Григорий Саввич Сковорода (1722 г. – 1794 г.)

Григорий Саввич Сковорода

(1722 г. – 1794 г.)

Украинский философ, поэт, педагог. Основные сочинения: философские диалоги «Наркисс», «Асхань», «Беседа, нареченная двое», «Разлагол о древнем мире», «Разговор пяти путников о истинном щастии в жизни», «Кольцо», «Алфавит», «Жена Лотова»; сборники «Сад Божественных песен», «Басни Харьковские».

«Мир ловил меня, но не поймал». Такую эпитафию оставил по себе украинский философ Григорий Сковорода, чем поверг мир в недоумение и почти мистический транс. Как понимать эту фразу? Что это за мир, желавший поймать мудреца, и почему тот не дался ему в руки?

Чтобы ответить на эти вопросы, надо сначала разобраться в том, кем был Сковорода и в чем состоял смысл философии великого украинца. А представлял он тот редкостный случай, когда образ мыслей философа, как сейчас говорят, адекватен его образу жизни. Разве что в Древней Греции можно найти подобный тип мыслителя, совершенно равнодушного к своим материальным и телесным потребностям.

Сковорода был бродячим философом, не имевшим ни крыши над головой, ни семьи, ни имущества. В его облике было что-то от Диогена или Сократа, только Афинами ему стала вся Земля.

Философ поистине народный, Григорий Саввич Сковорода стремился облечь древнюю мудрость и христианскую мораль в общепонятную форму. Отсюда в его произведениях множество сказочных образов – птиц, животных, рыб, насекомых, растений, – обилие притч в христианском духе.

Вместе с тем это был человек образованный, эрудированный, в совершенстве владевший латынью, древнегреческим, немецким, русским и, разумеется, украинским языками, досконально изучивший сочинения Платона, Плутарха, всех стоиков, а из новых философов – Лейбница, Декарта, Прокоповича, Ломоносова.

Мыслитель глубоко христианский, Сковорода исповедовал веру в том виде, в каком ее отстаивали «отцы церкви» Тертуллиан, Климент Александрийский, Ориген, Аврелий Августин.

И, наконец, еще одна особенность философии Сковороды, о которой исследователи его творчества редко вспоминают, – склонность к мистическому созерцанию, что особенно проявилось в религиозно-философских трудах.

Родился Григорий Саввич Сковорода 3 декабря 1722 г. в с. Чернухи Лубенского округа Киевского наместничества в семье малоземельного казака. Отец и мать его были людьми набожными, отличавшимися гостеприимством, добротой и милосердием. К чтению божественных книг был приучен с детства и сам Григорий. Кроме того, он увлекался музыкой, естественными науками, языками. Эти способности проявились и в Киево-Могилянской академии, куда отец отдал Григория по его собственному желанию. Природные дарования и прекрасный голос студента не остались незамеченными. В августе 1742 г. в соответствии с царским указом «О наборе певчих в придворную капеллу» он вместе с другими музыкально одаренными студентами был отправлен в Санкт-Петербург для участия в хоре императрицы Елизаветы. Правда, в Санкт-Петербурге пробыл недолго и, возвратившись в академию, продолжил учебу. Вскоре, однако, Сковорода понял, что науки, преподаваемые в Киеве, никак не отвечают его потребностям в знаниях. В 1750 г., накануне завершения курса обучения он оставил стены академии, приняв предложение русского генерала Вишневского сопровождать его по европейским странам.

Три года длились странствия Сковороды. Он побывал сначала в Венгрии, затем в Вене и других культурных европейских центрах. Вернулся Сковорода, как писал его первый биограф М. Ковалинский, «наполнен ученостью, сведениями, знаниями, но с пустым карманом, поэтому проживал у приятелей и знакомых». С этого момента и начались скитания Сковороды по Украине и России. Исходил он немало славянских городов и деревень, останавливался же у тех, кто приглашал его просто пожить либо в качестве домашнего учителя.

Преподавательской деятельностью Сковорода занимался и в различных духовных заведениях, но без особого успеха. Один переяславский епископ, к примеру, предложил ему место учителя поэзии. Григорий Саввич добросовестно составил руководство к поэтическому искусству, познакомившись с которым епископ пришел в негодование: он нашел учебную программу Сковороды странной и полностью противоречащей общепринятым поэтическим канонам. Дело дошло даже до суда в Консистории, где Сковорода заявил, что составил свои рассуждения по всем правилам поэтики, прибавив к своей речи латинскую пословицу «Alia res sceptrum, alia plectrum», то есть «Одно дело пастырский жезл, а другое дело – пастушья свирель».

После таких слов разгневанный епископ повелел Сковороде убираться из училища. В докладе Консистории служитель церкви сделал приписку: «Да не живет среди моего дома творящий гордыню».

Это было далеко не последнее испытание твердости духа украинского мыслителя. Знал он и наветы, и клевету, и обвинения в богохульстве. Одно из самых странных обвинений касалось ересей. Духовные отцы утверждали, что Сковорода осуждает употребление мяса и вина, с презрением отзывается о золоте, серебре, драгоценностях, дорогих вещах. «Бог, – уверяли пастыри, – ничего вредного не сотворил, а потому Сковорода – самый что ни на есть последовательный манихейский ученик». Кроме того, по словам священников, «он удаляется в пустынные местности, чуждается людей, не имея любви к ближнему. А это верный признак человека мизантропического, то есть человеконенавистнического склада».

На это Сковорода с достоинством отвечал: «Несправедливо почтили меня за манихея, как и недостойно за человеконенавистника и ругателя даров Божиих. Когда Бог определил мне в низком лице быть на театре света сего, то должно уже мне и в наряде, в одеянии, в поступках и в обращении со степенными сановными, знаменитыми и почтенными людьми наблюдать благопристойность, уважение и всегда помнить мою ничтожность перед ними. Клеветники мои если бы приписывали обыкновенные слабости или пороки, то сносно было бы мне; но сии языковредные, представляя меня развращающим нравы, делают меня еще душегубителем, то есть еретиком».

Как же похожи бывают иные осуждения! Не в том ли самом, а именно в развращении молодежи, небрежении к богам обвиняли афиняне Сократа и Протагора. И все же неизмеримо больше было людей, ценивших философа за простоту обхождения, благородство души и мудрое слово. Среди почитателей его дарований были богатые помещики и монахи-схимники, ученые и хуторянские пасечники. Они охотно давали приют скитальцу, называя его не философом, не поэтом, а по-народному – учителем жизни. Последним земным пристанищем неутомимого странника стало поместье харьковского помещика Ковалевского, где философ не раз жил прежде и куда прибыл, почувствовав приближение смерти. Здесь в слободе Ивановка (ныне село Сковородиновка на Харьковщине) Григорий Саввич скончался 9 ноября 1794 г. Перед кончиной Сковорода завещал предать его тело погребению на возвышенном месте, а на могиле сделать ставшую знаменитой надпись: «Мир ловил меня, но не поймал».

Сковорода считал себя «пришельцем на земле», сегодня его назвали бы «гражданином мира», первым славянским космополитом. Смысл своего существования он разъяснил в письме к другу: «Не пашу, не сею, не торгую и не воинствую. Отвергаю же всякую житейскую печаль. Учусь, друг мой, благодарности: вот мое дело! Учусь быть довольным тем, что дано мне в жизни от промысла Божия. Ах, друг мой! Приемли и обращай все во благо, радуйся сущему и обо всем, что с тобой приключилось, не воздавай безумия Богу».

Трудно сказать, когда Сковорода определил свой жизненный путь, сделавший его судьбу такой, а не иной. Он учился в Киево-Могилянской духовной академии, очень престижном по тем временам учебном заведении, и мог сделать карьеру в своей «альма-матер», ректором которой долгое время был почитаемый им Феофан Прокопович. Была у Сковороды возможность остаться в Петербурге, где у него были влиятельные знакомые. Он мог, наконец, найти применение своей учености в швейцарском городе Лозанне, куда звали странника друзья. Или занять место преподавателя Троице-Сергиевой лавры, куда его приглашали в начале 1770-х годов.

Сковорода нашел свое призвание не на поприще богословской или общественной деятельности, а в литературе и философии. Его перу принадлежат: трактат по христианской этике «Начальная дверь ко христианскому добронравию», несколько философских диалогов («Наркисс», «Асхань», «Беседа, нареченная двое», «Разлагол о древнем мире», «Разговор пяти путников о истинном щастии в жизни», «Кольцо», «Алфавит», «Жена Лотова»), притчи, разножанровая лирика (сборник «Сад Божественных песен», басни в прозе («Басни Харьковские»), переводы с греческого, латыни, многочисленные эпистолы, написанные латынью и книжным украинским языком. Следует заметить, что сочинения Сковороды при жизни не публиковались, а распространялись среди друзей и почитателей в рукописных копиях.

В Сковороде – писателе и философе – всегда чувствуется некоторая отстраненность от мира. Мыслитель как будто наблюдает за миром из своего уединения, фиксируя то, чем занимается суетное людское сообщество. Он не ставит себя в пример и не поучает грешный мир, но лишь со скорбью отмечает все его противоречия и заблуждения. Самому же Сковороде было достаточно той малости, которую он имел от судьбы, и того несравненного счастья, которое человек испытывает благодаря общению с природой. И если в «Божественных песнях» – поэтическом переложении некоторых заповедей Священного Писания – он смотрел на мир сквозь призму собственных ощущений, своего понимания Священного Письма, то в нравственных трактатах попытался осмыслить бытие с точки зрения философа-просветителя.

Во всем, что окружает людей, Сковорода видел три мира: природа (макрокосм), человек (микрокосм) и мир символов (слово Библии, слово Бога). Каждый из трех миров, по мысли философа, состоит из двух «натур» – внешней (материальной) и внутренней (духовной). Обе они принадлежат силе божественной и неуничтожимой. В самопознании человек открывает, что сущность его не исчерпывается разумом. Существо человека в его сердце и его воле. Отвлеченное познание, считал философ, не имеет смысла: человек познает для того, чтобы истинно жить и возрастать в истине. «Если хотим измерить небо, землю и моря, должны, во-первых, измерить самих себя с Павлом собственною нашею мерою. А если наше, внутри нас, меры не сыщем, то чем измерить можем? А не измерив себя прежде, что пользы знать меру в прочих тварях?»

Чтобы как-то снять противоречия между материей и духом, Сковорода обратился к древним пантеистическим теориям о единстве Бога и природы: «Натура, которая сама собою рождает и рождается, называется и отцом и началом, ни начала, ни конца не имеющая, ни от места, ни от времени не зависящая. Ее изображают кольцом, перстнем или змеем, который держит в зубах свой хвост. Эти всемогущие и премудрые силы называются тайным законом, правлением или царством, разлитым по всему материалу бесконечно и безвременно. О натуре нельзя спросить, когда она началась, – она всегда была, всегда будет и всегда везде есть».

Понять тайны природы и натуры возможно только путем мудрости. Саму же мудрость Сковорода связывал со светом, тем самым светом, который описал Платон в притче о темной пещере, куда вдруг проник солнечный луч. Он-то и олицетворяет истину. Но в отличие от греческого мудреца, Сковорода как бы приземляет символы, делает их доступными народному сознанию. Напоминая читателю древнее изречение «Познай себя», мыслитель отмечал, что само слово «познание» почитали и египтяне, и эллины, и евреи: «Знать – это от познания себя самого. Это познание входит в душу светом ведения Божия, а с ним и путь счастья. Как компас в корабле, так Бог в человеке».

«Быть в согласии с собой» означало для философа быть всегда осмотрительным, больше доверять разуму, чем потребностям внешней натуры: «Осмотрись, зачем торопишься, куда забежит твоя необузданность? Зачем хватаешься за должность, не ведая, будешь ли в ней счастливым? Кто может подписаться, что эта пища будет в пользу твоего желудка? Справься ж сам с собою. Узнай себя. Есть в тебе царь твой, отец и наставник. Не начинай ничего без сего царя в жизни твоей».

Из трактата в трактат, из притчи в притчу Сковорода не уставал повторять о необходимости внутреннего духовного зрения, которым только и можно отличить добро от зла: «Не думай, что невидное и бессильное это одно и то же. Народ же только то почитает, что может кулак схватить. Боится там, где нет страха. И наоборот».

Обозначив главные мотивы мудрости Сковороды, можно снова вернуться к его непростой судьбе и непростым отношениям с окружающим миром. Безусловно, Сковорода был человеком цели. Ему не требовалось преодолевать «соблазны мира сего», борясь с собой и с людьми. Как истинный созерцатель философ видел только то, что ему подсказывали духовный опыт и таинственная сила космоса. Он шел по своей Малороссии, как будто она была лишь одной из многочисленных планет звездной системы, случайно попавшейся на пути. Те же ощущения он испытывал, наверное, на земле Курской и Белгородской. С подобным же чувством наверняка шел бы мимо иерусалимских святынь, греческих виноградников и египетских храмов. Он был философ на все времена и для каждого народа. Но, увы, остался невостребованным даже на своей исторической родине!

Крылатая фраза «мир ловил меня, но не поймал» многое объясняет в мироощущении Сковороды, хотя так до конца и не разгадана. Даже его лучший друг Михаил Ковалинский, которого философ называл «наилюбимейшим», в примечании к этой фразе лишь опроверг домыслы о том, будто Сковорода произнес ее из чистой гордыни.

А между тем мысль философа так же проста, как и величественна. Ее первое толкование можно встретить в его же трактате «Благородный Еродий», в притче о птице. Итак, Еродий рассказывает своему другу Пишеку притчу:

«Некий монах тысячу лет ловил прекраснейшую из птиц, хотя и знал, что поймать ее невозможно.

– Зачем же тогда попусту тратил время? – спросил Еродия Пишек.

– Просто забавлялся. Люди считают, что забавы лечат и оживляют сердце.

– Чудно! – воскликнул Пишек.

– Это верно, – согласился Еродий, – воистину чудна, дивна и прекрасна та птица, которую зовут Вечность».

Мир изменчив, словно говорил Сковорода, но более всего изменчив мир лживый, суетный, ничтожный. Истина же равнозначна вечности, прекрасной птице, парящей в небесах. Где уж суетящемуся миру угнаться за вечностью, ему бы себя не потерять!

Так, может быть, вовсе и не о себе говорил мудрый украинский философ? Как знать! Только не гордыней веет от его слов, а великой печалью, ибо не может изменчивый мир понять, что есть истинное слово, именуемое вечностью.

Как ни удивительно, но Украина так и не «поймала» своего гениального сына, что, впрочем, он и предвидел. Вот лишь два высказывания классиков украинской словесности:

Т. Шевченко: «Языковая смесь не позволила Сковороде стать действительно великим и народным поэтом».

И. Франко: «Сковорода писал довольно неуклюжим, книжным языком, чрезвычайно кудрявым и баламутным стилем».

Ну, это как читать! Если видеть мысль, энергию разума, то язык, во всяком случае, для классиков, не будет преградой. Тредиаковский и Державин тоже писали архаичным для XIX в. языком, но это не помешало Пушкину называть их своими великими учителями.

Зато другой мудрец, правда, уже русский, Л. Толстой сказал о Сковороде: «Многое в его мировоззрении есть удивительно близкое мне. Я недавно еще раз его перечитал. Мне хочется написать о нем. Его биография, наверное, лучше его произведений, но как хороши и произведения».

У Григория Сковороды всегда был свой путь, который не закончился с его незримой для мира кончиной в безвестной слободе Ивановке. И думается, что философ еще не раз напомнит о себе хотя бы предсмертными словами: «Будем помнить во всех своих приключениях, что есть свет и тьма, голова и хвост, добро и зло, вечность и время. Дух мой признал способным принять эту истину и полюбить ее».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.