Возвращение домой

Возвращение домой

В октябре — ноябре 417 г. Рутилий Клавдий Намациан медленно возвращался назад, в Галлию. Этот уроженец Толозы (нынешней Тулузы) провел в Италии несколько лет: в 412 г. он занимал пост магистра оффиций при дворе Гонория (ту самую должность, которая дала возможность Олимпию «подкопаться» под Стилихона), а затем в течение короткого срока — пост городского префекта в Риме летом 414 г. Прибыв в Галлию, он создал эпическую поэму «De reditu suo» («О возвращении на родину»{235}), где описал свое путешествие. Первая книга содержит 644 стихотворные строки, но рукопись обрывается уже после шестьдесят восьмой строки второй книги. В этот момент Рутилий находился только где-то близ побережья северо-западной Италии. Хотя еще одна страница — что-то около сорока строк — была обнаружена в конце 1960-х гг. (в XVI в. ее использовали, чтобы починить книжный том в монастыре в Боббио), мы по-прежнему не уверены, где именно в Галлии закончилось странствие Рутилия. Путешествие проходило по морю:

Ныне, когда и Аврелиев путь, и этрусские пашни

Гетским огнем и мечом разорены, и когда

Всюду леса без жилья, и на реках мостов не осталось, —

Лучше неверным волнам вверить свои паруса.

Система гостиниц и стойл на Аврелиевой дороге (Via Aurelia), главной дороге, проходившей по западному побережью Италии и облегчавшей движение к Риму и обратно таких путешественников, как Феофан (см. гл. II), так и не была восстановлена с того времени, как готы заняли эту область в 408–410 гг. Но Рутилий вовсе не чувствовал себя разочарованным. Поэма открывается воспоминанием об усладах жизни в Риме, вовсе не уменьшившихся после разграбления города:

Быстрый отъезд мой тебя удивит, любезный читатель:

Как это можно — спешить римских лишиться услад?

Всем почитающим Рим и век не покажется долгим —

Всякий срок невелик для бесконечной любви.

Сколь блаженны, и как блаженны, и мне ли исчислить

Тех, кто судьбою рожден в этой счастливой земле,

Тех, кто умножил от римских отцов благородное племя

И возвеличил своей славою римскую честь!

Разграбление Рима не оставило в уме Рутилия ни малейшего сомнения в предназначении империи, в ее миссии — нести цивилизацию человечеству:

Милости, равные солнца лучам, достигают пределов,

Где обтекающий мир волны несет Океан.

Встав из твоих же земель, в твои же опустится земли

Сам всеобъемлющий Феб, мчась для тебя лишь одной…

Сколь простирается ввысь животворная наша природа,

Столь же доступна земля доблести, Рома, твоей.

Разным народам единую ты подарила отчизну,

Благо — под властью твоей им беззаконье избыть;

Ты побежденным дала участие в собственном праве,

То, что было — весь мир, городом стало одним.

Здесь мы видим все старые идеи, имевшие место в период расцвета империи.

Поэма очень необычна. Мы видим Рутилия, возвращающегося в Галлию через десять лет после того, как вандалы, аланы и свевы превратили ее в огромный погребальный костер; он подробно описывает доблести Рима, хотя прошло всего семь лет после разграбления города. Однако он занимал высокую должность при дворе Гонория, потрепанного в боях, и, как и все остальные, хорошо видел размеры стоявшей перед ним задачи. Он возвратился в Галлию, готовый засучить рукава:

…своего земляка галльские пашни зовут.

Обезобразили их бесконечные войны, и все же

Чем неприглядней их вид, тем еще больше их жаль.

Можно простить небрежность к согражданам в мирное время,

Здесь же общий ущерб требует личных забот.

Вера Намациана в римские идеалы покоится на стремлении восстановить то, что разорили варвары, а не на заблуждении, будто событий последнего десятилетия просто не было:

Ты же [Рим], обиду забыв, позабудь и причину обиды —

Преодоленная скорбь скрытые раны целит…

То, что не тонет в воде, всплывает с новою силой,

Чем его глубже топить, тем оно легче всплывет;

Факел, опущенный вниз, обретает новое пламя, —

Так, просиявши, и ты к высям стремишься из бед…

Рим претерпел куда более тяжелые удары от Карфагена и кельтов. Он возродится, подобно фениксу, страдания укрепят и обновят его.

Рутилий был не единственным римлянином галльских кровей, имевшим в 417 г. такие твердые убеждения. Он был язычником, принявшим вызов истории и судьбы, но религиозные различия не играли определяющей роли в его видении. В том же году в поэме «Carmen de Providentia Dei» («Песнь о Промысле Божием») галльский поэт-христианин отразил ту катастрофу, от которой пострадала Галлия в последнее десятилетие. Этот анонимный автор принадлежит к той же традиции, что и галльские поэты, о которых мы говорили выше, и его произведение отражает целый ряд подобных тем. Однако по прошествии этих нескольких лет он видит случившееся в несколько иной перспективе:

«О ты, оплакивающий неухоженные поля, покинутые дворы и разваливающиеся террасы своей сожженной виллы, не следует ли тебе оплакивать свои собственные потери, когда ты заглядываешь в тайники своего сердца, красоту, покрытую слоями сажи, и врага, бунтующего в цитадели твоего порабощенного ума? Если эта цитадель не сдалась… то эти рукотворные красоты уцелеют, дабы свидетельствовать о добродетелях богоизбранного народа».

Этот отрывок напоминает о Ветхом Завете: богоизбранный народ подвергся уничтожению, поскольку он уклонился от путей праведных. Однако у текста есть и второй, скрытый смысл: «Если у вас остались хоть какие-то внутренние силы, давайте стряхнем рабье ярмо греха, разобьем цепи и вернем нашей родной земле свободу и славу». Из его уст едва не раздается призыв к оружию: «Не будем бояться, ибо мы потерпели поражение, ударившись в бегство в первой схватке [лишь для того, чтобы] вступить в дело и оказать сопротивление во второй битве».

Поэт подразумевал, что его идеи следует понимать в духовном смысле, однако мы также понимаем, что его текст имеет и политический смысл. Духовное обновление должно принести победу и процветание на земле, как и на небе. Мировая катастрофа представляла собой не напоминание об отличии между Небесным Градом и земным царством, но призыв к моральной реформе. Здесь нет отрицания империи и ее цивилизаторской миссии. Усилиями варваров совершилось самое худшее, но то был лишь первый раунд; во втором раунде империи предстояло добиться триумфа. В этом отношении галло-римские язычники и галло-римские христиане были единодушны. Их идеи полностью отличались от представлений Августина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.