Аркадий Алексеевич Савеличев (9 января 1933 – январь 2008)

Аркадий Алексеевич Савеличев

(9 января 1933 – январь 2008)

Родился в деревне Ленино Максинского района Вологодской области. Дед родился в Новгородской губернии; отец и мать – в Петербургской; Аркадий – в Вологодской, а все они вместе – из одной и той же деревни Избишино, постоянно переходившей из одной области в другую, а потом и вовсе ушедшей на дно проклятого Рыбинского моря. (Избишино – место действия в одном из романов А. Савеличева.) Это – чисто российская судьба в ходе коллективизации, которая покорёжила не только административные границы, но и душу многих героев Аркадия Савеличева, да и душу самого писателя, который постоянно считал себя переселенцем, скитальцем, изгоем, у которого нет малой родины, где он родился и сделал первые шаги, а Рыбинское море считал проклятым, так несправедливо оно возникло. Дед успокоился в Тихвине, отец – в Карелии, мать – в Минске, а родственников разбросало по всей стране.

Бросало и Аркадия Савеличева из края в край: послевоенный фэзэушник, строитель в Карелии, прораб на белорусских стройках, солдат и журналист, в 1965 году окончил Белорусский государственный университет. Первая журналистская книга вышла в Минске: в 1966 году «Династия Мудрецовых», затем последовали книги рассказов и повестей «Земной чертог» (1970), «Зелёный день» (1973), роман «Инженеры» (1978), в издательстве «Современник» вышли сборник рассказов и повестей «Воротись до полуночи», роман «Забереги» сначала вышел в Минске в 1981 году, затем в Москве в 1983 году. Вот с этого времени имя Аркадия Савеличева стало известным в Москве.

Самобытный художник выходит на всероссийскую дорогу со своей темой, со своим взглядом на мир, со своими неповторимыми характерами, воплощёнными в ярких художественных образах. Тут и впечатления и размышления человека, вновь повидавшего свою малую родину («Незабытая родина»), тут и сорочины, на которые собирается много народу, чтобы помянуть прекрасного человека, так нелепо погибшего и оставившего после себя большую семью («Воротись до полуночи»), тут и «сентиментальная история» о трудных поисках своей возлюбленной, которую герой повести некогда бросил и даже не знал, что у неё и у него растёт дочка («Человек и человечиха»), тут и другие житейские истории, подчас и совсем не сентиментальные, а тяжёлые, драматические.

По всему этому разнообразнейшему жизненному материалу чувствуется, что автору пришлось немало поездить на своём веку, немало повидать и столкнуться с людьми, судьбы которых складываются не самым счастливым образом. Главное, что трогает во всех этих повестях и рассказах, – это глубокая любовь и сочувствие к простому трудовому человеку, к его нелёгкой жизни, полной тревог и забот. И, несмотря на все эти тяготы и заботы, несмотря на тяжёлые беды, которые обрушиваются на человека в результате несчастливого стечения обстоятельств, человек этот сохраняет лучшие черты нашего народа, сохраняет мужество, доброту, бескорыстие, отвагу, не озлобляется при виде гнусного, которое ещё порой растекается по нашей земле. Мудрый и светлый взгляд на мир – характернейшая черта героев Аркадия Савеличева.

Автор побывал на своей родине, на Вологодчине, где прошли первые годы его жизни, где остался отчий дом, который всё-таки уцелел, несмотря на бури, пронёсшиеся на этой земле, посмотрел, как живут его бывшие односельчане, принял участие даже в сенокосе – словом, попытался прикоснуться снова к той жизни, которой жили его отчичи. Жизнь на Вологодчине видится ему то в розовых, то в чёрных тонах. Но он не спешит с выводами: постепенно, приглядываясь к современной деревенской жизни, как бы заново постигая её закономерность и осмысленность, автор-рассказчик словно бы возвращается в прежний, земной, солнечный мир, некогда им потерянный: «Но постепенно зрение крепло, глаз обострялся и привыкал к контрастам, которые и контрастами-то нельзя назвать, – просто так было и так есть. Я начинаю воспринимать эту жизнь без ахов и охов. Жизнь как жизнь…» Вот этот взгляд на мир и на человека, мудрый и единственно верный для художника-реалиста, особенно ярко проявился в романе «Забереги», который был опубликован в 1978 году в журнале «Неман».

Жизнь как жизнь разворачивается перед нами с первых страниц романа, всё больше захватывая наше внимание простотой и безыскусственностью изображённых человеческих типов, будничностью целой череды дней, событий, явлений. Как и в жизни, в романе всё есть: трагическое, драматическое часто соседствует с весёлым, беззаботным юмором; тяжёлое, мрачное, даже страшное сменяется сентиментальными переживаниями, приводящими к облегчающим душу слезам; мужественное, героическое в действиях и поступках положительных героев, раскрывающее волю, отвагу, славу своего народа, его характер, вдруг, в последующих картинах, как бы отходит на третий план, а на их месте оказываются совсем иные персонажи, выражающие совсем иные человеческие черты и свойства…

Показывая жизнь как жизнь, без ахов и охов, Аркадий Савеличев, как трезвый реалист, достигает в своём романе при изображении своих героев больших художественных глубин и ярких человеческих открытий. Пожалуй, никому не удавалось с такой бесхитростной правдивостью рассказать о жизни деревенских людей в лихую годину войны, об их страданиях и муках, об их непосильном, нечеловеческом труде, благодаря которому держава наша собирала урожай и кормила всю нашу огромную армию, рабочих в городах и посёлках. Многие, конечно, писали о деревне той поры. И прежде всего приходит на память Фёдор Абрамов с его великолепным романом «Братья и сёстры», опубликованным в 1958 году. Есть и ещё талантливые произведения на эту тему, но тема была далеко не исчерпана. И новый роман Аркадия Савеличева лишь подтверждает эту мысль. Читаешь роман и будто вместе с его героями как бы заново переживаешь этот трудный период нашей истории, трудный не только на фронте, но трудный и в мирном, казалось бы, тылу, где не стреляют, не убивают, не рвутся над головами снаряды… Но сколько нужно настоящего мужества, отваги, трудолюбия, доброты, сердечности, чтобы выжить в эту лихую годину и не расплескать в мелочах и дрязгах духовные сокровища своего сердца.

Легче в ту пору очерстветь сердцем, стремиться к тому, чтобы выжить самому, накормить лишь своих детей, думать лишь об этом, лишь о своей жизни и своей судьбе. Так и оказывалось на первых-то порах. Если раньше, когда всего было вдоволь, во время сенокосов, во время уборки урожая, собирались по бригадам и вываливали всё съедобное в общий котел, то сейчас во время валки леса, когда настал час обеда, все разбрелись поодиночке и вытаскивали свои скудные запасы и стыдливо ели, чуть ли не таясь друг от друга. Им всем была непривычна такая скудость, потому-то и таились. Народная черта характера. Нечем делиться-то, скудно, вот и затаились по сторонам. Но это проходит со временем, общая беда сплотила всех женщин, каждая помогает чем может другим.

Главная героиня романа – Домна Ряжина, молодая женщина, мать троих сыновей, младшему не больше двух, а старшему – около десяти. Обычные заботы одолевают её: накормить детей, накормить корову, запасти дровишек, сена привезти из леса, успеть выполнить и колхозную работу. Война застала их семью только что переехавшей на новое место жительства: старое Избишино недавно было затоплено, а на новом месте ещё не успели обжиться, не успели запастись впрок, вот и получилось как словно после пожара – всюду нехватки, всюду недостатки. А тут и началась война. Кузьма Ряжин ушёл на войну, оставив молодой хозяйке огромное число недоделанных дел и троих малолетних детей. А тут новая беда навалилась на Домну. О беженцах в Избишине только слышали, обходила стороной эта напасть. Но пришло время, и в избе Домны оказались молодая мать с сыном, прибившиеся издалека. Более того, Марыся и её Юрасик ели скудные харчи, оставленные ею своим детям. И вот сразу возникает страшная проблема: выпроваживать «с богом» беженцев, как советует старый дядя Коля, «потом поздно будет», или оставить их в доме и вместе «горе мыкать», как подсказывает сердце, извечная русская черта сострадать чужому горю. Всё смешалось в голове Домны, заныло сердце. Тяжко было смотреть на мальчонку, который жадно, торопливо кусал нечищеную картофелину, на сиротливо приткнувшуюся к тёплой печке мать, укутанную тряпьём. «Всем надо прожить, всё равно кому-то помирать надо» – этот трезвый голос старого человека сначала взял верх в душе матери троих детей. Что ей до чужих детей и чужих мужей. Кто осудит простую женщину за такие естественные движения души. И она набросилась на пришельцев и потащила в сени. Осталось только столкнуть их с порога, и дело сделано. Но тут подала молчавшая до сей поры женщина свой «остудный, промокший голос»: «Забейте лепей, кали уж так». Этот голос словно пробудил молчавшую до сих пор совесть: Домна бросилась в избу, упала и заревела вместе со своими детишками, а в сенях вторила ей та, выброшенная, вместе со своим. Вот так и выли две матери, для которых главное – спасти своих детей, дать им возможность вырасти. И вот Домна воспрянула духом, оглянулась, увидела тёплую, чистую избу, разгоревшиеся дрова в столбняке и на все посмотрела другими глазами: «Да что же такое деется?..» Что же такое произошло с нею, что она вот так набросилась на беженку, у которой война отняла и угол-то родной. Домна втащила женщину и её мальца в избу, раскатала их, обогрела своей лаской, заулыбались её дети, увидев такого же, как они, пузана. «Такое уж наше горе», – подытожила Домна свои переживания и чувства этих драматических нескольких минут, выпавших на её долю. Горе, общая беда на многие явления заставила по-иному посмотреть. И щедрой хочется быть, жалостливой к чужому горю, восприимчивой к чужой беде, а порой прорывается скаредность, боязнь не уберечь от голода своих кровных. Даже дядя Коля, человек более жёсткий к чужим, и то упрекнул Домну, когда она, вывалив всё, что у неё было, стала сожалеть об этом: «Чего шпыняешь нас? Что на столе, то в животе. Угощаешь, так угощай…»

И то, что Домна обняла своих детишек, «долго тискала их перемазанные картошкой мордашки», и то, что она искала оправдания своей житейской скупости, ведь трое на руках, сама осталась без кормильца, и то, что после малой выпивки и горячей закуски жизнь показалась ей довольно сносной – много ли человеку надо, – всё это производит впечатление жизненной достоверности, правда жизненная становится правдой художественной. Только недавно не знала, что делать. Только час, может, тому назад выгоняла беженцев из своей избы, а прошло какое-то мгновение, поели, выпили бражки, Домна вспомнила свою былую жизнь, весёлую и задорную, схватила вятку и заиграла, стала наяривать плясовую: «Домна плясала, ох, как она плясала!» Но и пляска сменилась быстрым недоумением, обидой, воспоминаниями о своей непутёвой сестре. А и повода-то совсем почти и не было к этому горькому воспоминанию. Мало ли о какой Тоне могла вспоминать беженка. Упомянула, и всё, как обрезала, пропало желание плясать. Да и какая уж там пляска, просто отчаяние взяло, просто от тяжести жизни, от желания хоть на миг забыться, уйти от жуткой действительности, которая ожидает каждую мать во время бесхлебицы, голода. А рядом с Домной вдыхала Марыся, недоумевая, что привело её сюда: «Война? Но война погнала всех на восток, а она побежала на север. Холод? Но от холода спасались в Ташкенте, а не здесь, на берегах Рыбинского моря. Голод? Но кусок хлеба искали на отдалённых сибирских подворьях, а не здешних, ближними беженцами выметенных деревнях. Великая человеческая потерянность в этом море крови, огня и слёз? Но другие и теряли, и находили, а ей терять было нечего. Только один Юрасик и остался у неё…»

Что ни персонаж – то особливый характер. Таково уж умение автора создавать запоминающиеся характеры. Вот упоминает о Марьяше. Женщина как женщина, мать двоих подрастающих сыновей, так же, как все, озабочена их судьбой, судьбой тех, кто на войне. И сказала-то всего несколько слов: «Да оставь ты его, вислозадого, не пазгай зря». И открывается целый характер: «У Марьяши всегда так: слова грубы, а смысл их мягок. Это не Барбушиха, грубость-то её горевая. Первой из баб осталась вдовой, да ещё в лютую финскую зиму…»

И ещё не одно испытание выпадет на долю Домны и Марыси… Только начали привыкать друг к дружке, а тут ещё две несчастные женщины влились в их маленький коллектив: непутёвая сестра Домны Тонька-Лутонька и её подруга по беженскому несчастью Айно появились в доме Ряжиных. Ещё две нахлебницы – это уже большое испытание человеческой прочности. Причём Тонька-Лутонька – эгоистка, мелкая хищница, признающая только свои желания, свои потребности. Аркадий Савеличев великолепно передаёт отвратительные черты её характера, когда она, наголодавшись, в отчаянии придушила двух кур, ощипала, стала варить, а потом жадно пожирала ещё не сваренное мясо. Всё это производит жуткое впечатление, тем более что всё это происходит на глазах малолетних детей. Жизнь как жизнь – и в этом стремлении автора не скрывать правду, какой бы горькой она ни была, – главное достоинство этого романа.

Так постепенно раскрываются человеческие характеры. Так постепенно начинает познавать Домна то, что было сокрыто от неё благополучной жизнью. Начинает понимать, какая прекрасная человеческая натура воплощена в белорусской беженке Марысе. С каждым днём она убеждается в том, что только взаимная выручка и взаимная поддержка в эти тяжкие годы поможет выстоять ей и её детям. Так и начали жить русская Домна, белоруска Марыся и эстонка Айно. И в этом одна из прекраснейших гуманистических мыслей романа Аркадия Савеличева, весь его пафос. Разные характеры, разные устремления, но всех их сроднила одна общая беда, всех их сроднила одна мысль – помочь фронту и выстоять в этой ужасной битве за жизнь в тылу.

Так зримо, ярко умеет автор выписывать своих персонажей, события и обстоятельства, в которых им приходится действовать им, что порой думаешь и вспоминаешь события, в которых сам принимал участие, видишь настоящих реальных людей, с которыми хорошо знаком. Как будто бы сам побывал там, в деревне Избишино во время войны, сам всё увидел в натуральную величину, испытал все сложности, все эти невероятные неудобства, эти страдания, которые пришлось этим замечательным женщинам преодолевать. И тут нечеловеческая боль сразила председательницу Алексеиху, и она отстранилась от дел. Всем миром стали предлагать почётное место председателя колхоза Домне. Как же так? Во главе деревни всегда стоял мужик. Как же Домне справиться со всеми этими общими делами да ещё со своей вконец оголодавшей оравой? И тут возникли простые мысли простой женщины: «А может, именно ей, матери троих мужиков, и надо стать заступницей за всё молодое семя? Мужики – на войне, она – здесь. В тёмной даже старине, когда вороги подступали к лесному Заволжью, не мостили и тогда ратникам детскими телами. Монголы да татары тьмою кровавой шли, – не добрались, нехристи, до русского семени, до детёнышей, зародышей, из которых потом непроходимым лесом встали новые российские ратники… а семя мужицкое ни вырубить, ни вытрясти не могли. Прорывалось оно, всходило. И кто же, кто же то семя кровушку обогревал, в ладонях ласкал – не бабы ли?.. Так или не так думала Домна, но думала…»

Роман «Забереги» – это первый из цикла романов об изгоях, переселенцах, скитальцах. Затем последовали романы «Сельга», «Переборы», «Потоп», опубликованный в журнале «Наш современник». «Трагическая история Рыбинского моря, созданного на костях переселенцев и заключённых, – так определяет замысел цикла своих романов Аркадий Савеличев, – звучит как нельзя более современно, ибо вспоминается библейское: «Чего мятутся народы?..»

Савеличев А.А. Инженеры. Минск, 1978.

Савеличев А.А. Воротись до полуночи. М., 1979.

Савеличев А.А. Забереги. Минск, 1981. М., 1983.

Савеличев А.А. Переборы. М., 1981.

Савеличев А.А. Сельга. М., 1987.

Савеличев А.А. Потоп // Наш современник. 1991. № 1—3.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.