Л.И. Ивонина (Смоленск) Пруссия и Россия в европейских войнах первой четверти XVIII в.

Л.И. Ивонина (Смоленск)

Пруссия и Россия в европейских войнах первой четверти XVIII в.

Первые две декады XVIII столетия ознаменовались тяжелейшим международным кризисом, который в историографии нередко называют Второй Тридцатилетней войной. Этот кризис проявился в двух больших европейских войнах, в дипломатическом и военном отношениях тесно связанных друг с другом: на западе – в войне за испанское наследство (1701–1714) и на северо-востоке – в Северной войне (1700–1721). Одним из связующих звеньев между ними являлась Пруссия, географическое положение и политические амбиции которой затрагивали интересы многих государств, в частности динамично развивавшейся России. Вообще отношения между Пруссией и Россией можно отнести к разряду наиболее интересных и противоречивых в ходе европейских войн, тем более что именно на это время как раз приходится подъем и России, и Пруссии. Какие же факторы воздействовали на эти отношения?

Первый из них можно обозначить как общеевропейский. В конце XVII в. Европа вновь оказалась в состоянии лихорадочного поиска стабильности. Уже начиная с 1680-х гг. на континенте среди больших, средних и малых государств наметилась существенная перегруппировка сил, смена центров политического, экономического и идеологического влияния. Новая конфигурация субъектов системы международных отношений на континенте формировалась как дипломатическим путем, так и посредством применения силы. Американский историк П. Кеннеди справедливо назвал самой характерной ее чертой на протяжении полутора столетий после Вестфальского мира 1648 г. созревание мультиполярной системы европейских государств[379]. Однако мультиполярная система сложилась отнюдь не сразу и находилась в начале XVIII в. еще в стадии становления, то есть на этапе формирования эффективной парадигмы равновесия сил.

Второй фактор, определивший характер российско-прусских отношений, можно условно назвать прусско-европейским. Свои интересы в войнах начала XVIII столетия преследовали отнюдь не только великие державы, но и второразрядные по европейской «табели о рангах» государства. Для целого ряда средних и небольших немецких и итальянских княжеств необходимо было обеспечение режима правовой защиты как в рамках международного права, так и в соответствии со статусом «чинов» Священной римской империи от возможных территориальных притязаний Франции. Такие государства, а среди них особенно Бранденбург-Пруссия, Бавария, Ганновер и Савойя-Пьемонт, стремились к повышению своей роли в мире «дворов и альянсов», к повышению статуса своих государей и их владений в иерархии европейских монархий и даже вынашивали замыслы приобщиться к компании великих держав. И в самом деле, некоторым, в данном случае Пруссии, удалось достичь своих желаний.

Вообще-то конкуренция в кругу европейских династий была старой игрой. Но со второй половины XVII в. началась всеобщая модернизация политической жизни: то было время возведения в высокий ранг церемониала на разных уровнях, проникшего в систему международного представительства и во многом определявшего положение и силу государства. В барочном мире дворы и союзы для рангов государств были почти столь же важны, как мощь их армий. К 1700 г. для всей Европы вопрос ранга и репутации приобретает новое качество. Эти понятия тесно переплетались между собой, олицетворяя, во многом благодаря Королю-Солнце, международное дворянство и дворянскую придворную культуру[380].

Третьим фактором, по аналогии со вторым, стал русско-европейский. В эпоху раннего Нового времени страны Восточной и Центральной Европы не просто конкурировали между собой за первенство, а были вовлечены в жестокую борьбу за выживание: период между 1650 и 1750 гг. являлся решающим этапом в этой борьбе. Для Петра Великого было просто необходимо одержать победу над Карлом XII и завоевать Ливонию, Эстонию и Ингрию, если он намеревался связать Россию с развитием Европы. Едва укрепившись на российском троне, русский царь поначалу вовсе не намеревался развивать активную внешнюю политику на Западе. В свое время это пытались делать Иван Грозный и отец Петра Алексей Михайлович, но в итоге потерпели поражение. Он обратился против Турции и в этом надеялся найти поддержку на Западе в конце 1680-х и 1690-е гг. Но Великое посольство царя Петра не достигло поставленных целей. Во время войны 1688–1697 гг. морские державы уклонились от предоставления помощи России, а что касается Империи, то Карловацкий мир 1699 г. по своим результатам для Леопольда I был несравним с результатами русско-турецкого мира 1700 г. для Петра I[381]. Не достигнув желаемого на юге в определенной степени благодаря отсутствию должной поддержки занятых более важными делами европейских государств, Петр обратил свои взоры на запад, к Балтийскому морю.

Если русская политика в Причерноморье выдвигала для царя Петра на первый план отношения с Веной и Варшавой, то активизация усилий на северо-западе была в значительной мере связана с позициями Речи Посполитой, Саксонии и Пруссии. В течение полутора столетий, начиная с 1558 г., во всех странах, боровшихся за господство на Балтике (России, Швеции, Бранденбург-Пруссии, Речи Посполитой), произошли глубокие изменения в военной области, государственном управлении, общественной структуре и сословном строе. К концу XVII в. из перечисленных государств только Россия и Бранденбург-Пруссия ускорили темпы своего развития, обогнав Швецию и особенно Польшу. Последняя, потерявшая в христианском мире свое значение как барьера против турок и нуждавшаяся в серьезной трансформации политического устройства, все более становилась объектом споров более развитых держав за влияние в ее землях и даже их раздел. Речь Посполитая, сохранившая архаичные структуры государственного устройства шляхетской республики, вступила в период становления Вестфальской системы в полосу упадка, сменившегося на рубеже XVII–XVIII вв. длительным кризисом, и стала «яблоком раздора» для целого ряда сильных держав – как представителей «западного», так и «восточного» абсолютизма. В первые десятилетия XVIII в. именно здесь находился важный пункт внешнеполитических интересов Швеции, России и Пруссии.

С началом Северной войны взаимоотношения между Пруссией и Россией в своем развитии прошли ряд этапов. 1701–1703 гг. характеризовались дипломатической активностью России, желавшей приобрести военную помощь на Западе в борьбе против Швеции. Пруссия в отношениях с Москвой вынуждена была действовать не только исходя из своих интересов в Польше и на Балтике в целом, но и с оглядкой на своих западных союзников в войне за испанское наследство. Наметившийся подъем русского государства был со вниманием встречен в Берлине, желавшем установить с русским царем хорошие взаимоотношения. Готфрид Лейбниц, основавший в 1700 г. Бранденбургское научное общество, пересмотрел в это время свои взгляды на Россию и отошел от старой формулы: «Москва и турки-варвары», отметив, что «царь деварваризовал свою страну, которая для нас являлась неведомой землей»[382]. Однако возвышение России не только открывало перспективы изменения соотношения сил в Восточной и Центральной Европе, что сулило Пруссии заманчивую возможность воспользоваться благоприятной конъюнктурой для собственного усиления, но и таило для Берлина опасности, поскольку ослабление Швеции могло негативно сказаться на положении протестантских государей в Империи.

В 1701 г. русский посол Андрей Измайлов поздравил от имени Петра I прусского короля с приобретением королевского достоинства и предложил оборонительно-наступательный союз против Швеции. Но в военном содействии России Фридрих I мягко, но недвусмысленно отказал, несмотря на захватившую в то же самое время Вену идею о создании широкой коалиции с участием русского царя в войне против Людовика XIV. Этот замысел не был реализован отчасти по причине сопротивления морских держав, а также из-за противодействия новоиспеченного прусского короля, ведшего параллельно переговоры со Швецией. Нежелание Стокгольма удовлетворить территориальные аппетиты Берлина способствовало тому, что во второй половине 1702 г. усилия Измайлова по закладыванию основы русско-прусского соглашения могли бы иметь успех[383]. Однако согласия тогда достигнуто не было. Ни Швеция, ни России, ни тем более Дрезден и Речь Посполитая не собирались расплачиваться с Берлином польскими землями за союз в борьбе со своими противниками.

Следующий этап в русско-прусских отношениях охватывает 1704–1706 гг. и характеризуется явной пассивностью. После отъезда из Берлина в конце 1704 г. главнокомандующего армией Великого союза Д. Черчилля герцога Мальборо, настаивавшего на активном участии Пруссии в войне за испанское наследство, прусский король, по крайней мере, формально отстранился от активных переговоров с участниками Северной войны. Усилия для поддержания связей между двумя державами предпринимал только небезызвестный Иоганн Рейнгольд Паткуль.

Только успехи русских войск, основание Петербурга и взятие в 1704 г. Нарвы вновь привлекли внимание Берлина к событиям на Востоке. Для Фридриха I это означало, что можно ожидать вступления русских войск в Литву, а возможно – и вторжения в Восточную Пруссию, если Берлин рискнет выступить на стороне Швеции. Прусский король решил выждать и с большим трудом устоял перед настойчивыми предложениями Карла XII заключить с ним союз, поскольку в этот важный период во многом от позиции Берлина зависело признание шведского ставленника Станислава Лещинского польским королем в Европе[384]. Однако активные военные и дипломатические действия России в Речи Посполитой и обязательства, принятые на себя Пруссией в войне за испанское наследство, заставляли Берлин маневрировать и вести параллельные переговоры с Августом II Сильным и Петром I.

Решающим для отношений России и Пруссии стал период 1707–1709 гг., когда в ходе Северной войны произошел перелом и победа склонилась на сторону Петра I. Акценты в отношениях Пруссии к России вначале, после капитуляции Августа II в Альтранштадте в октябре 1706 г., диктовались все возраставшим давлением со стороны Швеции. Еще во время похода в Саксонию Карл XII требовал от Берлина порвать «дружественные» (их скорее можно назвать лояльными) отношения прусского короля и русского царя. Шведский король тогда настаивал, что нахождение войск Петра I в Речи Посполитой якобы грозит Пруссии русским завоеванием[385]. Неизвестно, какое впечатление в действительности произвели эти заявления на прусского короля, однако при прусском дворе и на этот раз резонно решили дождаться исхода шведского вторжения в Россию, а пока засвидетельствовать русскому правительству, что Пруссия сохраняет нейтралитет как по отношению к Стокгольму, так и к Москве. Во время пребывания Карла XII в Альтранштадте А. Измайлов убеждал прусский двор не признавать польским королем Станислава Лещинского и призывал Берлин употребить свое влияние, чтобы воспрепятствовать заключению мира между Августом II и Карлом XII. Берлин его в этом не поддержал[386], однако подчеркивал свое стремление сохранить позитивные отношения с Россией. Аналогичного курса придерживались и в Москве. В окружении Петра I, в отличие от целого ряда других государств, за Фридрихом охотно признавали королевское достоинство – это придавало больший вес Пруссии в европейских делах. Но общие заявления прусского короля о нейтралитете не приветствовались при дворе Петра. Русские настаивали на новом договоре, в котором бы обе стороны обязались не воевать друг против друга. В ответ, чтобы вежливо отклонить российские требования и вместе с тем сохранить добрые отношения с русским двором, Пруссия выступила с предложением посредничества для заключения мира со Швецией. О реакции Москвы прусский посол Кайзерлинк писал в Берлин: «Их царь скорее склонен к экстремальным действиям, нежели к заключению жалкого мира»[387]. В результате прусское правительство пришло к заключению, что Россия готова воевать до полной победы, и даже опасалось, что завоевательные планы Петра вдоль южного побережья Балтики предусматривают полное вытеснение оттуда Швеции и простираются вплоть до Эльблонга, в отношении которого Берлин имел собственные захватнические замыслы. Одновременно царь призывал Берлин уклониться от гарантии Альтранштадтского договора и предостерегал Фридриха I, что в противном случае предпримет поход через Восточную Пруссию[388].

Только битва под Полтавой 27 июня 1709 г. предопределила исход противостояния России и Швеции и обусловила преобладающее среди других великих держав влияние России в Речи Посполитой. Превращение России в могущественнейшую державу на востоке Европы определило характер и формы взаимоотношений Петербурга и Берлина. 29 сентября 1709 г. в Торуни возвратившийся на польский трон Август согласился на новый наступательный и оборонительный союз Польши и Саксонии с Россией против Швеции. Тут-то и Фридрих поспешил обратить свое первостепенное внимание на Восток. Отплыв по Висле из Торуни, 17 октября 1709 г. недалеко от Мариенвердера Петр, наконец, встретился на своем судне с прусским королем, с которым в тот же день заключил оборонительный союз против Швеции[389]. На подписание наступательного договора Берлин так и не решился, но и этого альянса было достаточно для Пруссии, чтобы претендовать на Померанию.

Четвертый этап 1710–1715 гг. в развитии русско-прусских отношений характеризуется наиболее тесным сотрудничеством двух государств, в итоге заключивших союз против Швеции. В ноябре 1712 г. в Берлин прибыл без предварительного уведомления Петр и инкогнито нагрянул в королевский дворец, где, как утверждали пруссаки, все от изумления чуть не попадали в обморок. Предчувствуя скорую кончину, тяжело больной король Фридрих I не решился тогда отказаться от прусского нейтралитета. Однако Петр нашел общий язык с кронпринцем Фридрихом-Вильгельмом, который вскоре после вступления на престол заключил 6 октября 1713 г. с Россией, Саксонией и Данией договор о занятии прусскими войсками шведских крепостей в южной Прибалтике – Штеттина, Штральзунда и Висмара, три статьи которого были подписаны А.Д. Меншиковым. Возвращение в конце 1714 г. Карла XII из Бендер в Прибалтику и активизация действий шведов против своих противников – объявление войны Пруссии и отвоевание в 1715 г. Рюгена и Штральзунда – побудили к сплочению России и ее союзников[390]. За свое участие в войне последние требовали увеличения своей доли военной добычи, а также настаивали на участии русских войск в военных действиях против шведов в Германии. В итоге между Россией и Пруссией были подписаны соответствующие договоры: 9 марта 1714 г. договор о переходе Померании и Штеттина к Пруссии, 1 июня 1714 г. в Санкт-Петербурге о взаимных гарантиях территориальных приобретений. Содержание предоставляемы х Пруссии гарантий определяла русская сторона, а формулировки соответствующих статей договора разрабатывал Шлиппенбах. Россия гарантировала Пруссии Штеттин, а Пруссия России – Эстляндию и Выборг. 30 сентября 1715 г. Фридрих-Вильгельм I и Петр I заключили договор об участии русских войск в военных действиях против Швеции в Померании[391].

Пятый период в отношениях России и Пруссии 1716–1720 гг. можно обозначить как время сотрудничества и взаимного сдерживания. Завершив войну за испанское наследство и заключив мирные договоры в Утрехте и Раштате, западноевропейские державы обратили внимание на восток, обеспокоенно наблюдая возросшую мощь России. В 1716 г. Петр Великий, завоевав шведские остзейские провинции, готовился к вторжению в южную Швецию из Дании и зимой того же года расквартировал свои войска в Мекленбурге, соседствовавшем с Ганновером. Дания захватила шведские Бремен и Верден, затем русские войска вступили в Голштинию. Появление русских армий в Северной Германии с обеспокоенностью было встречено как великими державами, так и союзниками Петра I. Фридрих-Вильгельм I крайне встревожился, когда русские вступили в Штеттин, особенно прусский король был раздосадован участием в этой операции своего главного соперника в Германии – Саксонии. Император Священной римской империи Карл VI созвал в Брауншвейге рейхстаг, чтобы, заручившись поддержкой германских протестантских чинов, нейтрализовать действия России и создать почву для сохранения шведского великодержавия и приемлемого для Стокгольма мирного урегулирования. Под давлением Ганновера Карл VI настаивал, чтобы Фридрих-Вильгельм поспособствовал выводу русских из Мекленбурга, а Франция подталкивала прусского короля к миру со Швецией. Берлин готов был последовать призывам Вены и Версаля, но предварительно хотел бы получить свою долю завоеванных шведских владений. В итоге на встрече Петра I и Фридриха-Вильгельма I в Хавельбеге в ноябре 1716 г. была оглашена декларация русского царя об оказании помощи Пруссии в случае ее выхода из Северного союза. Петр подтвердил договор в Мариенвердере от 1709 г., гарантировавший Пруссии Эльбинг.

К началу 1717 г. полное военное поражение Швеции было уже предопределено, а боевые действия велись уже в Финляндии, когда Карл XII в 1717 г. начал свой последний поход в Норвегию, где и погиб в 1718 г. во время осады одной из крепостей. В этих условиях великие державы, в первую очередь Англия и Австрия, попытались реализовать замысел дипломатическим путем с помощью угрозы вмешательства в войну на Севере и, с одной стороны, в максимально возможной степени лишить Россию плодов завоеванной победы, а с другой – сохранить Швецию как могущественную державу на севере Европы и как противовес русскому влиянию в Прибалтике и в Речи Посполитой. Английский король Георг I инициировал мирные переговоры между Швецией и ее западноевропейскими противниками, выступив фактически организатором антирусской дипломатической коалиции. Петр попытался нейтрализовать интриги Лондона, заключив договор о дружбе и союзе с Францией. Все же давление Британии сыграло главную роль в выводе русских войск из Мекленбурга в 1717 г. В 1719–1720 гг., после подписания договора между Веной, Ганновером и Дрезденом, российская армия покинула и Речь Посполитую. В этих условиях политическое взаимодействие между Берлином и Петербургом приобретало особое значение. Поддержка со стороны России гарантировала сохранение достигнутого статуса Прусского королевства как внутри Империи, так и в отношениях с великими державами, а поддержка со стороны Пруссии становилась для России важным условием сохранения военно-политического преобладания на востоке Европы. В феврале 1720 г. Россия и Пруссия заключили договор, согласно которому Россия обязывалась в ближайшее время заключить мир со Швецией, а Пруссия – не препятствовать интересам России в Прибалтике и Речи Посполитой[392].

Фридрих-Вильгельм сознавал долговременный характер изменения баланса сил – не только в Швеции, но с 1716 г. также и в Польше, где господство России уже было практически неоспоримо, и искал возможности воспользоваться сложившимся положением. Его осторожная политика позволила присоединить к королевству устье Одера и привела к серии договоров о союзе с Россией. Потсдамское соглашение 1720 г. касалось также совместной политики обеих держав в отношении Речи Посполитой. Она была направлена против попыток короля Августа II усилить власть монарха и на консервацию польской «анархии». В рамках этой политики Россия приобретала партнера по сохранению безопасности ее рубежей, Пруссия же продолжала следовать прежним курсом на территориальные приобретения (при удобном случае) за счет польских земель. Долговременное значение Потсдамского соглашения выразилось еще и в том, что в его основу была положена «негативная политика» в отношении Польши[393].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.