2. Уход за телом

2. Уход за телом

Во многих современных трудах о развитии римской цивилизации мы встречаемся с убеждением, что древнейшие римляне («истинные» римляне, еще не превратившиеся в «изнеженных болезненных горожан») были людьми здоровыми, бесхитростными, непорочными и т. д., в отношении не только своих мыслей, но и ухода за телом. Они были, говорят нам, «неиспорченными», то есть мылись, умащались и украшались без затей и без вреда для здоровья; но позже, то есть приблизительно с началом принципата или даже ранее, эти благородные люди превратились в изнеженных сластолюбцев, которые часами плескались в теплой воде роскошных бань и умащали себя изысканными духами, а их женщины красили лица и издевались над своими волосами.

Кажется, это мнение подтверждают высказывания Сенеки и Тацита: два этих писателя постоянно ссылаются на простые нравы ранних римлян или еще более благородных германцев.

Должен признаться, что подобные описания казались мне подозрительными уже в школе, когда я впервые познакомился с древними римлянами и греками. Я не мог понять, почему привычка граждан каждый день тщательно мыть тело, а иногда и принимать горячую ванну, считается признаком деградации народа. Что же до косметики и прочего, я полагал, что народ действительно может считаться развитым, если он уделяет внимание своим рукам и ногтям или же наносит на кожу какой-то крем или жир, чтобы отбелить ее и сделать более «красивой». Такое же стремление иногда встречается сегодня у деревенских жителей, но это ничего общего с деградацией не имеет.

Став старше, я понял, что дурной запах всегда убивает любовь, а иногда вместо нее вызывает отвращение. С этой непреложной истиной я связываю тот факт, что любой народ в мире всегда вел борьбу с дурными запахами, присущими телу, или по крайней мере старался приглушить их искусственными ароматами. Затем мне пришло в голову, что, может быть, я тоже «деградировал», раз думаю об этом; и я перерыл всю литературу на эту тему, но не нашел никакой «философии запахов», которая прояснила бы мои мысли. Однако недавно я наткнулся на замечательную книгу под названием «Египетские ночи», автор которой – известный доктор естественной истории и философ Ганс Мух. Его книгу от всех остальных европейских путевых книг отличает то, что автор не принимает на веру изречения великих мужей прошлого по какой-либо теме, а смотрит на все непредвзятым взглядом, и потому его мнения нередко отличаются смелостью и всегда – оригинальностью. Все мои идеи были освежены и прояснены следующими замечаниями о связи любви и ухода за телом, поэтому я процитирую их в качестве вступления к данной главе (Мух Г. С. 176).

«Чистая чувственность в нашей жизни всегда становится служанкой любви, но никогда – ее жертвой. Эрос приносит все свои дары человеку, который может пользоваться чувственностью как инструментом духа, хотя использовать ее по-иному может быть опасно.

Немногие из нас познали истинного Эроса. В Египте же на протяжении тысяч лет он входил составной частью в само существование аристократии. И он требует, чтобы жизнь его подданных была роскошной или по крайней мере аккуратной… Так есть и так было всегда. В домах египетской знати прием ванны был важной церемонией. Три ванны в день составляли часть повседневного ритуала. Египтяне знали, сколько красоты привносит в жизнь Эрос, и воздвигли ему бесчисленное множество алтарей. В доме нередко насчитывалось до двадцати ванных комнат. Другими алтарями служили туалетные комнаты и, наконец, роскошные спальни, предназначенные для любви и сна.

Египетские женщины знали, что Эрос благосклонен не к природе как таковой, а к природе приукрашенной и утонченной, ибо любовь сродни духу; дух же придает форму – это одно из его величайших искусств. В Египте мужчины носили лишь передники. Но женщины всегда появлялись в одеяниях, скрывавших их и одновременно представлявших их более утонченно – хрупкими, покорными, возбуждающими. Слугами Эроса были косметика и краски; искусство их наложения достигло крайней изысканности; даже баночки и ложечки были произведениями искусства – их делали из золота, а косметички – из золота и эмали.

Неприятные запахи источали лишь тела животных, и то не самых распространенных – и что станется с царством Эроса, если их не изгонять несколько раз в день? Но и это не все. Запахи задерживаются в волосах. Значит, прочь волосы – их нужно удалять со всего тела.

Египетские дамы не позволяли ни одному волоску вырасти на своем теле. Их примеру следовали мужчины, оставляя волосы лишь на голове и иногда на подбородке… Если ради чистоты брить подбородок, то тогда нужно сбривать все волосы с тела. Стрижка и бритье головы и бороды – дань форме, ибо если мы отдадим свой облик на волю природы, то вскоре станем выглядеть как цыгане… Египетские моды – не признак деградации, ведь деградация не может продолжаться 6 тысяч лет… Эрос приказывает, чтобы все уродливое удалялось с тела насколько возможно. И он прав!

Но и это еще не все. Когда тело вымыто, его надлежит надушить искусственными ароматами, которые должны не скрывать естественные запахи тела (как делали при немытом дворе Людовика XIV), а заменить эти естественные запахи, смытые с тела.

Вот тело надушено и накрашено: краски прибавляют коже мягкий отблеск и выделяют все красоты тела. Даже блеск глаз подчеркивается соками растений. И тогда грудь и бедра окутываются восхитительной тканью, которая тоже благоухает. Затем тело украшается чудеснейшими дарами ювелира – золотом, драгоценными камнями… Я всегда считал, что телесная чистота – это духовная чистота… Присутствие Эроса за этим культом чистоты не обязательно. Чистота и уход за телом желательны сами по себе. Но Эрос невидимо стоит за ними».

Когда я прочитал это, мои глаза внезапно раскрылись. Древнейшие римляне, знаменитые своей незамысловатой жизнью, были, как мы видим, не более чем грубыми крестьянами и воинами, бесхитростными и невежественными, не знавшими о необходимости ухода за телом, так же как и о многом другом. Этот примитивный взгляд на вещи являлся недостатком, который потомки объявили особой добродетелью своих предков. Если бы они так не думали, мы бы не могли понять, почему таким политикам, как Цицерон, и полководцам, как Сципион, приходилось подражать своим неотесанным дедам: они мылись очень редко, пользуясь при этом грязной водой, и совершали другие поступки, которые Сенека и другие авторы считали особенно характерными для истинных древних римлян. Касаясь темы о перемене в отношении римлян к этим вопросам, Сенека пишет («Письма к Луцилию», 86): «Я пишу тебе из усадьбы Сципиона Африканского… Я видел усадьбу, сложенную из прямоугольных глыб, стену, окружающую лес, башни, возведенные с обеих сторон усадьбы как защитные укрепления, водохранилище, выкопанное под всеми постройками и посадками, так что запаса хватило бы хоть на целое войско; видел и баньку, тесную и темную, по обыкновению древних: ведь нашим предкам казалось, что нет тепла без темноты. Большим удовольствием было для меня созерцать нравы Сципиона и наши нравы. В этой тесноте гроза Карфагена, вождь, которому Рим обязан тем, что был взят лишь однажды, омывал тело, усталое от сельских трудов, – ведь он закалял себя работой и сам (таков был обычай в старину) возделывал землю. Под этой убогой кровлей он стоял, на этот дешевый пол ступал.

Кто бы теперь вытерпел такое мытье? Любой сочтет себя убогим бедняком, если стены вокруг не блистают большими драгоценными кругами, если александрийский мрамор не оттеняет нумидийские наборные плиты, если их не покрывает сплошь тщательно положенный и пестрый, как роспись, воск, если кровля не из стекла, если фасийский камень (прежде – редкое украшение в каком-нибудь храме) не обрамляет бассейнов, в которые мы погружаем похудевшее от обильного пота тело, если вода льется не из серебряных кранов. Но до сих пор я говорил о трубах для плебеев, – а что, если я возьму бани вольноотпущенников? Сколько там изваяний, сколько колонн, ничего не поддерживающих и поставленных для украшения, чтобы дороже стоило! Сколько ступеней, по которым с шумом сбегает вода! Мы до того дошли в расточительстве, что не желаем ступать иначе как по самоцветам.

В здешней Сципионовой бане крохотные, высеченные в камне – скорее щели, чем окошки, – сделаны для того, чтобы пропускать свет не в ущерб неприступности стен. А теперь называют тараканьей дырою ту баню, которая устроена не так, чтобы солнце целый день проникало в широченные окна, не так, чтобы в ней можно было мыться и загорать сразу, чтобы из ванны открывался вид на поля и море…

А прежде бань было мало, и ничем их не украшали, да и зачем было украшать грошовое заведение, придуманное для пользы, а не для удовольствия? В них не подливали все время воду, не бежали свежие струи, как будто из горячего источника; и не так было важно, прозрачна ли вода, в которой смывали грязь. Но, правые боги, как приятно войти в эти темные бани, под простою крышею, зная, что там наводил собственноручно порядок в бытность свою эдилом Катон, или Фабий Максим, или один из Корнелиев! Потому что и благороднейшие мужи по обязанности эдилов заходили в места, куда допускался народ, и требовали опрятности и полезной для здоровья теплоты – не той, что придумали теперь, вроде как на пожаре, так что впору заживо мыть там уличенного в злодеянии раба. Теперь я не вижу разницы, топится баня или горит. А ведь кое-кто сейчас назвал бы Сципиона деревенщиной за то, что его парильня не освещалась солнцем сквозь зеркальные окна, что он не пекся на ярком свету и не ждал, пока сварится в бане. Вот несчастный человек! Да он жить не умеет! Моется непроцеженною водой, чаще всего мутной и, в сильные дожди, чуть ли не илистой! И было для него нисколько не важно, чем мыться: ведь он приходил смыть пот, а не притирания. Что, по-твоему, сказали бы теперь? «Я не завидую Сципиону: он и вправду жил в ссылке, если так мылся». А если бы ты знал, что он и мылся-то не каждый день! Ведь те, кто сохранил предание о старинных нравах города, говорят, что руки и ноги, которые пачкаются в работе, мыли ежедневно, а все тело – раз в восемь дней. Тут кто-нибудь скажет: «Ясное дело, как они были грязны! Чем от них пахло, по-твоему?» Солдатской службой, трудом, мужем!»

Такое отношение напоминает нам о цинизме, и богатый и ни в чем не нуждающийся Сенека придерживается его не без умысла. Можем ли мы разделять его взгляды? Думаю, что нет. Римская цивилизация из примитивного состояния, в котором воспевались гимны честной грязи, пришла к истинно культурному взгляду на бани и мытье (он обнаруживается повсюду при принципате), и, вероятно, лучше приветствовать этот прогресс, а не отдавать его на суд педантичных стоиков. Но мы не должны забывать и о крайностях, в частности проявлявшихся в использовании чрезмерно горячей воды, колоссальных размерах и бьющей в глаза роскоши зданий. Их мы должны объяснить, исходя из наших представлений о римском характере. Когда дурно воспитанный человек неожиданно становится обладателем власти и денег, он и в наши дни окружает себя вызывающей роскошью. Следует отметить, что в приведенном выше отрывке из Сенеки упоминаются только «плебеи» и «вольноотпущенники», которые строят себе великолепные бани. Но из этого мы не должны заключать, что высшие классы вели себя по-другому. Любой, у кого были средства, мог построить такие бани – вот все, что мы можем сказать.

Марциал (vi, 42) говорит о таких банях с их утонченной обстановкой и украшениями: «Если в баньке этруска ты не мылся, ты умрешь, Оппиан, мытья не знавши». Стены этих роскошных бань были выложены зеленым мрамором, перемежаемым алебастром; кроме парных, в них имелись и бассейны, вода в которые текла с Апеннинских гор по водопроводу, построенному Марцием Титием. В тот период в Риме было много аналогичных общественных водопроводов. Вода подавалась в город по весьма эффективной системе свинцовых труб, в которые она поступала по акведукам (желобам, высоко поднятым над землей на каменных арках), большинство из них сохранилось по сей день. Самый известный акведук – гигантский Aqua Claudia, законченный в правление Клавдия; по нему вода поступает с Сабинских холмов в 45 милях от Рима. И поныне его колоссальные арки – одна из главных красот Кампаньи. Во времена Константина Рим снабжали девять таких акведуков. От них вода подавалась в 11 крупных общественных бань, 850 других бань, 135 общественных фонтанов и в бесчисленные дома. Самые знаменитые бани – построенные при Каракалле, Диоклетиане и Константине. Громадные стены этих бань позднейшие архитекторы, такие, как Микеланджело, использовали для строительства крупных церквей. Бани Диоклетиана частично перестроены в храм Святой Марии дельи Анджели. В другой их части размещается прекраснейший из всех музеев античной культуры.

Но пожалуй, хватит о банях. Мы не можем привести здесь всю историю римских бань; информацию о них можно найти в любой книге о Древнем Риме. Нас больше интересует вопрос, были ли как-нибудь связаны привычки римлян с их сексуальной жизнью. Можно обратиться к Овидию («Наука любви», iii, 633 и далее): «Так неужели теперь ревнивец удержит подругу… Если, покуда приставленный раб сторожит ее платье, в дальней купальне ее тайные радости ждут». Это говорит о том, что свидания с любовниками частенько происходили в банях, но речь не об огромных банях поздних времен, а маленьких заведениях, построенных или снимаемых частными лицами, которые содержали их и взимали с посетителей небольшую плату. Согласно Марциалу (iii, 93), имелись особые бани для проституток, в которые приличные женщины, конечно, не заходили. Но туда наверняка мужчины являлись не ради того, чтобы помыться, а ради возможности повидаться с любовницей (Марциал, xi, 47). Бани делились на мужские и женские.

Приблизительно при жизни Плиния Старшего появились смешанные бани. В них только женщины носили купальные костюмы, похожие на короткий передник; естественно, происходили предосудительные инциденты. Первым такие смешанные бани запретил Адриан, но, очевидно, его запрет оказался недейственным, так как последующим императорам приходилось его подтверждать. Но и эти меры не принесли пользы, как мы видим из описания Аммиана Марцеллина, относящегося примерно к 370 году н. э. (xxviii, 4, 9): «Когда такие люди выходят в сопровождении 50 служителей под своды терм, то грозно выкрикивают: «Где наши». Если же они узнают, что появилась какая-нибудь блудница, или девка из маленького городка, или хотя бы давно промышляющая своим телом женщина, они сбегаются наперегонки, пристают ко вновь прибывшей, говорят в качестве похвалы разные сальности, превознося ее, как парфяне свою Семирамиду, египтяне – Клеопатру, карийцы – Артемизию или пальмирцы – Зенобию. И это позволяют себе люди, при предках которых сенатор получал замечание от цензора за то, что позволил себе поцеловать жену в присутствии собственной их дочери, что тогда считалось неприличным».

В этой связи мы должны упомянуть знаменитые римские воды – великолепные Байи. Байи расположены между Неаполем и Мизенским мысом; это и доныне место сказочной красоты, хотя там сохранились лишь незначительные остатки богатых вилл, столь многочисленных в период империи. Согласно распространенным представлениям о Байях, жена, посещавшая их без мужа, подвергалась многочисленным искушениям. Об этом говорит Проперций (i, 11, 27):

Ты же, как можно скорей, покинь развращенные Байи.

Этот берег уже многих к разлуке привел.

Этот берег, что так целомудренным девам враждебен:

Ах, да погибнет вода Байи, погибель любви.

Моралист Сенека предупреждает о развращающем воздействии этого местечка в одном из своих писем («Письма к Луцилию», 51): «Байи… сделались притоном всех пороков: там страсть к наслаждениям позволяет себе больше, чем всюду, там она не знает удержу, будто само место дает ей волю. Мы должны выбирать места, здоровые не только для тела, но и для нравов… Какая мне нужда глядеть на пьяных, шатающихся вдоль берега, на пирушки в лодках, на озеро, оглашаемое музыкой и пением, и на все прочее, чем жажда удовольствий, словно освободившись от законов, не только грешит, но и похваляется?.. Неужели, по-твоему, Катон стал бы жить в домике, откуда он мог бы считать проплывающих мимо распутниц, глядеть на великое множество разнообразных лодок, раскрашенных во все цвета, и на розы, что носятся по озеру, мог бы слышать пение ночных гуляк?»

Следовательно, мы можем вообразить себе эти модные курорты как что-то весьма похожее на современные Биарриц или Ниццу. Конечно, их горячие сернистые источники имели целебные свойства; но тогдашние моралисты точно так же осуждали их вольную гедонистическую жизнь, как это делают их нынешние коллеги. Беспрецедентная свобода, характерная для жизни в древних Байях, должно быть, являлась следствием легкости в отношениях мужчин и женщин, в высшем римском обществе считавшейся неприличной. Но не следует думать, что жизнь в Байях напоминала жизнь громадных интернациональных отелей на современных курортах. Там не было ничего подобного отелям, а только построенные богатыми римлянами более или менее роскошные виллы, где их хозяева жили в летние месяцы. Как мы видим из описания Сенеки, там устраивались многочисленные празднества, и бог любви играл в них важную роль. Нет ничего удивительного, что римская дама, приезжавшая на Байи Пенелопой, уезжала (как едко замечает Марциал) Еленой. В более поздние времена и другие города, где имелись горячие источники (такие, как Эксля-Шапель, Эмс, Теплиц и Пирмонт), получили известность как курорты и были обустроены римлянами.

Уход за телом не ограничивался купанием. Как указывает Сенека, римлянам были известны все способы применения умащений и косметики при уходе за телом. С давних времен применялся массаж до и после бани, а также для гимнастических целей; этот обычай был заимствован у греков. У Плавта среди рабов наложницы упоминается unctor, в задачу которого входило умащать тело своей хозяйки маслом после мытья. Римляне для этой цели обычно использовали вполне гигиеничное чистое оливковое масло. Однако позже его смешивали с различными растительными ароматами, очевидно с целью удалить естественные запахи тела и заменить их более приятными. Кажется бесспорным, что такое новшество было почти сознательно продиктовано развитием эротики, и, естественно, моралисты из стоической школы очень быстро обрушились на такой разврат. Более позднее законодательство четко отличает чисто целебные мази от тех, которыми пользовались для удовольствия («Дигесты», xxxiv, 2, 21, 1). Умащениями и маслами натирались не только голова и борода, но и все тело, не только после каждого купания, но и перед пиршествами – хозяин вручал прибывшим гостям притирания вместе с венками (Петроний, 60, 3). Мы говорили, что парфюмерия использовалась для устранения естественных запахов тела; можно указать, что в литературе часто встречаются пожелания не пахнуть козлом (напр.: Катулл, 69, 71; Овидий. Наука любви, iii, 193). Они обращены к обоим полам, хотя Овидий тут же прибавляет, что этот совет необязателен для женщин, так как он говорит с римлянами, а не с варварами. Считалось изысканным есть пастилки для освежения дыхания (Гораций. Сатиры, i, 2, 27). Подобных свидетельств до нас дошло более чем достаточно; мы не можем рассматривать их подробно, но ясно, что использование умащений, масел, помад, духов и пр. было так распространено в Римской империи, что их производство превратилось в процветающую отрасль. Производились также средства для ухода за кожей, для окраски волос, для ухода за зубами и ногтями. Дама времен империи при повседневном туалете должна была пользоваться целой батареей горшочков, баночек и склянок. Интересное описание на этот счет оставил нам Лукиан; пусть слегка преувеличенное и женоненавистническое, но не исключено, что вполне правдивое (Лукиан. Две любви, 39):

«Тот, кто взглянул бы на женщин, когда они только что встали с ночного ложа, решил бы, что они противнее тех зверей, которых и назвать утром – дурная примета. Поэтому и запираются они так тщательно дома, чтобы никто из мужчин их не увидел. Толпа старух и служанок, похожих на них самих, обступает их кругом и натирает изысканными притираниями их бледные лица. Вместо того чтобы, смыв чистой струей воды сонное оцепенение, тотчас взяться за какое-нибудь важное дело, женщина разными сочетаниями присыпок делает светлой и блестящей кожу лица; как во время торжественного народного шествия, подходят к ней одна за другой прислужницы, и у каждой что-нибудь в руках: серебряные блюда, кружки, зеркала, целая куча склянок, как в лавке торговцев снадобьями, полные всякой дряни банки, в которых, как сокровища, хранятся зелья для чистки зубов или средства для окраски ресниц.

Но больше всего времени и сил тратят они на укладку волос. Одни женщины прибегают к средствам, которые могут сделать их локоны светлыми, словно полуденное солнце: как овечью шерсть, они купают волосы в желтой краске, вынося суровый приговор их естественному цвету. Другие, которые довольствуются черной гривой, тратят все богатства своих супругов: ведь от их волос несутся чуть ли не все ароматы Аравии. Железными орудиями, нагретыми на медленном огне, женщины закручивают в колечки свои локоны; излишек волос спускается до самых бровей, оставляя открытым лишь маленький кусочек лба, или пышными завитками падает сзади до самых плеч»[65].

Многие другие авторы рассказывают о различных способах высветления кожи и волос. По словам Цицерона («Оратор», 23, 79), иногда ими пользовались и мужчины.

Тертуллиан написал целый трактат о женском туалете (De cultu feminarum); он и другие христианские авторы нападают на обычай женщин румянить щеки, который, по их мнению, может вести лишь к прелюбодеянию. Кроме того, была широко распространена практика каждую ночь накладывать маску из мазей и смывать ее утром молоком ослицы; считалось, что это сохраняет свежесть кожи и предотвращает образование морщин. Иногда так поступали и мужчины-щеголи, например, по словам Светония, император Отон (Светоний. Отон, 12). Особенно часто пользовались этим рецептом гомосексуалисты, чтобы их кожа выглядела свежей и молодой.

Наконец, был широко распространен обычай удалять с тела все волосы: растительность на теле считалась уродством. Ни на одной женской статуе античных времен мы не видим ни лобковых волос, ни волос под мышками, так как принимались меры к их уничтожению. Сенека Старший говорит («Контроверсии», i, префикс, 8), что изнеженные юноши «пытаются превзойти женщин в гладкости тел». Особенно часто так поступали педерасты. Марциал пишет с грубой откровенностью (ii, 62):

Волосы выщипал ты на груди, на руках и на икрах,

Да и под брюхом себе начисто ты их обрил.

Все это ты, Лабиен, для любовницы делаешь, знаем.

Но для кого ты, скажи, задницу брил, Лабиен?

Подведем итоги. С развитием эллинистической цивилизации, проходившим под влиянием греков, римляне познакомились с искусством ухода за телом – искусством, которое отчасти обязано своим появлением усложнению жизни, а отчасти – естественным склонностям. В конечном счете мы должны признать тесную связь этого искусства с сексуальной жизнью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.