ЭПИЗОД ВТОРОЙ,

ЭПИЗОД ВТОРОЙ,

Где речь пойдет о безработных монахах, о проповеди, которая состоялась случайно, о том, как миссионера изгнали из Кохинхины, о друге-заговорщике и о необычном докладе на Конгрегации пропаганды веры

Эту землю надо захватить, тогда все европейские торговцы найдут здесь источники прибыли и товары.

Из донесения миссионера де Рода, 1621 год

В 1614 году ордену Иисуса, развернувшему свою деятельность в Японии, был нанесен страшный удар. Сёгун[34] издал закон, запрещавший его подданным исповедовать католическую религию, и приказал миссионерам покинуть страну, жестоко расправившись с теми из них, кто продолжал «охоту за душами неверных». Несколько монахов с фанатической радостью надели на себя мученический венец, большинство же благоразумно уехали из Японии и вернулись в Макао — центр португальской миссионерской деятельности на Дальнем Востоке. Десятки безработных монахов наводнили город, и португальские власти уже начали всерьез подумывать о прекращении выплаты жалованья из казны тем из «святых отцов», кто в ближайшее время не сумеет найти себе подобающего занятия. Наиболее предприимчивые и наименее щепетильные представители монашеской братии устремились в торговые предприятия к берегам Явы, Сиама, Малайи и вскоре снискали себе славу самых пронырливых и алчных предпринимателей среди всех европейцев. Другие изыскивали новые сферы приложения религиозного энтузиазма. Все чаще взоры иезуитов обращались к Вьетнаму, где были расположены известные своим богатством княжества Нгюенов и Чиней[35].

Побывавшие в Тханглаунге и Фай-фо[36] португальские купцы не жалели красок для описания этих городов. Тханглаунг они сравнивали с Венецией, причем не в пользу последней. Кохинхину[37] называли страной золота и шелка, сулящей несметные прибыли всем, кто бросит якорь в ее водах. Полные трюмы кораблей служили наглядным подтверждением их слов.

Оставалось одно «но» — и на этот счет торговцы не могли сказать миссионерам ничего определенного: насколько можно рассчитывать на успех в обращении местных жителей в христианство. Когда-то подобные попытки здесь окончились неудачей. В Макао доживает свой век августинец Игнас Барбоша, которого лет тридцать назад занесло в Тонкий, где он, не зная языка и обычаев, пытался применить «наглядный метод» обучения истинной вере. Он показывал вьетнамцам распятие и другие символы христианского учения, а для вящей убедительности разбил несколько изображений Будды в одном из храмов. За свое рвение монах был вознагражден побоями, а затем его изгнали из Тханглаунга. Пример этот был малообнадеживающим.

Правда, с тех пор времена сильно изменились. Иезуиты уже не разрешают себе столь грубых способов агитации инаковерующих. В ордене немало людей высокообразованных, знающих восточные языки и многие науки, обеспечивающие им уважение при дворах азиатских монархов. Инструкции предписывают им терпимость в отношении «языческих» обрядов во избежание конфликтов с населением. Короче, накопленный опыт работы позволял им надеяться на лучший прием во Вьетнаме, чем тот, который был оказан их злополучному предшественнику из ордена святого Августина. Поэтому в 1615 году на португальском корабле, взявшем курс на Кохинхину, отправились шесть иезуитов во главе с неаполитанцем Франческо Бузоми…

Когда Александр де Род в 1624 году прибыл в Кохинхину, он застал там уже действующую католическую миссию. Кто такой этот де Род и почему он оказывается в центре нашего повествования? Рядовой иезуит-француз на службе португальского короля, ибо только португальской короне принадлежит дарованное в 1493 году папами монопольное право вершить все светские и церковные дела в землях к востоку от мыса Доброй Надежды.

4 апреля 1619 года, после семи лет послушничества в ордене, Александр де Род взошел на борт корабля «Санта Тереза», «плавучего монастыря», совершавшего регулярные рейсы между Лиссабоном и Индией. Он полон религиозного рвения, этот высокий двадцативосьмилетний монах. Ничто не может умерить его пыл. Даже унизительные проверки, которые светские и церковные власти Лиссабона устраивали всем священникам-непортугальцам, не смогли вывести его из равновесия. Позднее, в Гоа, где его продержат два с половиной года, периодически допрашивая в инквизиции, он поймет, что все, кто носят сутану, равны перед богом, но не перед португальским архиепископом.

В Гоа де Род не теряет времени даром. Он изучает хинди, китайский, продолжает начатые еще в колледже занятия математикой. Однако сердце зовет его дальше на восток, где он наконец получит возможность нести погрязшим в грехе и заблуждении туземцам истинное учение Христа.

И вот назначение получено. Де Род следует в Малакку, затем в Макао, а оттуда в Кохинхину, где мы и застаем его. Вот он сидит и, теребя бороду, слушает маленького вьетнамца, недавно принявшего христианство и окрещенного Рафаэлем. Всего четыре месяца длятся их занятия, а де Род уже освоил нелегкий язык настолько, что теперь способен принимать исповедь у своей вьетнамской паствы. Впрочем, эта паства отнюдь не многочисленна. Остальные члены миссии не обнаружили дара к овладению вьетнамским языком и вынуждены читать проповеди с помощью переводчиков, что ни в малейшей степени не способствует их популярности. Поэтому они все больше ограничивают свою деятельность японскими и китайскими торговцами, составляющими значительную прослойку среди населения Фай-фо, а заодно служат посредниками в торговле с заходящими сюда раза два в год португальскими кораблями, наживая на этом немалые барыши. Не то де Род. Он неутомим в своем стремлении достичь прямого контакта с аудиторией и с упорством вникает в законы певучего языка вьетнамцев. Коммерческая же деятельность его португальских коллег вызывает в нем только раздражение.

Первая проповедь де Рода, самостоятельно произнесенная им на местном языке, состоялась несколько неожиданно даже для него самого. В этот день миссионеры отправились в гавань встретить прибывший в Фай-фо из Макао португальский корабль. Радостная встреча. Молебен по случаю счастливого прибытия. Расспросы. А затем начинается разгрузка корабля. Вокруг собирается толпа любопытных, жаждущих посмотреть на не столь еще частых в этих краях европейских купцов и их диковинные товары. И вдруг у борта появляется де Род и, обращаясь к шныряющему. вокруг гомонящему люду, говорит, что самый драгоценный товар, который есть у европейцев, — это не то, что свалено здесь в тюках и кадушках, и отдается он не за деньги, а даром, за веру; товар этот — истинный закон, истинный путь к счастью. Толпа притихла. Фигура европейца в сутане, уверенно вещающего на здешнем наречии, привлекла всеобщее внимание. Жители Фай-фо видывали разных проповедников— конфуцианцев, буддистов, даосов, но сегодняшнее зрелище, пожалуй, самое необычное из всех, что им приходилось видеть.

Де Род стал потом одним из самых знаменитых проповедников среди миссионеров Дальнего Востока, но до самой смерти он считал эту импровизированную проповедь лучшей своей проповедью. Он рассказал собравшимся о бессмертии души и о прелестях загробной жизни, о боге — судье и заступнике и о божественном откровении, заключенном в священном писании. Наблюдавшие с корабля португальцы могли только по реакции слушателей судить, о чем повествовал святой отец, но одно было ясно — проповедь имеет успех. Когда де Род закончил речь призывом принимать крещение, к его руке подошло сразу десять вьетнамцев. Среди них оказался даже один буддийский монах в оранжевой тоге, ставший затем одним из самых ревностных подвижников католической веры.

В последовавшие за этим событием месяцы дела миссии резко улучшились. Талант де Рода-проповедника нашел благоприятный отклик особенно среди портовых торговцев, заинтересованных не столько в постижении таинств новой веры, сколько в установлении более тесных контактов с европейцами, и ремесленников, давно питавших неприязнь к премудростям конфуцианства — религии ненавистных мандаринов. Число обращенных достигло трехсот человек. Правда, среди них попадались разные люди… Крестился, например, староста окрестной деревни и тут же отдал дочь в гарем князю Шай-Выонгу[38], не устояв перед соблазном стать монаршим «родственником» со всеми вытекающими из этого выгодами. Де Род подумал было о его публичном отлучении, а потом махнул рукой и ограничился небольшой проповедью о богопротивности многоженства.

Вскоре, устрашившись растущей популярности католического миссионера, зашевелились священнослужители местных религий. На проповеди де Рода стали приходить какие-то люди, мешавшие расспросами и выкриками. Один раз де Роду пришлось вступить в ученый диспут с мандарином-конфуцианцем, и он обрушил на голову китайского вероучителя все свое красноречие. «К сожалению, ваш святой, — сказал он, — своим учением о создателе и своим отказом признать существование в человеке бессмертной души неизбежно толкает к безбожию и открывает дверь всяческим порокам, оставляя лишь видимость, лишь смутную тень добродетели». Чтобы придать больше веса своим доводам, монах привел в пример неблаголепные деяния местных мандаринов, и это расположило в его пользу всех бывших свидетелями спора простолюдинов.

При дворе Нгюенов уже давно с подозрением присматривались к деятельности португальской католической миссии. Пока ее активность распространялась только на иностранный квартал в Фай-фо, правитель Хюэ не вмешивался в происходящее. Однако вскоре до столицы стали доходить тревожные слухи о быстром распространении христианства среди вьетнамцев. Шай-Выонгу нашептывали, что португальские монахи заставляют вьетнамцев присягать изображению короля Португалии и что, как только число христиан достаточно возрастет, будет дан сигнал к восстанию, с тем чтобы присоединить княжество Нгюенов к владениям португальской короны. Последнее выступление «бородача, говорящего по-вьетнамски», действительно смахивало на политическую агитацию. Поэтому Шай-Выонг счел необходимым принять меры. К тому же он был раздосадован тем, что не прибыл ожидавшийся в этом году португальский корабль с грузом пороха.

В Фай-фо был отправлен негласный указ учредить слежку за всеми, кто общается с отцами-католиками. К де Роду же в одно прекрасное утро явился мандарин и зачитал предписание правителя, в котором сообщалось, что, поскольку Португалия известна всем как захватчик чужих территорий и ее подданные славятся своими грабежами и бесчинствами, а миссионеры — заговорщики и подстрекатели беспорядков, де Роду надлежит покинуть пределы страны. Несмотря на общий характер обвинений, высылке подвергался один де Род, Видно, власти по достоинству оценили его таланты…

В Макао де Рода ожидал теплый прием. Португальские торговцы уже привезли сюда весть о его необычайном даре проповедника, а церковные власти Макао как раз подыскивали подходящего человека для посылки в Тонкин, в княжество Чиней, о благорасположении которых к христианскому учению докладывал только что вернувшийся оттуда итальянец-иезуит Бальдинотти. Де Род не раз долго беседовал с престарелым монахом, и в ходе этих бесед обнаружилось поразительное единство их взглядов. Оба они пришли к заключению, что для успеха миссионерской пропаганды нужно заручиться поддержкой государя. Оба считали, что слыть португальцем невыгодно, коль скоро эта нация успела так сильно себя скомпрометировать в глазах азиатских народов. Оба полагали, что обратить население в христианство невозможно с помощью одних европейских миссионеров, что нужно готовить проповедников и священников из местного населения. И самое основное — оба патера сходились на том, что португальская монополия на миссионерскую деятельность в Азии, ущемляя права других христианских государств, вредит делу распространения истинной веры среди язычников. Но об этом говорилось шепотом. Оба патера хорошо знали нравы святой инквизиции в Гоа.

В мае 1627 года Александр де Род и сопровождавший его отец Маркиш, сын португальца и японки, прибыли в тонкинский порт Кам-Фа, чтобы отсюда проследовать в столицу Чиней — Тханглаунг. На улицах города миссионерам сразу бросилось в глаза необычайное оживление и большое число солдат. Как раз в это время в порту находились флот Чиней и их стотысячная армия, готовые к отправке на войну с Нгюенами. Об этом миссионеры узнали только после того, как весь экипаж корабля и они сами были взяты под стражу на предмет выяснения того, нет ли среди них кохинхинских шпионов. Всех европейцев доставили пред лицо правителя Чинь Чанга, и князь потребовал от капитана клятвы в том, что его судно не будет заходить в Кохинхину, а пойдет прямо в Макао.

И тут красноречивый де Род взял быка за рога. В пространной речи, обращенной к князю, он не только поклялся именем, как он сказал, самого дорогого, что у него есть, — бога Иисуса Христа, но и поведал о гонениях, которым подвергся он в княжестве Нгюенов, что сразу расположило к нему Чинь Чанга. Моряки были отпущены на корабль, а де Роду князь предложил продолжить беседу. План де Рода и Бальдинотти удавался блестяще. Иезуиту оставалось только закрепить первый успех и окончательно утвердиться при особе государя. И он сделал это довольно нехитрым способом. На свет божий были извлечены часы, и де Род торжественно преподнес их князю и объяснил принцип их действия. Чинь Чанг был в восторге. Дальше в ходе беседы выяснилось, что тонкинский властелин питает большую слабость к математике, а святой отец необычайно в ней силен. Поговорили о сферических поверхностях, о вычислении орбит движения планет. Расстались, как лучшие друзья, и де Род даже получил приглашение остаться жить при дворе Чинь Чанга.

На утро третьего дня князь устроил последний смотр своему войску, а затем процессия барок с князем и вельможами на борту двинулась по Каналу Бамбуков в столицу, и, покуда продолжалось путешествие, князь не расставался с де Родом. Они наслаждались обществом друг друга, слушая музыку и вычисляя даты затмений. Де Род между тем ни на минуту не забывал о своей главной цели. Князь, конечно, приятный собеседник, но де Род считал бы свое время потерянным, если бы ему не удалось заручиться поддержкой Чинь Чанга в своей проповеднической деятельности. И он приступает к постепенной обработке князя.

Сразу же выясняется, что старик Бальдинотти несколько преувеличил интерес монарха к католическому вероучению. Ему, главе культа неба, незачем забивать свою голову религиозными идеями, рожденными на чужой почве. Пусть лучше его друг расскажет ему о логарифмах и решит несколько математических головоломок. Однако он не возражает против того, чтобы де Род выступил со своей проповедью перед придворными.

Де Рода можно справедливо назвать артистом своего дела. Когда он появился перед изысканным кружком вельмож, блистающих великолепными костюмами из фиолетового шелка, драгоценными украшениями и перламутром вееров, то заворожил слушателей своим пересказом библейских притчей и евангельских легенд, а когда дошел до мольбы готовящегося принять мученическую смерть Христа, слезы выступили на глазах придворных дам.

Вечером де Род и Маркиш подводили итоги. Желание принять крещение высказало 27 человек, в том числе сестра Чинь Чанга и ее сын — офицер княжеской гвардии.

Шаг за шагом, терпеливо и последовательно, иезуит проводил в жизнь свою программу. Первые успехи не только радовали, но и настораживали его. Католицизм стал почти придворной модой, а себя де Род чувствовал своего рода популярным комедиантом. Да и держался этот успех только на добром отношении к нему государя, и неизвестно, как бы повели себя все его почитатели, изменись это отношение. Нужно было выходить на широкий простор, и де Род испрашивает у Чинь Чанга разрешение на постройку церкви. 7 сентября 1627 года стук топоров и визг пил возвестили о том, что началось возведение первого в столице христианского храма.

Наплыв любопытствующих превзошел все ожидания священников. Они работали не покладая рук и все равно не могли удовлетворить всех желающих. Три службы утром, три службы в обед, два раза в неделю массовое крещение, по тридцать-сорок человек сразу, а вечерами — беседы с князем и проповеди-спектакли при дворе. К концу года число крещеных достигает 1200 человек. Пользуясь первым удобным случаем, де Род отправляет письмо в Макао с просьбой о присылке помощников. Одновременно он соблазняет португальские власти перспективой захвата княжества, хотя сам и не очень ве, рит в возможности одряхлевшей Португалии.

Не дожидаясь ответа из Макао, де Род начинает из внушающих наибольшее доверие обращенных отбирать себе помощников, на плечи которых перекладывает вербовку новых христиан.

Лекарь Хуан, ювелир Бенто, корзинщик Пауло и восемь других вьетнамцев дают клятву посвятить церкви всю свою жизнь, соблюдать обет безбрачия, не иметь собственности и беспрекословно слушаться священников-иезуитов, прибывающих в их страну.

Теперь деятельность патера все более начинает походить на организацию заговора. Далеко за полночь светятся окна его дома. Сбившись в кружок вокруг де Рода, будущие проповедники-вьетнамцы усваивают начала веры. Затем они на многие месяцы исчезают из столицы, чтобы искать приверженцев в далеких деревнях.

Между тем появились первые тревожные симптомы смуты, вызываемой деятельностью католиков. Хотя де Род и соблюдал осторожность и смотрел сквозь пальцы и а многие «языческие» обычаи, которым продолжали следовать свежеиспеченные христиане, в том числе на многоженство, кое-кто из наиболее ревностных поборников новой веры распустил свои гаремы, и оставшиеся не у дел женщины подняли страшный шум. Паника докатилась и до княжеского гарема. Евнухи, а они играли при дворе князя первостепенную роль и пользовались его исключительным доверием, ловко воспользовались ситуацией, чтобы попытаться разделаться с опасным конкурентом, не только нарушившим их монопольное право выступать в роли советников правителя, но и угрожавшим вообще оставить их без работы. Они всячески разжигали недовольство княжеских наложниц. И как-то под вечер расположившийся было на отдых де Род вдруг услышал шаги на ступеньках своего дома и, выглянув в окно, увидел стоящего у двери евнуха. С ядовитой усмешкой тот протянул навстречу вышедшему де Роду свиток с княжеской печатью. Письмо гласило: «Что это за закон, отцы, вы распространяете в моем государстве? Вы предписываете моим подданным, чтобы они брали одну жену, я же хочу, чтобы у них было по нескольку жен, с тем чтобы у них было больше детей, из которых вырастут верные мне подданные…». Тон письма был настолько неожиданно резким, что де Род не поверил в подлинность послания. Однако когда он явился на очередную беседу с Чинь Чангом, князь не допустил его до своей особы. Священнику было предложено сесть в другом конце зала, и весь разговор велся через евнуха, сновавшего взад-вперед и передававшего де Роду вопросы князя и князю его ответы. Де Род понял, что дело плохо.

Действительно, новые печальные для миссии де Рода события не заставили себя ждать. С юга пришла мрачная весть о том, что армия Нгюенов в крупном сражении победила тонкинское войско и заняла провинцию Ха-тинь. По слухам, особенно усиленно распространяемым знахарями и буддийскими монахами, виновником разгрома был племянник Чинь Чанга, обращенный в христианство офицер княжеской гвардии, отряд которого пустился в бегство, не выдержав огня вражеских пушек. И как назло в день, когда Чинь Чанг отдал приказ произвести траурный салют в честь павших, разорвало пушку, и виной тому опять был принявший католичество канонир. Весь город пришел в волнение. Требовали расправы над христианами. Де Род явился во дворец и потребовал у Чинь Чанга защиты. Чинь Чанг встретил его мрачно и объявил, что он может гарантировать миссионерам безопасность только ценой запрещения своим подданным принимать католичество.

На следующий день глашатаи князя прошли по улицам и площадям столицы, зачитывая следующий указ:

«Хотя нам, властелину Тонкина, хорошо известно, что европейские священники, живущие при нашем дворе, до сих пор не внушали нашему народу никаких дурных или вредных идей, тем не менее мы не знаем, что они сделают в будущем или что они замышляют в настоящем, и посему отныне запрещаем всем нашим подданным лод страхом смертной казни слушать проповедуемый ими закон и следовать ему».

Вечером того же дня де Род собрал своих помощников на совещание. Обстоятельства вынуждали переходить на нелегальное положение, и иезуит тщательно разработал конспиративный план. Он разбил Тхангла-унг на шесть округов и отдал каждый в ведение одного из своих помощников, приказав найти места для тайных сходок. В течение нескольких месяцев священник посещал свою паству только под покровом темноты, и «очные проповеди и беседы с верующими содержали мало лестного для владыки Тонкина. Неизвестно, сколько бы еще спекулировал иезуитский монах на добром отношении князя, если бы не следующий случай.

Бросивший в Тханглаунге якорь корабль из Макао привез оружие, ткани, фарфор и португальского монаха-капуцина Бернадо. Встреча двух патеров не была радушной — ордена, которые они представляли, никогда не были в хороших отношениях друг с другом. Фанатический же блеск, светившийся в глазах не очень грамотного, как успел заметить де Род, монаха, не сулил ничего приятного. Расспросив о делах миссии и узнав о том, что христианство в Тонкине находится под запретом и христианская община действует тайно, неистовый капуцин перешел от вопросов к обвинениям. «Могу себе представить, отцы иезуиты, — заявил он, — как, вместо того чтобы пострадать за веру христову, вы пригрелись под боком князя-ирода и думаете только о своей выгоде». Выпад был настолько злым и необоснованным, что де Род, подавив ярость, молча показал обидчику на дверь.

Но Бернадо на этом не успокоился. Он проник в одну из тайных общин и о чем-то беседовал там с верующими. В результате в пасхальную ночь несколько сот вьетнамских христиан во главе с монахом Бернадо вышли на улицу и с пением псалмов и с зажженными свечами двинулись крестным ходом по направлению к реке. У моста их встретил отряд княжеской гвардии. Почти все участники шествия были схвачены и брошены в застенок. В ту же ночь пришли арестовать ничего не подозревавших де Рода и Маркиша. В тюрьме де Род отвел душу, обрушив на оказавшегося тут же Бернадо все известные ему ругательства на всех известных ему языках. Впрочем, тот уступал ему только в многоязычности своей брани.

Через несколько дней казнили «для примера» двух из схваченных участников крестного хода (впоследствии по представлению Бернадо церковь причислила их к лику святых). Еще семерым было отрублено по пальцу на руке. Сам же монах хоть и твердил о своей готовности принять смерть за веру, в глубине души рассчитывал на то, что владетель Тонкина не захочет обострять отношения с португальцами, пока он заинтересован в торговле с ними.

Действительно, Чинь Чанг отклонил предложение обезглавить смутьянов-европейцев, выдвинутое на совете вельмож главным евнухом. Их продержали в тюрьме, пока португальский корабль оставался в порту, а в день отплытия под усиленным конвоем препроводили на борт. В последний момент на судно пробрался подручный де Рода, Хуан, и передал ему письмо папе римскому от вьетнамских христиан. Де Род отдал последние распоряжения своему тайному воинству, и корабль взял курс на Макао.

Впоследствии письмо, которое вез де Род, сослужило ему добрую службу. Власти Макао с сочувствием встретили доклад героя-португальца Бернадо и холодно отнеслись к объяснениям француза де Рода. Если бы не вещественный результат деятельности иезуита — послание папе, дело могло дойти до инквизиции. Отношения между де Родом и португальским епископом с этого времени стали крайне натянутыми. Португальские власти целых десять лет не выпускали де Рода из Макао, где он преподавал теологию в иезуитской коллегии и проповедовал местным китайцам. Только в 1640 году ему удалось еще раз попытать счастья в Кохинхине, но и эта миссия закончилась через пять лет изгнанием иезуита за пределы страны…

1649 год застает де Рода в Риме. Годы скитаний, трудов, унижений не прошли для него даром. Он прочно утвердился в своей ненависти к португальцам и в убеждении, что гибнущая португальская империя не может больше служить оплотом христианской веры на Востоке. И весь свой талант оратора, весь свой опыт заговорщика, всю свою иезуитскую изворотливость он обращает на то, чтобы убедить святейший престол в необходимости создать на Дальнем Востоке церковную организацию, независимую от португальской короны. Он настойчиво вербует сторонников и заручается даже поддержкой четырех кардиналов из Конгрегации пропаганды веры. Но противник слишком силен. Португальские священники пользуются еще колоссальным влиянием на дела папского престола, да и в ордене иезуитов им принадлежит решающий голос. И когда папа Иннокентий X наконец удостаивает де Рода аудиенции, тот заранее знает, что папа не решится пойти на то, чтобы осуществить его план.

Неутомимый де Род не складывает оружия. Он мчится в Париж, чтобы убедить кардинала Мазарини в выгодности для Франции создания национальной миссионерской организации. Он сплачивает вокруг себя кружок священников, которым давно опостылела роль «младших братьев» при португальских священнослужителях. Но и тут де Рода настигает рука его врагов. Распоряжением генерала ордена иезуитов его отправляют в Исфа-ган в Персии, где в 1660 году он и умирает.

Так кончил свой путь де Род, человек, который потерпел много неудач, но оставил после себя семена, которым было суждено дать впоследствии обильные всходы. Созданная им во Вьетнаме католическая церковь по сей день сохраняет на юге страны сильные позиции. Мысль о создании французской миссионерской организации воплотилась в жизнь учреждением в 1659 году в Париже Общества зарубежных миссий, ставшего авангардом французской колониальной экспансии на Дальнем Востоке. А замышлявшийся де Родом удар по португальской монополии состоялся в 1662 году, когда папа под давлением Франции принял решение послать на Дальний Восток трех апостолических викариев, не подлежащих юрисдикции архиепископа Гоа. Так рухнула последняя монополия Португалии — монополия на слово божие.