Глава VI I ДУМА

Глава VI

I ДУМА

Избирательный закон 11 декабря 1905 г. Ещё во время переговоров о вступлении общественных деятелей в первый «конституционный» кабинет Витте просил A. И. Гучкова, М. А. Стаховича, кн. Е. Н. Трубецкого и Д. Н. Шипова обсудить вопрос о «прибавках» к положению о выборах 6 августа в соответствии с манифестом 17 октября ¹. В совещаниях, которые происходили в Москве 29–31 октября, принимали участие кроме названных лиц также кадеты С. А. Котляревский, кн. Г. Е. Львов, Н. Н. Львов, А. А. Мануйлов, М. В. Челноков, Н. Н. Щепкин, октябристы кн. Н. С. Волконский, С. Н. Маслов, Н. Н. Хмелёв, Н. А. Хомяков и лидер умеренно-прогрессивной партии С. И. Четвериков. Совещание выработало проект, по которому избирательные права получали все граждане мужского пола, причём в городах выборы членов Государственной думы должны быть прямые, а в сельских местностях — двухстепенные ². Этот проект был рассмотрен на заседаниях Совета министров 19 и 20 ноября с участием Гучкова, Кузьмина-Караваева, Муромцева, Стаховича, Трубецкого и Шипова³.

Только меньшинство членов Совета (Н. Н. Кутлер, B. И. Тимирязев, Д. А. Философов, А. Д. Оболенский) высказалось за всеобщее избирательное право в двухстепенной форме⁴. Остальные же министры во главе с Витте нашли, что «система общей подачи голосов представляет собой почву, весьма благоприятствующую проявлению деспотизма масс». При такой системе «в общей массе голосов совершенно растворятся… частные землевладельцы, вся крупная промышленность, наконец, все образованные классы»⁵. Определённого решения Совет министров не принял, представив на усмотрение царя два проекта положения о выборах: один — основанный на куриальной системе и другой — несколько видоизменённый проект общественных деятелей, предоставлявший право участия в выборах всем русским подданным, достигшим 25 лет.

Обсудив также вопрос о предоставлении избирательных прав рабочим, Совет министров решил выделить их в совершенно обособленную группу избирателей с отдельным представительством в Государственной думе в лице 14 депутатов (по 3 члена Думы от Московского и Поволжского фабрично-заводских округов и по 2 члена от Петербургского, Варшавского, Киевского и Харьковского округов). По мнению Совета министров, такое выделение рабочих предохранило бы выборы от агитации того класса, который находится «в весьма сильном брожении, идёт впереди охватившего страну движения и проявляет его в едва. ли не наиболее острой и опасной форме»⁶.

Предположения Совета министров были рассмотрены на совещании членов Государственного совета и Совета министров под председательством царя (5, 7 и 9 декабря 1905 г.). На это совещание в качестве экспертов были приглашены Гучков, Шипов — сторонники всеобщего голосования и противники его — октябрист барон Н. А. Корф и правый монархист гр. В. А. Бобринский.

Выступивший первым Шипов заявил, что «идея всеобщего голосования — достояние всего русского народа… Без провозглашения принципа всеобщего избирательного права нет возможности рассчитывать вообще на производство выборов, так как в противном случае революционная пропаганда найдёт для себя слишком благоприятную почву». Такие же мысли развивал и Гучков: «На мой взгляд, дарование всеобщего избирательного права неизбежно, и если не дать его теперь, то в ближайшем будущем его вырвут»⁷.

Неожиданно на сторону Гучкова и Шипова перешли барон Корф и Бобринский, которые раньше стояли за куриальные выборы. Они всегда думали, что всеобщее избирательное право в России «немыслимо», но «теперь крайность настоящего положения» заставила их отступить от этого взгляда, и они склонились к принятию системы всеобщей подачи голосов ⁸.

Но подавляющая часть членов совещания высказалась за сохранение порядка выборов по положению 6 августа. «Иначе, — говорил Н. С. Таганцев, — устранено будет влияние землевладельцев, помещиков и торгово-промышленных классов и останется одна серая масса»⁹. «Полицейских дел мастер», дворцовый комендант Трепов пугал, что при всеобщей подаче голосов «мы получим революционную Думу» ¹⁰.

Витте на первом заседании занимал неопределённую, уклончивую позицию. Он говорил, что «теоретически куриальный проект даст как будто контингент Думы, более верный государю, но я в этом не уверен»¹¹. Но на следующем заседании Витте, хотя и с оговорками, отдавал предпочтение этому проекту: «Когда я рассуждаю умом, я склоняюсь в пользу второго проекта (всеобщее голосование. — Е. Ч.), но, когда я действую по чутью, я боюсь этого проекта»…¹² На сторону Витте встал и Николай II. Он, по собственному признанию, «находился в течение обоих заседаний в полном колебании. Но с сегодняшнего утра мне стало ясно, что для России лучше, безопаснее и вернее — проект первый. Проект второй — мне чутьё подсказывает, что его нельзя принять. Идти слишком большими шагами нельзя. Сегодня — всеобщее голосование, а затем недалеко и до демократической республики» ¹³.

На совещании резкой критике подверглось предположение Совета министров об особом представительстве рабочего класса. По убеждению Гучкова, рабочие-депутаты в таком случае «будут несомненно держать в руках нити всего рабочего движения и будут диктовать и правительству, и обществу, и народу свои условия. Это будет организованный стачечный союз» ^и. Под влиянием этих опасений министерский проект был изменён: выборщики от рабочих были включены в состав губернских или городских избирательных собраний. При этом число выборщиков от рабочей курии было определено в 3 %. «Вовсе не нужно, — говорил Э. В. Фриш, — чтобы рабочие прошли непременно в Думу, а надо только дать им выборное право» ¹⁵.

Если рабочих как «наиболее беспокойный и опасный элемент» правящие круги хотели по возможности не пускать в Думу, растворив их выборщиков среди других, то представительство от крестьян было решено оставить примерно на том же уровне, что и по положению 6 августа. Царские сановники по-прежнему считали крестьян «опорой государства и престола». Обосновывая политику крестьянского цезаризма, Витте указывал, что «империя Российская держится… народом, крестьянством… он более верен, чем люди, живущие в городах, быть может, даже во дворцах…» и т. д. в том же духе ¹⁶.

11 декабря был опубликован царский указ об изменении положения о выборах в Государственную думу и изданных в дополнение к нему узаконений ¹⁷. Он сохранил куриальную систему выборов в Думу, прибавив только к ранее установленным куриям — землевладельческой, городской и крестьянской — рабочую курию и значительно увеличив число городских избирателей.

Исход выборов зависел от соотношения числа выборщиков от отдельных курий в губернских избирательных собраниях, где избирались 488 членов Думы из общего числа 524 членов Думы. При общем числе выборщиков по 53 губерниям 6156 землевладельцы избирали почти 32 %, крестьяне — 43 %, горожане — 22 % и рабочие — 3 %. Таким образом, новый избирательный закон в сущности сохранил установленное положением 6 августа распределение выборщиков между куриями.

Учитывая, что избирательный закон будет встречен широкими кругами населения с большим разочарованием, указ 11 декабря предоставлял «дальнейшее развитие общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку», т. е. самой Государственной думе.

«Созыв Думы — конец революции». Поражение вооружённых восстаний в декабре 1905 г. вызвало чувство глубокого облегчения в буржуазном лагере. Но либеральная буржуазия была далека от мысли, что наступил уже конец революции. И октябристы, и кадеты утверждали, что налицо лишь обманчивое состояние мёртвой зыби.

Октябристы безоговорочно одобряли подавление Московского вооружённого восстания «грубой силой». «Мы понимаем, — говорил на I Всероссийском съезде делегатов «Союза 17 октября» М. А. Стахович, — что вооружённое восстание нельзя подавить увещаниями и лекциями, что его можно подавить только вооружённой силой. Мы даже убеждены, что так всегда и нужно энергично подавлять вооружённое восстание». Но Стахович видел ошибку правительства в том, что оно производит насилия над мирным населением и уничтожает все права и свободы, в частности он указал на циркуляр Дурново ещё от 20 ноября 1905 г. о разгоне силой оружия всяких собраний ¹⁸.

Усиление реакции не могло не внушать тревоги и не возрождать оппозиционных настроений среди буржуазии. 29 декабря 1905 г. в «Новом времени» появилось интервью с Витте, в котором он заявил, что «Манифест 17 октября есть выражение доброй воли» царя, который и теперь, как и до 17 октября, остаётся неограниченным самодержцем. Правда, вслед за тем последовало опровержение, но недостаточно категорическое.

В связи с этим 8 января в Москве состоялось объединённое заседание Петербургского и Московского центральных комитетов «Союза 17 октября». По мнению П. А. Гейдена, «правительство тем опасно, что оно неискренно» и поэтому нельзя доверять ему. Но в то же время и сам Гейден, и остальные члены ЦК считали, что «валить» Витте нежелательно, так как в случае его падения возможно назначение ещё более реакционного премьера. «Как бы не променять кукушку на ястреба, Витте на Дурново», — предупреждал Д. Н. Шипов ¹⁹. Собрание остановилось на формуле условной поддержки: ««Союз 17 октября» будет содействовать министерству гр. Витте только в том случае, если кабинет будет последовательно и в должной полноте осуществлять свободы, дарованные манифестом 17 октября»²⁰.

Относительно же определения существа царской власти собрание остановилось на заключении, что сохранение титула «самодержавный» не противоречит манифесту 17 октября, которым отменяется лишь неограниченность власти монарха, и в этом смысле должно быть внесено изменение в основные государственные законы²¹. Решено было также объявить, что манифест 17 октября, являясь выражением доброй воли царя, исключает вопрос о принесении им присяги и вопрос этот может относиться лишь к наследнику престола ²².

В начале 1906 г. среди имущих классов прочно держался взгляд, что только скорейший созыв Государственной думы может «разоружить революцию». Такая уверенность покоилась на том, что крестьяне ожидали от Государственной думы «прирезки» земли. На съезде губернских и уездных предводителей дворянства 7—11 января многие делегаты указывали, что крестьяне «всецело» ждут разрешения аграрного вопроса от Думы. Поэтому съезд признал крайне необходимым скорейший созыв Государственной думы, в которой в первую очередь должно быть поставлено «коренное разрешение аграрного вопроса, при этом в основание должен быть поставлен принцип неприкосновенности частной собственности и широкое облегчение перехода от общинного владения к подворному и хуторскому»²³. На соединённом заседании Петербургского и Московского центральных комитетов «Союза 17 октября» 8 января 1906 г. кн. Н. С. Волконский подчеркнул, что крестьяне ожидают «разъяснения земельного вопроса от Думы и в последнее время приостановились почти все сделки по покупке ими земли при посредстве Крестьянского банка. Необходимо возможно скорее приступить к выборам в Думу, особенно от крестьян… Если в начале апреля Дума не будет созвана, волнения снова могут усилиться»²⁴.

Считая Думу единственным средством «успокоения» страны, либеральная буржуазия, естественно, испытывала тревогу по поводу стремления «крайних» партий воспрепятствовать её созыву. Ещё на царскосельском совещании 5 декабря 1905 г. октябрист барон Корф выражал опасение, что «революционеры не дадут помещикам приехать на выборы и будут препятствовать пройти им спокойно. А между тем созыв Государственной думы — это конец революции. Необходимы поэтому самые серьёзные меры охраны. Для защиты избирателей нужны полиция и войска»²⁵. Соединённый комитет крупнобуржуазных партий в Петербурге обратился к председателю Совета министров с ходатайством издать временные правила для ограждения избирателей «от насилий тех политических партий, которые возвели бойкот Государственной думы в основной лозунг своей программы»²⁶. Вместе с тем, опасаясь грубой фальсификации выборов при режиме исключительных положений[43] царской администрацией, что подорвало бы доверие населения к Думе и тем сыграло бы на руку революционерам, Соединённый комитет обратился к министру внутренних дел с запиской, в которой просил отменить запрещение собраний в Петербурге ²⁷.

Избирательные платформы буржуазных партий. II Всероссийский съезд делегатов кадетской партии (5—11 января 1906 г.), обсудивший вопрос об участии в Думе, подтвердил, что партия представляет собой «соединение несоединимого», очень непрочный блок контрреволюционных либеральных помещиков и радикальной мелкой буржуазии, тащившей партию влево. И всё искусство кадетских вожаков уходило на приискание примирительных формул ради сохранения внешнего единства партии.

Правда, за бойкот Думы раздались только единичные голоса. Вопрос о том, нужно ли идти в Думу, был решён утвердительно большинством всех против двух²⁸.

Но зато страстные прения развернулись по вопросу о том, можно ли приступить в Думе, избранной по закону 11 декабря 1905 г., к постоянной органической работе как в нормальном учреждении, или первым и единственным актом кадетов в Думе должно быть проведение закона о всеобщем голосовании.

В обращении ЦК к местным группам в декабре 1905 г. подчёркивалось, что «Государственная дума не может быть признана правильным представительством», поэтому «задачей кадетской партии является по-прежнему Учредительное собрание»²⁹. Но на съезде Милюков заявил, что, не отказываясь от термина «Учредительное собрание» в принципе, не следует вносить его в избирательный манифест³⁰. Это заявление вызвало протесты со стороны провинциальных делегатов. Они лучше знали настроение масс и понимали, что отказ заплатить по выданному ранее векселю сильно подорвёт «кредит» кадетской партии в стране. Съезд принял компромиссное решение: он признал необходимым заменить в избирательном манифесте термин «Учредительное собрание» более неопределённым: «Дума с учредительными функциями», но предоставил местным группам свободу употреблять его или нет в своих воззваниях³¹.

Отказ от лозунга Учредительного собрания означал в сущности признание органической работы в Государственной думе по закону 11 декабря 1905 г. как в нормальном учреждении. Правое крыло съезда так и поступало, требуя для Думы полной «свободы рук».

Родичев и Струве внесли 6 января предложение, в котором подчёркивалось, что «партия не может с точностью указать пределы её участия в законодательной работе Думы, так как они должны быть указаны самим ходом жизни». Это предложение было поставлено на баллотировку и принято большинством 56 голосов против 38. Но на следующий день, 7 января, В. М. Гессен потребовал пересмотра резолюции Родичева — Струве на том основании, что в ней не указана невозможность для партии органической работы в Думе как постоянном учреждении. Съезд постановил остаться при голосовании 6 января, но в виде дополнения к резолюции Родичева — Струве огромным большинством постановил, что партия «должна стремиться осуществить через посредство Думы всеобщее и прямое избирательное право и мероприятия, неотложно необходимые для успокоения страны и мирного перехода к правильному народному представительству, а по достижении этой цели добиваться немедленной замены Думы собранием, избранным путём всеобщего и прямого голосования»³². Таким образом съезд одновременно утвердил два противоположных мнения: одно — против так называемой органической работы, другое — за то, чтобы Дума осуществила мероприятия, необходимые для успокоения страны, т. е. занялась аграрным вопросом, регулированием политических свобод, что, конечно, нельзя не признать органической работой.

Подобное хамелеонство показалось чрезмерным даже некоторым делегатам съезда. По словам кн. Е. Н. Трубецкого, эта формула «производит такое впечатление, что мы избирателей вводим в заблуждение. Выходит так, что поднят один футляр — есть органическая работа, поднят другой футляр — нет органической работы». Объясняя такое фокусничество нежеланием кадетских лидеров провести точную границу слева, Трубецкой после съезда вышел из партии.

Чтобы отвести от партии подозрение в скрытом республиканстве, ЦК предложил к § 13 программы прибавить, что «Россия должна быть конституционной и парламентарной монархией». При этом в оправдание своего монархизма лидеры партии лицемерно ссылались на то, что «идея царя крепко живёт в народе», что «для России потребуются потоки крови для водворения республики» и что кадеты, как «демократическая» партия «должны по возможности стоять ближе к народу, а не навязывать ему тех принципов, которые мы считаем идеальными» ³³. Съезд принял § 13 программы в редакции центрального комитета и отклонил предложение о предоставлении в этом вопросе самостоятельности местным комитетам.

Съезд исключил из программы примечание к § 14, разрешающее меньшинству оставаться при особом мнении по вопросу о немедленном распространении избирательного права на женщин. Но по вопросу об организации народного представительства в виде одной или двух палат было решено сохранить свободу мнения из-за невозможности свести оба мнения к одному.

Бурные прения вызвали тезисы аграрной комиссии ЦК. В отступление от программы партии в них был значительно расширен круг изъятий из принудительного отчуждения помещичьей земли. Кроме «образцово-показательных» имений теперь вообще частновладельческие земли, которые эксплуатировались владельцами собственными орудиями и скотом, подлежали отчуждению только «в пределах настоятельной местной потребности, определяемой особыми местными комиссиями»³⁴. Но если учесть, что эти комиссии должны были комплектоваться из «общественных деятелей» (читай: либеральных земцев. — Е. Ч.) и представителей крестьян, причём в тезисах дипломатично умалчивалось, в каком соотношении будут представлены в местных комиссиях обе заинтересованные стороны, то можно было не сомневаться, что земельная реформа превратится в новое «объегоривание» крестьян.

Съезд решил оставить аграрную программу партии без изменений, ограничившись прибавлением к § 36 следующего примечания: «Цена земли определяется по нормальной для данной местности доходности при условии самостоятельного ведения хозяйства, не принимая во внимание арендных цен, созданных земельной нуждой»,

В погоне за демократическими голосами на предстоящих выборах съезд не скупился на «левые» жесты. Он высказался за необходимость всякого рода протестов и демонстраций против бюрократического режима. Съезд признал даже в качестве самой крайней формы борьбы мирную общеполитическую забастовку. Для более успешной агитации в широких слоях населения было решено помещать всюду наряду с «научным» названием партии русский перевод его в виде подзаголовка «Партия народной свободы». Съезд принял резолюцию о чествовании памяти 9 Января 1905 г. В ней указывалось, что на своём знамени рабочие в день 9 Января выставили те же требования, которые на два месяца раньше якобы были выставлены земской Россией. В знак всенародного траура было решено прекратить 9 января занятия съезда. Съезд поручил также ЦК войти в соглашение с центральными органами социалистических партий по вопросу о предоставлении известного числа депутатских полномочий в Государственной думе представителям рабочего класса³⁵.

Одновременно с кадетским съездом выработкой избирательной платформы занимались октябристы.

На соединённом заседании Петербургского и Московского центральных комитетов была рассмотрена программа I Всероссийского съезда делегатов «Союза 17 октября», который должен был определить главные основания избирательной платформы.

Ряд ораторов (М. А. Стахович, А. И. Гучков, Ф. Е. Енакиев) предлагали поставить на съезде вопрос об осуждении политических забастовок, чтобы резко отмежеваться от левых партий, в том числе и от кадетов, которые относятся к такой форме борьбы сочувственно. По словам Стаховича, «определённое выяснение нашего отношения к этому вопросу в противовес отношению к нему левых партий может иметь очень большое значение для предвыборной агитации, так как большинство населения исстрадалось от политических забастовок и опасается возможности их повторения». Но Н. А. Хомяков возразил, что «постановка этого вопроса и отношение к нему съезда едва ли будут полезны в целях предвыборной агитации, так как в таком случае бастовавшие чиновники не примкнут к Союзу, хотя и будут, может быть, согласны с положениями нашей программы». С Хомяковым согласился лидер левого крыла октябристов

Гейден, заметивший, что забастовки «не могут быть безусловно осуждаемы, так, например, октябрьские забастовки вызвали манифест 17 октября»³⁶.

Такие же затруднения и разногласия возникли и по поводу постановки на съезде «окраинного» вопроса. А. М. Гучков, желая навести мост к более реакционным группировкам, признавал своевременным выдвижение этого вопроса, в частности польского, для получения от местных отделов необходимого материала «в боевых целях». Но Ю. Н. Милютин находил, что формулировка отношения к данному вопросу в воззвании Союза ³⁷ достаточно определённо отграничивает его от кадетов, дальнейшее же подчёркивание великодержавного шовинизма может оттолкнуть от Союза многих, вполне согласных с остальными его установками. Первоначально большинством голосов «боевые» вопросы о забастовках и окраинный было признано желательным внести на съезд³⁸.

Тогда левые октябристы потребовали включить в программу съезда также крестьянский вопрос. По мнению Гейдена, в программе кадетов много хорошего и надо приблизиться к ней³⁹. Умолчание же об аграрном вопросе приведёт к поражению Союза, так как «мы будем иметь все крестьянские голоса против нас»⁴⁰. О необходимости развить крестьянскую программу говорил и кн. Н. С. Волконский⁴¹. Но П. Л. Корф, Ю. Н. Милютин, А. И. Гучков и М. А. Стахович возражали, не без основания полагая, что вряд ли можно в данном случае выйти с честью. С точки зрения М. А. Стаховича, если съезд выскажется против обязательного отчуждения, «мы огорчим многих избирателей; если решение будет в обратном направлении, то мы дискредитируем самих себя (в глазах помещиков? — Е. Ч.) и, пожалуй, расколемся»⁴².

Чтобы выйти из заколдованного круга, П. П. Рябушинский предложил ограничить программу съезда только вопросами тактики, которой следует держаться Союзу как по отношению к политике правительства, так и по отношению предстоящих выборов ^43_45.

В конце концов была принята предложенная Енакиевым программа съезда из трёх пунктов: 1) рассмотрение докладов центрального комитета и провинциальных отделов об организации и положении дел Союза; 2) обсуждение политики правительства, насколько она выяснится ко времени съезда, и 3) разрешение вопросов тактики, которой следует держаться Союзу на предстоящих выборах ⁴⁶.

Опасения Хомякова, что попытка конкретизировать избирательную платформу может вызвать раскол среди октябристов, полностью подтвердились на I Всероссийском съезде делегатов Союза, происходившем в Москве 8—И февраля 1906 г. Многие делегаты настойчиво требовали включения в программу съезда аграрного вопроса, доказывая, что если он не будет правильно разрешён, то Союз лишится на выборах поддержки крестьянских масс и ни один из его представителей не попадёт в Думу. Но другие члены съезда возражали, высказывая сомнение: «Ну а если мы своим решением не удовлетворим крестьян?» Делегаты из западных губерний без обиняков заявляли об отпадении их отделов от Союза, если съезд позволит себе демагогические посулы в аграрном вопросе. Большинством 155 голосов против 113 было постановлено передать этот вопрос в особую комиссию при центральном комитете для детальной разработки, чтобы внести доклад на обсуждение будущего съезда ⁴⁷.

Вообще многочисленное реакционное крыло съезда, состоявшее преимущественно из представителей национальных окраин и примкнувших к Союзу партий[44], чрезвычайно затрудняло октябристскому руководству маневрирование. М. А. Стахович в своём докладе об отношении Союза к внутренней политике правительства притворно обличал «необузданный произвол и насилия со стороны правительства», которые-де после подавления вооружённых восстаний «не находят себе никакого оправдания» ^48–49

От имени центрального комитета было внесено предложение о безотлагательном издании закона, обеспечивающего и регулирующего установленные в России свободы, об отмене повсюду положения об усиленной и чрезвычайной охранах и о введении военного положения только в случае вооружённого восстания или приготовления к нему⁵⁰. Но многие члены съезда горячо протестовали против отмены исключительных положений, опасаясь, что «это может привести к новому взрыву революции». При этом они ссылались на то, что «весной необходимо ожидать усиления аграрных беспорядков», что «революционные партии уже заранее угрожают показать тогда себя» и т. п.⁵¹ Предложенная ЦК резолюция об отмене чрезвычайных положений собрала 142 голоса против 140, и ЦК во избежание раскола предпочёл от неё отказаться.

Особенно затрудняли предвыборное маневрирование октябристов националистические аллюры западных отделов Союза. На съезде делегаты этих отделов предлагали ходатайствовать перед верховной властью о введении принципа пропорционального представительства по национальностям и о предоставлении русскому населению окраин иметь особых представителей в Думе. ЦК высказался против такого предложения, и съезд отверг его большинством голосов. Тем не менее 9 марта 1906 г. царю представлялась депутация от западных отделов, поднёсшая адрес с ходатайством о даровании русскому населению окраин права выбирать отдельно членов Думы ⁵². Ю. Н. Милютин предложил ЦК своей властью объявить об исключении ослушников из состава Союза, но ЦК не согласился, постановив передать всё дело на усмотрение предстоящего съезда партии ⁵³.

Подобно октябристам и другие крупнобуржуазные партии при выработке своих избирательных платформ проявили крайнюю «светобоязнь». На собрании представителей участковых комитетов прогрессивной экономической партии в Петербурге 17 февраля 1906 г. председатель М. Н. Триполитов возбудил вопрос о важности объяснить избирателям значение партии, так как «многие говорят, что партия наша олицетворяет собой фабрикантов и капиталистов». По данному вопросу Н. А. Белоцветов предложил издать популярную брошюру о партии. Но председатель указал на трудность и даже рискованность составления брошюры с подобными толкованиями параграфов программы. Наиболее целесообразным представляется воздействие живого слова. Большинство согласилось с таким мнением^54–55. Капиталисты явно предпочитали «обширным программам», по признанию лейб-органа горнозаводчиков, «короткие лозунги, девизы, которые могли бы объединить значительно большее число сторонников»⁵⁶.

Реформа Государственного совета. В связи с учреждением Государственной думы возник вопрос о преобразовании Государственного совета. Ещё на частных совещаниях у Сольского (сентябрь 1905 г.), на которых рассматривался вопрос об объединении правительства, Витте возбудил вопрос о реформе Государственного совета. По его мнению, «рядом с членами, государем назначенными, должны быть избираемы в одинаковом числе члены совета… из среды дворянства, духовенства, купечества и промышленного класса… делегаты от высших учебных заведений»⁵⁷.

В соответствии с высказанными Витте мыслями С. Е. Крыжановский представил 9 октября Сольскому записку по этому поводу. Предвидя, что Дума «в силу своего состава легко может оказаться склонной к увлечениям и крайностям», Крыжановский считал необходимым «поставить Государственный совет так, чтобы личный состав его помимо служебного опыта и познаний имел и общественный вес в стране, а не казался бы Государственной думе одним лишь советом чиновников, постановляющих свои заключения по указаниям высшего начальства»⁵⁸. В этих видах Крыжановский предлагал составить Совет из следующих разрядов членов: 1) членов императорской фамилии; 2) представителей тех княжеских и дворянских родов Российской империи, которым царь ввиду заслуг перед государством или особого их общественного значения предоставил бы наследственный голос в Государственном совете в лице старшего в роде; 3) членов, назначенных царём пожизненно из числа лиц, заявивших себя особыми трудами и познаниями в области государственного управления, общественной, научной, промышленной или торговой деятельности; 4) представителей высшего духовенства православной церкви; 5) представителей старейших университетов— Московского и Петербургского; 6) членов по избранию дворянских обществ коренных русских губерний из числа лиц, обладающих определённым имущественным и образовательным цензом; 7) представителей торговли и промышленности по избранию биржевых комитетов, комитетов торговли и мануфактур и купеческих обществ и 8) членов, избранных по одному от каждой русской губернии и области лицами, владеющими недвижимым имуществом, превышающим не менее чем в десять раз размер его, устанавливаемый для участия в избирательных съездах землевладельцев. Такой состав Государственного совета объединит в этом учреждении все консервативные силы страны ⁵⁹. Что касается прав и обязанностей Совета, то они должны быть определены, с точки зрения Крыжановского, «теми же границами, как права и обязанности Государственной думы, не будучи ни шире, ни уже последних»⁶⁰.

Записка Крыжановского обсуждалась в особом совещании под председательством Сольского, заседавшем 11 октября в его квартире, в составе Витте, Фриша, Чихачёва, Герарда, Тернера, Палена, Половцева, Рихтера, Коковцова, Икскуля и Харитонова⁶¹. Витте настаивал на необходимости реформировать Совет ко дню созыва Думы. Избрание членов Совета он предлагал возложить на выборщиков в Думу⁶². Руководствуясь этими замечаниями, в Государственной канцелярии был составлен проект переустройства Совета. Последний образовывался из членов по назначению царя и из членов, выбираемых на 10 лет: 1) губернскими или областными избирательными собраниями, образованными на основании положения о выборах в Государственную думу; 2) Академией наук и университетами и 3) биржевыми комитетами и комитетами торговли и мануфактур. Кроме того, в состав Совета в качестве его членов входят по избранию святейшего синода 10 лиц духовного сана, а также по одному представителю от исповеданий римско-католического, протестантского, армяно-григорианского и др.⁶³

Но в этом проекте, равно как и в записке Витте от 9 октября и его всеподданнейшем докладе, опубликованном вместе с манифестом 17 октября, оставался открытым вопрос о пределах прав Государственного совета. В самом же манифесте была сформулирована лишь одна юридическая норма: «чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы». О Государственном совете вообще ничего не говорилось.

Но в правящих кругах уже зрел план в нарушение манифеста 17 октября превратить Государственный совет из учреждения законосовещательного в учреждение законодательное, которое явилось бы «буфером» между монархом и Думой. Выступая на царскосельском совещании 5 декабря 1905 г., Витте говорил: «.. в настоящее время в России происходит революция… для того, чтобы вывести Россию из переживаемого ею кошмара, нельзя ставить Государственную думу наряду с государем. Между ними должен быть поставлен Государственный совет в обновлённом составе. Совет должен быть второю палатою и являться необходимым противовесом Думе, умеряя её»⁶⁴.

Ещё 28 октября Николай II по докладу Д. М. Сельского согласился на образование особого совещания для разработки необходимых изменений в действующем учреждении Государственного совета[45]. Совещание пришло к заключению, что Совет должен быть поставлен на равную с Думой ступень и что все законопроекты подлежат представлению царю после предварительного рассмотрения и одобрения их Думой и Советом⁶⁵.

Совещание признало также желательным, чтобы большинство членов Совета по выборам принадлежало к дворянскому сословию. Это оправдывалось «заслугами» дворянства, «искони отдававшего свои силы на служение родине»⁶⁶. При этом в отличие от первоначального проекта, в котором избрание членов Совета возлагалось на выборщиков в Думу, теперь выборы должны происходить на земских и дворянских собраниях[46].

Предположения совещания о преобладании в новом Государственном совете представителей дворянства обеспокоили торгово-промышленные круги. Но тщетно было бы искать в их заявлениях критику предполагаемой системы выборов за полное устранение от участия в Государственном совете демократических элементов. Биржевые комитеты, отраслевые съезды промышленников и другие организации крупного капитала ограничивались только ходатайствами об увеличении числа членов от промышленности за счёт числа членов от дворянства, чтобы дать тем возможность иметь в Совете представителей от главнейших её отраслей и районов.

По мнению Московского биржевого комитета, число членов в Государственный совет от промышленности и торговли должно быть определено не менее 30, и выборы их должны быть предоставлены не общему Всероссийскому съезду представителей совещательных по промышленности и торговле учреждений, как предполагало совещание Сольского, а надлежало бы произвести по районам, дабы каждый район имел возможность выяснить в Государственном совете свои местные потребности и особенности. Но совещание Сольского отвергло все домогательства об увеличении числа членов Совета от промышленности и торговли⁶⁷.

Предположения об изменениях в учреждениях Государственного совета и Государственной думы были окончательно рассмотрены на совещании под личным председательством царя 14 и 16 февраля.

Ультраправые, находя, что включение в состав Государственного совета выборных членов имеет целью ограничение самодержавия, вообще выступали против реформы Совета (Игнатьев) или в крайнем случае предлагали сохранить за царём право неограниченно увеличивать число назначенных членов. Против этого выступили Витте и Половцев, полагавшие, что «теперь надо считаться с веянием времени». Николай II согласился с предположением, чтобы число членов по назначению не превышало число выборных.

Витте, как и на царскосельском совещании в декабре 1905 г., утверждал, что только верхняя палата, являясь буфером, «может спасти от необузданностей нижней»⁶⁸. В то же время, учитывая, что предоставление Государственному совету равных прав с Думой в области законодательства будет встречено демократическими кругами с большим разочарованием, Витте не отказывался и от игры в цезаризм. Он говорил: «Следует помнить, что Государственный совет — учреждение аристократическое: крестьяне в его состав не войдут. Им открыт доступ только в Государственную думу. Они и смотрят на Думу так — найдём через неё доступ к царю, найдём расправу… Какая же будет психология крестьян? Скажут: думали, что будет доступ, а между тем чиновники отдалили нас от государя. Таким образом явится средостение, что крайне вредно… Незачем копировать положения конституций, по которым верхняя палата отдаляет нижнюю от монарха… Я… не желаю, чтобы народ сказал, что он отдалён от царя. Напрасно относиться с пренебрежением к психологии общества, а особенно крестьян, где психология всё — бог и царь». Поэтому Витте предлагал постановить, что в случае отклонения Государственным советом законопроекта, одобренного Думой, последняя могла бы представить о своём мнении царю, а тот мог бы дать указание министру внести новый проект⁶⁹. К Витте присоединился Стишинский. «Конечно, Государственный совет, — сказал он, — должен быть щитом верховной власти при увлечениях Государственной думы. Но нельзя допустить, чтобы Государственный совет явился при этом тормозом. Чрезвычайно важно, чтобы положения Государственной думы доходили до вашего императорского величества»⁷⁰. Ещё дальше по пути цезаристской политики готов был идти кн. Оболенский-второй. По его мнению, «если проект, принятый Думой, но отвергнутый Советом, при втором рассмотрении получит одобрение не менее ²/₃ её состава, то он должен быть всё же представлен царю на утверждение» ⁷¹.

Но предложения Витте, Стишинского и Оболенского не нашли поддержки со стороны большей части совещания. Барон Икскуль обвинил Витте в стремлении «отдать законодательство в руки толпы. Между тем для этого дела требуется устойчивость, необходимо поставить Государственный совет в качестве учреждения, ограждающего ваше императорское величество. Иначе лучше совсем упразднить Государственный совет»⁷².

20 февраля 1906 г. был опубликован манифест царя о преобразовании Государственного совета из совещательного органа во вторую, верхнюю палату, получившую законодательные права, равные с Государственной думой. Изменён был и состав Государственного совета: в него входили теперь лица по назначению и по выборам, причём число назначенных не должно было превышать общего числа членов по выборам. Список членов Совета, назначенных к присутствию, объявлялся каждый год 1 января. Лица, выступавшие с критикой правительства, находились под дамокловым мечом исключения из списка. Таким образом, члены по назначению лишились свободы мнений, которая в известных границах существовала в старом Совете.

В основу выборов в Государственный совет была положена сословно-корпоративная и высокоцензовая система, обеспечивавшая преобладание в нём крупных помещиков-дворян. Из 98 членов Совета по выборам 18 членов избирались на Всероссийском съезде выборщиков от дворянства (по два выборщика от дворянских обществ тех губерний, где производились дворянские выборы), 34 — от губернских земских собраний (они могли избирать только крупных землевладельцев, вследствие чего члены Совета от земств в подавляющей части были замаскированными представителями дворянства); 22 — от крупных землевладельцев в губерниях, где не было земских учреждений. Таким образом, крупные землевладельцы — почти исключительно дворяне — избирали 74 члена Совета, или 75 % от общего числа выборных членов Государственного совета. От духовенства православной церкви выбиралось 6 членов и столько же от Академии наук и университетов. Торгово-промышленная буржуазия была представлена в Совете скромно (12 членов), а рабочие и крестьяне вовсе не имели своих представителей в верхней палате. Председатель и вице-председатель Совета по-прежнему назначались царём из числа членов по назначению. Члены Государственного совета избирались на девять лет. Каждые три года обновлялась ¹/₃ состава, но царь мог досрочно распустить выборных членов и назначить новые выборы.

В общем Государственный совет сохранил свой аристократически-чиновничий характер. Он призван был играть роль фильтра, не пропускавшего законопроекты, которые проходили через Думу, но были неприемлемы для царизма. «Обновлённый» Государственный совет сделался твердыней феодальной реакции.

Акты 20 февраля явились первым официальным истолкованием манифеста 17 октября 1905 г. Известно, что буржуазные партии интерпретировали его как введение в государственный строй России нового начала — начала конституционной монархии. Теперь, вступая в избирательную борьбу и прилагая все усилия к увеличению своих сторонников, эти партии были поставлены перед необходимостью открыто высказаться, в какой мере новые положения о Государственной думе и обновлённом Государственном совете подтверждают такое толкование манифеста 17 октября.

На соединённом заседании Петербургского и Московского ЦК «Союза 17 октября» по вопросу об отношении к актам 20 февраля наметилось два течения. Д. Н. Шипов, С. И. Четвериков, Ф. Е. Енакиев, Ю. Н. Милютин, Н. И. Шидловский, П. С. Чистяков и другие указывали на существенные недостатки нового положения о Государственном совете, в числе которых первое место занимает предоставление ему права решающего голоса. Вследствие этого законопроекты, одобренные Государственной думой, зависят в дальнейшем от полу-бюрократического учреждения. Названные лица полагали, что «Союз 17 октября», не отказываясь от работы в Думе и Государственном совете, должен открыто выразить свой взгляд на принципиальные пробелы законов 20 февраля.

С другой стороны, барон П. Л. Корф, М. В. Красовский, барон А. Ф. Мейендорф считали, что все конституции несовершенны и что только жизнь может показать, каковы законы 20 февраля. Равноправность обеих палат существует и в других государствах. Невозможно предсказать, чем будет Государственная дума, может случиться, что она будет делать постановления, противоречащие всем культурным начинаниям. Тогда интересы страны будут ограждены Государственным советом. Наконец, лучше сделать ответственным и непопулярным за непринятие законов Государственный совет, чем верховную власть.

Собрание большинством 11 голосов против б нашло, что манифест 17 октября нарушен законами 20 февраля. Это мнение было решено внести в виде доклада на предстоящий Всероссийский делегатский съезд Союза, а основные положения доклада, касающиеся недостатков актов 20 февраля, выработать одновременно в Петербурге и Москве и обсудить снова на соединённом заседании обоих комитетов⁷³.

Однако при выработке упомянутого доклада не удалось примирить «десницу» и «шуйцу» партии октябристов. Московский ЦК б марта пришёл к заключению, что законодательные акты 20 февраля существенно отклоняются от основных начал манифеста 17 октября, вновь выдвигая в лице преобразованного Государственного совета то бюрократическое средостение, разрушения которого единодушно и законно домогается русский народ. Так как эти законоположения не введены в основные законы империи, то пересмотр их становится одной из главных задач, предстоящих Государственной думе⁷⁴. Но собравшиеся 9 марта члены Петербургского ЦК не согласились с постановлением Московского комитета* находя, что оно производит впечатление протеста, направленного против двухпалатной системы вообще. Между тем равноправие двух палат вовсе не является фактом антиконституционным, так как существует на деле даже в Англии. Что касается ответственности правительства перед народным представительством, то прямая зависимость министров от палат есть требование не конституционного, а парламентского режима, который, несомненно, не вводился актами 20 февраля. Ввиду этого члены Петербургского комитета не сочли возможным согласиться с положением, что актами 20 февраля нарушены конституционные начала. Желая, однако, пойти навстречу взглядам, выраженным в постановлении Московского ЦК, члены Петербургского комитета нашли возможным включить в общее постановление комитетов пункт, устанавливающий желательность представления верховной власти таких законопроектов, не утверждённых Советом, которые при вторичном рассмотрении их в Государственной думе получили бы не менее ²/₃ голосов⁷⁵.

Но даже эта уступка встретила сопротивление со стороны наиболее «твердолобых» лидеров октябристов. На заседании Петербургского ЦК 10 марта барон П. Л. Корф потребовал пересмотра вчерашнего постановления. При этом он особо акцентировал на том, что при представлении верховной власти законопроектов, отклонённых Государственным советом, она будет поставлена в необходимость самостоятельно принимать или отвергать постановления Думы, а это, несомненно, будет колебать в народе престиж монархии. Ссылаясь на затруднительность устройства соединённого заседания обоих комитетов, когда члены комитетов всецело поглощены неотложными вопросами избирательной кампании, собравшиеся члены ЦК вообще отказались от мысли формулировать своё мнение о реформе Государственного совета в виде доклада ближайшему съезду Союза ⁷⁶.

Что касается кадетов, то они были единодушны в том, что акты 20 февраля, бесспорно, противоречат установленным в манифесте 17 октября началам конституции. Даже правый П. Б. Струве оценил эти акты как coup d’etat⁷⁷. Но отношение кадетов к участию в выборах членов Государственного совета отличалось обычным для них хамелеонством. ЦК кадетской партии, «относясь безусловно отрицательно к новому учреждению Государственного совета и отказываясь от организованной партийной агитации по выборам в это учреждение», не счёл, однако, возможным рекомендовать отдельным членам партии воздержание от участия в выборах, а равно от принятия звания члена Государственного совета⁷⁸.

Предвыборная кампания. В центре предвыборной кампании буржуазных партий была борьба с идеей активного бойкота Думы и укрепление в широких кругах населения веры в возможность мирного парламентского развития. Виртуозами в сеянии конституционных иллюзий, бесспорно, были кадеты. В своей устной и печатной агитации они уверяли, будто «маленький избирательный бюллетень» является «самым сильным средством борьбы» и что в конечном счёте «победителями будут не те, на чьей стороне сила, а те, на чьей стороне право»^7Э.

Для улавливания крестьянских голосов, которые играли значительную роль на выборах в Думу, кадеты широко практиковали фальшивые посулы в аграрном вопросе. Как известно, программа кадетов допускала принудительное отчуждение частновладельческих земель на основе выкупа. Но в предвыборной агитации кадеты часто обещали провести в Думе закон о даровом разделе помещичьей земли между крестьянами. Реакционный публицист Н. А. Демчинский обратился к П. Н. Милюкову с открытым письмом, в котором спрашивал, правда ли что кадетская партия «выпустила одно и то же воззвание, но для двух разных случаев: для интеллигенции— на белой бумаге, а для крестьян — на серой. В первом говорится о выкупе земли у помещиков и ни слова об её раздаче, во втором же — приписана фраза: «Крестьянам же землю раздаёт в пользование даром»⁸⁰. Милюков в своём ответе признал, что факт, указанный Демчинским, совершенно верен, но пытался объяснить его техническим недосмотром⁸¹.