Валентин Саввич Пикуль (1928—1990)

Валентин Саввич Пикуль

(1928—1990)

Не сразу привлёк внимание своими сочинениями Валентин Пикуль: в 1954 году вышел роман «Океанский патруль», затем последовательно издавались романы «Баязет» (1961), посвящённый Русско-турецкой войне 1877—1878 годов, «Из тупика» (1968), посвящённый революционным событиям в Мурманске, и «Моонзунд» (1973) – о моряках, воевавших в Первую мировую войну в Прибалтике. Все романы средние, хотя есть какие-то новые факты, документы, но такие произведения часто появлялись в русской литературе. Но с выходом исторических романов «С пером и шпагой» (1972), «Битва железных канцлеров» в двух книгах (1977), «Фаворит» в двух книгах (1984), «Крейсера» (1985), «Каторга» (1987), «Нечистая сила» (1989) о Валентине Пикуле заговорили как о выдающемся историке и писателе, которого привлекают разные исторические судьбы и события, с XVII до XX века.

О произведениях В. Пикуля можно было прочесть много различных суждений, одни его хвалили за тягу к истории отечества, за выбор ярких исторических фигур, другие обвиняли за допущенные неточности и ошибки в трактовке отдельных персонажей, но читатель ждал его романов. В. Пикуль прославился ещё и тем, что у него накопилась уникальная историческая библиография, о каждом историческом эпизоде он собрал чуть ли не все возможные книги, избирая из различных источников то, что кажется ему наиболее правдивым и точным для освещения избранных фигур.

Читая «Фаворит» В. Пикуля, автор этой книги наталкивался на изрядные грубости и ошибки в трактовке ряда исторических личностей, поскольку хорошо изучил этот материал, работая над своей книгой «Фельдмаршал Румянцев» (Воениздат, 1989), особенно грубо В. Пикуль трактовал П.А. Румянцева: он «подтянул пудовые ботфорты», «он гаркнул», хохлов он называет «сволочами», «грянул басом», обижает Потёмкина, не награждает его за якобы победу в урочище Рябая Могила. Неверно рассказал Пикуль и о кампании 1771 года, о похищении польского короля Понятовского, о Фокшанском конгрессе, на котором снова чуть ли не главной фигурой выставлялся Потёмкин, о ссоре Румянцева и графа Орлова, о взятии Туртукая Суворовым и о многом другом…

Валентин Пикуль дорог как патриот, как ратоборец, привлёкший всеобщее внимание к русской истории, к ярким историческим личностям. Но творческий метод его вызывал некоторые недоумения, о которых открыто говорилось в печати. Арс. Гулыга в статье «Феномен Пикуля» высказывает положительное отношение к творчеству Пикуля, но и критикует его. Действительно, «кому дано, с того и спросится». В статье процитировано и письмо В. Пикуля, в котором популярный автор, обращаясь к Арс. Гулыге, упрекавшему его в неточностях, рассказывает о своём творческом методе: «Как Вы и сами хорошо знаете, в запасниках истории по поводу какого-либо события или героя всегда существует несколько версий. Историк, разрабатывая тему, обязан изложить все существующие – для того, чтобы затем отстаивать ту, которая кажется наиболее достоверной. Литератор же, в отличие от историка, совсем не обязан излагать читателю все версии по данному вопросу: в его праве избрать одну и ей следовать. Но тут он, литератор-историк, невольно становится уязвим со стороны историка-профессионала, который бьёт козыри автора тузом второй версии. Если же автор уступит ему, появляется второй рецензент – и лупит автора третьей версией…» (Москва. 1988. № 6).

Здесь высказаны мною критические замечания о «Фаворите» В. Пикуля лишь для того, чтобы предупредить своих читателей – у меня, видимо, были другие источники, чем у Пикуля, а потому и совсем иное представление о Петре Александровиче Румянцеве и некоторых исторических событиях, или выбраны другие версии. А главное, пожалуй, в том, что книга написана совсем в ином жанре. «Фельдмаршал Румянцев» – это беллетризованная биография, в основе которой лежит документ: в письмах, мемуарах, реляциях, донесениях предстаёт «всамделишный», невыдуманный мир. Возникает «образ через документ» (П. Палиевский). Документ – вот основа для писателя, выступающего в таком жанре. Скажем, сохранился уникальный рассказ очевидца о какой-то ключевой для героя сцене из его жизни. Этот рассказ и может стать канвой в определённой сцене, в которую автор введёт ещё десятки подробностей, реалий, «пылинок истории», воссоздаст обстановку происходящего и пр. Домысел, додумывание за героя? Вот это-то и будет разрушением жанра, злом, подрывающим доверие читателя. Основная же работа – кропотливое собирание мозаики фактов, свидетельств, подробностей, из которых, нигде не отходя от правды жизни, и воссоздаётся картина давно прошедшего.

У В. Пикуля – совсем иное отношение и к документу, и к историческим событиям. Он пишет роман, повесть, рассказ, в котором к документу добавляет вымысел, домысел, творческую фантазию, возникающую у него на основе исторических фактов, а это сразу чуть-чуть или больше меняет и характеристику избранных героев, и характеристику объективной действительности. Историк может ужасаться фантазии В. Пикуля, а читатель верит ему, потому что всё это художественно логично и правдоподобно. Вот почему эти книги чаще всего воспитывают любовь к своему Отечеству, углубляют высокое чувство патриотизма, укрепляют дружбу народов, увенчивают славой заслуженных героев. Наше настоящее уходит своими корнями в жизнь пращуров. И жанр биографии, исторического романа – это чаще всего рассказ о наших национальных святынях, о национальном характере в лучших его проявлениях. Человек без прошлого – человек без дороги, человек без памяти.

Вот почему так популярен Валентин Пикуль. Вот почему его недоброжелатели так ретиво пытаются свергнуть его из истории русской литературы, называют его сочинения «массовой» литературой, отмечают его «способность увлекать и развлекать читателя», упрекают «в слишком вольном обхождении с историей», в том, что «он замалчивает или искажает роль церкви»: «Имя Пикуля не упоминается в учебниках по литературе, по всей вероятности, из-за низкого литературного качества его произведений» (В. Казак).

Стоило Валентину Пикулю обнаружить и прочитать записки знатного шевалье де Еона, «который 48 лет прожил мужчиной, а 34 года считался женщиной, и в мундире и в кружевах сумел прославить себя, одинаково доблестно владея пером и шпагой», как тут же воображение писателя представило себе всю эпоху середины XVIII века: острые противоречия между Пруссией, Австрией, Францией, Великобританией и Россией; писатель увидел короля Пруссии Фридриха, который просто задыхался в маленьких размерах своего королевства и мечтал о его расширении и об армии, которая это может сделать; ощутил, что Людовик ХV мечтал о могуществе крымского хана, который может угрожать России; увидел Елизавету Петровну, которая, вставая с постели, узнаёт, что её дожидается великий канцлер Бестужев-Рюмин с бумагами, требующими ясного ума и дальновидности… На основе многочисленных записок и мемуаров об этом времени был создан роман-хроника о выдающихся деятелях, которые опирались на шпионаж, на секретных агентов, на их письма и донесения. И одним из главных действующих лиц был шевалье де Еон, скончавшийся в 1810 году, когда обнаружили, что он действительно был мужчиной. Де Еон был секретным агентом, умным, образованным, талантливым, смелым… Эта маркиза Помпадур, в то время властительница Франции, намекнула, что в Россию лучше всего послать дворянина де Еона как женщину: «Де Еон обладает мининиатюрными чертами лица. Щёки его, как он сам мне признался, ещё не ведали прикосновения бритвы. У него сильные, но маленькие руки избалованной пастушки. И чистый, как бубенчик, голос… Скажите – какую вам женщину ещё надо?»

«Так в жизни де Еона совершился «маленький переворот в судьбе». «Так-то вот юный повеса вступил на скользкую стезю секретной дипломатии. Вступил на неё как раз в середине ХVIII века – времени, когда в громе сражений суждено было перекраивать карту мира…

Он сделался скрытным, таинственным и хитрым».

При описании русского императорского двора В. Пикуль явно перехлёстывает в своей желчи, описывает жизнь двора так, что не верится ни одному слову. Ну как можно поверить, что в стране, богатой лесом, дворец не отапливался и императрице приходилось мёрзнуть: «В спальню к императрице загоняли по зимам взвод солдат с приказом: «Дыши жарче!» – и те дружным дыханием выгревали комнату, чтобы императрица не закоченела». Может быть, кто-то и написал об этом, но «тащить» этот факт было вовсе не обязательным, были сотни других фактов.

При описании дворцовых интриг В. Пикуль остановился на том, что между Великобританией и Россией в 1857 году заканчивался субсидный договор. И если Россия не продлит этот договор, то Великобритания заключит договор с Пруссией. А это неизбежная европейская война. Вокруг этого исторического события и плетутся у власть имущих различные интриги. За этими событиями, а главное – интригами, и скрывается тайная служба всех шпионов и тайных агентов.

Но вдруг наталкиваемся на главу «Куда делся де Еон?». И В. Пикуль начинает собственное расследование: «Был ли он вообще тогда в Петербурге?» Вспоминает французского историка Мишо, который старался проникнуть в эту «непроницаемую завесу», цитирует самого де Еона, утверждающего, что он был тогда в Петербурге, ссылается на историков Франции, что он был в Петербурге, и на других историков, бывавших в архивах, что его не было в Петербурге. «Где же правда, читатель?» – задаёт всё тот же сокрушительный вопрос В. Пикуль. И отвечает главой «Шевалье в Петербурге», где он рассказывает о приезде де Еона во второй раз, о котором упоминается в его записках. Так сложно и противоречиво излагает автор события.

Привлекают в романе главы о Семилетней войне, о Фридрихе, о Елизавете, о битвах при Гросс-Егерсдорфе, Кюстрине, Цорндорфе, Пальциге, Кунерсдорфе, превосходен образ победителя в последних баталиях Петра Семёновича Салтыкова, который поступал в соответствии со своим здравым смыслом, а не по велению Конференции, следовавшей стандартным позициям устаревшего военного времени. «Война есть упражнение воинское в чести, в риске и в бесстрашии, – говорил Салтыков. – Кто рискует – тот и выигрывает… У короля прусского многому поучиться можно: человек бессовестный, зато рискованный!» И Валентин Пикуль дал Салтыкову точную характеристику: «Жёлтый цыплёнок», как звали за глаза Салтыкова, был рождён для войны. Армия раньше его совсем не знала, зато он всегда знал и любил армию. Пётр Семёнович понимал солдата (хотя солдат не всегда понимал его). Генерал-аншеф не гнушался есть кашу из общего котла, среди ночи вставал, чтобы проверить аванпосты. Был не суетлив и хладнокровен. Он не боялся на ходу перестраивать свои планы. Он быстро подчинялся обстановке, чтобы затем подчинить обстановку своей воле».

Удивительна судьба великого канцлера Бестужева-Рюмина. Он крепко связан с Великобританией, получает от её посла Вильямса «субсидии» и указания, как в том или ином случае действовать, иногда удачно, а порой неудачно. Он крепкими узами связан и с «молодым двором», наследником престола Петром и его женой Екатериной, через фельдмаршала Апраксина он действует в пользу Фридриха, который через своих секретных агентов знает почти всё, что делается в армии Апраксина и при императорском дворе. Он крайне удивлён, что после победы при Гросс-Егерсдорфе армия Апраксина уходит на зимние квартиры, а не вперёд, в пределы Пруссии, на Берлин. Легко и просто раскрываются и тайны Екатерины, которая писала письма Апраксину с намёками в пользу Фридриха. Елизавета её разоблачает с помощью министра тайной полиции Александра Шувалова, но тут же прощает с твёрдым указанием не вмешиваться в международную политику России. «В случае удачного переворота канцлер желал оставаться главой государства, подчиняя себе сразу три коллегии: иностранную, военную и адмиралтейскую. Быть почти царём – вот куда метил канцлер… А пока, чтобы успокоить подозрения, он решил закатить банкет для французского посольства», – писал Пикуль. Но всё рухнуло, Апраксин погиб во время допроса, Екатерина разоблачена, канцлер получил отставку. В армию пришли боевые русские генералы, Елизавета восторжествовала в противовес с Фридрихом, но итоги всей этой международной политики тоже рухнули с приходом на императорский трон Петра III, отдавшего все завоевания и победы в пользу прусского короля Фридриха. В романе показан не только Фридрих, сложный, циничный, умный и дальновидный, бесстрашный воин и толковый дипломат, но и блестящая и храбрая команда его полководцев, таких как Зейдлиц, Циттен, де Катт, Манштейн, Ведель…

Беспощаден В. Пикуль к австрийской армии, к её командующим фельдмаршалу Дауну и генералу Дону, которые должны были помогать русским в битве с Фридрихом, а на самом деле только присутствовали в союзниках, но воинского долга не исполняли. Более того, в критический момент Даун распорядился:

«– Пропустить короля, и пусть он устроит русским кровавую баню, чтобы впредь они были скромнее в своём бахвальстве…

Австрийская армия раздвинулась, образуя на фронте брешь, и в эту брешь австрийцы – без единого выстрела! – пропустили на русских войска Пруссии» (глава «Под Кюстрином»).

Роман «Пером и шпагой» не только авантюрно-приключенческий с загадочными историями и превращениями, но и глубоко познавательный, патриотический, отражающий глубокие знания автора об истории России, её военной, дипломатической, политической и человеческой судьбе, насыщенной фактами, цитатами из документов, мемуаров и записок.

Но главным романом, «главной удачей в своей литературной биографии», Валентин Пикуль считает роман «Нечистая сила», у которого, по его словам, «очень странная и чересчур сложная судьба».

Уже в самом начале работы над романом В. Пикуль начал получать анонимные письма с угрозой, чтобы он не писал о Распутине и его друзьях. Но роман был написан, заключен договор с Лениздатом, произведение передано в журнал «Наш современник», где наконец в 1979 году в № 4—7 роман был опубликован под названием «У последней черты». Однако автор обнаружил, что «первые же страницы публикации были написаны не мною, а чужой рукой. По сути дела под названием «У последней черты» читатель получил не сокращённый вариант романа, а лишь отрывки из него, по которым никак нельзя было судить обо всей книге» (Пикуль В. Избр. произв.: В 12 т. М.: Голос, 1995. Т. 4. С. 5).

По мнению В. Пикуля, в романе «Нечистая сила» ближайшее окружение Л. Брежнева увидело и свои проделки с хищением и коррупцией, настолько многие их деяния совпадали с изображением преступной действительности, воссозданной в романе.

Всю желчь своего талантливого пера В. Пикуль бросил на изображение не только судьбы Григория Распутина, но и печальной судьбы императора Николая II и императрицы Александры Фёдоровны, «гессенской мухи», пожиравшей посевы хлебов, именно так В. Пикуль определил роль Александры Фёдоровны в царстве Русском, принцессы Гессен-Дармштадтского герцогства. На страницах романа появляются видные деятели русской истории Витте, Коковцов, Столыпин, Сухомлинов, Мясоедов, их жены, любовницы, журналисты, монахи, епископы, мужики села Покровского – множество персонажей, представляющих Россию того времени в различных её слоях. Здесь и сатира, и цинизм, и бахвальство, ирония, насмешки, и трезвый взгляд на жизнь того времени.

Журнальная публикация романа обратила на себя внимание не только литературной общественности, но и Кремля. В. Пикуля на разговор пригласил к себе М. Зимянин. Затем появилась разгромная статья Ирины Пушкарёвой, а после неё «сам» М. Суслов выступил, как сообщает писатель, «против меня и моего романа», и его суждения были напечатаны в «Литературной газете». Так началась травля писателя. И В. Пикуль точно указал на соответствия его описаний с действительностью «эпохи застоя»: «…нашим верховным заправилам совсем не хотелось, чтобы читатель отыскивал прискорбные аналогии – между событиями моего романа и теми вопиющими безобразиями, которые творились в кругу брежневской элиты. В самом деле, разве голубчик Чурбанов не похож на Гришку Распутина? Похож! Ещё как похож, только бороды не имел… Вот, думаю, главные причины, по которым роман вызвал столь яростную реакцию в самых верхних эшелонах власти» (Там же. С. 6).

В. Пикуль начинает историю Григория Распутина с его отца – ямщика Ефима Вилкина, который никак не мог удержаться от выпивки, уж слишком много было дорожных трактиров, терпишь-терпишь, а потом и не удержишься, домой возвращался, а «всё пропито и даже шапку с рукавицами посеял в дороге». Потом семья уехала как малоземельные крестьяне под Тюмень, отец бросил пить, в люди выбился, в волостные старшины назначали. В семье все трудились, один лишь Гришка на печи лежал, а весной любил лежать на солнцепёке. Потом Ефим снова запил и всего достатка лишился. Так вот и начинается повествование о Григории Распутине, который сначала стал сидельцем в больнице, потом начал общаться со студентами, постиг грамоту, начал читать, набираться мудрости от студентов, потом в трактире познакомился с конокрадами, и покатилась лихая жизнь, зажиточная после успеха, плясал на ярмарках, а весёлые бабы висли на его плечах.

Потом В. Пикуль переносит нас в Гатчинский замок и рассказывает об императорской семье как «гатчинских затворниках», сначала об Александре III, об его окружении, о Марии Фёдоровне, в прошлом датской принцессе Дагмаре, привезённой для наследника Николая, но после его неожиданной смерти отданной в жёны Александру. Ники не был предназначен для престола, хилый, невзрачный Николай должен был передать, по замыслу Марии Фёдоровны, империю царевичу Михаилу, когда тот подрастёт. Николай усвоил обычаи своего отца: пил, ухаживал за балериной Кшесинской, дарил ей богатые подарки, в Японии был ранен самураем, был бесчувственным и легкомысленным. «Повесить щенка на берёзе или прищемить в дверях беременную кошку было для Ники парою пустяков, – писал безжалостный В. Пикуль. – Визжат? Хотят жить?

– Интересно, как они подыхают, – говорил Ники, смеясь».

В. Пикуль ничего не придумывает, он ссылается на очевидца, оставившего свои воспоминания: «Никто, быть может, не обращал внимания, что организм Николая уже начинал отравляться алкоголем: тон лица желтел, глаза нехорошо блестели, под ними образовывалась припухлость, свойственная привычным алкоголикам». Но ещё страшнее оказалось воздействие другого его дяди, Сергея Александровича, который «протащил» племянника через угар великосветских притонов. Ежедневные вакханалии Ники с дядей-гомосексуалистом гремели тогда на весь Петербург, «и часто случалось, что гвардейские офицеры доставляли его домой в бесчувственно-пьяном виде». В. Пикуль не жалел чёрных и беспощадных красок при описании Николая, будущего императора российского Николая II. Как не жалел красок и при описании его женитьбы на «гессенской мухе», которая, получив отказ и возвращаясь в своё герцогство, приняла в своей карете красавца графа Орлова, через несколько лет ставшего якобы отцом наследника Алексея. То есть вся бурная жизнь императрицы Александры Фёдоровны, с её страхами и ужасами перед русскими плебеями, которые якобы охотились за ней, предстала на страницах романа. Она даже в церкви, в храме пряталась в каком-нибудь уголке, чтобы её никто не мог видеть и нанести ей вред. Её лечили, но ничто на неё не подействовало. Сплошной мрак представил нам писатель, и развеять этот мрак императорской семьи мог только Григорий Распутин.

Вся карьера его началась с общего деревенского собрания, которое созвали по случаю приезда протоиерея Иоанна Иоанновича Восторгова, члена Союза русского народа, который возвестил мужикам села Покровского, что пора избирать своих делегатов, чтобы они думали о мужичьей жизни: «Именно предвыборная кампания по выдвижению «кандидатов из народа» и выпихнула Гришку на поверхность путаной русской жизни, хотя об этом казусе истории мало кто знает», – писал изучивший факты В. Пикуль. Распутин на собрании задал всего лишь вопрос Восторгову: «Да хватит тебе! Дума царская – ну и бог с ней со всею. Знаем, что там про буджет да финансы размусоливать станут. А ты нам, батька, лучше о земле скажи: улучшеньице-то когда-сь будет? Или плюнуть и не ждать? Улучшеньица-то?» Восторгов ответил, что император хоть завтра расдаст вам землю, но «нечестивцы» желают «пропереть в депутаты всяких там жидов и социалистов, злейших врагов крещёного люда», а потому надо «послать от общества таких депутатов, кои воистину православные». Вот таким и оказался Григорий Распутин из села Покровского, которого Восторгов на совещании ЦК монархических организаций назвал «тюменским Цицероном». После телеграммы в Тюменский уезд: «НЕМЕДЛЕННО ВЫСЛАТЬ В МОСКВУ ГРИГОРИЯ РАСПУТИНА», которую восприняли как грозное предписание, Распутина связали веревками и в сопровождении жандармского унтер-офицера отправили в Москву, где его встретил Восторгов, ввёл в свою квартиру, усадил за богатый стол, приодел, дал аванс 20 рублей: «Ты мне нужен», – сказал Восторгов.

Подробнейшим образом, на основе многочисленных воспоминаниях очевидцев, В. Пикуль рассказывает о первых шагах Григория Распутина в Москве и Петербурге, о том, как он проявил свою скромность, начитанность, о знакомстве с хлыстами, студентами, у которых всё брал, чем они были богаты. Не раз проявит свой талант, мужскую силу, которая покорила великосветский мир. Одна из покорённых женщин, Мунька Головина, рассказывала баронессе Верочке Кусовой о Распутине: «Что он творил со мною – непередаваемо! И ты знаешь, он при этом ещё заставил меня молиться… Поверь, сочетание молитвы о Христе со скотским положением – небывало острое чувство. Теперь я опустошена, словно кувшин, из которого выплеснули вино. Тела у меня уже нет. Остался один дух, и я сама ощущаю себя святою после общения со старцем… Он – бесподобная свинья!» Она пообещала своей приятельнице, что и она может «помолиться» у Распутина, он «щедрый архипастырь и никого не отвергнет». «Множество анекдотов о Распутине (как правило, рассчитанных на людей недоразвитых) рисуют его женским героем раблезианского размаха и такой неукротимости в тайных делах, – писал В. Пикуль, – какая не свойственна даже весенним котам. Эту версию мы сразу же отбросим, как не заслуживающую нашего просвещённого доверия.

Надеюсь, читатель поверит мне, что эту сторону распутинщины я тоже изучил в подробностях и ответственно заявляю, что Распутин не был исключением в ряду обычных здоровых мужчин. Наоборот, документы иногда являют прискорбные для анекдотистов факты, когда Гришка как мужчина оказывался явно «не на высоте» той славы, которую ему приписывали».

Григорий Распутин играл и большую политическую роль, проникнув в императорскую семью и давая ей свои «советы». Сергей Юльевич Витте пал как премьер из-за своих связей «с жидомасонскою» тайной ферулой Европы», с «банкирами-сионистами Ротшильдами и Мендельсонами», опутал долгами всю Россию, начал войну с Японией и погасил войну с Японией, когда Россия только собиралась всерьёз воевать. Витте получил отставку потому, что Николай II, по мнению Витте, «не терпит никого, кроме тех, коих считает ниже себя. Стоит кому-либо проклюнуться на вершок выше императорского стандарта, как его величество берёт ножницы и… подстригает дерзкого! Потому и думаю, что со временем будет острижена и голова Столыпина с его лихо закрученными усами!» Но так думал не только Витте, но и проницательный Григорий Распутин, часто бывавший в императорском доме, получив звание Возжигателя царских лампад.

Постепенно Григория Распутина, чувствуя его влияние в императорской семье, стали окружать богатые евреи. И.П. Манус стал поставлять Распутину его любимую мадеру. Банкир Дмитрий Львович Рубинштейн тут же перевёл «наличный чистоган, от которого Распутин не отказался». «Международный сионизм, – писал В. Пикуль, – уже заметил в Распутине будущего диктатора. И потому биржевые тузы щедро авансировали его – в чаянии будущих для себя выгод в финансах и политике. По проторённой этими маклерами дорожке к Распутину позже придут и шпионы германского генштаба. «Отбросов нет – есть кадры!»

Так один за другим на страницах романа появляются новые персонажи: полковник Кулябка, начальник Киевского охранного отделения; Дмитрий Богров, будущий убийца Столыпина, проигравший полторы тысячи франков и заявивший, что он хочет служить в охранке; киевский генерал-губернатор Сухомлинов, у которого ночует «некто Альтшуллер, подозреваемый в шпионаже в пользу Австро-Венгрии»; только что от Сухомлинова, прозванного Шантоклером, «выкатились в половине третьего» Фурман, Бродский, Фишман, Марголин и Фельдзер; Извольский, министр иностранных дел; обер-прокурор Лукьянов… Наконец Столыпин, зная о проделках Распутина, произнёс: «К еликому всероссийскому прискорбию, я должен заметить, что возле престола зародилась новая нечистая сила. И если мы сейчас не свернём Гришке шею на сторону, тогда он свернёт шею всем нам!» Так оно и получилось… Григорий Распутин «свернул» шею Столыпину. А всё произошло очень просто: Дмитрий Богров сообщил Кулябке, что в Киев явились два террориста, Кулябка потратил казённые деньги в корыстных целях, а потому заинтересован в покушении на Столыпина; Николай II, когда во дворце нет Распутина, получает от императрицы «десять истерик», в связи с этим охладел к Столыпину, которому в газетах обещают дальневосточное губернаторство, а в Киеве ему не обеспечили даже личного автомобиля, не говоря уж о том, что на него не отвели даже места в царской свите при путешествии… Вот почему Богров получил билет на представление в опере. И он двумя выстрелами убил Столыпина, одна из пуль в печень оказалась смертельной. По указанию охранки Богрова должны были растерзать на месте, но он выжил, был допрошен и повешен. А всё это произошло из-за того, что Столыпин отверг Распутина, как пьяницу, бабника, интригана, мелкого жулика, втёршегося в доверие к императрице, потребовал у императора изгнания Распутина из столицы. А в это время Распутин вершил свои дела: по его настоянию и благодаря его интригам обер-прокурора Синода профессора медицины Лукьянова, друга Столыпина, уволили с очень важного поста, а Саблера, человека «иудейского происхождения», назначили. Были и другие эпизоды, которые невозможно объяснить. И тут В. Пикуль разводит руками и пишет: «Расшифровать подтекст некоторых событий 1911 года не всегда удаётся. А нам нужны только факты… Читатель! Исторический роман – особая форма романа: в нём рассказывается не то, что логично выдумано, а то, что нелогично было. Следовательно, стройная архитектоника у нас вряд ли получится. В череде знакомств на протяжении всей нашей жизни одни люди возникают, другие уходят. Так же и в историческом романе автор вправе вводить новых героев до самого конца романа. Это нелогично с точки зрения литературных канонов, но зато логично в историческом плане. У меня нет композиции, а есть хронология. Ибо я не следую за своим вымыслом, а лишь придерживаюсь событий, которые я не в силах исправить…» В назначении Саблера (настоящая его фамилия – Цаблер) участвовали и супруги Витте. У Распутина, когда он ещё спал, появился Саблер, «добренький, ласковый, а крестился столь частенько, что сразу видно – без Божьего имени он и воздуха не испортит. Салтыковский Иудушка Головлев – точная копия Саблера… Сколько дал ему (Григорию Распутину. – В. П.) – об этом стыдливая Клио умалчивает. Но дал, и ещё не раз даст, да ещё в ножки поклонится», – даёт неумолимый В. Пикуль законченную характеристику одному из выдвиженцев Распутина.

Чаще всего В. Пикуль цитирует документы, когда изобразить то, что происходило при императорском дворе, невозможно, особенно то, что творилось на императорском пароходе «Штандарт»: внизу печатали листовки «Долой царя!», а вверху совершались «особые тайны», и тут только документы: «Из документов известно, что, пока царь с Костей Ниловым упивались в корабельном буфете, Алиса с Вырубовой перетаскали по своим каютам почти всех офицеров «Штандарта». От команды не укрылось это обстоятельство, а трубы вентиляции и масса световых люков давали возможность видеть то, что обычно люди скрывают. Матросы «подглядывали в каюту Александры Фёдоровны, когда она нежилась в объятиях то одного, то другого офицера, получавших за это удовольствие флигель-адъютантство… Охотница она до наслаждений Венеры была очень большая!» Так царица перебрала всех офицеров, пока не остановила свой выбор на Николае Павловиче Саб лине…

Этим обстоятельством немедленно воспользовался Игнатий Порфирьевич Манус, предложивший Саблину сотрудничать с ним, на основе «полного и беспрекословного подчинения». Манус предъявил фотографии с императрицей на скандальном и развратном ложе; он согласен, что это шантаж, но ему нужен вместо Коковцова свой министр финансов.

Всё было так запутано, всё было под таким неусыпным контролем Манусов и тех, кто добивался власти в России… Похоже, что эти распутины и саблины были игрушками в их руках.

Теперь на очереди премьер Владимир Николаевич Коковцов (1853—1943), который при встрече с Распутиным сказал, что видеть его ему «неприятно».

В романе появляется полковник Мясоедов, его жена Клара Самуиловна Гольдштейн (Мясоедова), Давид и Борис Фрейберги, родственники Клары, генерал Сухомлинов и его жена, через которую Мясоедова устроили на службу по указу императора. Так завязался тесный «узелок» шпионской организации генштаба Германии: «Налаженные связи еврейской торговой агентуры обеспечивали Мясоедову полную безнаказанность, и поймать его, как ни старались, было невозможно, ибо полковник использовал «пантофельную» почту германских евреев… Вот так строилась схема германского шпионажа: Мясоедов и его пароходство – Давид Фрейберг – Фрейберг с германским евреем Кацеленбогеном – этот Кацеленбоген связан с евреем Ланцером – а сам Ланцер являлся старым германским разведчиком, давно работавшим против России, и эти сведения были трижды проверены!»

Мясоедов был разоблачён и повешен, его подельники тоже были осуждены и повешены, а жена Мясоедова была сослана в Сибирь. Но это только «мелочь», В. Пикуль копнул глубже пласты военной действительности и увидел, почему немецкий генштаб был в курсе всех наших планов и замыслов: Александра Фёдоровна подробнейшим образом описывала свои намерения о войне в письмах Николаю II, тот отвечал ей, соглашаясь или дополняя её намерения, Александра Фёдоровна показывала письма Григорию Распутину, который, хвастаясь своей близостью к императрице, тут же пересказывал их содержание по пьянке своим друзьям – Аарону Симановичу, Дмитрию Рубинштейну, Манасевичу-Мануйлову и другим членам «еврейской мафии», каждую субботу Игнатий Манус приглашал Распутина на уху, а потом сведения, полученные от Григория Распутина, «струились в лоно германского генштаба». Александра Фёдоровна задумала послать огромную сумму своим родственникам, в Германию, но это было запрещено законом. Обойти закон было поручено банкиру Рубинштейну, он сделал это, но поставил условие – назначить премьером обрусевшего немца Штюрмера, пусть он и проворовался, Николай II строго наказал его, уволив с поста губернатора, но Александре Фёдоровне внушили, что только он обладает твёрдой властью навести порядок в государстве. «В первую очередь, – признался Симанович, – мы искали людей, согласных на заключение сепаратного мира с Германией. Со Штюрмером мы долго торговались. Только тогда, когда нам показалось, что он достаточно подготовлен, последовало его назначение. Я выступал за него потому, что он был еврейского происхождения». В своей книге «Распутин и евреи» Симанович уверял Распутина, чтобы он ничего не боялся, в Палестине у него есть своя земля, он может там доживать свою жизнь «как у Христа за пазухой». «Если нам удалось бы добиться разрешения еврейского вопроса, то я получил бы от американских евреев столько денег, что мы, – говорил он Гришке, – были бы обеспечены на всю жизнь».

«Так эти два имени, – писал В. Пикуль, подводя итоги своих исторических исследований, – имя Распутина и имя Симановича, прочно сцепились воедино». И В. Пикуль открыто говорит о том, что их соединило. «Еврейский народ дал миру немало людей различной ценности – от Христа до Азефа, от Савонаролы до Троцкого, от Спинозы до Бен-Гуриона, от Ламброзо до Эйнштейна… Да, были среди евреев великие философы-свободолюбцы, и были средь них великие палачи-инквизиторы. Русское еврейство могло гордиться революционерами, художниками, врачами, учёными и артистами, имена которых стали нашим общим достоянием. Но это лишь одна сторона дела; в пресловутом «еврейском вопросе», который давно набил всем оскомину, была ещё изнанка – сионизм, уже набиравший силу. Сионисты добивались не равноправия евреев с русским народом, а и с к л ю ч и т е л ь н ы х прав для евреев, чтобы – на хлебах России! – они жили своими законами, своими настроениями. Не гимназия им была нужна, а хедер; не университет, субботний шаббат. Сионизм проповедовал, что евреям дарована «вечная жизнь», а другим народам – «вечный путь»; еврей всегда «у цели пути», а другие народы – лишь «в пути к цели». Раввины внушали в синагогах, что весь мир – лишь лестница, по которой евреи будут всходить к блаженству, а «гои» (неевреи) осуждены погибать в грязи и хламе под лестницей… Вот страшная философия! Сионизм, кстати, никогда не выступал против царизма, наоборот, старался оторвать евреев от участия в революции, и потому главные идеологи еврейства находили поддержку у царского правительства. Единственное, в чём царизм мешал еврейской буржуазии, так это воровать больше того, нежели они воровали. А воровать и спекулировать они были большие мастера, и тут можно признать за ними «исключительность»… Царизм в эти годы был озабочен не столько тем, что евреи заполняют столичные города, сколько тем, что евреи активно и напористо захватывают банки, правления заводов, редакции газет и адвокатские конторы.

От взоров еврейской элиты конечно же не укрылось всё растущее влияние Распутина на царскую семью, и они поняли, что, управляя Распутиным, можно управлять мнением царя. Аарон Симанович вполне годился для того, чтобы стать главным рычагом управления: он признал израильскую программу Базельского конгресса, исправно платил подпольный налог – шекель и был полностью согласен с тем, что «этническая гениальность» евреев даёт им право порабощать другие народы. В этом же духе он воспитывал своих сыновей…

Недавно, в 1973 году, у нас писали: «Принято считать, будто царём и царицей управлял Распутин. Но это лишь половина правды. Правда же состоит в том, что очень часто Николаем II… управлял Симанович, а Симановичем – крупнейшие еврейские дельцы Гинцбург, Варшавский, Слиозберг, Бродский, Шалит, Гуревич, Мендель, Поляков. В этом сионистском кругу вершились дела, влиявшие на судьбу Российской империи».

В серьёзном исследовании «Двести лет вместе» Александр Солженицын писал всё о том же: «На самых верхах монархии – в болезненном окружении Григория Распутина – играла заметную роль маленькая группа весьма подозрительных лиц. Они вызывали негодование не только у правых кругов, – вот в мае 1916 года французский посол в Петрограде Морис Палеолог записал в дневнике: «Кучка еврейских финансистов и грязных спекулянтов, Рубинштейн, Манус и др., заключили с ним (Распутиным) союз и щедро его вознаграждают за содействие им. По их указаниям, он посылает записки министрам, в банки и разным влиятельным лицам (Палеолог М. Царская революция накануне революции. М.; Пг.: ГИЗ, 1923. С. 136).

И действительно, если раньше ходатайством за евреев занимался открыто барон Гинцбург, то вокруг Распутина этим стали прикрыто заниматься облепившие его проходимцы. То были банкир Д.Л. Рубинштейн (он состоял директором коммерческого банка в Петрограде, но и уверенно пролагал себе пути в окружение трона: управлял состоянием в. кн. Андрея Владимировича, через Вырубову был приглашён к Распутину, затем награждён орденом Св. Владимира и получил звание действительного статского советника, «ваше превосходительство»). И промышленник-биржевик И.П. Манус (директор Петроградского вагоностроительного завода и член правления Путиловского, в руководстве двух банков и Российского транспортного общества), также в звании действительного статского.

Рубинштейн приставил к Распутину постоянным «секретарём» полуграмотного, но весьма оборотистого и умелого Арона Симановича, торговца бриллиантами, богатого ювелира (и что б ему «секретарствовать» у нищего Распутина?..) (Солженицын А.И. Двести лет вместе (1795—1995). Ч. 1. М., 2001. С. 497). Здесь же говорится и о «выдающемся аферисте Манасевиче-Мануйлове» с перечислением всех его авантюр, нанёсших огромный вред России, и что при премьер-министре Штюрмере он «исполнял «особые» секретные обязанности». И за все секреты банкиры и биржевики-промышленники платили огромные деньги «выдающемуся аферисту», отчасти перепадавшие и Распутину, и бабам, услуги которых Распутин и его окружение щедро оплачивали.

В. Пикуль внимательно перечисляет все деяния Николая II, продиктованные Александрой Фёдоровной, которая полностью подчинялась молитвам и благословениям Григория Распутина. Самое поразительное в том, что грандиозная победа генерала Брусилова, Брусиловский прорыв, не был поддержан всеми фронтами русской армии, особенно с Севера. В это время приехала в Ставку Александра Фёдоровна и напомнила Николаю, что «мы хотим мира», а тут Брусилов…

«– Аня передала слова нашего друга, он просит тебя, чтобы ты задержал наступление на севере. Григорий сказал, что если наступаем на юге, то зачем же наступать и на севере. Наш Друг сказал, что видел на севере окровавленные трупы, много трупов!.. Скажи ты Брусилову, чтобы он, дурак такой, не вздумал залезать на Карпаты… Этого не хочет наш Друг, и это – Божье! А ещё хочу спросить какой раз: когда ты избавишь нас от Сазонова?

И всё время, пока русская армия наступала, Распутин был не в духе, он материл нашу армию, а царя крыл на все корки:

– Во орясина! Мир бы делать, а он попёрся…

«Ах, отдай приказание Брусилову остановить эту бесполезную бойню, – взывала в письмах императрица, – наш Друг волнуется!» Брусилов не внял их советам – нажимал. Под его командованием русская армия доказала миру, что она способна творить чудеса. В результате Россия, будто мощным насосом, откачала из Франции одиннадцать германских дивизий, а из Италии вытянула на Восток шесть дивизий австро-венгерских: коалиция Антанты вздохнула с облегчением. Легенда о «русском паровом катке», способном в тонкий блин раскатать всю Европу, словно хороший блюминг, – эта легенда живуча…»

Александра Фёдоровна вмешивалась не только в международные и военные дела, но и внутренние тоже были в её сфере влияния: Столыпина сменил Коковцев, Коковцова – Горемыкин, Горемыкина – Штюрмер, который наконец-то целовал руки Григория Распутина. И сколько раз покушались на Григория Распутина, который крепко держал в своих руках императрицу, Анну Вырубову, весь придворный мир, но всё безрезультатно, устроители покушения действовали неудачно и постоянно оказывались в опале. Особенно Хвостов-младший, добившийся через Распутина поста министра внутренних дел и задумавший его убрать. Но был разоблачён и отправлен в ссылку.

Наконец Феликс Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович и Владимир Пуришкевич заманили Григория Распутина на квартиру Юсупова, насыпали в каждую ватрушку цианистого калия, отравили любимую мадеру и приступили к действию. Григорий Распутин съел несколько ватрушек, выпил мадеры, но с ним ничего не произошло. Феликс выстрелил… С мельчайшими подробностями В. Пикуль рассказывает о покушении на Распутина и реакции императора и императрицы, царского правительства.

В романе «Нечистая сила» при всей его правдивости и использовании богатейшей исторической литературы есть налёт субъективности и некоторой предвзятости, ведь Распутин сыграл огромную роль в судьбе наследника, останавливал кровотечение, которое при гемофилии ребёнка невозможно было приостановить. Императорская семья знала об этом, а В. Пикуль лишь упомянул об этом как о «мелочи». Та же предвзятость, что и в «Фаворите»: автор не копиист произошедшего, он не столько учёный, исследователь, сколько художник, который по-своему видит минувшее.

Недавно О. Платонов написал книги о Николае II и Григории Распутине, у него другая точка зрения на былое. И тут ничего не поделаешь, а правда одна.

Пикуль В.С. Избр. произв.: В 12 т. М., 1992.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.