Глава двадцать третья. Ключ страны[222]

Глава двадцать третья.

Ключ страны[222]

В военном искусстве нет теоретического представления, которому критика уделяла бы так много внимания, как то, которым мы займемся в настоящей главе. Это - парадный конь, которого оседлывают все авторы, описывающие сражения и походы, это чаще всего встречающаяся исходная точка всякого резонерства, и это тот фрагмент научного оформления, который хорошо знаком критике. Тем не менее связанное с ним понятие до сих пор еще твердо не установлено и еще ни разу отчетливо не определено.

Мы попытаемся развить его до полной ясности и тогда посмотрим, какая цена останется за ним для практической деятельности.

Мы рассматриваем его в этом месте нашего труда, так как предварительно надо было рассмотреть оборону гор и рек, а также понятия крепкой и укрепленной позиции, к которым оно непосредственно примыкает.

Неопределенное и путаное понятие, скрывающееся за этой древней военной метафорой, обозначало то такую местность, где страна представлялась наиболее открытой, то такую, где она представляла наибольшие трудности.

Если существует такой район, без обладания которым нельзя отважиться на вторжение в неприятельскую страну, то он по праву может быть назван ключом страны. Однако этого простого, но довольно бесплодного представления оказалось недостаточно для теоретиков; они возвели его в новую степень и под ключом страны стали разуметь такие пункты, которые решают вопрос об обладании страной в целом.

Когда русские хотели проникнуть в Крым, они должны были сперва овладеть Перекопом и его оборонительной линией, - не столько ради того, чтобы вообще получить в него доступ, ибо Ласси два раза (в 1737 и 1738 гг.) обходил эти линии[223], но для того, чтобы иметь возможность с известной степенью безопасности утвердиться в Крыму. Это чрезвычайно просто, но, правда, понятие пункта-ключа мало помогает уразумению этого. Но если бы действительно можно было сказать что тот, кто овладел районом Лангра, обладает или господствует над всей Францией вплоть до Парижа, т.е. что вступление во владение ею зависит лишь от него одного, то это было бы, очевидно, нечто иное, гораздо более важное. Согласно представлению первого рода, нельзя мыслить обладание страной без обладания тем пунктом, который мы называем ключом, - это понятно простому здравому смыслу; согласно же представлению второго рода, обладание пунктом, называемым ключом, немыслимо без того, чтобы из него непосредственно не вытекало обладание страной; последнее представляет уже что-то чудесное, для понимания которого простого здравого смысла недостаточно, - для этого необходима магия чернокнижников. Эта каббалистика возникла в действительности в литературе лет 60 тому назад, достигла своего кульминационного пункта к концу прошлого столетия, и, несмотря на подавляющую силу, уверенность и ясность, с какой методы ведения войны Бонапарта увлекли за собой убеждения всех современников, мы утверждаем, что она все же ухитряется тонкой живучей нитью тянуться по книжным страницам.

Само собою разумеется, что во всякой стране (раз мы должны отойти от нашего понятия пункта-ключа) найдутся пункты первенствующего значения, в которых сходятся многие дороги, в которых с удобством можно добывать продовольственные средства и из которых легко направиться в любую сторону, - короче говоря, обладание которыми дает возможность удовлетворить разнообразные потребности и доставляет многие выгоды. Если полководцу вздумалось бы подчеркнуть одним словом важность такого пункта, назвав его ключом страны, то было бы педантизмом протестовать; напротив, в таком смысле это обозначение весьма выразительно и привлекательно. Но если из этого простого цветка красноречия хотят сделать ядро, из которого должна развиться целая система, с подобным дереву множеством разветвлений, то приходится взывать к здравому человеческому смыслу, чтобы он вернул этому выражению его истинную ценность.

От употребляемого на практике, но, конечно, очень неопределенного значения, которое имеет понятие "ключа страны" в рассказах полководцев о своих военных походах, следовало бы перейти, при желании развить из этого систему, к более определенному, следовательно, более одностороннему, рассмотрению этого вопроса[224]. Из разных сторон этого значения выбрали в основу превышение местности.

Когда дорога переваливает через горный хребет, то благодаришь небо, что достиг уже высшей точки, и начинаешь спуск. Это относится как к отдельному путешественнику, так в еще большей степени к армии. Кажется, что все трудности миновали; большей частью это действительно верно: спуск легкое дело, мы чувствуем свое превосходство над всяким, кто вздумал бы воспрепятствовать нам; видишь всю страну перед собою и заранее господствуешь над ней взглядом. Таким образом, высшая точка, которой достигает дорога, переваливающая через гору, рассматривалась как самая главная; в большинстве случаев она действительно является таковой, но далеко не во всех. Такие точки очень часто получают название ключа в исторических повествованиях полководцев, - правда, опять-таки в несколько ином смысле и обычно в ограниченном значении. Преимущественно с этим представлением и связалась ложная теория (создателем которой можно, пожалуй, считать Ллойда). Она признала ключами страны командующие над страной пункты, с которых спускается несколько дорог в страну, в которую предстоит вступить. Являлось вполне естественным, что это понятие сливалось с близко с ним соприкасавшимся, а именно - с представлением о систематической обороне гор[225], а вследствие этого все дело углублялось еще дальше в область иллюзий. К этому присоединились и некоторые элементы, имеющие значение при обороне гор, и, таким образом, вскоре понятие высшей точки дороги было оставлено, а за ключ страны стали признавать вообще высшую точку всей данной системы гор, т.е. точку водораздела.

А так как около этого времени, т.е. во второй половине XVIII столетия, распространились более ясные представления об образовании земной поверхности путем процесса размыва, то этой военной теории протянули руки естественные науки в образе этой геологической системы; тогда все плотины жизненной правды оказались прорванными, и резонирование всякого рода разлилось потоками фантастической теории, построенной на геологической аналогии. К концу XVIII столетия только и говорилось - или, вернее, писалось - об истоках Рейна и Дуная. Правда, эта чепуха господствовала главным образом только в книгах, ибо в действительную жизнь проникает малая доля книжной мудрости, и притом тем меньшая, чем нелепее излагаемая в ней теория. Однако теория, о которой идет сейчас речь, на беду Германии не осталась без влияния на практическую деятельность: нам приходится сражаться не с одними ветряными мельницами, и чтобы это доказать, мы напомним о двух действительных происшествиях: во-первых, о важных, но чрезвычайно ученых походах прусской армии 1793 и 1794 гг. в Вогезы, теоретическое обоснование которых дают книги Граверта и Массенбаха; во-вторых, о походе 1814 г., где армию в 200 000 человек потащили на буксире той же нелепой теории через Швейцарию, на так называемое Лангрское плато.

Дело в том, что высокий пункт известной местности, с которого стекают в разные стороны источники вод, по большей части не что иное, как пункт возвышенный, и все, что в конце XVIII и в начале XIX столетия писалось о его влиянии на военные события с преувеличением и неправильным применением понятий, правильных по существу, является полнейшей фантазией. Если бы Рейн, Дунай и все шесть рек Германии имели одно общее место истока на одной какой-нибудь горе, то все же эта последняя в военном отношении представляла бы собой ценность разве лишь пункта, пригодного для устройства тригонометрического сигнала. Для световой сигнализации она уже оказалась бы менее соответствующей, для наблюдательного поста - еще менее, а для целой армии - совсем непригодной.

Итак, искание ключевой позиции страны в местности, признанной ключом, т.е. там, где различные горные отроги расходятся из одной общей точки и где начинаются самые высокие источники вод, представляет собою чисто книжную идею, которую отвергает самая природа, так как она творит хребты и долины не столь доступными сверху вниз, как признавалось до сих пор так называемым учением о местности, а разбрасывает по своему произволу вершины, долины и нередко окружает самый низкий уровень вод наиболее высокими массами гор. Если по этому вопросу навести справку в военной истории, то легко убедиться, как мало конечные геологические пункты известной местности влияют на ее использование для военных действий и насколько в этом смысле преобладают другие районы и другие потребности. Часто линии фронта проходят от указанных пунктов на самом близком расстоянии, и все же последние не привлекают к себе внимания.

Мы не будем больше заниматься этим ложным понятием - мы задержались на нем так долго потому, что на него опиралась целая горделивая система, - и вернемся к нашей точке зрения.

Итак, мы говорим: если выражение ключевая позиция должно соответствовать какому-нибудь самостоятельному понятию, то таковым может быть лишь понятие о местности, без обладания которой невозможно отважиться проникнуть в данную страну. Если этим именем обозначают каждый удобный проход в страну или каждый удобный центральный пункт, то это название утрачивает свое специфическое значение (т.е. свою ценность) и обозначает нечто такое, что можно найти повсюду, и тогда оно становится лишь красивым риторическим оборотом.

Итак, позиции, которые соответствовали бы понятию о ключе страны, будут, конечно, встречаться крайне редко. По большей части лучший ключ к стране находится в неприятельском войске, и для того, чтобы понятие места могло господствовать над понятием вооруженных сил, должны существовать особо благоприятные условия. Последние, на наш взгляд, проявляются в двух главных моментах: во-первых, в том, чтобы расположенные в этом пункта войска, благодаря содействию местных условий, были в состоянии оказать сильное тактическое сопротивление, и, во-вторых, чтобы эта позиция угрожала сообщениям неприятеля раньше, чем наши сообщения окажутся под угрозой с его стороны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.