Глава 24 Сталинград Август–сентябрь 1942 г.

Глава 24

Сталинград

Август–сентябрь 1942 г.

Узнав, что советские войска отошли на окраины Сталинграда, Сталин пришел в ярость. «Что они себе там думают?! – взорвался он в телефонном разговоре с генералом Александром Василевским, которого послали в Сталинград, чтобы он докладывал Ставке о положении дел на месте. – Разве они не понимают, что это катастрофа не только для Сталинграда? Мы потеряем свою главную водную артерию, а с нею и доступ к нефти». В это время войска Паулюса наступали на город с севера, а два танковых корпуса Гота стремительно продвигались к Сталинграду с юга.

Василий Гроссман, первым из корреспондентов добравшийся до разбомбленного немцами города, был встревожен, как и все остальные. «Эта война на самой границе с Казахстаном, в низовьях Волги, вызывала ощущение ножа, глубоко всаженного в спину». Когда он увидел разрушенные бомбежкой здания с пустыми глазницами окон и сгоревшие трамваи на улицах, то сравнил руины города с «Помпеями, застигнутыми гибелью среди полного жизни дня».

25 августа 1942 г. в Сталинграде было объявлено осадное положение. 10-я стрелковая дивизия НКВД организовала «истребительные батальоны» из мужчин и женщин, рабочих оборонного завода «Баррикады», металлургического завода «Красный Октябрь» и тракторного завода им. Дзержинского. Кое-как вооруженные, они были брошены в бой против немецкой 16-й танковой дивизии с вполне предсказуемым результатом. Вооруженные пулеметами заградотряды из комсомольцев располагались позади, чтобы предотвратить всякое отступление. К северо-западу от города 1-й гвардейской армии было приказано атаковать во фланг XIV танковый корпус генерала Густава фон Витерсхайма, ожидавший подкреплений и боеприпасов. План советского командования заключался в том, чтобы соединиться с частями оттесняемой в город 62-й армии. Но немецкие танки при поддержке авиации Рихтгофена в течение первой недели сентября отбили все контратаки советских войск.

Люфтваффе не прекращали бомбить полностью разрушенный к тому времени город. Они также бомбили и обстреливали с бреющего полета паромные переправы на реке, колесные пароходы и малые суда, пытавшиеся эвакуировать гражданское население с правого берега Волги на левый. Гитлер, помешавшийся на уничтожении большевистского врага, 2 сентября издал новый приказ. «Фюрер приказывает: при взятии города уничтожить все мужское население, так как Сталинград, с его убежденным коммунистическим населением численностью в один миллион человек, представляет собой особую опасность».

Чувства немецких солдат были различными, как видно из их писем домой. Некоторые выражали ликование по поводу приближающейся победы; авторы других жаловались, что, в отличие от Франции, здесь нечего купить, чтобы отправить домой. Их жены просили меха, особенно астраханские. «Пожалуйста, пришли мне в подарок из России хоть что-нибудь», – просит одна из жен. Налеты Королевских ВВС на Германию не способствовали обнадеживающим новостям из дома. Родственники жаловались на то, что все больше и больше мужчин призывают в армию. «Когда прекратится все это свинство? – читал в письме с родины солдат Мюллер. – Скоро станут отправлять в бой шестнадцатилетних». А его подруга сообщала, что больше не ходит в кино, так как не может смотреть кинохронику с фронтовыми новостями.

Вечером 7 сентября, несмотря на кажущийся успех наступления на Сталинград, Гитлера охватил приступ бешеной ярости. Генерал Альфред Йодль только что вернулся в штаб фюрера в Виннице из поездки к генерал-фельдмаршалу Листу, командующему Группой армий A на Кавказе. Когда Гитлер пожаловался на неспособность Листа выполнить то, что ему было приказано, Йодль ответил, что Лист сделал именно то, что ему сказали. Гитлер закричал: «Это ложь!» – и выбежал из комнаты. После этого он приказал, чтобы на ежедневных совещаниях по текущему положению стенографисты записывали каждое слово.

Генерала Варлимонта из OKW, вернувшегося после короткого отсутствия, поразило резкое изменение в атмосфере штаба. Гитлер встретил его «долгим, пылающим ненавистью взглядом». Варлимонт позже признавался, что подумал в тот момент: «Этот человек потерял лицо, он осознал, что его карта бита». Другие сподвижники Гитлера также отметили его полную отрешенность. Он больше не разделял трапезу со своей свитой, не пожимал руки. Он, казалось, никому не доверял. Через две недели с небольшим Гитлер сместил генерала Гальдера с должности начальника Генерального штаба сухопутных войск.

Площадь территорий, оккупированных Третьим рейхом, достигла максимума. Немецкие войска были разбросаны на просторах от Волги до Атлантического побережья Франции, и от мыса Нордкап до Сахары. Но теперь Гитлер был одержим идеей захвата Сталинграда, главным образом потому, что город носил имя Сталина. Берия отзывался о сражении как о «противостоянии двух баранов», поскольку оно стало вопросом престижа для обоих лидеров. Гитлер прежде всего ухватился за идею символической победы под Сталинградом взамен надвигающейся неудачи в овладении нефтяными месторождениями Кавказа. Вермахт действительно достиг «кульминационной точки»: его наступление выдохлось, немецкие войска уже были не в состоянии отражать новые атаки противника.

Тем не менее, в глазах встревоженного мира не было такой силы, которая была бы способна остановить немецкое продвижение на Ближний Восток как с Кавказа, так и из Северной Африки. Американское посольство в Москве в любой момент ожидало падения СССР. В том году, когда союзников постиг целый ряд катастроф, мало кто был в состоянии осознать, сколь опасно далеко друг от друга были разбросаны силы вермахта. И мало кто понимал, насколько полна решимости нанести ответный удар казалось бы разбитая Красная Армия.

Как только 62-я армия отошла на окраину города, генерал-полковник Еременко, командующий Сталинградским фронтом, и член Военного совета Хрущев вызвали на свой новый КП, расположенный на восточном берегу Волги, генерал-майора Василия Чуйкова. Он должен был принять командование 62-й армией в Сталинграде.

«Товарищ Чуйков, – обратился к нему Хрущев, – как вы понимаете вашу задачу?» – «Клянусь: или умру в Сталинграде, или отстою его», – ответил Чуйков. Еременко и Хрущев подтвердили, что он правильно все понял.

Чуйков, с волевым русским лицом и копной волнистых волос, оказался суровым командиром, готовым ударить или застрелить любого офицера, не выполнившего свой воинский долг. В обстановке ширившейся паники и неразберихи он, пожалуй, оказался лучшим, кому можно было поручить выполнение предстоящей задачи. Стратегический гений в Сталинграде был ни к чему – необходима была, скорее, крестьянская смекалка и беспощадная решимость. Немецкая 29-я моторизованная дивизия, достигнув Волги на южной окраине города, отрезала 62-ю армию от соседней 64-й армии под командованием генерал-майора Михаила Шумилова. Чуйков знал, что должен держаться, изматывая немцев, невзирая ни на какие жертвы. «Время – это кровь», – с жестокой ясностью выразился он позднее.

Чтобы исключить участившиеся попытки войск бежать через Волгу, Чуйков приказал полковнику Сараяну, командиру 10-й стрелковой дивизии НКВД, разместить заслоны во всех местах возможной переправы и расстреливать дезертиров на месте. Он знал, что боевой дух его войск сильно упал. Даже один из политруков неосторожно записал в своем дневнике: «Никто не верит, что мы удержим Сталинград. Не думаю, что мы когда-нибудь сможем разбить немцев». Полковник Сараян был возмущен, когда Чуйков приказал остальным его подразделениям занять оборону рядом с регулярными частями Красной Армии и выполнять все его приказы. Части НКВД никогда не подчинялись армейским офицерам независимо от их званий, но Чуйков знал, что в этот момент он может противостоять любым угрозам со стороны НКВД. Сейчас ему нечего было терять. В его армии осталось всего 20 тыс. бойцов, у него было менее шестидесяти танков, многие из которых были повреждены. Эти танки отбуксировали на огневые позиции и там врыли в землю, превратив в неподвижные огневые точки.

Чуйков уже почувствовал, что немецким войскам не нравится ближний бой и рукопашные схватки, поэтому он старался держать свой передний край как можно ближе к противнику. Такое небольшое расстояние между передовыми советских и немецких войск не давало возможности люфтваффе бомбить позиции 62-й армии, так как слишком высок был риск того, что немецкие бомбардировщики попадут по своим же солдатам. Впрочем, разрушения, уже нанесенные городу немецкими бомбежками, и стали самым большим преимуществом защитников Сталинграда. Город, превращенный авиацией Рихтгофена в руины, стал лабиринтом смерти для его соотечественников. Чуйков также принял правильное решение, оставив тяжелую и среднюю артиллерию на восточном берегу Волги, чтобы обстреливать через реку крупные сосредоточения немецких войск, готовящихся к атаке.

Первое масштабное немецкое наступление на город началось 13 сентября, на следующий день после того, как Гитлер заставил Паулюса назвать дату взятия Сталинграда. Паулюс, страдавший нервным тиком и хронической дизентерией, решил, что его войска справятся с задачей за двадцать четыре дня. Немецкие офицеры убеждали солдат, что те смогут прорваться к самому берегу Волги одним последним могучим рывком. Эскадрильи люфтваффе Рихтгофена уже начали бомбардировку. В основном это были пикирующие с воем Ю-87. «Над нами пролетела большая группа пикирующих бомбардировщиков, – писал ефрейтор 389-й пехотной дивизии, – и невозможно было поверить, что после их налета на советских позициях хотя бы мышь осталась живой». Тучи пыли от разбитой каменной кладки смешивались с черным дымом горящих зданий и нефтехранилищ.

Чуйков, не защищенный от атак с воздуха в своем штабе, расположенном на Мамаевом кургане, не мог выйти на связь с командирами дивизий, поскольку после бомбежки были повреждены все телефонные линии. Ему пришлось вместе со всем своим штабом, согнувшись в три погибели, перебежками добираться до землянки, вырытой на берегу реки Царица. Хотя большинство немецких атак, в результате отчаянного сопротивления советских войск, в тот день и были отбиты, но 71-й немецкой пехотной дивизии все же удалось прорваться в центр города. Еременко не мог не проинформировать об этом Сталина по телефону, как раз когда тот проводил совещание с Жуковым и Василевским. Сталин тут же приказал, чтобы 13-я гвардейская дивизия под командованием генерал-майора Александра Родимцева, героя Гражданской войны в Испании, переправилась через Волгу и с ходу вступила в бой с наступающими немецкими частями в центре городе.

Два стрелковых полка дивизии НКВД Сараяна сумели сдерживать натиск немецкой 71-й дивизии на протяжении всего дня 14 сентября и даже отбили у немцев центральный железнодорожный вокзал. Гвардейцам Родимцева это дало возможность начать той же ночью переправу через Волгу на гребных лодках, полубаркасах, шлюпках и рыбацких шаландах. Эта переправа под шквальным огнем противника была долгой и страшной, так как ширина Волги под Сталинградом достигает 1300 м. Подплывая к правому берегу, сидевшие в первых лодках бойцы Родимцева могли видеть на высоком берегу реки, нависающем над ними, силуэты немецких пехотинцев, вырисовывающиеся на фоне пылающих зданий. Высадившись на берег, советские солдаты сразу же бросались в атаку, вверх по крутому склону. У них даже не было времени примкнуть штыки. Соединившись с бойцами НКВД, ведущими бой левее места высадки, гвардейцы Родимцева оттеснили немцев. По мере того как все больше бойцов дивизии высаживалось на берег, подразделения Родимцева стали пробиваться вперед к железной дороге у подножия Мамаева кургана, где кипел ожесточенный бой за эту высоту 102. Захвати ее немцы, их артиллерия смогла бы уничтожить все переправы через реку. Мамаев курган будут обстреливать из всех видов артиллерийских орудий на протяжении трех месяцев, и тела только вчера похороненных там солдат будут выброшены вновь из этой многострадальной земли взрывами очередного артиллерийского обстрела.

Многие сотрудники НКВД из тех, кто оказался на передовой, не выдерживали подобного накала. Особый отдел докладывал, что «с 13-го по 15-е сентября заградотряд 62-й армии задержал 1218 солдат и офицеров, из которых 21 расстрелян, десять арестованы, а остальные возвращены обратно в свои части. Большинство задержанных – бойцы и командиры 10-й дивизии НКВД».

«Сталинград выглядит, как кладбище или огромная свалка, – записал в своем дневнике один из красноармейцев. – Весь город и окраины абсолютно черного цвета, словно вымазаны сажей». Различия в обмундировании сражающихся с обеих сторон были теперь с трудом заметны, настолько их форма пропиталась грязью и пылью. Зловоние разлагающихся в руинах тел смешивалось со смрадом экскрементов и запахом раскаленного железа. И почти всегда дым и пыль были настолько густыми, что даже солнца не было видно. По меньшей мере, 50 тыс. мирных жителей (в одной из сводок НКВД названа цифра 200 тыс.) не удалось переправиться на другой берег Волги, поскольку преимущество к этому времени отдавалось эвакуации раненых. Эти люди ютились в подвалах разрушенных зданий, голодая и страдая от жажды, в то время как над их головами продолжалось сражение, а земля дрожала от взрывов.

Положение тех мирных жителей, кто остался на захваченной немецкими войсками территории, было намного хуже. «С первого же дня оккупации, – сообщал позднее Особый отдел НКВД, – немцы приступили к уничтожению оставшихся в городе евреев, а также коммунистов, комсомольцев и лиц, подозреваемых в принадлежности к партизанам. Розыском евреев занимались в основном немецкая полевая жандармерия (Feldgendarmerie) и украинская вспомогательная полиция. Существенную роль сыграли также предатели из числа местного населения. Они обыскивали квартиры, подвалы, убежища и землянки, выявляя и убивая евреев. Коммунистов и комсомольцев разыскивала Geheime Feldpolizei (органы гестапо в вермахте), которым активно помогали изменники Родины… Отмечались также случаи зверских изнасилований немцами советских женщин».

Многие советские солдаты не выдерживали психологического напряжения страшных по накалу боев. Всего в период Сталинградской битвы за трусость и дезертирство было расстреляно 13 тыс. бойцов и командиров Красной Армии. Перед расстрелом приговоренным приказывали раздеться, чтобы пулевые отверстия в обмундировании не помешали ее повторному использованию. Солдаты называли девять граммов свинца, которые получал приговоренный к расстрелу, последним пайком от Советского государства. Те, кто закрывал глаза на попытку своего товарища дезертировать, сами подлежали аресту. 8 октября командование Сталинградского фронта доложило в Москву, что после введения жесткой дисциплины «пораженческие настроения почти устранены, а число случаев предательства сократилось».

Комиссары Красной Армии были особенно обеспокоены слухами о том, что немцы якобы позволяют русским перебежчикам возвращаться домой. Недостаток политической подготовки, докладывал в Москву один из политработников высокого ранга, «используют немецкие агенты, которые ведут свою подрывную работу среди наших бойцов и командиров, пытаясь подбить неустойчивых солдат к дезертирству, особенно тех, чьи семьи остались на территории, временно оккупированной фашистами». Тоскующие по дому украинцы – часто беженцы от немецкого наступления, которых призывали в армию прямо с дороги, одевали в военную форму и отправляли на фронт – по всей видимости, были наиболее чувствительны к такой пропаганде. У них не было никаких известий о судьбе семьи и о том, что происходит дома.

Политотдел указывал на тот факт, что лишь 52 процента солдат 62-й армии были русскими по национальности, что отражало многонациональный характер СССР. Чуть более трети солдат и офицеров армии Чуйкова составляли украинцы. Среди остальных были казахи, белорусы, евреи (официально определявшиеся как нерусские), татары, узбеки и азербайджанцы. От массово призванных выходцев из Средней Азии советское командование ожидало слишком многого. Эти люди никогда не сталкивались с современной военной техникой. «Им трудно что-либо понять, – сообщает русский лейтенант, принявший командование пулеметным взводом, – и с ними очень трудно служить». Большинство прибывали абсолютно неподготовленными, и сержанты и офицеры должны были обучать их даже обращению с винтовкой.

«Потом перебросили нас из-за огромных потерь во второй эшелон, – вспоминает один солдат, крымский татарин по национальности, – пришло пополнение: узбеки, таджики – все в папахах, тюбетейках, прямо на передний край так пришли. А немец нам в рупор по-русски кричит: «Где вы таких дикарей раздобыли?«»

Советская пропаганда для солдат на передовой была грубой, но, вероятно, эффективной. В газете Сталинградского фронта изображена была испуганная девушка со связанными руками и ногами. «Что если твоя любимая связана фашистами? – гласила подпись. – Сначала ее зверски изнасилуют, а потом бросят под танк. Вперед, воин! Стреляй по врагу! Не дай насильнику надругаться над твоей любимой!» Они страстно верили в лозунг пропаганды: «Для защитников Сталинграда на другом берегу Волги земли нет».

В начале сентября немецкие офицеры заявили своим солдатам, что Сталинград скоро падет, и это будет означать конец войне на Восточном фронте или шанс отпуска на родину, по крайней мере. Когда войска Четвертой танковой армии соединились с Шестой армией Паулюса, кольцо окружения вокруг Сталинграда замкнулось. Все знали, что дома, в Германии, ждут сообщений о победе германского оружия. Прибытие 13-й гвардейской дивизии Родимцева и неудача при попытке захватить дебаркадеры в центре города воспринимались как временные затруднения. «Со вчерашнего дня, – писал домой военнослужащий 29-й немецкой мотострелковой дивизии, – знамя Третьего рейха развевается в центре города. И центр, и район вокзала в наших руках. Вы не можете себе представить, как мы приняли это известие». Советскую атаку с севера по левому флангу немцы отразили с большими потерями для атакующих. 16-я немецкая танковая дивизия, расположив свои танки на противоположном склоне, подбивала советские машины, которые переваливали через вершину холма. Победа казалась неизбежной, но с первыми морозами в головах некоторых немцев стали появляться сомнения.

Вечером 16 сентября секретарь Сталина, войдя в кабинет советского вождя, молча положил на его стол запись перехваченного немецкого радиосообщения. В нем утверждалось, что Сталинград захвачен, и Россия разрезана на две части. Сталин подошел и посмотрел в окно. Потом позвонил в Ставку, приказал связаться с Еременко и Хрущевым и потребовать точного и правдивого доклад о сложившемся положении. На самом деле наиболее критический момент в битве за Сталинград уже миновал. Чуйков начал переправлять с левого берега новые подкрепления, чтобы восполнить страшные потери. Советская артиллерия, сосредоточенная на левом берегу, также все более искусно наносила удары по немецким войскам. И 8-я советская воздушная армия начала посылать в бой все больше самолетов против сил люфтваффе, хотя экипажам по-прежнему недоставало уверенности в себе. «Наши летчики чувствуют себя трупами еще тогда, когда взлетают, – признавал один из командиров истребительной авиации. – Именно отсюда наши потери».

Чуйков придерживался тактики игнорирования приказов Сталинградского фронта, требовавших начать крупное контрнаступление. Он знал, что не может позволить себе больших потерь, связанных с таким контрнаступлением. Вместо этого он полагался на «волнорезы», используя укрепленные дома как опорные пункты и скрытые в руинах противотанковые орудия, чтобы дробить немецкие атаки. Он придумал термин «Сталинградская академия уличных боев» для обозначения ночных рейдов боевых разведотрядов, вооруженных автоматами, гранатами, ножами и даже саперными лопатками. Они нападали на врага через подвалы и канализацию.

Продолжающиеся днем и ночью бои шли в разрушенных домах, перемещаясь с этажа на этаж. Сражающиеся группы, находясь на разных этажах в руинах дома, стреляли и бросали гранаты через отверстия в полу, оставленные бомбами и снарядами. «В уличных боях удобней автомат, – вспоминает один из участников боев. – Немцы часто бросали в нас гранаты, а мы в ответ бросали эти же гранаты. Город был очень сильно разрушен. Мне приходилось ловить немецкие гранаты и бросать их обратно, до земли они часто не долетали, а взрывались в воздухе. Мой взвод должен был защищать один дом и почти все мы находились на крыше. Немцы проникали на первые этажи, а мы по ним стреляли».

Серьезной проблемой было снабжение боеприпасами. «Боеприпасы, доставленные ночью, не забираются вовремя представителями 62-й армии, ответственными за снабжение, – доносил Особый отдел НКВД. – Они выгружаются на берег, а затем часто взрываются в результате вражеских артобстрелов в течение дня. Раненых не эвакуируют до вечера. Тяжелораненые не получают медицинской помощи. Они умирают, а их трупы не убирают. Машины едут прямо по ним. Врачей нет. Раненым помогают местные жительницы». Даже если они выживали при переправе через Волгу и попадали в полевые госпитали, их перспективы были не особенно обнадеживающими. Ампутации выполнялись поспешно. Многих раненых эвакуировали санитарными поездами в Ташкент. Один солдат вспоминал, что в его палате, где лежали четырнадцать солдат из Сталинграда, всего у пяти был «полный набор конечностей».

Немцы, в ужасе от того, что потеряли свое преимущество маневренности, назвали эту новую форму ведения боевых действий Rattenkrieg, «крысиной войной». Их командиры, потрясенные откровенной дикостью происходящих сражений, в которых немецкие потери возрастали со страшной скоростью, чувствовали, что их вынуждают возвращаться к тактике Первой мировой войны. Они пытались отвечать вылазками штурмовых отрядов, но их солдаты не хотели воевать ночью. А часовые, страшившиеся самой мысли о том, что солдаты-сибиряки подкрадутся и захватят их в качестве «языков», пугались малейшего звука и в панике начинали палить в темноту. Расход боеприпасов Шестой армии только в сентябре превысил двадцать миллионов патронов. «Немцы стреляют, не жалея патронов и снарядов, – доносил Особый отдел НКВД в Москву. – Их полевые орудия могут стрелять по одному человеку, а мы жалеем пулеметной очереди». Тем не менее, немецкие солдаты писали домой о голодном пайке и жаловались, что страдают от голода. «Вы не можете себе представить, что я здесь испытываю, – пишет один из них. – Вчера пробегали мимо собаки. Я выстрелил, но пес, которого я убил, оказался очень тощим».

Советское командование использовало целый ряд средств, чтобы измотать немцев, не давая им ни минуты передышки ни днем, ни ночью. 588-й полк ночных бомбардировщиков летал на устаревших бипланах По-2. Пролетая ночью очень низко над немецкими позициями, они выключали двигатели и заходили на бомбежку. Призрачный свист казался особенно зловещим в темноте. Этими исключительно храбрыми летчиками сплошь были молодые женщины. Сперва «Ночными ведьмами» их окрестили немцы, а затем так их стали называть и свои.

В течение дня психологическое давление на немецких солдат оказывали отряды снайперов. Первое время снайперская работа применялась от случая к случаю и планировалась как попало. Но вскоре командиры советских дивизий признали ценность снайперов, наводивших смертельный страх на противника и поднимавших боевой дух своих бойцов. Снайперское мастерство было возведено политработниками в культ. Поэтому стоит проявлять осторожность, оценивая заявления о стахановских достижениях снайперов. Тем более что пропаганда сделала снайперов-асов чем-то вроде звезд кино. Самый известный снайпер Сталинграда Василий Зайцев не был на самом деле самым результативным. Вероятно, его продвигали потому, что он служил в 284-й сибирской стрелковой дивизии полковника Николая Батюка – любимой дивизии Чуйкова. Командующего армией задевала слава, доставшаяся 13-й гвардейской дивизии Родимцева, поэтому лучшему снайперу дивизии Родимцева, Анатолию Чехову, представители советской пропаганды уделяли гораздо меньше внимания.

Пересеченная местность разрушенного города и близкое расстояние до переднего края противника создавали идеальные условия для снайперов. Они могли прятаться где угодно. Высокие здания обеспечивали больший обзор и сектор обстрела, но оттуда гораздо сложнее было уходить в случае возникновения опасности. Василию Гроссману, корреспонденту, которому особенно доверяли солдаты, разрешено было даже сопровождать девятнадцатилетнего Чехова в одной из его вылазок. Чехов, тихий замкнутый юноша, в обширном интервью рассказал Гроссману о своем опыте. Он описал, как выбирает своих жертв по обмундированию. Офицеры являлись более важными целями, особенно корректировщики артиллерийского огня. Еще солдаты, занимавшиеся доставкой воды – немцы очень страдали от жажды. Есть даже сообщения, что снайперам приказывали убивать голодных русских детей, соглашавшихся за корку хлеба наполнять немцам бутылки водой из Волги. И без колебаний советские снайперы убивали русских женщин, замеченных с немцами.

Словно собираясь на рыбалку, Чехов тщательно еще до рассвета выбирал подходящее «для утреннего клева» место. Начиная с самого первого убитого немца, снайпер всегда метил в голову, чтобы увидеть подтверждающую результат струю крови. «Я увидел, как что-то черное брызнуло из его головы, он упал… Когда я стреляю, голова сразу откидывается назад или в сторону, он роняет то, что нес в руках, и падает… Никогда им не пить из Волги!»

Из трофейного дневника немецкого унтер-офицера 297-й пехотной дивизии, дислоцировавшейся к югу от Сталинграда, можно понять, что даже за пределами городских руин снайперские атаки оказывали свое деморализующее воздействие на немецких солдат. 5 сентября он записал: «Русский снайпер застрелил солдата, когда тот уже собирался спрыгнуть в наш окоп». Пять дней спустя он пишет снова: «Я только что вернулся из тыла и не нахожу слов, чтобы описать, как там было славно. Там можно ходить в полный рост, не опасаясь, что тебя застрелит снайпер. Впервые за тринадцать дней я умылся». О возвращении на фронт он отзывается так: «Снайперы не дают нам покоя. Они стреляют чертовски метко».

Стахановское мышление глубоко укоренилось у красноармейцев. Офицеры вынуждены были преувеличивать, а то и выдумывать данные в отчетах, как видно из свидетельств одного младшего лейтенанта. «Донесения о причиненных противнику потерях и героизме военнослужащих полка должны были отправляться ежедневно, утром и вечером. Мне поручили относить эти сообщения, потому что я был назначен офицером связи после того, как в нашей батарее не осталось орудий… Однажды утром, из чистого любопытства, я прочитал бумагу с пометкой «секретно», отправленную командиром полка. Он сообщал, что полк отбил атаку противника и повредил два танка, подавил четыре батареи и уничтожил десяток гитлеровцев – солдат и офицеров – огнем артиллерии, пулеметов и стрелкового оружия. Я-то прекрасно знал, что немцы целый день тихо сидели в своих окопах и что наши 76-миллиметровые орудия не сделали ни единого выстрела. Тем не менее, этот доклад не удивил меня. К тому времени мы уже привыкли следовать примеру Совинформбюро».

Красноармейцы страдали не только от страха, голода и вшей, которых они называли «снайперами», но также и от желания курить. Некоторые, рискуя суровым наказанием, пускали на самокрутки личные документы, если, конечно, находили сколько-нибудь махорки. Но когда по-настоящему припирало, курили даже вату из подкладки своих телогреек. Все страстно ожидали положенного рациона водки – сто граммов в день, но снабженцы воровали часть спиртного, разбавляя водку водой. При каждом удобном случае солдаты выменивали у гражданских самогон на одежду или другое имущество.

Храбрейшими из храбрых в Сталинграде были молодые женщины-санинструкторы, постоянно вытаскивавшие раненных с поля боя под сильным огнем противника. Иногда при этом им самим приходилось отстреливаться. О носилках не было и речи: санитарка подползала под раненого солдата и тащила его на спине, либо волокла на плащ-палатке. Раненых затем отправляли на одну из пристаней для переправы через Волгу под артиллерийским и пулеметным огнем противника и под угрозой налета немецких самолетов. Часто раненых бывало так много, что они оставались без медицинской помощи в течение многих часов, а иногда даже дней. Медико-санитарная служба армии просто не справлялась с таким огромным количеством раненых. В полевых госпиталях, не имевших запаса крови для переливания, медсестры и врачи часто переливали раненым свою собственную кровь напрямую – из вены в вену. «Если они не будут этого делать, солдаты будут умирать», – сообщали в Москву из политуправления Сталинградского фронта. Многие медики теряли сознание, отдав слишком много крови.

Решающая для страны Сталинградская битва совпала также со значительными изменениями в структуре командования Красной Армией. Приказ № 307 от 9 октября 1942 г. провозгласил введение в РККА единоначалия и ликвидацию института комиссаров. Командиры, страдавшие от вмешательства в командование частями политруков и комиссаров, ликовали. Это стало существенной частью возрождения профессионального офицерского корпуса в рядах Красной Армии. Комиссары же были потрясены тем, что командиры теперь пренебрегали ими. Политуправление Сталинградского фронта выражало сожаление относительно «абсолютно неправильного отношения», которое возникло у многих командиров частей и подразделений по отношению к политработникам. В Москву полетели многочисленные примеры такового. Один комиссар сообщал, что офицеры его части «считают политотдел ненужным придатком».

Советская военная разведка и НКВД были также встревожены полученными из допросов немецких пленных сообщениями о том, что большое число советских военнопленных так или иначе работает на немцев. «На некоторых участках, – сообщало в Москву политуправление Сталинградского фронта, – отмечены случаи проникновения на наши позиции бывших красноармейцев, попавших в немецкий плен, одетых в форму бойцов Красной Армии, для получения разведывательных данных и захвата в плен наших офицеров и солдат». Но в политотделе не могли себе даже представить, что в одной только Шестой немецкой армии подобных бывших красноармейцев было более 30 тыс. Только после окончания битвы, в ходе допросов пленных, открылись истинные масштабы этого явления и то, как работала эта система.

«Русских в немецкой армии можно разделить на три категории, – рассказывал немецкий пленный следователю НКВД. – Во-первых, люди, призванные в немецкую армию в качестве солдат, так называемые казачьи подразделения, которые служат в немецких боевых частях. Во-вторых, Hilfsfreiwillige (сокращенно «Hiwis») – добровольцы из местного населения или военнопленных, а также солдаты, дезертировавшие из рядов Красной Армии в ходе боев за Сталинград. Эта категория носит немецкую форму и имеет звания и соответствующие знаки отличия. Они питаются, как немецкие солдаты и прикреплены к немецким полкам. В-третьих, есть русские военнопленные, которые выполняют грязную работу, трудятся на кухне, на конюшнях и т. п. Эти три категории рассматриваются по-разному, с наилучшим отношением, конечно, к добровольцам».

В октябре 1942 г. Сталин столкнулся также с другими проблемами. Чан Кайши и руководство Гоминьдана в Чунцине были готовы воспользоваться ослаблением СССР в тот момент, когда немецкие войска рвались к месторождениям нефти на Кавказе. В течение нескольких лет Сталин усиливал советский контроль над дальней северо-западной провинцией Синьцзян с ее рудниками и крупными месторождениям нефти Душаньцзы. Крайне дипломатично Чан Кайши начал восстанавливать в провинции власть китайских националистов. Он заставил СССР вывести свои войска, а созданные ими горнодобывающие и авиастроительные предприятия передать китайцам. Чан Кайши обратился за поддержкой к американцам, и Советы, в конце концов, кое-как удалились. Сталин не мог рисковать отношениями с Рузвельтом. Ловко выйдя из щекотливого положения, Чан Кайши предотвратил распространение на Синьцзян такого же влияния Советского Союза, какое тот имел во Внешней Монголии (МНР). Вывод советских войск означал также серьезное поражение китайских коммунистов в провинции. Они не вернутся сюда до 1949 г., до самого конца гражданской войны, когда Народно-освободительная армия Мао захватит Синьцзян.

В течение октября неослабевающие немецкие атаки на Сталинград стали вестись с удвоенной энергией. «Яростный артобстрел начался, когда мы готовили завтрак, – вспоминает советский солдат. – Кухня, где мы сидели, вдруг наполнилась едким дымом. В котелки с водянистым пшенным супом посыпалась штукатурка. Мы моментально забыли о супе. Кто-то снаружи крикнул: “Танки!” Крик прорвался сквозь грохот рушащихся стен и чьи-то душераздирающие вопли».

Опаснейшим образом оттесненная к самой Волге, 62-я армия не прекращала ожесточенные бои на истощение в разрушенных заводах северной части города. Военный совет Сталинградского фронта докладывал, что войска проявляют «подлинно массовый героизм». Последнему способствовал также и значительно усилившийся массированный огонь советской артиллерии с противоположного берега Волги, рассеивающий немецкие атаки.

В первую неделю ноября на Сталинградском фронте стали заметны перемены. «В течение последних двух дней, – сообщалось в докладе в Москву от 6 ноября, – противник изменил тактику. Вероятно, из-за больших потерь за последние три недели он перестал использовать крупные соединения». В ходе тяжелых трехнедельных боев, которые очень дорого стоили немцам, они продвигались в среднем не более чем на пятьдесят метров в сутки. Русские определили новую немецкую тактику как «разведку боем для нащупывания слабых мест на стыке между нашими полками». Но эта новая тактика «внезапных атак» приносила не больше успеха, чем старая. Моральный дух советских солдат повышался. «Я часто вспоминаю слова Некрасова о том, что русские люди способны вынести все, что бог на нас ни возложит, – пишет один из солдат. – Здесь, в армии, можно легко представить себе, что нет силы на земле, которая могла бы пересилить нашу русскую силу».

Немецкий боевой дух в это время падал. «Невозможно описать, что здесь происходит, – писал домой немецкий капрал. – Каждый человек в Сталинграде, у кого только есть еще голова и руки – женщины наравне с мужчинами – продолжает сражаться». Другой немец признавал, что советские «собаки дерутся, как львы». Третий даже написал домой: «Чем скорее я лягу в землю, тем меньше мне страдать. Мы часто думаем, что Россия должна бы капитулировать, но местные необразованные люди слишком глупы, чтобы это понять». Для завшивленных, ослабленных голодным пайком солдат, пораженных множеством болезней, из которых наиболее распространенной была дизентерия, единственным утешением было ожидание Рождества и перехода на зимние квартиры.

Гитлер требовал нанести окончательный удар для овладения правым берегом Волги до первого снега. 8 ноября он хвастал в своем выступлении перед нацистской «старой гвардией» в мюнхенском «Бюргербройкеллер», что Сталинград, по сути, уже захвачен. «Время не имеет значения», – заявил он. Многие офицеры Шестой армии не верили своим ушам, слушая его речь, которую передавало берлинское радио. Танковая армия «Африка» Роммеля отступала, а войска союзников высадились на побережье Северной Африки. Заявления фюрера были безответственной бравадой, последствия которой для судьбы Германии, и Шестой армии в частности, станут катастрофическими. Из гордости Гитлер не смог решиться на стратегическое отступление.

Затем последовал целый ряд необдуманных решений. В ставке фюрера распорядились отправить на несколько сотен километров в тыл большую часть из 150 тысяч тягловых лошадей, в том числе из артиллерии. Теперь не было необходимости отправлять на передовую огромное количество фуража, что позволяло значительно экономить на транспорте. Эта мера лишила мобильности все немоторизованные немецкие подразделения. Но, видимо, Гитлер намеревался исключить любую возможность отступления. Самым катастрофичным стал его приказ Паулюсу отправить почти все танковые части в «окончательное» сражение за Сталинград, а водителей-механиков, оставшихся без машин, использовать в качестве пехоты. Паулюс повиновался. Роммель на его месте почти наверняка проигнорировал бы такое распоряжение.

9 ноября, на следующий день после речи Гитлера, в Сталинград пришла зима. Температура внезапно упала до минус 18 градусов, что сделало переправу через Волгу еще более опасной. «Плывущие по реке льдины наползали друг на друга, сталкивались и ломались», – вспоминал Василий Гроссман, пораженный «шипящим звуком, который издавала намерзшая ледяная каша». Снабжение и эвакуация раненых стали практически неразрешимой задачей. Немецкое артиллерийское командование, зная о трудностях противника, в еще большей степени сосредоточило огонь на переправах через Волгу. 11 ноября немцы начали наступление силами шести дивизий, в помощь которым были приданы четыре саперных батальона. Чуйков контратаковал той же ночью.

В своих мемуарах Чуйков утверждал, будто бы он понятия не имел о планах Ставки. Но это не соответствует действительности. Как становится ясно из его доклада в Москву, он знал, что должен удерживать максимальное количество немецких сил в городских боях, чтобы Шестая армия не смогла укрепить свои уязвимые фланги.

Немецкие командиры и штабные офицеры уже давно понимали крайнюю слабость своих флангов. Их левый фланг вдоль реки Дон защищала румынская Третья армия, а на южном фланге оборону держала румынская Четвертая армия. Румынские войска были очень плохо вооружены, сильно деморализованы, у них полностью отсутствовала противотанковая артиллерия. Гитлер отклонял все предостережения, утверждая, что Красная Армия при последнем издыхании и не в состоянии предпринять серьезные наступательные действия. Он также отказался признать оценки производства советских танков. В действительности выпуск танков на импровизированных неотапливаемых заводах Урала в четыре раза превышал показатели немецкой промышленности.

Генералы Жуков и Василевский осознавали великолепную возможность, открывшуюся с 12 сентября, когда казалось, что Сталинград вот-вот падет. Чуйков получил подкрепления, достаточные для того, чтобы удержать город, но не более. На самом деле 62-ю армию держали в качестве приманки в огромной ловушке. На протяжении всех боев той страшной осени Ставка накапливала резервы и формировала новые армии, особенно танковые, развертывала батареи «катюш». Советское командование обнаружило, насколько эффективно новое оружие наводит страх на врага. Солдат Вальдемар Зоммер из 371-й первой пехотной дивизии рассказал следователю НКВД: «Если катюша пропоет всего пару раз, от наших останутся только железные пуговицы».

Обычно столь нетерпеливый Сталин, наконец, прислушался к аргументам своих генералов относительно того, что на подготовку необходимо время. Они убедили его, что наносить удары извне по северному флангу Шестой армии бесполезно. Вместо этого Красная Армия должна была, используя крупные танковые соединения, провести масштабное окружение с гораздо большим охватом, на запад вдоль Дона и к югу от Сталинграда. Сталина не смущало, что это означало возврат к доктрине «глубоких операций» маршала Михаила Тухачевского, считавшейся еретической после чисток армии тридцатых годов. Перспектива полновесной мести склонила Сталина непредубежденно взглянуть на смелый план, который «решительно изменит стратегическую обстановку на юге страны». Этот план наступления получил кодовое наименование «Уран».

С середины сентября Жуков и Василевский собирали новые армии и отправляли их на обучение на короткий период на различные участки фронта. Подобные перемещения были дополнительным преимуществом, они вводили в заблуждение немецкую разведку, которая ожидала крупного наступления против группы армий «Центр». Проводились специальные обманные мероприятия, маскировка: десантные катера открыто швартовались на Дону, близ Воронежа, где наступления не планировалось, а на участках, где оно предполагалось, войска укрепляли оборонительные позиции. Но немецкие подозрения относительно крупного наступления против Ржевского выступа на западе от Москвы были на самом деле вполне обоснованы.

Советская военная разведка собрала обнадеживающие данные о состоянии румынских Третьей и Четвертой армий. Многочисленные допросы пленных выявили ненависть многих солдат к маршалу Антонеску, который «продал родину Германии». Ежедневная плата солдату «равнялась стоимости одного литра молока». Офицеры «очень грубо обращались с солдатами и часто избивали их». Отмечалось много случаев самострела, несмотря на наставления офицеров, что это – «грех против родины и Бога». Немецкие военнослужащие часто оскорбляли румын, что приводило к стычкам. Так, румынские солдаты убили немецкого офицера, застрелившего двух их товарищей. Следователь НКВД заключил, что румынские войска отличаются «низким политико-моральным состоянием». Допросы пленных также обнаружили, что солдаты Третьей румынской армии «насиловали всех женщин в деревнях к юго-западу от Сталинграда».

На Калининском и Западном фронтах Ставка также планировала операцию «Марс» против немецкой Девятой армии. Основной ее целью было не позволить противнику перебросить ни одного подразделения «с центральной части фронта на юг». Хотя в качестве представителя Ставки руководство этой операцией осуществлял Жуков, он посвящал гораздо больше времени планированию операции «Уран», чем «Марсу». Жуков провел первые девятнадцать дней в Москве, всего восемь с половиной дней на Калининском фронте, и не менее пятидесяти двух дней на Сталинградском фронте. Уже сам по себе этот факт показывает, что операция «Марс» была вспомогательной, несмотря на то, что в ней было задействовано шесть армий.

По мнению русских военных историков, фактором, который окончательно доказывает, что «Марс» была отвлекающей, а не равной по важности операцией, как утверждает американский историк Дэвид Гланц, следует считать распределение артиллерийских боеприпасов. По словам генерала армии М.?А. Гареева из Российской ассоциации историков Второй мировой войны, в наступлении под Сталинградом обеспеченность боеприпасами составляла от 2,5 до 4,5 боекомплектов на орудие, а в операции «Марс» менее одного боекомплекта на орудие. Этот поразительный дисбаланс указывает на исключительное пренебрежение человеческой жизнью со стороны Ставки, которая была готова отправить шесть армий в бой при недостаточной артиллерийской поддержке, чтобы сковать группу армий «Центр» в период окружения немецких войск под Сталинградом.

По свидетельству одного из руководителей советской разведки в годы войны генерала Павла Судоплатова, в этом присутствовал и известный цинизм. Он описал, как детали предстоящего Ржевского наступления были сознательно переданы немцам. 4-е управление НКВД по проведению специальных операций провело совместно с ГРУ операцию «Монастырь» по внедрению советской агентуры в немецкий абвер. Александр Демьянов, внук атамана кубанских казаков, по заданию НКВД позволил абверу завербовать его. Генерал-майор Рейнхард Гелен, начальник немецкой разведки на Восточном фронте, дал ему псевдоним «Макс» и утверждал, что это его лучший агент и организатор шпионской сети. На самом деле созданная Демьяновым антикоммунистическая организация полностью контролировалась НКВД. Макс «перебежал к немцам», перейдя линию фронта на лыжах во время хаоса, вызванного советским контрнаступлением в декабре 1941 г. Поскольку немцы рассматривали его как потенциального агента еще со времени подписания советско-германского пакта, а его семья была хорошо известна в кругах белой эмиграции, Гелен доверял ему полностью. В феврале 1942 г. Макса сбросили на парашюте в тыл Красной Армии, и вскоре он стал передавать по радио под контролем НКВД правдоподобные, но неверные разведданные.

В начале ноября полным ходом велись приготовления к операции «Уран» в районе Сталинграда и отвлекающей операции «Марс» под Ржевом. Максу поручили передать немцам детали «Марса». «Наступление, предсказанное Максом на Центральном фронте под Ржевом, – пишет генерал Судоплатов, начальник управления по проведению специальных операций, – планировалось Сталиным и Жуковым, чтобы отвлечь внимание немцев от Сталинграда. Дезинформация, передаваемая через Александра, держалась в секрете даже от генерала Жукова и передавалась мне лично генералом Федором Федотовичем Кузнецовым из ГРУ в запечатанном конверте… Жуков, не зная, что дезинформационная игра велась за его счет, заплатил гибелью тысяч людей, находившихся под его командованием».

Илья Эренбург был одним из немногих писателей, видевших те бои. «Часть пригородного лесочка была полем боя; изуродованные снарядами и минами деревья казались кольями, натыканными в беспорядке. Земля была изрезана окопами; как волдыри, взбухали блиндажи. Одна воронка переходила в другую… Глушили басы орудий, неистовствовали минометы, а потом вдруг в тишине двух-трех минут слышалась дробь пулеметов… В санбатах переливали кровь, отрезали руки, ноги…» Красная Армия потеряла в этих боях 70 374 погибшими и 145 300 ранеными. Это была огромная трагедия, в ходе которой огромное количество людей было принесено в жертву, и эта трагедия держалась в тайне на протяжении почти шестидесяти лет…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.