Глава пятьдесят вторая Впечатляющее поражение

Глава пятьдесят вторая

Впечатляющее поражение

С 704 до 681 год до н. э. Синаххериб Ассирийский побеждает почти всех врагов, но помнят его из-за одной неудачной осады

Спустя пять лет после победы над Вавилоном Саргон II умер и оставил трон сыну, который ненавидел его. Ни в одной из своих надписей, ни в каких анналах Синаххериб даже не упоминает о том, что его отец существовал.

Саргон, по-видимому, не скрывал своего мнения о сыне за границей. Когда Синаххериб взошел на трон, провинции, убежденные, что наследник является слабым и бесхребетным, праздновали свое освобождение от власти Ассирии. Старые города филистимлян на западе начали планировать мятеж, а в землях у Залива Меродах-баладан стал готовиться к независимому правлению.

Однако не все считали, что Синаххериб слаб. Умные люди в Иерусалиме посоветовали своему царю не присоединяться к восстанию, которое разгоралось немного дальше к югу. «Скипетр, который ударит по ним, может разломиться, — предупреждал иудейский пророк Исайя, — но филистимляне не возрадуются; змея порождает дракона».^‹595›

Вавилоняне были менее осмотрительны. Синаххериба не волновало прохождение ритуала «взять руку Мардука» с формальной покорностью богу; он просто объявил себя царем Вавилона без всякой церемонии, что было оскорблением и самого города, и его главного божества.^‹596› Почти сразу после того, как церемонии коронации закончились, сын некого вавилонского чиновника объявил себя царем Вавилона.

Он занимал трон целый месяц. Старый Меродах-баладан явился, чуть задержавшись, из своих южных болот со своими родичами и сверг нового царя — с помощью восьми тысяч лучников и всадников, присланных на помощь царем Элама, который всегда был готов поспособствовать неприятностям для Ассирии.^‹597›

И опять Меродах-баладан объявил, что он является истинным восстановителем древних вавилонских традиций: «Великий господин, бог Мардук, — говорит одна из его надписей, — … взглянул с благосклонностью на Мардук-апла-иддина II[168] царя Вавилона, князя, который почитает его… Царь богов сказал: „Это истинный пастух, который соберет рассеянный народ“».^‹598›

Синаххериб в гневе послал одного из своих военачальников, чтобы восстановить порядок в Вавилоне. Меродах-баладан быстро заключил договоры с другими халдейскими племенами, арамеями на западе от него и эламитами на востоке. Он выступил во главе объединенных сил, чтобы встретиться с ассирийцами у Киша и отогнать их.

Это было последней каплей. Синаххериб лично метнулся на юг, как ярость самого Ашшура. Его войска смяли объединенное войско противников, едва задержавшись. Меродах-баладан бежал с поля боя и скрылся в приморских топях, которые он хорошо знал, чтобы спрятаться там. Синаххериб прошел остальной путь до Вавилона, который благоразумно открыл свои ворота, как только увидел на горизонте войско ассирийского царя. Синаххериб вошел сквозь открытые ворота — но решил сделать Вавилону предупреждение: он обыскал город, взял почти четверть миллиона пленных и уничтожил поля и урожаи тех, кто присоединился к альянсу против него.

Кроме того, он провел почти неделю, охотясь в болотах за Меродах-баладаном, но поймать старого лиса ему не удалось.

Тем временем старый город филистимлян Экрон, не вняв предупреждению в виде судьбы Вавилона, решил поднять полномасштабный мятеж, сверг и заковал в цепи своего лояльного к Ассирии царя. Финикийские города Тир и Сидон также восстали, но царь Хизкия из Иудеи все еще не решался на решительные действия, учитывая предостережение пророка Исайи.

Синаххериб приготовился покинуть Вавилон и пойти на мятежников. Он назначил править вместо себя в Вавилоне наместника — этот новый правитель, Бел-ибни, вырос при ассирийском дворе. «Он жил как щенок в моем доме», — замечает Синаххериб в одном из своих писем, употребив сравнение, которое подразумевает как минимум лояльность, если не жесткий контроль над своим ставленником.^‹599›

Потом ассирийская армия двинулась на тревожный запад. Анналы Синаххериба сообщают, что он завоевывал и разграблял все города по пути через западно-семитские земли, если те не подчинялись ему сразу. Однако немалое время, которое ушло у него на прокладывание пути сквозь восставшие земли, заставляет предположить, что «западный фронт» оказался для него более трудным вызовом, чем царь ожидал.[169]

А затем на горизонте вдруг появилась неожиданная угроза. «Синаххериб получил известие, — сообщает Вторая Книга Царств, 19:9, — что Тиргак, царь Египетский, вышел сразиться с ним».

На самом деле Тиргак еще не был фараоном. Он был младшим сыном фараона Пианха, который умер примерно пятнадцать лет назад. Брат Пианха, Шабака, сел на трон, несмотря на то, что у Пианха имелось два живых сына; это был нубийский обычай, когда братья обходят сыновей при наследовании царю.^‹600› После смерти Шабаки трон унаследовал его старший сын; Тиргак служил у него начальником и был также назначенным наследником.

Когда Тиргак с египетской армией появился на горизонте, Хизкия, похоже, решил связать свою судьбу с анти-ассирий-ской коалицией. Меродах-баладан обхаживал его некоторое время, рассылая письма из своего укрытия. Когда Хизкия заболел фурункулезом, Меродах-баладан «отправил Хизкии письмо и подарки, потому что услышал о болезни Хизкии».^‹601›

Хизкия, который великолепно знал, что являлось истинным мотивом этого жеста доброй воли, принял подарки и предложил показать халдейским послам свой дворец: «В его дворце не было ничего, — говорит Вторая Книга Царств, — чего бы Хизкия не показал им». Осмотру подверглось и оружие с доспехами; Хизкия рассказал послам, как он сможет принять бой.

Придворный пророк Исайя был в ужасе. «Что ты им показал?» — спросил он царя. Когда Хизкия ответил: «Я показал им все», — Исайя предсказал ему гибель: «Все в твоем дворце, — сказал он, — и все, что накопили твои отцы, и твои собственные потомки в том числе, будет утрачено».

Хизкия не обеспокоился. «Это хорошо, — ответил он Исайе, и автор Книги Царств добавляет: — Он думал: „по крайней мере, мир сохранится, пока я жив“». Поддерживаемый этой близорукой надеждой, Хизкия согласился в качестве своего первого анти-ассирийского шага позаботиться о плененном царе Экрона. Вожди мятежа в Экроне боялись, что постоянное присутствие царя в подземной тюрьме города может вдохновить другие про-ассирийские силы в городе на контрмеры. Устрашающая репутация Ассирии означала, что каждый замысел против нее обязательно встречал оппозицию, предполагавшую, что было бы лучше не навлекать беду на собственные головы.

Царь Экрона был препровожден в Иерусалим и посажен под стражу. Когда Синаххериб услышал об этом акте открытого неповиновения, он — от стен города Лахиса, где руководил осадой, — послал к Хизкии гонцов. Это не были простые послы, Синаххериб отправил своего военачальника, высшего офицера и еще одного командира; они прибыли во главе огромной армии. Три чиновника двора Хизкии вышли встретить их.

Очевидно, Синаххериб проинструктировал своих представителей, как оказать на противника психологическое давление до проведения атаки. Ассирийские офицеры остановились на траве перед стенами Иерусалима, на которых собралась половина жителей города, чтобы слышать, что происходит. Они громко заявили на иврите:

«Скажите Хизкии, что царь Ассирии прислал ему послание: „Тебе не на что уповать; нет у тебя стратегии и войска. Может быть, ты надеешься на египетские колесницы и конницу, но Египет, это трость надломленная, которую ты пытаешься использовать как посох. Она проткнет твою руку, если ты обопрешься на нее“».^‹602›

При этих словах три представителя Хизкии попросили командира говорить с ними не на иврите, а на арамейском — они понимали язык арамеев, как и большинство ассирийцев, которые служили во внешних частях империи. «Не говори с нами так, чтобы понимали люди на стенах», — попросили они. Но ассирийский командир отказался в резких и грубых выражениях: «Послание предназначено и для них тоже. Как и вам, им придется жрать свое дерьмо и пить собственную мочу».

Люди на стенах, предупрежденные царем не отвечать ни на какие угрозы, хранили молчание. Но предупреждение, сообщенное всему населению Иерусалима и подкрепленное ощетинившимися ассирийскими копьями, поколебало Хизкию. Он «порвал свои одежды» и — менее поэтично — отослал Синаххерибу в Лахис одиннадцать тонн серебра и почти тонну золота в качестве дани. Он также снял цепи с царя Экрона и отпустил его; вероятно, несчастный пошел в ассирийский лагерь, где должен был ответить на несколько очень трудных вопросов о том, как он позволил знати Экрона взять над ним верх.

На время это ликвидировало кризис. Синаххериб не простил Хизкию — но сейчас ему приходилось иметь дело с египтянами. Две армии встретились у Элтекея; детали битвы не сохранились, но, хотя египетская армия позднее отступила домой, Синаххериб не преследовал ее — что предполагает чрезвычайно тяжелую победу.

Однако теперь он мог, не отвлекаясь, уделить внимание восставшим городам на западе. Он осадил Экрон, который быстро пал, а затем вернулся назад к Иерусалиму.

Последовала осада, которая внезапно закончилась по какой-то непонятной причине, без победы ассирийцев. Синаххериб сделал все, что мог, чтобы заявить о победе — даже указал в своих надписях на подтверждающие ее детали, что ассирийские цари обычно делали только в случае малоуспешных кампаний.^‹603›

«Что касается Хизкии, еврея, я сравнял с землей города вокруг него при помощи боевых таранов и осадных машин, я отдал их царю Экрона; я взял двести тысяч его народа и животных без числа. Самого его, как птицу в клетке, я запер в Иерусалиме, его царском городе. Я возвел земляные укрепления вокруг города и вверг его назад в его беды. И ужасающее великолепие моего величия подавило его».^‹604›

Но все обстояло не совсем так. Когда Синаххериб ушел домой, в Ашшур, сняв осаду, иерусалимские стены все еще стояли, и город еще был жив.

Согласно Второй Книге Царств, ангел Господень ночью поразил смертью 185 000 солдат Синаххериба: «Когда люди поднялись на следующее утро, — говорит нам автор, — вокруг лежали мертвые тела. Поэтому Синаххериб, царь ассирийский, снял лагерь и ушел. Он вернулся в Ниневею и остался там». Геродот передает несколько другую версию событий — то, что по его словам слышал от жрецов Египта: Синаххериб решил все бросить и отправиться домой, потому что ассирийский лагерь был переполнен мышами, которые «грызли колчаны, и луки, и рукояти щитов».^‹605›

Войско Синаххериба страдало от нашествия грызунов и умирало в своих палатках. Это сочетание предполагает, что под стены Иерусалима явилась чума, и царь Ашшура ушел перед лицом нарастающего числа смертей.

Оказавшись дома, Синаххериб избрал своей столицей город Ниневею — положение, которое она удерживала весь остаток ассирийской истории. Здесь он построил новые дворцы, украсив их стены огромными рельефами с изображениями выигранных битв и осажденных городов. Город Иерусалим на рельефах не появился.

Годом позже в поле зрения ассирийского владыки опять попал Вавилон. Халдеи вскоре поняли, что марионеточный правитель Бел-ибни — это не Синаххериб, и управляли югом, как хотели. После того, как один-два ассирийских чиновника отправились проверить ситуацию, Синаххериб сам прибыл туда исправлять положение дел.

К своему огромному разочарованию, он обнаружил, что Меродах-баладан снова деятельно пытается собрать силы, чтобы вернуть себе трон. При приближении Синаххериба Меродах-баладан бежал в приморские земли. Но на этот раз ассирийские солдаты стали прочесывать болота в поисках старика. Когда его укромное место оказалось в опасности, Меродах-баладан собрал союзников и направился к морю, чтобы уплыть в Элам. Это не принесло удовлетворения Синаххерибу, который хотел лично отрубить Меродах-баладану голову — но, по крайней мере, временно он прогнал его со сцены: «Он удрал в приморье, — говорят нам анналы Синаххериба, — с костями своих предков, которые жили до него, он забрал их из их гробов, и со своими людьми он погрузился на корабли и переплыл на другой берег Горького моря [то есть Персидского залива]».^‹606›

Синаххериб отозвал Бел-ибни из Вавилона и назначил править городом своего старшего, самого любимого сына — Аш-шур-надин-шуми. Затем он начал готовиться к походу через море в Элам, следуя шилу в известном месте. Он нанял финикийских судостроителей, чтобы те построили ему несколько кораблей, а также доставил сюда наемных матросов из Тира, Сидона и с Кипра. Затем ему пришлось перегнать их корабли вниз по Тигру до Залива. Но, опасаясь встретить войска Элама на берегах Тигра, он вел корабли вниз по Тигру, лишь пока они не поравнялись с каналом Арахту, который нес воды к Евфрату. Здесь царь приказал вытащить корабли на сушу и протащить волоком на катках до канала, где на них снова погрузились и продолжили путь до Персидского залива по Евфрату. При этом сам Синаххериб предпочитал постоянно оставаться на земле.^‹607›

Путь до Элама оказался успешным, как сама кампания в целом. Ассирийские корабли захватывали каждый город, куда причаливали. Но когда после всех титанических трат людской силы и денег Синаххериб прибыл в город, где скрывался Меро-дах-баладан, он узнал, что его давний враг умер от старости как раз перед его прибытием.

Синаххериб направился домой, в Ниневею, ощущая смесь чувств — торжества и гнева. Но он заложил основание для грядущей беды. Теперь эламиты знали, где находится ассирийский наследник, и планировали реванш за города, которые разграбил Синаххериб, и за мирных жителей, которые он убил.

Планирование ответной кампании заняло некоторое время. Нужно было внедрить агентов-эламитов в Вавилоне. Но через шесть лет, когда Ашшур-надин-шуми находился немного севернее города, эламитский отряд под командованием энергичного царя Кахллушу пересек границу и захватил его в плен. Принца увезли в Элам — прежде чем Синаххериб успел в ярости появиться на юге, эламиты ворвались в сам Вавилон и силой оружия возвели на трон нового претендента.

Синаххерибу потребовалось почти три месяца, чтобы появиться на сцене. Когда он наконец прибыл, его армия разбила вавилонян вне города и пленила нового царя. Но в самом городе халдей по имени Мусезиб-Мардук успел захватить трон, разбить золото из храма и нанять еще эламитов.

Это привело к полномасштабной войне между Ассирией, Вавилоном и Эламом. Кампания длилась четыре года. Синаххериб дважды вторгался в Элам; сам эламитский царь прибыл, чтобы организовать ответную атаку на берегах Тигра.

Рассказ самого Синаххериба о сражении является единственным более-менее подробным описанием военных действий ассирийцев:

«В пыли от ног, закрывшей широкое небо, как мощный шторм… они выстроились в боевой порядок передо мною… на берегу Тигра. Они заблокировали мне проход и предложили сразиться… Я натянул панцирь. На голову я надел свой шлем, знак победы. С гневом в сердце я быстро поднялся на свою большую боевую колесницу, которая гнет врага. Я схватил в одну руку мощный лук, который дал мне Ашшур; копье, пронзающее жизнь, я сжал в другой… Я остановил их продвижение и смог окружить их. Я уничтожал войско врага стрелой и мечом. Я пробивал их тела… я резал им горло, перерубал их жизни, как рубят веревку. Как штормовые воды, я заставлял содержимое их глоток и кишок вываливаться на широкую землю. Мой гарцующий конь, управляемый моей рукой, бросался в потоки их крови, как в реку. Колеса моей боевой колесницы, которая подминает под себя все дурное и злоеу были забрызганы грязью и кровью. Телами их воинов я заполнил равнину у как травой. Я отсекал им яйца и отрывал им члены, как огурцы в июне».^‹608›

Вавилонские хроники односложно сообщают, что проиграли ассирийцы.

Синаххериб вернулся в Ниневею, оставив Вавилон в руках халдейского царя и его эламитских союзников. Армия Синаххериба сражалась на всех фронтах его империи, и число солдат, которых он мог бросить на решение вавилонской проблемы, было ограничено. Синаххерибу требовалось решить проблемы на других театрах, прежде чем он смог бы отбить Вавилон обратно.

Этот поворот наступил в следующем году. Из Элама стали приходить известия о том, что царь, который ввел свои войска в Вавилон, сражен болезнью; он больше не может говорить и отдавать команды. Вероятно, с ним случился удар.

Синаххериб использовал эту возможность — отсутствие эламитов — для новой попытки. На этот раз он преуспел, и ворота Вавилона были разбиты. Синаххериб захватил в плен самозванца-халдея и отослал его в цепях в Ниневею, а затем приказал разрушить проблемный город до основания:

«Я разрушал, я разорял, я жег огнем. Главную и внешнюю стены, храмы и статуи, храмовые башни из кирпича и земли —, все, какие были, я разрушил и низверг в канал Арахту. В пыли от города я прорыл каналы и затопил место, где он находился, водой… Чтобы в последующие дни местонахождение этого города с его храмами и богами не могли вспомнить, я стер его окончательно потоками воды и превратил это место в луг… Я собрал пыль Вавилона в качестве подарков самым далеким народам, и в храме новогодних торжеств я установил ее в закрытом ларе».^‹609›

Превращение Вавилона в озеро — покрытие культурных земель водой, возвращение города Мардука в первобытный хаос — было оскорблением бога. Синаххериб еще более осложнил ситуацию, приказав снова присоединить государство Мардука к Ассирии. Вдобавок пыль Вавилона стала страшным предупреждением богам других народов.

Наконец-то вавилонская проблема была решена. Но вот о принце Ашшур-надин-шуми ничего больше слышно не было. Эламиты не потребовали выкупа — похоже, они предпочли замучить его до смерти просто из ненависти к Ассирии. Охота за халдеями, которые осмеливались открыто пренебрегать царем, обрекла на смерть старшего царского сына.

С остальными детьми Синаххерибу не повезло. Через семь лет, в 681 году до н. э., два младших сына убили его во время жертвоприношения богу Набу, покровителю писцов и каллиграфии, в его храме в Ниневеи.^‹610›

Синнахериб умер царем Ассирии и Вавилона, правителем Ассирийской империи, на вершине славы. Но, несмотря на все его победы, на усилившееся положение империи, на города, которые он разорил, на взятых в плен и на завоеванные сокровища, Синаххериб оказался гораздо более известен в древнем мире провалом осады Иерусалима. Благодаря лорду Байрону именно это единственное поражение, а не бессчетные успехи в его военной карьере, помнит большинство англоговорящих студентов.

Ассирияне юли как на стадо волки,

В багреце их и в злате сияли полки,

И без счета их копья сверкали окрест,

Как в волнах Галилейских мерцание звезд.

Ангел смерти лишь на ветер крылья простер

И дохнул им в лицо, и померкнул их взор,

И на мутные очи пал сон без конца,

И лишь раз поднялись и остыли сердца.

И Ассирии вдов слышен плач на весь мир,

И во храме Ваала низвержен кумир,

И народ, не сраженный мечом до конца,

Весь растаял, как снег, перед блеском Творца![170]

Сравнительная хронология к главе 52

Данный текст является ознакомительным фрагментом.