабных операций в кабинете Сталина ежедневно обсуждались и принимались решения, связанные с положением на фронтах, состоянием армии. «Все, — пишет Василевский, — что вырабатывалось тут при взаимных консультациях и обсуждениях, немедленно оформлялось в директивы Ставки фронтам. Такая форма была эффективной».

Порядок работы с бумагами, рассказывает С. М. Штеменко, был упрощен таким образом, чтобы сократить до предела время от принятия решения до его осуществле­ния. «Часто, — свидетельствует он, — такие распоряжения формулировались прямо в Ставке. Сталин диктовал, я записывал. Потом он заставлял читать текст вслух и при этом вносил поправки. Эти документы, как правило, не перепечатывались на машинке, а прямо в оригинале поступали в находившуюся неподалеку аппаратную узла связи и немедленно передавались на фронты».

Часто важнейшие решения принимались Верховным Главнокомандующим «телефонным разговором или указанием на совещании». В книге «Эпистолярные тайны Великой Отечественной войны (служебные записки советского генерала)» генерал-полковник танковых войск Н. И. Бирюков, являвшийся заместителем начальника Управления бронетанковых и механизированных войск Красной Армии, подчеркивает, что Сталин скрупулезно занимался танковой промышленностью. Он руководил формированием танковых соединений, лично распределял танки, поступающие с заводов, руководил через директоров работой танковых заводов и разработками конструкторов по совершенствованию этого вида вооружения.

Он стал стратегом востребованным временем, и ни один полководец до него не оперировал таким кругом многоплановых задач. «За время Великой Отечественной войны, действующая армия провела 51 стратегическую, более 250 фронтовых и около 1000 армейских операций, из них почти две трети наступательных. Все эти операции и сражения проведены под руководством Ставки Верховного Главнокомандования во главе с И. В. Сталиным... Каждый день перед ним отчитывались более 50 его личных представителей на фронтах. Многие подробности развития военных операций знал только он, только ему были известны военные резервы и их места расположения, новые виды боевой техники. В решении всех стратегических вопросов последнее слово принадлежало И. В. Сталину»[183].

Сталин возложил на себя должности и Председателя Ставки — Верховного Главнокомандующего (ВГК). Одновременно он был Председателем Государственного Комитета обороны.

Единственным подлинным полководцем этого гигантского противостояния двух сражавшихся идеологических систем оказался сам И. В. Сталин. Он был и Верховным Главнокомандующим Вооруженными Силами СССР; он возглавлял Ставку ВГК, утверждая планы операций и лично распределял ресурсы для их обеспечения.

Кандидат исторических наук В. Стрельников пишет: «Как Верховного Главнокомандующего его отличали такие черты, как умение предвидеть развитие стратегической обстановки и охватывать во взаимосвязи военно-политические, экономические, социальные, идеологические и оборонные вопросы; способность выбрать наиболее рациональные способы стратегических действий; соединение воедино усилий фронта и тыла; высокая требовательность и большие организаторские способности; строгость, твердость, жесткость управления и огромная воля к победе»[184].

Кроме Сталина, по существу, только руководители Генерального штаба Шапошников Василевский и Антонов систематически и в полном объеме занимались управлением Вооруженными Силами в стратегическом масштабе.

Особенностью Сталина как полководца стало то, что он сам лично занимался оснащением армии новым вооружением, совмещая в одном лице и «заказчика, и по­ставщика» военной техники, но с наибольшей полнотой его полководческий талант раскрылся в «самой сложной, высшей области военного искусства — стратегии. Еще накануне войны он сформулировал задачу стратегического планирования: «План стратегии — это план организации решающего удара в том направлении, в котором удар скорее всего может дать максимум результатов»[185].

На совещании 10 июня 1943 года А. С. Яковлев записал наставление Верховного Главнокомандующего по использованию новых форм применения истребительной авиации. «Наша истребительная авиация, — говорил Сталин, — разбросана по отдельным фронтам и не может быть использована концентрированно как ударная сила для решения самостоятельных задач, как, например, завоевание господства в воздухе на том или другом участке фронта. Пока наши истребители в основном взаимодействуют с наземными войсками и самостоятельного значения не имеют...»

Сталин предложил создать несколько специализированных истребительных корпусов, подчиненных Главному Командованию, с тем чтобы использовать эти части для массированных ударов в воздухе на решающих участках фронта»[186]. Практически только после этого стратегического решения советская авиация стала господствующей в небе войны.

Вождь никогда не стремился к полководческой карьере — еще в 1925 году он решительно отказался от поста Наркома обороны и принял его в 41-м лишь под неотвратимым давлением обстоятельств. Конечно, до войны он значительно меньше вмешивался в военные вопросы, осознанно доверяя их решение профессионалам, посвятившим этому делу жизнь. Свою роль как руководитель государства он видел в обязанности создать такую промышленность, чтобы она полностью удовлетворила запросы армии, и он успешно решил эту задачу.

Уже после советско-финской войны Сталин осознанно и критически стал воспринимать мнение военных специалистов и дальновидно использовал передышку пакта Молотова — Риббенотропа для закупок образцов немецкой военной техники. Это позволило конструкторам создать более совершенное чем у потенциального противника вооружение. Но из числа командированных в Германию военных не нашлось специалистов, которые обратили бы внимание на такие «мелочи», как оптические цейссовские прицелы, дальномеры, средства радиоразведки, авиаразведки и немецкие рации.

Полководческую деятельность Сталина нельзя оценивать обычными, устаревшими мерками, проистекающими из буквального смысла этого понятия — как руководство полками или даже армиями. Сталин по праву получил звание Генералиссимуса, и это звание отвечает той роли, которую ему пришлось сыграть в войне. Вторую мировую войну выиграли не «армии», а Советское государство в целом, но — во главе со Сталиным. Причем сами результаты войны определило не тактическое мастерство участвовавших в ней военачальников, а стратегическая сила оружия. Генералиссимус Сталин победил, поскольку на весы победы он положил более современное и мощное вооружение.

Осмысливая тяжелые уроки 1941 года, он предложил рекомендации по эффективному ведению боев и обучению армии. Среди директив и приказов Верховного Глав­нокомандующего и Наркома обороны были: «О сущности артиллерийского наступления» (10.01.1942); «Об организации взаимодействия между штабами Сухопутных войск и Флота» (20.04.1942); «Об улучшении радиосвязи» (18.05.1942); «О совершенствовании тактики наступательного боя и боевых порядках» (08.10.1942); «О боевом применении бронетанковых и механизированных войск» (16.10.1942) и многие другие. Так, в директиве «О сущно­сти артиллерийского наступления» Сталин прямо назвал преступлением использование пехоты для атак без предварительного, тщательного и длительного артиллерийского наступления. Иосиф Виссарионович постоянно требовал от генералитета щадить людей!

Но обратимся к мнению немецких специалистов. Г. Гудериан пишет: «В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя... Само собой разумеется, русские поспешили использовать свой успех. И уже больше на Восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику»[187].

Большое внимание Сталиным уделялось совершенствованию боевой техники, поступавшей на вооружение армии и флота. Гигантская работа в годы войны была проделана по производству военной техники — в решающей сфере экономического противоборства с Германией и ее союзниками. Немецкий генерал Курт Типпельскирх писал: «Сталин смог оснастить свои новые армии гораздо лучше, чем оснащались до того времени русские войска. Вновь созданная по ту сторону Урала или перебазированная туда военная промышленность работала теперь на полную мощность и позволяла обеспечить армию достаточным количеством артиллерии, танков и боеприпасов».

Верховный внимательно прислушивался и к запросам военных. «Во второй половине декабря 1943 года, — вспоминает Д. Ф. Устинов, в тот период нарком вооруже­ния, — И. В. Сталин вызвал в Кремль Малышева, Ванникова, Федоренко и меня, Поздоровавшись с нами, он указал на стулья, стоявшие у длинного стола. После того как мы разместились, Сталин высказал неудовлетворение ходом разработки и установки на танк «Т-34» 85-мм пушки. Мы и сами знали, что дела идут неважно. И, тем не менее, резкая оценка, которую нам давал Сталин, была крайне неприятна...

Вопросы нам И. В. Сталин не задавал. Пройдя несколько раз по кабинету, он подошел к своему столу, взял с него какие-то листы и, повернувшись к нам, стал читать их вслух. Это оказалось письмо командира одной из дивизий действующей армии. И. В. Сталин особо выделил из этого письма то место, где сообщалось, что установленные на танках 45-мм и даже 76-мм пушки не эффективны для борьбы с танками противника, особенно с по­следними модификациями «тигров».

«Тигры» практически нельзя бить в лоб, — писал комдив. — Приходится пропускать их через себя и стрелять в корму... закончив читать письмо, (Сталин) коротко бросил: «85-мм пушка должна быть установлена на танк «Т-34». С начала следующего года выпускать его только с этой пушкой!.. Сталин еще раз прошелся по кабинету и сказал: «Отправляйтесь немедленно на завод. Для вас на Ярославском вокзале заказан вагон. Он будет прицеплен к очередному отходящему поезду...» Через неделю образцы 85-мм пушки были доработаны и прошли испытания».

Ему было присуще качество «распознания талантливых людей, умелых организаторов. Он решительно подбирал своих помощников из одаренных и талантливых военачальников, выращивал их и смело ставил на ответственные посты. Среди талантливых военачальников, выдвинувшихся в ходе войны: К. К. Рокоссовский, А. М. Василевский, Н. Ф. Ватутин, И. Д. Черняховский, А. Д. Соколовский, И. С. Конев, И. С. Рыбалко, И. И. Федюнинский, А. Е. Голованов, А. В. Хрулев, М. С. Калинин, А.А Гречко, К. С. Москаленко, Л. А. Говоров, Р. Я. Малиновский, Ф. И. Толобухин, Н. Н. Воронов, Н. Г. Кузнецов, И. С. Исаков и многие другие военачальники, участвовав­шие в сложной и тяжелой «работе», какой стала война, принесшая Великую Победу.

Впрочем, Сталин и сам имел огромный опыт стратегического руководства, полученный в годы Гражданской войны. Являясь членом Реввоенсовета Республики, практически всю войну он был Председателем Военных советов фронтов: Царицынского, Южного, Западного, Юго-Западного фронта. То есть это он руководил разгромом атаманов Краснова и Мамантова, генералов Юденича, Деникина, Врангеля и белополяков. Причем его направляли именно туда, «где в силу ряда причин создавалась смертельная опасность для Красной Армии, где продвижение армий контрреволюции и интервенции грозило са­мому существованию Советской власти».

Но и после Гражданской войны, занимаясь вопросами развития оборонных производств, Сталин уделял много внимания и сил военным вопросам. Он часами разбирался в особенностях новейших вооружений и военной техники — от линкоров и тяжелых крейсеров до стрелкового оружия. Он регулярно и отнюдь не поверхностно общался с высшими руководителями Красной Армии, с конструкторами систем вооружений, с руководителями оборонно-промышленных производств. Многих современников поражало знание Сталиным деталей тактико-технических характеристик кораблей, самолетов, танков и других видов вооружения.

Сталин был не просто широко образованным человеком, он со знанием дела разбирался в принципиальных военных вопросах, в актуальных проблемах военной тео­рии и науки. Он серьезно изучал труды крупнейшего военного теоретика прусского генштаба Карла Клаузевица, знал произведения Суворова и Наполеона, труды Драгомирова и Мольтке, работы по военному искусству Меринга и многих других военных авторов.

Сталин регулярно читал литературу современных ему авторов как по истории войн и военного искусства, так и профессиональную, касавшуюся вопросов в развитии военного дела на всех трех уровнях: стратегическом, опе­ративном и тактическом. Об уровне полководческого таланта и знаний Сталина свидетельствует уже то, что, оставшись в Москве с Василевским и восьмью офицерами Генштаба, фактически именно он руководил обороной столицы. Ежедневно отслеживая боевую обстановку, он готовил и направлял резервы командующим Западного фронта Жукову и Калининского — Коневу.

О деятельности Сталина как Верховного Главнокомандующего А. М. Василевский писал: «О Сталине как о военном руководителе в годы войны необходимо написать правду. Он не был военным человеком, но он обладал гениальным умом. Он умел глубоко проникать в сущность дела и подсказывать военные решения».

Впрочем, Генштаб являлся для Сталина именно рабочим органом, позволявшим на основе сбора информации готовить аналитические предложения по постановке стратегических и тактических задач. Однако он не был «рабом» этого аппарата. За время Великой Отечественной войны Генштаб последовательно возглавляли четыре военачальника: Жуков Г. К., Шапошников Б. М., Василевский А. М. и генерал армии Антонов А. И. Алексей Иннокентьевич Антонов окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе в 1931 г. и Военную академию Генштаба - в 1937-м. С декабря 1942 года он занимал должность первого заместителя начальника Генштаба и начальника Оперативного управления, с мая 1943 года — первого за­местителя начальника Генштаба, а с февраля 1945 года — начальника Генштаба Вооруженных Сил СССР.

Подчинение начальника Генштаба РККА непосредственно Верховному Главнокомандующему не устранило подчиненности НГШ Наркому обороны в лице того же Сталина. Все начальники Генштаба в этот период были одновременно заместителями Наркома обороны «по Генштабу». Причем «Сталин весьма сократил и сферу деятельности Генштаба, отняв у него многие функции и подразделения, которые традиционно были неотъемлемой принадлежностью генеральных штабов многих стран, по крайней мере, со времен «большого Генерального штаба» Мольтке-старшего»[188].

Примечательно, что в отличие от Вермахта, где Генеральный штаб сухопутных войск являлся для Гитлера главным органом управления на Восточном фронте, Сталин не создавал специального штаба по руководству Сухопутными войсками. Эта задача возлагалась непосредственно на Наркомат обороны, в том числе на Генштаб.

Зато Сталин вывел из Генерального штаба РККА службу тыла. Создав должность замнаркома по тылу, он назначил ее руководителем генерала А. В. Хрулева, ко­торый в 1942–43 годах одновременно был и Наркомом путей сообщения СССР. Причем Хрулев непосредственно подчинялся не начальнику Генштаба, как это было в предвоенные годы, а лично Верховному Главнокомандующему. Сталин вывел из Генштаба и связь. Нарком связи СССР И. Т. Пересыпкин одновременно стал и заместителем Наркома обороны по связи.

В определенный момент из подчинения Генштаба была выведена не только стратегическая разведка, но и оперативная, опирающаяся на разведорганы фронтов. При этом 16 февраля 1942 года, приказом Наркома обороны СССР Сталина статус разведки был повышен: разведуправление ГШ КА было реорганизовано в Главное разведуправление Генштаба[189].

Но уже через восемь с небольшим месяцев после создания в Генштабе ГРУ, 23 октября 1942 года новым приказом Сталин выделил из Генштаба Главное разведуправление (ГРУ), переведя его в непосредственное подчинение Народному комиссару обороны, т.е. лично себе. Но при этом из ГРУ НКО КА изымалась войсковая разведка, которая передавалась в создаваемое в Генштабе Управление войсковой разведки с подчинением ему разведотделов фронтов и армий.

В этот период все более активной и результативной стала и разведывательная деятельность военной контр­разведки ГУКР «Смерш», которая также подчинялась И. В. Сталину, как Наркому обороны. В результате этих ре­организаций Сталин получил «возможность сопоставлять разведданные, поступавшие сразу из четырех источников: от ГРУ НКО СССР, от политической разведки системы НКВД (НКГБ), разведки «СМЕРШ» и от Генштаба, обладавшего войсковой разведкой. И, разумеется, это была очень непростая задача даже для такого неординарного человека, как И. В. Сталин».

Сталин вывел из состава Генштаба и Оргмобуправление, создав Главупраформ Наркомата обороны. Во главе его он поставил Е. А. Щаденко. Такую же реорганизацию он провел и с Управлением военных сообщений (ВОСО), отвечавшим за воинские перевозки и выполнявшим исключительно важную роль в переброске войск для комплектования фронтов. Теперь Управление стало частью не Генштаба, а Тыла Красной Армии. Причем все эти изменения были произведены Сталиным через 6–8 месяцев после того, как завершилась предыдущая крупная реорга­низация Генштаба и Наркомата обороны в целом[190].

В результате этих реорганизаций фактически на протяжении большей части войны — у Генерального Штаба было только Оперативное управление — ядро любого Генштаба. Так сказать «генштаб в Генштабе». Рассредоточив в руках других органов Наркомата обороны ряд традиционных генштабовских функций, Сталин освободил Генштаб от лишних функций. Василевский писал: «Освобождение Генерального Штаба от непосредственного участия в укомплектовании и формировании войск Красной Армии, от управления Тылом вооруженных сил (за ним оставалась лишь право контроля) позволило ему сосредоточить основное внимание на оказании Верховному Главнокомандующему помощи в решении оперативно-стратегических вопросов»[191].