Неудачная попытка

Неудачная попытка

Правда, нас пытаются уверить, что никакой борьбы на вершине власти не было и другой кандидатуры на пост генсека, кроме кандидатуры М. С. Горбачева, не существовало. В доказательство этого в 1993 г. была опубликована «рабочая запись» заседания Политбюро ЦК КПСС от 11 марта 1985 г., из которой явствует, что М. С. Горбачев был рекомендован пленуму ЦК КПСС на пост генсека сразу и единогласно[2749].

Однако уже при публикации названного документа было обращено внимание на следующее противоречие. С одной стороны, Политбюро приняло решение созвать внеочередной пленум ЦК КПСС 11 марта в 17.00 и «до начала пленума» «рассмотреть все подготовленные организационные вопросы», с другой стороны, если верить опубликованному документу, на этом же заседании М. С. Горбачев заявил, что пленум «откроется через 30 минут». Но можно ли было принимать решение о созыве пленума за 30 минут до его открытия?

Уже одно это навело публикаторов на мысль, что решение о созыве пленума и выступление М. С. Горбачева имели место на разных заседаниях Политбюро [2750]. А следовательно, опубликованная в 1993 г. «рабочая запись» заседания Политбюро 11 марта 1985 г. была сфальсифицирована. Но зачем фальсифицировать документы, если все обстояло благополучно?

Кто объединил рабочие записи двух разных заседаний Политбюро и таким образом обнародовал сфальсифицированный документ, еще предстоит выяснить. По свидетельству В. А. Печенева, в то время протоколы заседаний Политбюро вел А. И. Лукьянов, занимавший пост первого заместителя заведующего Общим отделом ЦК КПСС[2751]. 20 октября 2009 г. в беседе со мной Анатолий Иванович подтвердил, что он присутствовал и на вечернем заседании Политбюро 10 марта, и на дневном заседании 11 марта и на обоих заседаниях вел «рабочую запись» [2752].

Поскольку сфальсифицированный характер «рабочей записи» заседания Политбюро от 11 марта 1985 г. виден невооруженным взглядом, через десять лет на страницах того же самого журнала этот же документ был опубликован снова с подзаголовком «из рабочей записи». Сопоставление двух публикаций показывает, что в последней из них отсутствуют запись выступления Е. И. Чазова с информацией о смерти К. У. Черненко, решение о созыве пленума и решение обнародовать сообщение о смерти К. У. Черненко 11 марта по радио и телевидению и 12 марта в печати[2753].

Это дает основание утверждать, что публикацией 1993 г. была сделана попытка скрыть тот факт, что между смертью К. У. Черненко и открытием пленума ЦК КПСС Политбюро собиралось дважды. Такого не было ни после смерти И. В. Сталина, ни после смерти Л. И. Брежнева, ни после смерти Ю. В. Андропова. Но зачем нужно было созывать Политбюро дважды, если среди его членов существовало полное единодушие и альтернативы М. С. Горбачеву не было?

Чтобы понять это, обратимся к событиям тех двух дней.

«10-го марта, – вспоминает М. С. Горбачев, – я приехал с работы… Буквально через несколько минут – звонок академика Чазова: скончался Константин Устинович Черненко»[2754].

Михаил Сергеевич не пишет, когда именно раздался звонок Е. И. Чазова, но косвенное указание на это мы находим в воспоминаниях самого Евгения Ивановича. «Помню, – пишет он, – что уже темнело когда я позвонил Горбачеву на дачу»[2755]. «По разговору понял, что у него уже продуман весь план прихода к власти»[2756]. О том, что этот звонок действительно не застал Михаила Сергеевича врасплох, свидетельствуют его реакция: «Я сейчас буду собирать Политбюро и секретариат, а ты к 10 часам подъезжай в Кремль»[2757].

Если верить М. С. Горбачеву, первым, кого он поставил в известность о произошедшем, был A. A. Громыко. «Сразу после звонка – пишет М. С. Горбачев, – я связался с Громыко, Тихоновым, Боголюбовым»[2758]. «Я, – отмечает М. С. Горбачев, имея в виду A. A. Громыко, – его нашел в Шереметьеве»[2759].

Михаил Сергеевич не только согласовал с ним вопрос о немедленном созыве экстренного заседания Политбюро, но и договорился о встрече «минут на двадцать раньше назначенного времени». После этого он позвонил премьер-министру H. A. Тихонову и лишь затем заведующему Общим отделом ЦК КПСС К. М. Боголюбову[2760], который должен был оповестить всех остальных членов Политбюро, кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК КПСС и пригласить их на срочно созываемое заседание.

Между тем был еще один человек, которому не мог не позвонить Михаил Сергеевич. И умолчание о нем очень показательно. Это председатель КГБ. Причем если вытекающее из воспоминаний А. Д. Черненко предположение о том, что ее муж умер не в 19.20, а на несколько часов раньше, соответствует действительности, В. М. Чебриков должен был получить эту информацию гораздо раньше, чем A. A. Громыко и H. A. Тихонов.

В связи с этим требует выяснения, когда, где и от кого В. М. Чебриков узнал о смерти генсека? Когда и какие распоряжения им были отданы после этого?

К началу марта 1985 г. в Политбюро ЦК КПСС входили десять человек: Г. А. Алиев, В. И. Воротников, М. С. Горбачев, В. В. Гришин, A. A. Громыко, Д. А. Кунаев, Г. В. Романов, М. С. Соломенцев, H. A. Тихонов, В. В. Щербицкий[2761]. Кандидатами в члены Политбюро были: П. Н. Демичев, В. И. Долгих, В. В. Кузнецов, Б. Н. Пономарев, В. М. Чебриков, Э. А. Шеварднадзе. Кроме того, в руководство партии входили секретари ЦК КПСС: М. В. Зимянин, И. В. Капитонов, Е. К. Лигачев, К. В. Русаков, Н. И. Рыжков.

По свидетельству В. И. Долгих, на заседаниях Политбюро и члены Политбюро, и кандидаты в члены Политбюро, и секретари ЦК КПСС имели одинаковые права. Однако еще при Л. И. Брежневе сложилась традиция, в соответствии с которой перед началом заседания члены Политбюро собирались в кабинете генерального секретаря и там предварительно обговаривали наиболее важные вопросы. Поэтому в зале заседаний они уже появлялись с принятым ими решением[2762].

Этот факт подтверждает и А. И. Лукьянов. По его словам на заседаниях Политбюро никогда не было голосования. Происходил лишь обмен мнениями, после чего ведущий заседания подводил итог[2763].

Каким же был расклад сил среди членов Политбюро в марте 1985 г. по вопросу о преемнике К. У. Черненко?

Выступив против того, чтобы М. С. Горбачев вел заседания Секретариата, В. В. Гришин, Г. В. Романов и H. A. Тихонов открыто продемонстрировали свое негативное отношение к нему [2764]. «Кунаев и Щербицкий, – отмечал позднее Г. В. Романов, – как мне кажется, тоже не были сторонниками Михаила Сергеевича»[2765]. Следовательно, в руководстве партии по вопросу о новом генсеке не было того монолитного единства, в существовании которого нас пытались и пытаются уверить.

Это означает, что даже переход A. A. Громыко на сторону М. С. Горбачева не давал ему в Политбюро необходимого большинства. Чтобы обеспечить его, требовалось или перетянуть кого-то из названной пятерки на свою сторону или же, хотя бы на время, вывести из игры.

И нужно же было так случиться, что вечером 10-го четверо из десяти членов Политбюро оказались за пределами Москвы: В. И. Воротников вел переговоры в Югославии[2766], Д. А. Кунаев был у себя в Алма-Ате[2767], Г. В. Романов отдыхал в Литве (Паланга)[2768], В. В. Щербицкий возглавлял делегацию Верховного Совета в США[2769].

Казалось бы, в таких условиях заседание Политбюро следовало назначить на следующий день. Однако М. С. Горбачев и В. М. Чебриков, по всей видимости, с одобрения A. A. Громыко решили форсировать события. И мы знаем почему. Из шести членов Политбюро, которые были в Москве в тот вечер, М. С. Горбачев мог рассчитывать на поддержку троих: Г. А. Алиева, A. A. Громыко и М. С. Соломенцева, а В. В. Гришин – только на поддержку H. A. Тихонова.

Когда М. С. Горбачев приехал в Кремль, A. A. Громыко был уже там.

«За полчаса до начала заседания, – пишет Михаил Сергеевич, – я встретился с Андреем Андреевичем Громыко… Состоялась наша короткая, но очень важная беседа. Я сказал, что он не хуже меня знает ситуацию в стране и вокруг нее – за рубежом. Многие проблемы уже давно требуют решения, а общество ждет перемен. Эти перемены будут трудными. Но откладывать дальше их нельзя. Надо решаться. Я пригласил Громыко к соединению усилий в этот ответственный момент. Ответ был совершенно определенен: он сказал, что полностью разделяет мои оценки и согласен действовать вместе»[2770].

«Когда Черненко умер, мы с Ириной Михайловной были в Барвихе, – имея в виду свою жену, рассказывал позднее А. Караулову В. В. Гришин. – После звонка Боголюбова немедленно отправился в Кремль». «Там уже был Михаил Сергеевич. Он явился первым. Мы поздоровались, Горбачев говорит: «Надо, Виктор Васильевич, комиссию по похоронам организовывать. Может быть, Вы возьметесь за это дело?»[2771].

Если подобный эпизод действительно имел место, то это была явная провокация. Но Виктор Васильевич не хуже Михаила Сергеевича знал, кто из членов Политбюро мог поддержать его в тот вечер, поэтому на эту провокацию не поддался.

«Я, – рассказывал он А. Караулову, – очень удивился, говорю: «Михаил Сергеевич, всегда было так, что комиссию по похоронам умершего генсека возглавляет тот, кто замещал его во время болезни. Это секретарь ЦК, но уж никак не горкома. И не просто секретарь, а тот, кто был его ближайшим соратником. Этот человек – вы»[2772].

Примерно так же В. В. Гришин описывал этот эпизод и в своих мемуарах: «Когда К. У. Черненко умер (март 1985 г.), решался вопрос о комиссии по похоронам, М. С. Горбачев предложил мне быть председателем этой комиссии. Я возразил: «Председателем комиссии должен быть секретарь ЦК КПСС, замещающий Генерального секретаря во время его болезни – то есть М. С. Горбачев»[2773].

«Воскресным вечером 10 марта 1985 г., – вспоминает Е. К. Лигачев, – я находился на загородной даче в Горках-десятых. Именно там и разыскал меня заведующий Общим отделом ЦК Боголюбов: «Скончался Константин Устинович. Членам и кандидатам в члены ПБ, секретарям ЦК сегодня же нужно собраться в Кремле. Приезжайте…»[2774].

«Примерно минут через 30, – читаем мы далее в воспоминаниях Егора Кузьмича, – я уже входил в зал заседаний Политбюро. Здесь собрались Б. Н. Пономарев, В. И. Долгих, И. В. Капитонов, П. Н. Демичев, министр обороны С. Л. Соколов[2775], другие кандидаты в члены ПБ и секретари ЦК»[2776].

Н. И. Рыжков пишет, что ему сообщили о смерти К. У. Черненко между 19.20 и 21.00. «Когда я заявился в «предбанник» перед залом заседания Политбюро, там уже толклись взволнованные секретари…»[2777].

«Вскоре, – пишет Е. К. Лигачев, – из Ореховой комнаты вышли члены Политбюро, заняли свои места, и тут сразу же воочию обнаружилась вся сложность и запутанность ситуации. Горбачев, который последние месяцы проводил заседания ПБ, хотя и сел за стол председательствующего, однако не по центру, а как-то сбоку»[2778].

Иначе запомнился этот эпизод Н. И. Рыжкову:

«Первым из «Ореховой комнаты» стремительно вышел Горбачев. Он и занял место председателя, он и начал заседание. На часах значилось, если это не безразлично историкам, 22.00»[2779].

Присутствовавшему на этом заседании Е. И. Чазову запомнились «озадаченные, поникшие лица большинства участников заседания и уверенный в себе М. Горбачев, восседавший во главе стола»[2780].

«Открыв заседание, – вспоминает М. С. Горбачев, – я сообщил о случившемся. Встали. Помолчали. Заслушали приглашенного на заседание Чазова. Он кратко изложил историю болезни и обстоятельства смерти Черненко» [2781].

«Я, – пишет М. С. Горбачев далее, – сказал, что надо готовить документы, собирать Пленум ЦК КПСС. На том и порешили. Лигачеву, Боголюбову, Соколову дали поручение обеспечить своевременное прибытие членов ЦК в Москву, с привлечением Министерства путей сообщения и воздушного флота… Назначили Пленум на 17 часов следующего дня»[2782].

Е. К. Лигачев уточняет, что предложение созвать Пленум уже на следующий день, хотя и было одобрено, но не без возражений. Кто попытался возражать, он не указывает[2783]. Вероятнее всего, это были В. В. Гришин и H. A. Тихонов. Видимо, эти возражения имел в виду В. А. Печенев, когда писал об «острой перебранке», имевшей место заседании Политбюро вечером 10 марта[2784].

«Довольно быстро составили комиссию по организации похорон Черненко, – пишет Н. И. Рыжков. – Оговорили место захоронения – в земле за Мавзолеем, дату и время – в среду, в 13.00, место прощания с покойным – Дом Союзов, естественно»[2785]. По свидетельству Михаила Сергеевича, в эту комиссию включили «всех членов Политбюро»[2786].

«И тут, – отмечает Е. К. Лигачев, – произошла заминка». Когда М. С. Горбачев предложил избрать председателя комиссии, «в зале Политбюро повисла тишина. Сейчас мне трудно припомнить, сколько времени длилась эта пауза, но мне она показалась бесконечной»[2787]. «Тяжелая долгая пауза, возникшая после слов Горбачева, подтверждала худшие опасения… Вопрос о генсеке отнюдь не предрешен… В результате обмен мнениями относительно председателя похоронной комиссии приобрел какой-то размытый характер и сам собою сошел на нет»[2788].

Кто участвовал в этом обмене мнений и какие предложения были сделаны, Е. К. Лигачев умалчивает.

«Когда встал вопрос о председателе, – пишет Михаил Сергеевич, – вышла небольшая заминка. Тут надо сказать, что председателем по организации похорон умершего генсека, как правило, назначался будущий генсек. И Гришин вдруг говорит: – А почему медлим с председателем? Все ясно, давайте Михаила Сергеевича»[2789]. О том, что на этом заседании Политбюро первым назвал фамилию М. С. Горбачева В. В. Гришин, пишет и помощник М. С. Горбачева А. С. Черняев[2790].

Отметив этот факт, Михаил Сергеевич далее пишет: «Я предложил не торопиться, назначить Пленум на 17 часов следующего дня, а Политбюро – на 14. У всех будет время – ночь и полдня – все обдумать и взвесить. Определимся на Политбюро и пойдем с этим на Пленум. Так и решили»[2791].

Таким образом, если исходить из воспоминаний М. С. Горбачева, вечером 10-го вопрос о кандидатуре генсека не рассматривался, а вопрос о председателе похоронной комиссии хотя и был поднят, но его решение по предложению Михаила Сергеевича перенесли на следующий день.

Подобным же образом описывает это заседание и Е. К. Лигачев.

Однако Н. И. Рыжков пишет, что вопрос о председателе похоронной комиссии в тот вечер был все-таки решен: «Довольно быстро составили комиссию по организации похорон Черненко. Возглавил ее Горбачев, возражений не последовало»[2792].

Кто же прав?

Ответ на этот вопрос дает протокол следующего заседания Политбюро, состоявшегося 11 марта. Из него явствует, что на этом заседании вопрос о председателе похоронной комиссии не рассматривался. Значит, он уже был решен накануне[2793].

И действительно, выступая в заседании Политбюро 11 марта по поводу кандидатуры нового генсека, В. В. Гришин сказал: «Мы вчера вечером, когда узнали о смерти Константина Устиновича, в какой-то мере предрешили этот вопрос, договорившись утвердить Михаила Сергеевича председателем комиссии по похоронам»[2794].

Факт избрания М. С. Горбачева председателем похоронной комиссии вечером 10 марта подтвердили в беседе со мной В. И. Долгих[2795] и А. И. Лукьянов[2796].

0 том, что вопрос о председателе комиссия по организации похорон был решен вечером 10-го, свидетельствует и дневник В. И. Воротникова, из которого явствует, что на следующий день в 11.00 (т. е. за четыре часа до нового заседания Политбюро) похоронная комиссия под председательством М. С. Горбачева уже собралась на свое первое заседание [2797].

Но если вопрос о председателе похоронной комиссии вечером 10 марта был решен, что же вызвало разногласия, из-за которых пришлось созывать Политбюро вторично? Ответ очевиден – вопрос о кандидатуре будущего генерального секретаря.

Со слов М. С. Горбачева В. И. Болдин утверждал, что вечером 10 марта В. В. Гришин предложил Михаила Сергеевича на пост генсека, но «предложение Гришина повисло в воздухе. Его никто не поддержал». Возникла «заминка». Тогда М. С. Горбачев и заявил: «Давайте решим вопрос завтра»[2798].

Следовательно, буквально через три часа после смерти К. У. Черненко была сделана попытка не только утвердить М. С. Горбачева председателем похоронной комиссии, но и рекомендовать на должность генерального секретаря.

Однако эта попытка не увенчалась успехом.

Таким образом, первый раунд борьбы за кресло генсека М. С. Горбачев выиграл лишь частично. О том, что избрание М. С. Горбачева происходило непросто, он сам признал на встрече с первыми секретарями накануне XXVIII съезда[2799].

С целью сокрытия этого факта и была предпринята публикация сфальсифицированной «рабочей записи» заседания Политбюро ЦК КПСС 11 марта 1985 г. на страницах журнала «Источник» в 1993 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.