Глава 10 Примирение

Глава 10

Примирение

Приобретение Робером Гвискаром герцогского титула – великолепное и темное дело.

Тиббон, LVI

Смерть Льва IX в апреле 1054 г. вновь ввергла церковь в состояние хаоса. Как бы ни были решительны его реформы, они не успели укрепиться в каменной римской почве; вынужденное отсутствие папы, пока он оставался в Беневенто, позволило старым аристократическим семьям перегруппироваться, и к моменту, когда он умер, графы Тускуланские, Кресченти и остальные вернулись к прежним интригам. Партия реформ имела достаточно сил, чтобы предотвратить голосование экспромтом – которое почти наверняка привело бы к власти наиболее реакционных кандидатов, – но два ее самых сильных лидера, кардинал Гумберт и архидьякон Гильдебранд, находились за границей и нуждались в поддержке кого-то из власть имущих для того, чтобы победить.

Междуцарствие длилось год. В конце концов, когда обе стороны обратились за решением к Генриху III, реформаторы взяли верх и Генрих назвал кандидату своего главного советника Гебгарда, епископа Айштадского, который 13 апреля 1055 г. взошел на престол святого Петра под именем папы Виктора II. Трудно поверить, что какой-либо непосредственный преемник папы Льва – не говоря о таком способном и опытном политике, как Гебгард, – придя к власти менее чем через два года после Чивитате, мог не интересоваться «нормандским вопросом», однако реальность именно такова». Ранее в Германии он упорно сопротивлялся всем попыткам папы Льва собрать армию; и последующие события, по-видимому, ничуть не повлияли на его взгляды. Его мысли были заняты церковными и имперскими делами, и, прибыв в Рим, он вовсе не собирался заниматься южноитальянской проблемой. Но к весне 1056 г. поток новых жалоб на бесчинства нормандцев заставил его признать тот факт, что он недооценил серьезность ситуации. Лев IX был прав, проблему следовало решать незамедлительно. В августе Виктор II отправился назад в Германию посоветоваться с Генрихом – возможно, не без смущения – о том, какие действия предпринять. Император верил своему старому советнику безоговорочно: если папа считает, что требуется военная кампания, она состоится. Но, как это часто случалось, когда дело касалось нормандцев, судьба пришла им на помощь. Генриху было 39 лет, и за всю жизнь он ни разу всерьез не болел. В конце сентября его свалила лихорадка, и спустя неделю он умер.

К счастью для империи, папа Виктор был в это время в Германии. Генриху наследовал в качестве короля пятилетний сын Генрих IV при формальном регентстве матери, императрицы Агнессы из Пуату; но, поскольку никто из придворных советников не мог сравниться с Виктором II в опыте и знании имперских дел, он в следующие полгода держал в руках не только папство, но и бразды правления Западной империи. На него навалилось множество более неотложных проблем, чем вопрос о нормандцах, и он о нем забыл. Только весной 1057 г. он вернулся в Италию и, прежде чем несчастья юга смогли привлечь его внимание, тоже пал жертвой лихорадки. 28 июля он умер в Ареццо. На эскорт, сопровождавший его тело в Германию, в Равенне напали разбойники, и папу спешно похоронили в мавзолее Теодориха, к тому времени превращенном в церковь.

На сей раз вопрос о преемнике легко разрешился. Императора не было, королю Германии едва исполнилось шесть лет, а архидьякон Гильдебранд, самый сильный и влиятельный член курии, находился Риме и не терял времени даром. Это он настоял на том, чтобы Генрих III два года назад назвал в качестве кандидата Виктора, и теперь ему не составило труда навязать кардиналам своего ставленника – Фридриха Лотарингского, некогда главного помощника папы Льва, а в то время настоятеля Монте-Кассино, вскоре принявшего тиару как папа Стефан IX. Для нормандцев избрание Стефана могло обернуться катастрофой. Много раньше он хвастался папе Льву, что с сотней рыцарей истребит их всех; но они доказали при Чивитате, что он ошибался, и Фридрих им этого не простил. Они знали нового папу как своего непримиримого врага; знали также, что его старший брат герцог Годфрид Бородатый Лотарингский недавно женился на овдовевшей маркизе Беатрисе Тосканской и таким образом получил в свои руки самую могущественную державу северной Италии; и наверняка до них доходили слухи о том, что папа Стефан рассчитывал, воспользовавшись малолетством Генриха IV, отнять имперскую корону у франконийской династии и передать ее лотарингскому дому. Если бы Годфрид стал императором и совместные имперские и папские силы обрушились бы всей своей мощью на южную Италию, у нормандцев было бы мало шансов выстоять. Первые действия папы после избрания, казалось, подтверждали худшие опасения. Он все еще сохранял за собой должность настоятеля Монте-Кассино и повелел монахам прислать ему все золотые и серебряные блюда, обещая позже расплатиться с ними. (Монахи уступили, но с такой неохотой, что Стефан в конце концов с сожалением отказался от своей затеи.) Затем, как мы уже говорили, он решил отправить новое посольство в Константинополь с повелением снова поднять деликатный вопрос о союзе.

При таких обстоятельствах неудивительно, что, когда Стефан умер, меньше чем восемь месяцев пробыв на троне святого Петра, некоторая доля подозрений пала на нормандских предводителей. Мотивы у них определенно были. Но они не обладали опытом запутанных интриг, которые являлись сносным занятием многих жителей Вечного города, и сомнительно, что на этом этапе в их распоряжении имелись средства или связи, необходимые для убийства такого размаха. Позже в Сицилии они не уступали своим восточным подданным в скользком ремесле тайных заговоров; но в тот момент они во многом еще оставались людьми севера, и яд не входил в арсенал их оружия. С большим основанием можно подозревать – если заговор вообще имел место – как всегда, римскую знать, которая предпочитала отдаленную и туманную власть империи перспективе главенства более близкой и, предположительно, более могущественной лотарингской династии. Но Стефан долго болел, и самым правдоподобным (хотя и не столь романтичным) выглядит предположение, что он, как большинство людей, даже в Средние века, умер естественной смертью. Она настигла его во Флоренции в конце 1058 г., и, как только папа испустил дух, нормандцы вздохнули свободней.

Реформистских лидеров опять не оказалось в Риме – Гумберт находился во Флоренции, а Гильдебранд еще не вернулся из Германии, куда он отправился с запозданием, чтобы сообщить об избрании папы Стефана; и у реакционеров снова появился шанс. Опыт последних лет научил их, что в таких случаях все зависит от скорости. Тускуланско– кресчентианский альянс действовал быстро, и в течение нескольких дней Джованни Минчио, епископ Веллетри, был возведен на папский престол под зловещим именем Бенедикт X. С точки зрения Гильдебранда и его сторонников, это был не самый плохой вариант; новый папа, возможно, не отличался решительностью, но Лев IX сделал его кардиналом, а Стефан рассматривал его в качестве запасного варианта, на тот случай, если сам он не будет избран. Они не могли, однако, согласиться с его избранием, поскольку считали саму процедуру противоречащей каноническому праву. В результате партия реформ в полном составе покинула Рим, встретилась с Гильдебрандом в Тоскане и решила избрать папу для себя.

Выбор пал на Жерара, епископа Флорентийского, бургундца с безупречной репутацией, который в декабре 1058 г., с одобрения императрицы Агнессы и – что было в равной степени важно – герцога Гофрида Лотарингского, принял папский титул под именем Николая II. Он и его кардиналы, поддерживаемые герцогом Годфридом, с небольшим военным отрядом двинулись на Рим, где их сторонники, возглавляемые неким крещеным евреем по имени Лео ди Бенедикто Кристиано, открыли Трастеверианские ворота. Они быстро заняли Тибрский остров и сделали его своей штаб-квартирой. Последовал несколько дней уличных боев, но в конце концов Латеранский дворец был взят штурмом, а Бенедикт едва успел бежать в Галерию[32].

Партия реформ вновь победила, но заплатила за это высокую цену. Бенедикт по-прежнему оставался на свободе и имел немало верных сторонников; многие римляне, которых заставляли приносить клятву Николаю, поднимали для этого левую руку в знак того, что правой они уже клялись его сопернику. Самым неприятным было сознание, что даже теперь победа была достигнута только благодаря военной поддержке герцога Годфрида. Короче, после всех усилий прошедшего десятилетия папство находилось в том же состоянии, в каком его застал папа Лев, – разрываемое на части римской аристократией и империей, способное иногда натравить одних на других, но недостаточно сильное, чтобы утвердить свою независимость от обоих. В таких условиях ни о каких реформах не могло идти речи. Церковь должна была каким-то образом стать на ноги.

Прежде всего возникла проблема Бенедикта. Тринадцать лет назад его одиозный тезка продемонстрировал, сколько вреда может причинить отступник-антипапа; Бенедикт X пользовался гораздо большей популярностью, чем Бенедикт IX, и в этот раз под рукой не было императора, готового обрушиться на Италию и восстановить порядок, как это сделал Генрих III. Герцог Годфрид вернулся в Тоскану – хотя это было, наверное, хорошо, поскольку он неожиданно проявил непонятную неискренность, которая заставляла подозревать его в секретных интригах с римлянами. И тогда церковные иерархи совершили поразительный и крайне значимый шаг. Они обратились за помощью к нормандцам.

Окончательное решение наверняка принял Гильдебранд, возможно посоветовавшись предварительно с аббатом Дезидерием. Ни один из членов курии, даже сам папа Николай, не обладал мужеством и достойным авторитетом, чтобы это сделать. Жители Италии, и прежде всего римское духовенство, все еще рассматривали нормандцев – и не без оснований – как сборище разбойников, немногим лучше сарацин, терроризировавших южную Италию раньше. У многих кардиналов мысль о союзе с такими людьми, печально знаменитыми своими кощунствами и святотатствами, пять лет назад дерзнувшими поднять оружие против самого Святого Отца и державшими его девять месяцев в плену, должна была вызывать гораздо больший ужас, нежели соглашение с римской знатью и даже с самим Бенедиктом. Но этот невзрачный маленький тосканец, темного, возможно еврейского, происхождения, уступавший в образованности большинству своих коллег, знал, что он прав. Папа и кардиналы склонились, как почти всегда бывало, перед его волей; и в феврале 1059 г. он лично отправился в Капую.

Ричард из Капуи, естественно, обрадовался появлению Гильдебранда и радушно его принял. За год до того папа Стефан, казалось, угрожал ему и его соотечественникам уничтожением; теперь преемник Стефана послал своего самого выдающегося кардинала просить помощи у нормандцев. Судя по всему, недавний почетный прием, устроенный ему в Монте-Кассино, не был, как он опасался, случайностью, а свидетельствовал о радикальных переменах в настроениях папства. Такая перемена казалась многообещающей. Ричард немедленно передал триста воинов в распоряжение Гильдебранда, и кардинал вернулся в Рим с новым эскортом. В середине марта он и Николай расположились лагерем под стенами Галерии, наблюдая, как их армии осаждают город. Нормандцы, применяя свою обычную тактику, произвели ужасные опустошения, по всей округе чиня поджоги и грабежи; галерианцы сопротивлялись с большим мужеством, так что все попытки штурмовать городские стены закончились неудачей, но в итоге горожанам пришлось сдаться. Бенедикта взяли в плен, лишили духовного сана и заточили в церкви Святой Агнессы в Риме. Так начался период папско-нормандской дружбы.

Судьба Бенедикта Х потрясла всех членов реакционной группировки в Риме. Они не ожидали, что кардиналы столь решительно и единодушно воспротивятся его избранию и приложат столько усилий, чтобы его сместить. Прежде чем они успели опомниться, Гильдебранд нанес им еще один удар, даже более серьезный по своим последствиям. Процедура выбора папы не была четко установлена; в то время она основывалась на указе императора Лотаря I, изданном в 824 г. и подтвержденном в следующем тысячелетии Оттоном Великим, согласно которому выборы осуществлялись всем духовенством и знатью римского народа, но рукоположение нового понтифика происходило только после того, как он приносил клятву императору. Эта процедура, изначально достаточно гибкая и еще больше утратившая определенность, после того как ее толковали по-всякому в течение более чем двух столетий, неизбежно порождала злоупотребления. Помимо того что указ отдавал власть над папством в руки римской аристократии, он подразумевал зависимость от империи, которая, хотя и уравновешивалась необходимостью для каждого императора принять папскую коронацию в Риме, не согласовывалась с идеей Гильдебранда о верховенстве папы. Теперь, когда в Риме царило смятение, в Германии на троне сидел ребенок, а папа имел за своей спиной военную мощь нормандцев, настал момент положить конец прежней порочной практике.

В апреле 1059 г. папа Николай собрал синод в Латеранском дворце, и там в присутствии 113 епископов (Гильдебранд, как всегда, находился рядом) провозгласил декрет, который с одним или двумя позднейшими дополнениями по сей день определяет процедуру выбора папы. Прежде всего, ответственность за избрание нового папы теперь возлагалась на кардиналов, при этом кардиналы-епископы должны были следить за выборами, чтобы предотвратить симонию. Только после избрания кардиналами кандидатура нового понтифика утверждалась остальным духовенством и народом Рима. На словах признавалась связь с имперской властью, отраженная в нарочито туманном требовании, что избирающие должны относиться «с надлежащим почтением к Генриху, ныне королю и, надеемся, будущему императору», и тем его преемникам, которые лично получат подобные права от Святого престола; но смысл этого заявления не вызывал сомнений: в дальнейшем церковь будет сама решать свои проблемы и не станет слушать ничьих приказов.

Это был смелый шаг, и даже Гильдебранд не отважился бы на него, если бы не нормандцы. И империя, и римская знать получили пощечины, хотя и в дипломатической форме, и обе могли попытаться сейчас или позднее вернуть свои прежние привилегии с помощью вооруженной силы. Но переговоры Гильдебранда с князем Капуи, не говоря уж о недавних событиях в Галерии, придали ему – а через него церкви в целом – уверенность. Все три сотни нормандцев из Капуи заставили его главных врагов отступить в замешательстве; сколько же можно было сделать, если призвать все нормандские силы из Апулии и Калабрии под папские замена? Такая поддержка позволила бы церкви избавиться от последних тенет политической зависимости и провести самые смелые реформы, не опасаясь за последствия. Кроме того, после событий 1054 г. взаимоотношения между Римом и Константинополем не оставляли надежды на быстрое разрешение теологических споров; потому, чем быстрее извращенное учение греков окончательно утратит свои позиции на юге Италии, тем лучше. Нормандцы, установившие наконец терпимые отношения со своими ломбардскими подданными, вытеснили византийцев отовсюду, кроме нескольких городов в Апулии – в частности, Бари – и «пальца» Калабрии. Предоставленные сами себе, они быстро довершили бы дело, а затем, вероятно, принялись бы за неверных в Сицилии. Нормандцы были самым деятельным народом на полуострове и, при всех грехах, латинянами. Разве не следовало поддерживать их, вместо того чтобы им противодействовать?

Ричард и Роберт со своей стороны хотели союза с римской церковью. Они и их соплеменники могли в прошлом причинять зло отдельным церквям и монастырским общинам, но всегда – даже у Чивитате – выказывали уважение к папе и взялись за оружие только для самозащиты, когда все их попытки решить дело миром провалились. Они были не настолько сильны, чтобы отказываться от возможности отвести раз и навсегда угрозу совместного наступления империи и папства или заручиться поддержкой папы в войне против любого другого врага – византийцев, тосканцев или сарацин. Но при этом их могущества вполне хватило, чтобы беседовать с папой на равных. Их сердца были полны самых радужных надежд, когда Николай II покинул Рим в июне 1059 г. с внушительной свитой кардиналов, епископов и других клириков, чтобы – возможно, по приглашению Роберта Гвискара – посетить Мельфи.

Медленно и величественно папская процессия проследовала через Кампанию. Она остановилась в Монте-Кассино, где к ней присоединился Дезидерий, ныне официальный представитель папы на юге и, таким образом, фактически его посол у нормандцев; она пересекла горы и вышла к Беневенто, где Николай собрал синод; далее папа проследовал к Венозе, где освятил новую церковь Пресвятой Троицы, место погребения старших Огвилей и, соответственно, главную святыню нормандцев в Италии. В конце августа папа со своей свитой прибыл в Мельфи. У городских ворот его ожидала внушительная толпа, состоящая из нормандских баронов во главе с Ричардом из Капуи и Робертом Гвискаром, поспешно вернувшимся из калабрийской кампании, чтобы приветствовать блистательного гостя.

Синод в Мельфи, который послужил формальным поводом для папского визита, не оставил следа в истории. Его основной целью было восстановить целомудрие или по крайней мере навязать целибат среди духовенства южной Италии, и с этой точки зрения – несмотря на то, что епископ Транийский был публично лишен сана в присутствии сотни равных ему по званию, – судя по свидетельствам более поздних источников, он не принес никаких результатов. Но визит Николая II в Мельфи имел историческое значение и для нормандцев, и для папства, ибо за ним последовало их формальное примирение. Для начала папа подтвердил права Ричарда на титул князя Капуи, а затем официально признал Роберта герцогом Апулии, Калабрии и, хотя до сих пор нога Гвискара не ступала на остров, Сицилии.

На каком основании папа столь щедро даровал нормандцам земли, на которые никогда не претендовали ни он, ни его предшественники, – остается неясным. Если говорить о материковой Италии, он, судя по документам, исходил из того факта, что Карл Великий двумя столетиями раньше даровал папству герцогство Беневенто. Границы княжества тогда не были четко определены и с той поры несколько раз сдвигались, возможно, в какой-то момент (хотя в XI в. это было не так) оно включало в себя все территории к югу от города. Однако всего двенадцатью годами раньше Генрих III в присутствии папы Климента вернул Капую Пандульфу и тем самым ясно дал понять, что считает это княжество имперским владением. Действия папы Николая II в отношении Сицилии представляются еще менее обоснованными; остров никогда не входил в число папских владений, и единственным основанием для того, чтобы заявлять какие-то права на него, мог служить так называемый Константинов дар – документ, согласно которому император Константин I якобы передал папе Сильвестру I и его преемникам светскую власть в «Риме и всех провинциях, местностях и городах Италии и западных областях». Этот документ служил главным аргументом в пользу всех притязаний престола святого Петра вплоть до XV в., когда, к великому замешательству клириков, было доказано, что он является подделкой, бесстыдно состряпанной в папской курии семью веками ранее[33].

Но никто не собравшихся в Мельфи в тот августовский день не задавался подобными каверзными вопросами. Папа Николай мог проявить щедрость, ибо она окупалась сторицей. Конечно, он от лица папства поддержал наиболее опасную и потенциально разрушительную силу в южной Италии; но, подтвердив права обоих предводителей, чьи отношения, как он знал, были натянутыми, он обеспечил все гарантии того, что эта сила никогда не сможет полностью объединиться. Более того, Ричард из Капуи и Роберт Гвискар принесли ему клятвы, в результате чего положение папства коренным образом изменилось. По счастливой случайности, в библиотеке Ватикана сохранился полный текст клятвы Роберта – один из наиболее древних дошедших до нас текстов такого рода. Первая часть, касающаяся ежегодной ренты, которая должна уплачиваться Риму и составляет двенадцать павийских монет за каждую упряжку быков, имеющуюся в его владениях, не очень интересна; но вторая заключает в себе многое:

«Я, Роберт, милостию Божией и святого Петра герцог Апулии и Калабрии и, если кто-то из них поможет мне, в будущем герцог Сицилии, буду с этого времени и впредь верен римской церкви и Вам, папа Николай, мой господин. Никогда я не приму участия в заговоре или другом начинании, в результате которого Вы можете лишиться жизни, или Вашему телу будет причинен вред, или Ваша будет свобода отнята у Вас. Я также не открою ни одному человеку секрета, который Вы поведаете мне, повелев его хранить, если только это не причинит Вам вреда. Везде и против всех врагов я останусь, насколько это будет в моих силах, союзником святой римской церкви, дабы она могла сохранять и приумножать владения святого Петра. Я предоставлю Вам любую помощь, какая потребуется, чтобы Вы могли занимать в почете и в безопасности папский престол в Риме. Что до владений святого Петра и княжества (Беневенто), я не сделаю попыток вторгнуться в них или даже разорить их (sic) без Вашего дозволения или дозволения Ваших преемников, облеченных доверием блаженного Петра. Я буду честно выплачивать, каждый год, римской церкви условленную ренту за земли святого Петра, которыми я владею или буду владеть. Я отдам Вам церкви, которые ныне находятся в моих руках, со всем их имуществом, и сохраню их в подчинении святой римской церкви. Если Вы или кто-то из Ваших преемников расстанется с этой жизнью прежде меня, я буду, по совету главных кардиналов, а также духовенства и мирян Рима, трудиться для того, чтобы папа был избран и утвержден с почестями, достойными святого Петра. Я буду верно соблюдать в отношении римской церкви и Вас обязательства, которые я сейчас принял, и буду поступать подобным образом в отношении Ваших преемников, которые взойдут на престол во славу благословенного Петра и которые подтвердят права и титулы, которые даровали мне Вы. Да поможет мне Бог и Его святое Евангелие».

Церемонии закончились, папа Николай вернулся в Рим со своей свитой, которая теперь пополнилась большим отрядом нормандцев. Ричард, чья клятва, предположительно, напоминала клятву Роберта, двинулся в Капую, в то время как Роберт поспешил присоединиться к своей армии в Калабрии, осаждавшей небольшой город Кариати. Все трое, наверное, были довольны тем, что они сделали.

Другие, однако, не разделяли их удовлетворения. Гизульф из Салерно пережил новый удар, задевавший его права и гордость. Его отчаянная надежда получить поддержку папы в войне против ненавистных нормандцев рухнула, и перед ним маячили только мрачные перспективы постепенного ослабления его власти во все уменьшающихся владениях; постоянной зависимости от милостей князя Капуи и весьма ненадежной поддержки своего зятя Роберта Гвискара.

Римские аристократы, озлобленные и напуганные, вернулись в свои затхлые дворцы. Византийцы поняли, что потеряли последний шанс сохранить то, что осталось от их итальянских владений. А Западная империя, урезанная в своих правах при выборах папы, столкнулась с новым альянсом, столь же грозным в военном отношении, как и в политическом; а теперь в довершение всего вынуждена была наблюдать в бессильном молчании, как огромные территории, принадлежащие империи, переходят в руки нормандских разбойников. Реакция имперских властей на действия папы Николая в описании не нуждается. К счастью для Италии, Генрих IV еще оставался ребенком; будь он на несколько лет старше, он не стал бы терпеть подобное отношение. Имя папы с тех пор демонстративно опускалось в молитвах во всех церквях империи, но едва ли Николая – или Гильдебранда – это очень заботило.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.