Глава 8 СТРАТЕГИЧЕСКОЕ РАЗВЕРТЫВАНИЕ

Глава 8

СТРАТЕГИЧЕСКОЕ РАЗВЕРТЫВАНИЕ

Покончив (пока) со всеми гипотезами, вернемся снова к военной истории, т.е. точной науке цифр, дат, документов. Начнем, как по науке и положено, с терминов и определений. Что конкретно обозначают слова «стратегическое развертывание», которые столь часто встречались нам в прошлой главе? На языке военных академий ответ на этот вопрос звучит примерно так: «Под стратегическим развертыванием понимается комплекс мероприятий и действий по переводу Вооруженных Сил с мирного положения на военное и созданию группировок ВС на театрах военных действий.

Важнейшими составными элементами стратегического развертывания являются:

— перевод Вооруженных Сил с мирного положения на военное (мобилизационное развертывание),

— оперативное развертывание (создание и построение группировок войск на театрах военных действий),

— стратегические перегруппировки войск из внутренних районов страны на театры военных действий и между ними,

— развертывание первоочередных стратегических резервов».

В переводе с академического языка на человеческий стратегическое развертывание — применительно к Красной Армии образца 1941 года (а не вообще к любой другой армии мира) — состояло в том, что:

— во-первых, надо доукомплектовать армию мирного времени людьми и техникой до штатных норм военного времени;

— во-вторых, погрузить войска, технику и боеприпасы в железнодорожные эшелоны и отвезти их в западные районы СССР;

— в-третьих, выгрузить солдат, пушки и танки из эшелонов и вывести их в те районы, где они должны изготовиться к боевым действиям и ждать приказа.

Особенность стратегического развертывания Красной Армии заключалась главным образом в двух моментах.

Один из них мы уже обсуждали в главе 2, но в силу исключительной значимости этого не грех и повториться: число дивизий (полков, бригад) Красной Армии уже в ходе предвоенной скрытой мобилизации было почти полностью доведено до плановой численности армии военного времени. В первые три месяца после объявления открытой мобилизации планировалось сформировать лишь весьма ограниченное (30, т.е. порядка 15% от исходного) число стрелковых дивизий. Стрелковых. Все танковые и моторизованные дивизии, отдельные артиллерийские полки и бригады уже были сформированы в ходе двухлетней скрытой мобилизации (и содержались к тому же в штатах военного времени или так называемых «усиленных» штатах, составляющих 80% от штатов военного времени). Таким образом, мобилизационное развертывание Красной Армии на первом этапе сводилось лишь к доукомплектованию имеющихся частей и соединений личным и конским составом, автомобилями и тракторами.

Второй особенностью стратегического развертывания сухопутной армии Советского Союза были огромные размеры страны, в силу которых объем и продолжительность железнодорожных перевозок были необычайно велики. Огромные размеры страны являются несомненным и очень значимым для подготовки и ведения войны преимуществом. Немецкие генералы были бы очень рады, если бы они могли разместить танковые и артиллерийские заводы, химические комбинаты, производящие взрывчатку, и учебные центры, готовящие солдат и офицеров, за несколько тысяч километров от границы. Но географические условия страны не предоставляли им такой роскоши, поэтому сотни тысяч бомб англо-американской авиации высыпались на все промышленные центры Германии без исключения. То, что в Советском Союзе эшелон с танками должен был провести неделю в пути от завода в Челябинске до фронта, является всего лишь «особенностью», которую следует учитывать при составлении планов стратегического развертывания, а вовсе не «бедой», по поводу которой надо устраивать очередной «плач Ярославны» на страницах исторических книг.

В конкретных цифрах ситуация была такова. Весной 1941 г. во всех Вооруженных силах СССР (армия, авиация, флот) несли службу 4,8 млн. человек. В мае—июне в ходе так называемых «больших учебных сборов» (это была не импровизация, а изначально задуманная и заранее получившая такое наименование операция) было мобилизовано персональными повестками, без публичного объявления всеобщей мобилизации, еще 802 тыс. человек. Итого: 5,6 млн. человек были поставлены под ружье до 23 июня 1941 г. Всего же, после полного отмобилизования всех военных округов Европейской части СССР (включая Уральский и Северо-Кавказский округа), общая численность вооруженных сил по плану МП-41 должна была составить 7,85 млн. человек. (3, стр. 83, 4, стр. 643) Поделив одно число на другое, мы получаем так называемый «коэффициент развертывания», т.е. масштабный коэффициент роста численности армии. В СССР он был очень мал, всего 1,40. Или, другими словами, численность армии уже в мирное время составляла 71% от численности армии военного времени. В других странах Европы численность армии после мобилизации возрастала в разы. Так, в Германии к 25 августа 1939 г. (за пять дней до начала войны) было отмобилизовано лишь 35% дивизий сухопутных войск военного времени. Во Франции численность армии с начала мобилизации возросла в 4 раза, в нищей Финляндии, которая не могла в мирное время содержать большую армию, — в 9 раз.

Разумеется, имеющиеся людские контингента не были распределены равномерно. Разумеется, войска западных приграничных округов были укомплектованы значительно лучше, нежели войска тыловых Уральского или Приволжского ВО. Еще 21 мая 1940 г. (это не опечатка — именно сорокового года) Постановлением Политбюро ЦК № 16/158 было решено содержать стрелковые дивизии мирного времени в такой численности: 98 дивизий западных округов по 12 и более тыс. человек, 3 дивизии — по 9 тыс. и 43 дивизии внутренних округов — по 6 тыс. человек. (6, стр. 617) Через год, в мае—июне 1941 г., мобилизованные в ходе «больших учебных сборов» (БУС) 802 тыс. человек были направлены именно для доукомплектования частей и соединений западных округов, а также выдвигающихся на Запад армий второго стратегического эшелона. «При этом состав стрелковых дивизий приграничных округов при штатной численности 14 483 человека был доведен: 21 дивизии — до 14 тыс. человек, 72 дивизий — до 12 тыс. человек и 6 стрелковых дивизий — до 11 тыс. человек». (3, стр. 83) Я специально привел полную цитату из коллективного труда военных историков Генерального штаба «1941 год — уроки и выводы» (1992 г.), ибо едва ли есть еще один факт в истории начала войны, который бы перевирали с такой силой и настойчивостью. Образцовым примером элегантного бесстыдства можно считать знаменитую, повторенную в сотнях публикаций фразу Жукова: «Наши же дивизии, даже 8-тысячного состава, практически в два раза слабее немецких». Ну разве это не прелесть? Возразить нечего. Число 8 практически (и даже теоретически) в два раза меньше 16. Жукова еще понять можно — он писал свои мемуары в ту эпоху, когда предположить возможность рассекречивания подлинных документов кануна войны было просто невозможно. Странно другое: даже в 2004 г. выходили 700-страничные монографии, в которых численный состав стрелковых дивизий приграничных округов приводился в намеренно заниженном виде. (33)

Логично было бы сравнить степень укомплектованности дивизий Красной Армии с состоянием дел в войсках противника. К сожалению, за два десятка лет, проведенных за чтением военно-исторической литературы, мне так и не удалось найти ни одной цифры, характеризующей укомплектованность личным составом дивизий вермахта на Восточном фронте по состоянию на 22 июня 1941 г. Конечно, это моя недоработка. Признаю, но смею предположить, что и она не случайна. Немецких генералов и историков назойливый поиск хоть каких-нибудь «уважительных причин» поражения не интересовал — у них летом 1941 года поражений не было. Советские же историки, имевшие доступ к трофейным документам вермахта, не стали публиковать то, что они там увидели, потому как для немецкой дивизии, воюющей уже второй год, укомплектованность в 85% от штатной численности была, скорее всего, недосягаемым идеалом… Как бы то ни было, но 85 меньше, чем 100, а полная укомплектованность, несомненно, лучше, чем «почти полная». Для перехода от «почти полной» к полноценной «полной» нужно было время. Остается только выяснить количественную меру этого времени: недели, месяцы, годы? Воздержавшись от дальнейших дилетантских рассуждений, приведем большую цитату из монографии генерала Владимирского (в 1941 году — заместителя начальника оперативного отдела штаба 5-й Армии Киевского ОВО), знавшего по долгу службы о мобилизационной готовности своей армии почти все:

«…Мобилизационные планы во всех стрелковых соединениях и частях были отработаны. Они систематически проверялись вышестоящими штабами, уточнялись и исправлялись…

… С 20 мая 1941 г. в целях переподготовки весь рядовой и сержантский состав запаса привлекался на 45-дневные учебные сборы при стрелковых дивизиях. Это позволило довести численность личного состава каждой стрелковой дивизии да 12—12,5 тыс. человек, или до 85—90 процентов штатного состава военного времени…

…Предусмотренный порядок отмобилизования в основном сводился к следующему. Каждая часть делилась на два мобилизационных эшелона. В первый мобилизационный эшелон включалось 80—85процентов кадрового состава части… Срок готовности первого эшелона к выступлению в поход для выполнения боевой задачи был установлен в 6 часов (подчеркнуто мной. — М.С.) Второй мобилизационный эшелон части включал в себя 15—20 процентов кадрового состава, а также весь прибывавший по мобилизации приписной состав запаса. Срок готовности второму эшелону был установлен: для соединений, дислоцированных в приграничной полосе, а также для войск ПВО и ВВС — не позднее первого дня мобилизации, а для всех остальных соединений — через сутки

… Всем соединениям и частям устанавливались укрытые от наблюдения с воздуха районы отмобилизования вне пунктов их дислокации, а также определялся порядок выхода частей в эти районы и прикрытия их во время отмобилизования. По заключению комиссий штабов армии и округа, проверявших состояние мобилизационной готовности стрелковых соединений и частей в мае—июне 1941 г., все стрелковые дивизии и корпусные части признавались готовыми к отмобилизованию в установленные сроки» (28)

А теперь переведем дух и обдумаем прочитанное.

Традиционная версия советской историографии известна: Красной Армии был нужен как минимум целый год для того, чтобы «подготовиться к войне». Немцы не стали по-рыцарски ждать и вероломно напали на «мирно спящую страну». В несколько более облагороженном варианте эти басни звучали так: «Быстрое продвижение вермахта вглубь страны сорвало ход мобилизации. Это и послужило причиной…» На самом же деле мобилизационное развертывание Красной Армии было близко к завершению. Стрелковые дивизии западных округов (т.е. основной костяк армии той эпохи и, заметим, главная сила в обороне!) фактически закончили отмобилизование, и плановые сроки их готовности к ведению боевых действий исчислялись уже не днями, а часами. Небольшой «довесок» (второй мобилизационный эшелон) должен был быть приведен в полную готовность за один-два дня. С какой же скоростью должно было развиваться «быстрое продвижение вермахта», при котором Красную Армию можно было лишить этих считаных часов? Разве СССР по своим размерам был похож на Люксембург или Данию, которые вермахт смог занять за один день?

Все, что мы пока перечислили, относится к стрелковым дивизиям. Проще говоря — к пехоте, основным вооружением которой были винтовка и пулемет. Вспомнить, как этими предметами надо пользоваться, резервист, ранее отслуживший два (или три) года действительной службы, мог очень быстро. Действительно за считаные часы. Технически сложные рода войск (артиллерия, танки, авиация), где отличного состава требуется гораздо больший набор знаний и умений, уже в мирное время содержались по штатам, максимально приближенным к штатам военного времени. Даже до проведения БУС в моторизованных и танковых дивизиях, в артиллерийских полках РГК, в зенитных частях почти весь боевой состав был уже налицо. Так, утвержденное 6 июля 1940 г. штатное расписание танковой дивизии предполагало наличие 10 493 человек в мирное время и 11 343 — в военное. Как видим, коэффициент развертывания ничтожно мал — 1,08. С объявлением мобилизации требовалось призвать только определенное количество политического, административно-технического и обслуживающего персонала. Такая же ситуация мобилизационной готовности была в авиации и частях ПВО.

«…Военно-воздушные силы находились в облегченных условиях отмобилизования, так как летный состав частей в основном содержался по штатам военного времени… Поэтому сроки боевой готовности авиаполков были не более 2—4 часов. Батальоны аэродромного обслуживания и авиационные базы отмобилизовывались двумя эшелонами. Первый эшелон имел сроки готовности, соответствующие срокам обслуживаемой части, а второй укомплектовывался на 3—4-е сутки мобилизации…

…Отмобилизование войск ПВО планировалось также по-эшелонно. Первый эшелон имел постоянную боевую готовность сроком до 2 часов. Второй эшелон имел сроки готовности на 1—2-е сутки мобилизации…

… Таким образом, из 303 дивизий, которые должны были отмобилизоваться по плану МП-41, — 172 дивизии имели сроки полной готовности на 2— 4-е сутки мобилизации, — 60 дивизий — на 4—5-е сутки, — остальные — на 6—10-е сутки.

Все оставшиеся боевые части, фронтовые тылы и военно-учебные заведения отмобилизовывались на 8—15-е сутки. Полное отмобилизование Вооруженных Сил предусматривалось на 15—30-е сутки». (3, стр.79)

К рассмотрению вопроса о мобилизационном развертывании можно подойти и с другой стороны. Для полного укомплектования личным составом 198 стрелковых, 13 кавалерийских, 61 танковой, 31 моторизованной дивизий надо иметь порядка 4 млн. человек. А в составе Вооруженных Сил СССР уже к 22 июня числилось 5,6 млн. человек, из них 4,4 млн. человек (79% общей численности) — в сухопутных войсках. На первый взгляд — «людей уже больше, чем надо». Для чего же призывать еще 2,25 млн. (7,85—5,6) человек? Куда их направить? Разумеется, люди эти для армии совсем не лишние, хотя и в простой арифметике мы не ошиблись. Все дело в том, что Вооруженные Силы — это сложный, многозвенный, «многоярусный» механизм. Выражение «поставить под ружье» является всего лишь устоявшейся метафорой. Даже на том «ярусе», который непосредственно обращен к противнику, т.е. в стрелковой дивизии действующей армии, далеко не все несут свою службу с «ружьем в руках». Так, по апрельскому (1941 г.) штату в стрелковой дивизии находятся:

— 22 сапожника (походные обувные ремонтные мастерские);

— 19 почтальонов (отделение полевой почты);

— 11 коновалов (отдельный ветеринарный госпиталь);

— 9 пастухов (гуртовщики конского состава);

— 11 пастырей (отдел политпропаганды).

Все эти службы и все эти люди нужны, хотя и без них дивизия все же может провоевать те 1—2—3 дня, которые ей требуются для полного доукомплектования. Численность (абсолютная и относительная) вспомогательных, административных, хозяйственных служб стремительно нарастает на других «ярусах» военной машины. В состав действующей армии, наряду с дивизиями и отдельными (главным образом артиллерийскими и зенитными) частями входят и многочисленные транспортные, санитарные, дорожные, ремонт-но-технические, снабженческие службы и подразделения. Например, в 1941 году в действующей армии вермахта на Восточном фронте общая численность личного состава (3,3 млн. человек) в 1,5 раза превышала штатную численность всех дивизий, для действий на этом фронте выделенных. Но и действующая армия — это только часть Вооруженных Сил. Огромное количество людей несет свою воинскую службу в глубочайшем тылу. Так, в Советском Союзе на протяжении двух последних лет войны численность действующей армии (порядка 6,5 млн. человек) составляла лишь 57—58% от общей численности личного состава Вооруженных Сил. (2, стр. 138, 152) Именно вспомогательные, санитарные, тыловые службы — а вовсе не дивизии на западной границе — были главным «получателем» личного состава, прибывающего в рамках открытой мобилизации. Еще и еще раз повторим — в военной машине нет «лишних деталей». Все они нужны и созданы не зря. Однако некомплект личного состава танкового полигона под Челябинском или артиллерийского училища в Томске едва ли оказал какое-либо воздействие на ход и исход приграничного сражения в Западной Белоруссии.

Подведем первый итог. Никаких проблем с укомплектованием армии личным составом не было. В боевых частях западных округов к 22 июня 1941 г. это укомплектование было выполнено в том объеме, который, вне всякого сомнения, позволял вести организованные боевые действия. Значительно хуже обстояло дело с укомплектованием войск автотранспортом и средствами мехтяги артиллерии. И к тому было как минимум две серьезные причины.

Первая — это сталинская (а в более общем смысле — извечно присущая всем восточным деспотиям) гигантомания. Гигантомания во всем: и в количестве одновременно формирующихся моторизованных соединений (танковые и мотострелковые дивизии, противотанковые артиллерийские бригады, тяжелые артполки РГК), и в огромных, безумно завышенных нормах штатной численности средств мехтяги (о чем мы подробно говорили в главе 5). Может быть, в тот момент (в мае 1941 г.), когда было принято решение перенести срок вторжения в Европу с весны 1942 на конец лета 1941 года, стоило бы прекратить формирование 20 новых мехкорпусов, и все имеющиеся ресурсы использовать для полного укомплектования девяти уже имеющихся. А может быть, и нет — даже укомплектованный на одну треть мехкорпус представлял собой ударное танковое соединение, по большинству параметров превосходящее укомплектованную «до последней пуговицы» танковую дивизию вермахта. Вопрос этот сложный, и ответ на него требует специальных военных знаний. В любом случае такое решение принято не было, и имеющаяся техника продолжала распыляться по сотне моторизованных соединений. Во-вторых, скрытая мобилизация — благодаря которой дивизии западных округов удалось почти полностью укомплектовать личным составом — мало что дала в деле оснащения войск автотранспортом. Ресурсы Советского Союза (как, впрочем, и любой другой страны того времени) не позволяли изъять из народного хозяйства сотни тысяч автомашин и десятки тысяч тракторов без очень серьезных и, что самое главное, заметных постороннему глазу последствий. Вероятно, сыграло свою роль и нежелание оставить колхозы без тракторов до завершения основных полевых работ.

В результате сложилась следующая ситуация. В феврале 1941 г. в Красной Армии уже числилось 34 тыс. тракторов (гусеничных тягачей), 201 тыс. грузовых и специальных, 12,6 тыс. легковых автомашин. (4, стр. 622) Что само по себе и немало. Как было выше отмечено, уже это количество тягачей вдвое превышало наличное число тяжелых орудий. Но до полной укомплектованности по требованиям мобилизационного плана МП-41 было еще далеко. С другой стороны, в феврале 1941 года оснащение Красной Армии военной техникой отнюдь не завершилось. Заводы работали в три смены, в 1940 г. советская промышленность выпустила 32 тыс. тракторов всех типов и назначений. Военный заказ 1941 года составлял 13 150 тягачей и тракторов. (4, стр. 617). Количество автомобилей в Красной Армии к июню 1941 г. выросло до 273 тысяч. (2, стр. 363) Наконец, 23 июня была объявлена открытая мобилизация, и, несмотря на весь хаос и неразбериху катастрофического начала войны, уже к 1 июля 1941 г. из народного хозяйства в Красную Армию было передано еще 31,5 тыс. тракторов и 234 тыс. автомобилей (3, стр.115) В среднем на каждую из 303 советских дивизий (всех типов, по всем округам) теоретически приходилось по 220 тракторов и 1670 автомобилей. В среднем. Это значит, что в дивизиях западных приграничных округов техники должно было бы быть раза в два больше — не в Сибирский же округ отправляли мобилизованные автомобили и трактора…

Но отечественные военные историки никак не могут унять свои причитания: «Мало… мало… мало… Вопиющая неготовность… Отсутствие положенных средств мехтяги… в Уральском военном округе мобилизационная потребность обеспечивалась средствами мехтяги только от 9 до 45%…» (3) Страшное дело. Прочитаешь такое — и сразу же становится понятной причина небывалого разгрома: за Уралом тракторов не хватило. А теперь переведем проценты в штуки. Даже 9% от штата — это 6 тракторов в гаубичном полку, находящемся в глубочайшем тылу, за многие тысячи километров от любой границы. Шести тракторов вполне достаточно для того, чтобы механики-водители с утра до вечера упражнялись в практике буксировки орудий, а орудийные расчеты гаубичной батареи полного состава (4 орудия) отрабатывали марш и выход на огневые позиции. Все остальные орудия полка стоят там, где им положено: на охраняемом складе, в заводской смазке. Зачем их куда-то таскать? Ну, а 45% от штата — это уже 32 трактора. В таком виде полк можно грузить на железнодорожные платформы и отправлять из-за Урала на фронт. Четыре «безлошадные» гаубицы лишними не будут — их можно, например, использовать в качестве резерва для немедленного восполнения потерь. 122-мм гаубицу (вес которой примерно соответствует весу автомобиля «Волга») вполне мог буксировать грузовик типа ЗИС-5, в качестве тягача можно было использовать и легкие танки из состава разведбата стрелковой дивизии.

И тем не менее в данном случае советские историки совершенно правы. Даже после проведения открытой мобилизации Красная Армия так и не получила положенного количества средств мехтяги. По мобилизационному плану МП-41 Красной Армии требовалось 90,8 тыс. тракторов и 595 тыс. автомобилей. Такого количества в наличии не было. Некомплект и по автомобилям, и по тракторам составлял почти 28% от мобилизационной потребности. Потребности, в два раза превышавшей штатные нормы, предполагающие, в свою очередь, двойное резервирование средств мехтяги. По традиционной версии, именно эта «вопиющая неготовность к войне» и привела летом 41-го года к астрономическим потерям материальной части артиллерии.

Мобилизационное развертывание (мобилизация) является важной, но не единственной составляющей частью всего комплекса стратегического развертывания. Рассмотрим теперь, как осуществлялись три другие взаимосвязанные задачи (стратегические перегруппировки войск из внутренних районов страны на театры военных действий, создание и построение группировок войск на театрах военных действий, развертывание первоочередных стратегических резервов).

Последний из известных довоенных документов — справка «О развертывании Вооруженных Сил СССР на случай войны на Западе», подписанная заместителем начальника Генштаба Красной Армии Н.Ватутиным 13 июня 1941 г., — предусматривал следующее распределение сухопутных войск: (ЦАМО, ф. 16А, оп. 2951, д. 236, л. 65—69)

— 186 дивизий (из 303), 10 (из 10) противотанковых артиллерийских бригад, 5 (из 5) воздушно-десантных корпусов, 53 (из 74) артполка РГК в составе действующих фронтов;

— 51 дивизия в составе пяти (22, 19, 16, 24, 28) армий резерва Главного Командования, развертываемых в полосе от западной границы до линии Брянск—Ржев;

— 31 дивизия на Дальнем Востоке (в составе войск Забайкальского ВО и Дальневосточного фронта);

— 35 дивизий «на второстепенных участках госграницы» (так в тексте. — М.С.), в том числе 3 дивизии в Крыму.

Из 186 дивизий, включенных в состав действующих на Западе фронтов, 100 (больше половины) разворачиваются в Украине, Молдавии и Крыму. Там же должна сосредоточиться и половина всех танковых (20 из 40) и моторизованных (10 из 20) дивизий, включенных в состав действующих фронтов. Из 51 дивизии резерва ГК непосредственно за Юго-Западным фронтом (Киевский ОВО) сосредотачиваются 23. (6, стр. 358—361)

Даже если бы этот документ был единственным источником информации о предвоенном Советском Союзе, то и тогда на его основании можно категорически отрицать какую-либо «стратегическую внезапность» начавшейся 22 июня 1941 г. войны. Красная Армия ждала войну, к войне готовилась, и эта подготовка приняла характер крупномасштабной стратегической перегруппировки сил. Расположение создаваемых группировок явно не случайно. Совершенно очевидна огромная концентрация сил на западном направлении, а в рамках этого направления — на южном (украинском) ТВД. Документ не дает еще оснований для предположения о направленности — наступательной или оборонительной — этой концентрации, но сам факт наличия некоего Большого Плана, для реализации которого и выстроена такая группировка, сомнений не вызывает.

Справка, подписанная Ватутиным 13 июня 1941 г., не содержит ни единого упоминания о задачах и планах действий войск. Только цифры, номера армий, станции выгрузки войск, потребное количество вагонов и эшелонов. Но у нас есть возможность сравнить фактическое развертывание июня 1941 г. с известными вариантами оперативного плана. Например, с майскими (1941 г.) «Соображениями по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», об однозначно наступательном характере которых говорилось в предыдущей главе. Несколько нарушая хронологический порядок изложения, сразу же приведем и фактическое положение войск Красной Армии по состоянию на 22 июня 1941 г.

Примечания:

— первая цифра — общее количество дивизий, вторая цифра — в т.ч. танковые, третья — в т.ч. моторизованные;

— 21 июня войска, развернутые на южном ТВД, были разделены на два фронта: Юго-Западный и Южный, в таблице приведено общее число дивизий в двух фронтах и в Крыму;

— по плану прикрытия с началом боевых действий две дивизии С-З.ф., развернутые в Эстонии, передавались в состав С.ф., но в таблице это не отражено.

Нетрудно убедиться, что реальное сосредоточение войск в западных районах СССР происходило в прямом соответствии с майскими «Соображениями по плану стратегического развертывания». В трех округах (Ленинградском, Прибалтийском, Западном), которые превращались соответственно в Северный, Северо-Западный и Западный фронт, совпадение майского плана и июньского факта почти точное. Расхождение в 4 танковые и 2 моторизованные дивизии, т.е. кажущееся увеличение группировки Западного фронта на два мехкорпуса является, скорее всего, результатом чисто канцелярской операции. Никаких новых мехкорпусов в Белоруссии не появилось, просто формирующиеся 17-й МК-й и 20 МК, не учтенные в майских «Соображениях», вошли в общий перечень по Справке от 13 июня. Значительно большее несовпадение наблюдается на юге, хотя и там изменения произошли главным образом на бумаге, а не на местности. Основная ударная группировка Юго-Западного фронта создавалась не посредством ослабления трех других фронтов, а за счет передислокации в Киевский ОВО 20 дивизий из Харьковского, Орловского и Приволжского округов. Однако во второй половине июня было произведено очередное перераспределение сил между Первым и Вторым стратегическими эшелонами. Войска внутренних округов не передавались организационно в состав Киевского ОВО (Юго-Западного фронта), а использовались для развертывания армий резерва (Второго стратегического эшелона). Таким образом появились две новые армии, которые не были учтены в Справке от 13 июня: 20-я и 21-я. Общее число дивизий в армиях резерва ГК выросло с 51 до 77, зато группировка первого стратегического эшелона на южном ТВД (Юго-Западный и Южный фронты) оказалась на 20 стрелковых дивизий меньше, чем предполагалось 13 июня 1941 г. Тем не менее концентрация сил на южном направлении осталась столь же явно выраженной: в тылу Юго-Западного фронта развертывались теперь три армии резерва (16-я в районе Проскуров— Шепетовка, 19-я в районе Черкасс, 21-я в районе Чернигова).

Гораздо более значимым является не это бумажное перераспределение одних и тех же корпусов и дивизий из состава одной армии в другую, а фактический ход стратегической перегруппировки войск из внутренних районов страны на театр будущих военных действий. 22 июня он был еще далек от завершения. Из 77 дивизий второго стратегического эшелона в плановые районы оперативного развертывания прибыло не более 17—20 дивизий. «Общий объем перевозок войсковых соединений составлял 939 железнодорожных эшелонов. Растянутость выдвижения войск и поздние сроки сосредоточения определялись мерами маскировки и сохранением режима работы железных дорог по мирному времени. К началу войны только 83 воинских эшелона прибыли в назначенные пункты, 455 находились в пути…» (3, стр. 84) Фраза о «мерах маскировки и сохранении режима работы железных дорог по мирному времени» заслуживает особого внимания. Для многомиллионных армий первой половины XX века железные дороги стали важнейшим видом вооружения, во многом предопределившим исход главных сражений двух мировых войн. Соответственно все страны (особенно обладающие такими крупными вооруженными силами, как Германия и СССР) имели разработанные еще в мирное время планы перевода железнодорожного движения на режим «максимальных военных перевозок». Смысл термина и процесса достаточно понятен: все поезда, грузы и пассажиры стоят и ждут, пока эшелоны с войсками, техникой и боеприпасами не проследуют в нужном им направлении. Кроме того, разбронируются мобилизационные запасы угля, паровозов, вагонов, усиливается вооруженная охрана железнодорожных станций и перегонов. График военных перевозок в Европейской части СССР вводился (12 сентября 1939 г.) даже на этапе стратегического развертывания Красной Армии перед войной с полуразрушенной вторжением вермахта Польшей. (1, стр. 110) Однако в июне 1941 года ничего подобного сделано не было!

По расчетам, содержавшимся в предвоенных планах советского командования, противнику (немцам) требовалось от 10 до 15 дней, а Красной Армии — от 8 дней для Северного до 30 дней для Юго-Западного фронтов, необходимых для осуществления всех перевозок по планам стратегического развертывания войск. Фактически обе стороны (Германия и СССР) не форсировали, а, напротив, затягивали сроки сосредоточения войск. Затягивали со вполне понятной, обоюдной целью — не вспугнуть противника раньше времени.

Трудно сказать — какое именно событие следует считать началом сосредоточения немецких войск у границ СССР (первые дивизии вермахта были переброшены на Восток практически сразу же после завершения боев во Франции), но в любом случае стратегическое развертывание для операции «Барбаросса» было растянуто как минимум на четыре месяца. План передислокации был разбит на пять этапов, причем на ранних этапах к границам СССР были выдвинуты лишь пехотные части. В начале апреля 1941 г. группировка немецких войск на Востоке насчитывала всего 43 пехотных и 3 танковые дивизии, и хотя советская разведка в своих сводках традиционно завысила это число почти вдвое (до 70 пехотных, 7 танковых и 6 моторизованных), подобная «концентрация» не давала никаких оснований для предположения о скором вторжении вермахта.

К середине мая немецкая группировка увеличилась на 23 пехотные и 1 моторизованную дивизии. (1, стр. 304—305) Этот факт также был выявлен советской разведкой, но и он вполне еще укладывался в распространяемую гитлеровскими спецслужбами версию о «минимальных мерах предосторожности», принятых по отношению к весьма ненадежному «партнеру» по дележу Европы. Как было выше отмечено, дата вторжения (22 июня 1941 г.) была установлена Гитлером 30 апреля, тогда же было принято решение перевести железные дороги на график максимальных военных перевозок с 23 мая. Но и после этого с явно демаскирующей весь замысел операции переброской танковых и моторизованных дивизий тянули, что называется, до последней минуты. Так, например, пять танковых дивизий группы армий «Юг» были загружены в эшелоны в период с 6 по 16 июня и прибыли на станции разгрузки в южной Польше (Люблин—Сандомир—Жешув) лишь к 14—20 июня. Непосредственно в районы сосредоточения и развертывания в 25—40 км от советской границы три дивизии (13-я тд, 14-я тд и 11-я тд) вышли буквально в последние часы перед вторжением, а две другие (16-я тд и 9-я тд) вечером 21 июня еще находились на марше за 100—150 км от границы. (33, стр. 37,108)

Нет ничего удивительного в том, что к воскресному утру 22 июня 1941 г. сосредоточение советских армий второго стратегического эшелона еще не было завершено. Командование Красной Армии действовало по своему собственному графику развертывания, при составлении которого немецкое вторжение не предполагалось. «Переброска войск была спланирована с расчетом завершения сосредоточения в районах, намечаемых оперативными планами, с 1 июня по 10 июля 1941 г.». Уже за одну эту фразу авторов коллективной монографии «1941 год — уроки и выводы» следовало бы тогда же, в 1992 году, наградить медалью «За отвагу»…

Раньше всех начали выдвижение находящиеся в Забайкалье и в Монголии соединения 16-й Армии и 5-го МК.

26 апреля Генштаб отдал предварительное распоряжение Военным советам Забайкальского и Дальневосточного военных округов, 22 мая началась погрузка первых частей в эшелоны, которые с учетом огромного расстояния и сохраняющегося графика работы железных дорог мирного времени должны были прибыть в район Бердичев—Проскуров—Шепетовка в период с 17 июня по 10 июля. С 13 по 22 мая поступили распоряжения Генштаба о начале выдвижения к западной границе еще двух армий резерва ГК. 22-я армия выдвигалась в район Великие Луки—Витебск со сроком окончания сосредоточения 1—3 июля, 21-я армия сосредоточивалась в район Чернигов—Гомель—Конотоп ко 2 июля. 29 мая принято решение о формировании 19-й Армии и развертывании ее в районе Черкассы—Белая Церковь к 7 июля. Не ранее 13 июня принято решение о формировании на базе соединений Орловского и Московского ВО еще одной, 20-й Армии, которая должна была сосредоточиться у Смоленска к 3—5 июля. Еще раз повторим, что все эти перевозки планировалось осуществить при условии «сохранения режима работы железных дорог по мирному времени» и с соблюдением совершенно беспрецедентных мер строжайшей секретности. Так, 12 июня 1941 г. нарком обороны Директивой № 504206 дал такие указания командующему Киевским ОВО: «О прибытии частей 16-й Армии, кроме Вас, члена Военного совета и начальника штаба округа, никто не должен знать… Открытые разговоры по телефону и по телеграфу, связанные с прибытием, выгрузкой и расположением войск, даже без наименования частей, категорически запрещаю… Условное наименование применять при всякой переписке, в том числе и на конвертах совершенно секретных документов». (6, стр. 352)

Среди великого множества мероприятий со сроком выполнения «к 1 июля 1941 г.» не должно пройти мимо нашего внимания и принятое 4 июня 1941 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) решение «утвердить создание в составе Красной Армии одной стрелковой дивизии, укомплектованной личным составом польской национальности и знающим польский язык». (48) Национальные формирования в Красной Армии были к тому времени давным-давно ликвидированы. К тому же в решении Политбюро речь идет не просто о лицах польского происхождения, а именно о людях, знающих польский язык (что в конкретных условиях многонационального Советского Союза, с большим числом смешанных браков и ассимилированных национальных групп, было совсем не одно и то же). Единственный похожий случай имел место 11 ноября 1939 года. Тогда, за 20 дней до начала запланированного «освобождения» Финляндии, было принято решение о формировании 106-й стрелковой дивизии, личный состав которой набирался исключительно из лиц, владеющих финским или карельским языком. (49, стр. 137) Яростные ниспровергатели версии В. Суворова извели бездонную прорву бумаги на свои макулатурные произведения, на все эти «антисуворовы», «мифы ледокола» и проч., но так и не удосужились пока ответить на простой вопрос: зачем Сталину понадобилась к 1 июля 1941 г. дивизия, говорящая на польском языке? Неужели для обороны нерушимых границ СССР срочно потребовались поляки?

Волна крупномасштабной перегруппировки войск катилась с далекого Дальнего Востока через военные округа Европейской части СССР к приграничным западным округам. В середине июня пришла очередь и для таких мероприятий, скрыть которые от разведки противника было труднее всего, — началось уплотнение оперативного построения войск Первого стратегического эшелона. В период с 12 по 15 июня командование западных приграничных округов получило приказы на выдвижение дивизий окружного (фронтового) резерва ближе к государственной границе. Так, в директиве наркома обороны № 504205 от 13 июня 1941 г., направленной в Киевский ОВО, указывалось: «В целях повышения боевой готовности войск округа к 1 июля (подчеркнуто мной. — М.С.) все глубинные дивизии с управлениями корпусов, с корпусными частями перевести ближе к государственной границе в новые лагеря… Передвижения войск сохранить в полной тайне. Марш совершать с тактическими учениями, по ночам. С войсками вывести полностью возимые запасы огнеприпасов и горюче-смазочных материалов. Семьи не брать. Исполнение донести нарочным к 1 июля 1941 г.»(6, стр. 359)

Приказ был немедленно принят к исполнению. Вот как описывает эти события в своих мемуарах маршал Баграмян (в то время — начальник оперативного отдела, заместитель начальника штаба Киевского ОВО):

«…15 июня мы получили приказ начать с 17июня выдвижение всех пяти стрелковых корпусов второго эшелона к границе. У нас уже все было подготовлено (подчеркнуто мной. — М.С.) к этому: мы еще в начале мая по распоряжению Москвы провели значительную работу — заготовили директивы корпусам, провели рекогносцировку маршрутов движения и районов сосредоточения. Теперь оставалось лишь дать команду исполнителям… Дивизии забирали с собой все необходимое для боевых действий. В целях скрытности двигаться войска должны были только ночью. План был разработан детально… Чтобы гитлеровцы не заметили наших перемещений, районы сосредоточения корпусов были выбраны не у самой границы, а в нескольких суточных переходах восточнее». (45, стр. 75)

Директива аналогичного содержания и с указанием той же даты завершения сосредоточения — к 1 июля — поступила и в Западный ОВО. (6, стр. 423) К 15 июня более половины дивизий, составлявших второй эшелон и резерв западных военных округов, были приведены в движение. Накануне войны 32 дивизии западных округов тайно, ночными переходами, через леса и болота шли (крались) к границе. Полковник Новичков, бывший в начале войны начальником штаба 62-й стрелковой дивизии 5-й Армии Киевского ОВО, вспоминает: «Части дивизии выступили из лагеря в Киверцы (около 80 км от границы. — М.С.) и, совершив два ночных перехода, к утру 19 июня вышли в полосу обороны, однако оборонительный рубеж не заняли, а сосредоточились в лесах (подчеркнуто мной. — М.С.) вблизи него»(46)

15 июня командующий войсками Прибалтийского ОВО генерал-полковник Ф.И. Кузнецов издал приказ № 0052, в котором напомнил своим подчиненным, что «именно сегодня, как никогда, мы должны быть в полной боевой готовности… Это надо всем твердо и ясно понять, ибо в любую минуту мы должны быть готовы к выполнению любой боевой задачи». (50, стр. 8) Несмотря на то что никаких конкретных оперативных задач в приказе № 0052 не содержалось, он был увенчан грифом «Совершенно секретно. Особой важности», доведен до сведения лишь старшего комсостава (от командиров дивизий и выше) и заканчивался таким указанием: «В развитие этого приказа никому письменных приказов и приказаний не отдавать». Забота о «целях скрытности» дошла до того, что начальник управления политпропаганды Прибалтийского ОВО товарищ Рябчий вечером 21 июня 1941 г. приказал «отделам политпропаганды корпусов и дивизий письменных директив в части не давать, задачи политработы ставить устно через своих представителей…». (46) Странно все это, очень странно. Конечно, советские нормы секретности сильно отличались от общечеловеческих, но неужели нельзя было доверить бумаге такие задачи, как «быть готовыми защитить мирный труд советских людей» или «земли чужой мы не хотим ни пяди»? В этой связи стоит отметить, что в самый первый день войны, 22 июня 1941 г., немцы захватили в местечке Шакяй (Литва) склад с листовками на немецком языке, обращенными к солдатам вермахта. (42, стр. 79)

Самое же удивительное в другом. По сей день еще находятся сочинители, которые утверждают, что Сталин изо всех сил старался «оттянуть нападение» Гитлера на Советский Союз. Так ведь для того чтобы «оттянуть» получше, надо было не прятать дивизии по лесам, не бродить ночью по болотам, а ярким солнечным июньским днем вызвать в те же Киверцы корреспондентов всех центральных газет и приказать им снять марширующие колонны. И на первую газетную полосу — под общей рубрикой «Граница на замке!». А рядом — интервью с командиром танка, который прибыл со своими боевыми товарищами из жарких степей Монголии в Шепетовку. И пускай немецкие аналитики думают — к чему бы это… «Имея дело с опасным врагом, следует, наверное, показывать ему прежде всего свою готовность к отпору. Если бы мы продемонстрировали Гитлеру нашу подлинную мощь, он, возможно, воздержался бы от войны с СССР в тот момент», — пишет в своих мемуарах генерал армии С.П. Иванов, многоопытный штабной офицер. (47) Именно так, как советует военный профессионал столь высокого уровня, и надо было действовать — если бы Сталин думал о том, как «оттянуть», а не о том, как бы НЕ СПУГНУТЬ противника в оставшиеся до вторжения в Европу считаные недели и дни.

Последние сомнения в наступательной направленности Большого Плана исчезают, стоит лишь нам нанести на географическую карту то расположение дивизий первого стратегического эшелона, которое было создано в ходе тайного многомесячного стратегического развертывания. Благодаря предусмотрительно вырисованной в сентябре 1939 г. «линии разграничения государственных интересов СССР и Германии на территории бывшего Польского государства» (именно так официально называлось то, что во всех книгах и учебниках называется «западной границей») эта «граница» имела два глубоких (на 120—170 км) выступа, обращенных «острием» на Запад. Белостокский выступ в Западной Белоруссии и Львовский выступ в Западной Украине. Двум выступам неизбежно сопутствуют четыре «впадины». С севера на юг эти «впадины» у оснований выступов находились в районах городов Гродно, Брест, Владимир-Волынский, Черновцы. Если бы Красная Армия собиралась встать в оборону, то на «остриях выступов» были бы оставлены лищь минимальные силы прикрытия, а основные оборонительные группировки были выстроены у оснований, во «впадинах». Такое построение позволяет гарантированно избежать окружения своих войск на территории выступов, сократить общую протяженность фронта обороны (длина основания треугольника всегда короче суммы двух других сторон) и создать наибольшую оперативную плотность на наиболее вероятных направлениях наступления противника.

В июне 1941 г. все было сделано точно наоборот. Главные ударные соединения «сбились в кучу» на остриях Белостокского и Львовского выступов. У оснований выступов, в районе Гродно, Бреста и Черновцов, были расположены несравнимо более слабые силы. Описание всей группировки займет у нас слишком много времени и места, поэтому ограничимся тем, что рассмотрим дислокацию главной ударной силы Красной Армии — механизированных (танковых) корпусов. Крайняя спешка и разновременность начала их формирования привели к тому, что имевшиеся в наличии танки, бронемашины, автомобили и трактора были распределены по мехкорпусам очень неравномерно. Столь же разнородным был и состав танкового парка. В большей части корпусов новейших танков (Т-34, КВ) не было вовсе, некоторые (10-й МК, 19-й МК, 18-й МК) были вооружены крайне изношенными БТ-2/ БТ-5, выпуска 1932—1934 гг., или даже легкими плавающими танкетками Т-37/Т-38. На этом фоне контрастно выделяются «пять богатырей», пять мехкорпусов, на вооружении которых обнаруживается от 700 до 1000 танков, в том числе более 100 новейших танков Т-34 и КВ, сотни тракторов (тягачей), тысячи автомобилей. Это (перечисляя с севера на юг) 3-й МК, 6-й МК, 15-й МК, 4-й МК и 8-й МК. Даже среди этих, лучших из лучших, заметны 6-й и 4-й мехкорпуса. На их вооружении было соответственно 452 и 414 новейших танков — больше, чем во всех остальных (а «остальных» было 27) мехкорпусах Красной Армии, вместе взятых. В 6-м МК к началу боевых действий числились 1131 танк (т.е. даже больше штатной нормы), 294 трактора (почетное «второе место» среди всех мехкорпусов РККА), а по числу автомашин и мотоциклов (4779 и 1042 соответственно) он также превосходил любой другой мехкорпус Красной Армии. Весьма солидно выглядел до начала войны и 8-й МК. На вооружении корпуса было 171 новейших Т-34 и КВ, 359 тракторов и тягачей, 3237 автомобилей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.