Новейшие тенденции и актуальные проблемы историографического освоения опыта украинского национального движения в 1917–1922 годах [21]

Новейшие тенденции и актуальные проблемы историографического освоения опыта украинского национального движения в 1917–1922 годах [21]

Сегодня можно смело говорить о том, что изучение истории национальноосвободительного движения в 1917–1922 гг. выдвинулось в число наиболее актуальных проблем украинской историографии последних двух десятилетий. Во всяком случае, в количественном измерении публикации по этой проблеме могут соперничать с любой иной, с любым иным историческим периодом и в результате, в сравнении с ними, несомненно будут претендовать на одно из первых мест.

Объясняется это, думается, главным образом, следующими обстоятельствами.

Прежде всего, сравнительно более серьезными противоречиями, и даже противостояниями, доходящими до антагонизма, которые сложились в прошлом между советской историографией и украинскими зарубежными диаспорными исследованиями.

Социальная концепция революции (последовательное осуществление Февральской буржуазно-демократической и Октябрьской социалистической революции, защита завоеваний последней от внутренних врагов и внешних агрессий) отводила национальным движениям второстепенную, подчиненную роль, квалифицировавшимся одним из демократических потоков, которые в итоге были подчинены большевистскому влиянию и влиты в общий поток социалистической революции. Те же, кто оказался на иных позициях (представители, главным образом, национальной политической элиты, интеллигенции, приверженцы создания собственных национальных государственных образований, те, кто к ним сочувственно относился, или тем или иным образом был втянут в процессы национально-государственного определения), огульно объявлялись лагерем буржуазно-националистической контрреволюции, который разошелся с трудящимися элементами своих наций (их, естественно, было подавляющее большинство), потерпел закономерное поражение.

Противоположных взглядов на революционный процесс 1917–1922 годов придерживались идеологи, лидеры, участники национально-освободительных движений, в том числе и украинского. Потерпев поражение и оказавшись за пределами Родины, они попытались изложить свое видение происходивших в революционную эпоху событий в огромном количестве исторических, публицистических, литературных, мемуарных трудов, что составило целый, по-существу громадный историографический пласт. Лейтмотивом этих трудов явилась концепция Украинской национально-освободительной (национально-демократической революции). В представлении М. Грушевского, В. Винниченко, П. Христюка, Д. Дорошенко, И.Мазепы, Н. Шаповала, М. Лозинского и многих других талантливых ученых и публицистов события 1917–1920 годов в регионе — это высшая фаза национально-освободительного движения, которое приобрело такой размах, остроту, целенаправленность, увенчалось такими масштабными, глубинными сдвигами во всех сферах общественной жизни, которые могут с полным правом именоваться «возрождением нации», подпадают под критерии понятия национально-освободительной революции¹²²².

Аргументы при этом были отнюдь не абстрактными. Ну, хотя бы наличие сразу нескольких национальных партий (Украинская социал-демократическая рабочая партия, Украинская партия социалистов-революционеров, Украинская партия социалистов-федералистов, Украинская партия социалистов-самостийников и другие), которые главной программной целью выдвигали решение украинского вопроса, возрождение национальной государственности, что с весны 1917 года прочно легло в основу платформы (концепции) особой, собственной, Украинской революции. Вокруг лозунгов этой платформы объединялись миллионные массы украинской нации, а их вовлечение в общественную жизнь обусловило создание собственной государственности — Украинской Народной Республики (двух «изданий» — времен Центральной Рады и Директории). В западном регионе революционные подвижки привели к образованию Западно-Украинской Народной Республики, ее объединению с УНР (Акт соборности 22 января 1919 г.). Даже антипод народоправной УНР — авторитарно-монархическая модель гетьманской Украинской Державы П. Скоропадского оформлялась на национальной почве.

Да и Украинская социалистическая советская республика явилась своеобразным компромиссом между главным достижением национальной революции — УНР и завоеваниями социальной революции — советской властью. Своеобразной данью национальной революции, разумной политической уступкой ей было и официальное название Советской Украины в конце 1917 — начале 1918 года — Украинская Народная Республика.

Абстрагируясь от других аргументов, анализа всех возможных pro и contra, думается, на основе адекватного восприятия жизненных реалий 1917–1920 годов, можно согласиться с правомерностью квалификации тогдашних событий в Украине как национально-освободительной революции.

Распад СССР, оформление независимого Украинского государства в 1991 году, его становление сопровождались решительной ломкой бытовавших до того времени стереотипов. Не обошла эта тенденция и украинскую историческую науку. Наработаки советской историографии в одночасье были провозглашены ненаучными, коньюнктурными, заидеалогизированными. Их решительно «отодвинули в сторону», а в образовавшийся вакуум бурно хлынули концепции диаспорной литературы. Они очень быстро заместили собой сущностные достижения историографии предшествующего периода. Нередко это делалось механически, без сколько-нибудь вразумительной мотивации или убедительных доводов.

С этого момента события в Украине 1917–1920 годов стали рассматриваться все больше, а затем и исключительно под углом зрения национального освобождения. Как определенную временную реакцию на предшествующую научную неадекватность, жесткую концептуальную ограниченность это можно если не оправдать, то, во всяком случае, понять или объяснить.

Чуткая к новациям, жаждущая постижения неведомого (отчасти недоступного и даже запретного) научная среда с энтузиазмом занялась разработкой неосвоенных пластов. Произошел своеобразный публикаторский и исследовательский бум.

На сегодня осуществлены результативные шаги в освоении источниковой базы, особенно того сегмента, который в советское время почти не вовлекался в научный оборот. Речь идет о материалах, в которых отразилась деятельность национальных партий и организаций, государственных центров, политических систем, порожденных Украинской революцией. Это, прежде всего, издания, связанные с функционированием Центральной Рады, Директории, развитием национально-освободительного движения¹²²³. Определенную информационную ценность имеют и обнародованные документы гетманского периода¹²²⁴.

Большой размах приобрели перепечатки разнообразного политико-публицистического наследия лидеров украинского движения — М. Грушевского, В. Винниченко, С. Петлюры, Д. Дорошенко, И. Мазепы, М. Шаповала, государственных деятелей П. Скоропадского, В. Липинского и др.¹²²⁵

Продолжают выходить многие мемуарные и дневниковые работы как упомянутых выше, так и других участников событий¹²²⁶.

Немало делается и для издания в Украине тех трудов о процессах 1917–1920 годов, которые впервые увидели свет за рубежом¹²²⁷.

Следует отметить, что государственные, идеологические институты привлекали внимание к событиям 1917–1920 годов, стимулируя массовое общественнополитическое реагирование соответствующими документами (постановлениями) наивысшего уровня, организацией массовых мероприятий и т. п.¹²²⁸

Означенное, естественно, сказалось на масштабности собственно исследовательских усилий. На протяжении 1991–2006 годов защищено более 350 докторских и кандидатских диссертаций с проблематикой революционной эпохи. Налицо явная тенденция к умножению работ в данной сфере. Так, если за десятилетие (1991–2001 гг.) было подготовлено 135 кандидатских и 17 докторских диссертаций, то только за последующее пятилетие эти показатели составили соответственно 171 и 20¹²²⁹.

Начиная с 1991 года, выпущено сотни книг и брошюр, тысячи статей, которые так или иначе анализируют события в Украине под углом зрения национальнодемократической революции¹²³⁰. Только в вышедшем еще в 2001 году тематическом библиографическом указателе зафиксировано около 7 тыс. позиций¹²³¹.

По ходу накопления историографической базы делались промежуточные попытки оценки подвижек, достижений, обозначения возникавших проблем, критического реагирования на проявление негативных тенденций¹²³². Опираясь на достигнутые коллективные результаты, сегодня, думается, можно констатировать следующее.

Национально-освободительное движение в своем высшем проявлении — Украинская революция — как исторический феномен и правомерный объект изучения, нашло свое довольно обстоятельное, глубокое исследование. Предмет в целом и его многие и многие составляющие исследованы детально, предметно, отчасти — исчерпывающе.

Это касается идейно-теоретических обоснований, программных целей, стратегии и тактики освободительной борьбы, ее стадий (периодизации в том числе), характеристики и оценок содержания всех, без исключения, этапов развития, выяснения причин определенных успехов, как, в равной степени, и неудач, поражений.

Однако, в плане обозначенной темы представляется целесообразным сконцентрировать внимание на ряде возникших проблем, на тех вопросах, которые все еще ждут своего конструктивного научного решения.

Приходится констатировать, что оправданная до определенных пределов повышенная активность в отношении изучения опыта национально-освободительного движения переросла в его абсолютизацию относительно исторического этапа развития Украины в целом. Ныне не только в научной, но и в учебной, методической литературе закрепилось название соответствующего раздела — «Эпоха Украинской революции»¹²³³. Оформились умозрительные схемы (частично, подчас — во многом — «заимствованы» из идеологических арсеналов 60-х — 80-х годов прошлого века — времен крайнего обострения в противостоянии двух общественных систем — «холодной войны»), в которых оказываются искусственно разорванными взаимосвязи революционных процессов в сугубо национальном измерении. Февральская и Октябрьская революции представляются лишь российскими (то есть русскими) явлениями, а последняя еще и большевистской, что во многих случаях изображается синонимом русскости, к чему Украинская революция, будто бы, была вовсе и непричастна. Социальная слагаемая оказалась практически исключенной, вытесненной из исследовательского поля — как чужеродная для украинского интереса, национально-государственного возрождения, квалифицируемая как противоестественное привнесение силовыми методами (иностранной агрессией) на украинскую почву враждебной идеологии и политики.

На самом же деле взлет украинского освободительного движения явился прямым порождением, непосредственным продолжением Февральской революции, стал составляющей всех сфер общественной жизни, начатой свержением самодержавия. Без особого риска ошибиться можно утверждать, что потенции украинского освободительного движения к 1917 году были явно недостаточными, чтобы надеяться на взрыв собственной революции не только в этом, но и в последующие несколько лет. Иными словами, без Февраля перспективы быстрой интенсификации национального движения, революционного сдвига в Украине оставались бы весьма и весьма проблематичными.

Октябрьская революция, свержение Временного правительства, которое не только тормозило внедрение пусть крайне ограниченной автономии Украины и было вряд ли преодолимым препятствием на пути к полноценной национальной государственности, вместе с «Декларацией прав народов России» стали наивесомейшими стимулами для нового подъема украинского движения, для оформления национальной государственности, создания УНР.

Отмеченное вовсе не означает, что события в Украине, их размах не влияли на углубление революционного кризиса в стране в целом и не явились одной из предпосылок победы Октябрьского вооруженного восстания.

Удивительная метаморфоза, случившаяся на нынешнем этапе историографического развития, создала непростую, проблемную ситуацию: воссоздание картины украинского освободительного движения в его абсолютизации оказалось доведенным до совсем неоправданного отрыва от процессов, которые не только породили его самого, стимулировали на различных этапах развития, но и развивались в постоянной органической связи, разных степенях влияния, доминирования, противостояния, противоборства и т. д.

В результате воссоздание временного отрезка отечественной истории, относящегося к 1917–1922 годам, привело к новому варианту неадекватности реальному опыту. Внутренняя логика развития исследований, поиска истины, в конце-концов, научная добросовестность обусловливают попытку сочетания, соединения в научных трудах двух направлений общественного прогресса, которые в исторической практике были неразрывными: социального и национального.

Для правильного, всестороннего и глубокого понимания революционной эпохи, обусловленности процессов и событий, закономерностей их развития, объективной оценки достигнутых неоднозначных результатов, думается, принципиально важно исходить из того, что революционные события в Украине развивались не в изоляции от общероссийских, в первую очередь социальных тенденций, а взаимопереплетались, то сливаясь с ними, то двигаясь параллельными курсами, а то и входя в противоречия, разновекторности, антагонистическую непримиримость. Поэтому, учитывая наличный прогресс в исследовании национально-освободительной революции в Украине, которым в значительной степени уже компенсирован когдашний нигилизм относительно этого феномена, сегодня возможно, и нужно, предпринять попытку воссоздания картины исторического процесса 1917–1922 годов во всей ее полноте, многоплановости и разнообразии. Конечно же, подобный комплексный труд не может быть простым, механическим сведением воедино того, что когда-то было сделано в изучении Февральской и Октябрьской революций на региональном срезе, и того, чем располагаем на данный момент в постижении национально-освободительного движения в его специфическом проявлении — Украинской революции. Априори важно стремиться достижения качественно нового результата, в котором оба главных начала должны «переплавиться», помогая понять сложную детерминированность тех общественных проявлений, постичь которые при иных обстоятельствах нередко очень сложно, порой практически невозможно. Главное же, на этом пути можно надеяться на воссоздание значительно более адекватной картины всего периода 1917–1920 годов, нежели это было ранее.

Точно так же взаимосвязаны распад Австро-Венгрии, ноябрьская (1918 г.) революция в Германии и возвращение в революционное русло процессов, прерванных гетманщиной в 1918 году. Возрождение УНР, возникновение ЗападноУкраинской Народной Республики и попытка объединения в одну целостность двух национально-государственных образований были вызваны к жизни действием далеко не только внутриполитических украинских тенденций.

Таким образом, комплексное изучение периода 1917–1920 годов, как сложной взаимодетерминированной системы революций со всеми их своеобразиями, противоречиями, альтернативными расчетами и стратегиями — настоятельная потребность, диктуемая как жизненной, так и научной логикой, желанием постичь реальную действительность.

Попыткой реализации обозначенных соображений и умовыводов обусловлена разработка проекта, начало которому положил выход первой книги четырехтомника «Украина в революционную эпоху: исторические эссе-хроники», посвященной 1917 году¹²³⁴ Наряду с национально-освободительными процессами, в тесной увязке с ними, во взаимовлияниях и взаимопереплетениях показаны социальные движения, борьба за советскую власть, за первые социалистические преобразования, которые в Украине не просто имели место, но нередко приобретали такой масштаб и характер, что существенно превосходило аналогичные тенденции в других центрах страны, в том числе и непосредственно в российских губерниях.

Естественно, считая последние направления, слагаемые общественных, революционных процессов предметом специального разговора и возвращаясь собственно к национально-освободительному движению, представляется целесообразным остановиться еще на одном, чрезвычайно важном моменте, получающем нередко искривленное восприятие и толкование.

Речь о векторе самого украинского освободительного движения. Уже этот термин, а тем более понятия Украинской революции считаются олицетворениями, синонимами сепаратизма, однозначно и неизбежно предполагающего центробежные тенденции, удары по единству революционных, демократических сил, территориальной целостности российской государственности, предательством по отношению к российской армии, продолжающей отстаивать интересы родины в империалистической войне и т. п.

При подобном подходе возникает алогичный, однако весьма непросто осознаваемый и даже распознаваемый эффект — умозаключение: если признать Украинскую революцию объективной политической реальностью, это неизбежно трансформирует, исказит всю воссоздаваемую картину эпохи. Одновременное, одномоментное развитие более чем одной революции (хотя бы двух) — нонсенс. Они (или по крайней мере одна из них) не могут взаимодополнять друг друга, обязательно должны прийти к противостоянию, конфликту антагонистического уровня, к военной развязке.

На самом деле подобного рода суждения и оценки очень далеки от фактической стороны дела.

Ориентируясь на интегральный результат исследований национальноосвободительного движения в Украине в 1917–1922 годах, в особенности на серьезные, аргументированные, логичные труды (конечно же, рядом с ними есть и немало коньюнктурных, расходящихся с научными критериями, методами публикаций) можно кратко обозначить основные позиции следующим образом.

С момента осознания необходимости разрешения украинского вопроса, как важнейшей общественной потребности и цели, идеологи, руководители национально-освободительного движения преимущественно были озабочены стремлением найти «золотую середину» в планах достижения желаемых перемен, когда бы не были потеряны, сохранены и даже упрочены преимущества совместного государственного существования украинцев, россиян, белорусов, других наций и, одновременно, гарантированы условия пролонгации украинской, как, впрочем и любой иной национальной самобытности. Это привело к появлению концепций федерализации России. Она должна была стать семьей (союзом) равноправных народов, без ущемления прав в какой-бы то ни было сфере общественной жизни¹²³⁵.

Идея славянского единства, в первую очередь русского, украинского и белорусского народов стала упрочиваться в головах части участников тайных обществ периода декабристского движения, к примеру — «Товарищества объединенных славян» (Ю. Люблинский, братья А. и П. Борисовы, И. Горбачевский, г. Новоград-Волынский, 1823 г.).

Эта идея вдохновляла интеллектуалов Кирилло-Мефодиевского братства: Т. Шевченко, Н. Костомарова, П. Кулиша, Н. Гулака, В. Белозерского. Она нашла последовательных сторонников в лице М. Драгоманова, участников повсеместно возникших по его инициативе «Громад».

Когда в конце ХIX — начале ХХ веков обозначилась более радикальная тенденция — «самостийническая» («Братство тарасовцев», М. Михновский, программа Революционной украинской партии «Самостийна Украина»), она недолго смогла конкурировать с имевшей более глубокие идейные корни, ставшей по существу уже традиционной и представлявшейся более реалистичной, перспективной концепцией федералистского переустройства России, в которой Украина получила бы статус территориальной автономии. Она нашла свое воплощение в программах большинства (почти всех) политических партий украинства начала ХХ в. (Украинская социл-демократическая партия, Украинский социал-демократический союз «Спилка», Украинская радикально-демократическая партия, Товарищество украинских постепенцов и др.), конкретизировалась и пропагандировалась украинской политической элитой (М. Грушевский, В. Винниченко, Н. Порш, С. Ефремов, Б. Гринченко, Е. Чикаленко и др.). Отказ от лозунга «самостийной Украины» объясняется отсутствием сколько-нибудь широкой его поддержки, желанием преодолеть порождаемые настроения настороженности в лагере антимонархических сил, опасениями его членения по национальному признаку. Ставшее программным требование «широкой территориальной автономии в федеративной демократической республике Россия», напротив, приближалось к доминирующим призывам «Прочь царя!», весьма органично дополняя и умножая его социальное содержание национальным компонентом (царизм — оплот не только социального, но и национального гнета).

Бурно развившееся в 1917 году украинское национальное движение за короткое время снова обнаружило доминирование в настроениях и стремлениях автономистско-федералистской платформы (приверженцев Украинской партии самостийников-социалистов оказалось просто несравненное меньшинство). Официальным курсом Центральной Рады, практически без идейного противодействия, стала автономистско-федералистская концепция, единодушно утвержденная Украинским национальным конгрессом 6–8 апреля 1917 года. Даже сторонники лозунга самостоятельности Украины в лице М. Михновского в первые месяцы национально-освободительной революции сочли необходимым несколько приглушить прежний радикализм, чем в известной степени способствовали формированию единого национального демократического фронта.

Кстати, вряд ли оправданной является позиция тех исследователей, идущих вслед за ними публицистов, которые не просто высказывают сомнения относительно квалификации событий в Украине как национально-демократической революции, иронично берут само понятие в кавычки, но и подыскивают для них как можно более хлесткие пренебрежительно-унизитительные эпитеты, национальных лидеров считают психически неуравновешенными, «жуликами», а выработанные документы «смесью вранья и несуразиц» и т. п.¹²³⁶

Главный теоретик и вдохновитель автономистско-федералистского курса Украинской революции, видный ученый-историк с европейским именем М. Грушевский исходил из неотвратимости торжества в России демократии. Потому он предлагал не отделяться от России, наоборот, — принять максимально активное участие в ее превращении в «народоправную» республику, добровольный союз (федерацию) национально-государственных образований и, тем самым, добиться обеспечения достаточных прав угнетенным ранее народам, соответственно собственным интересам и целям, налаживать жизнь через систему своих национально-территориальных государственных органов. В Украине их олицетворением должно было стать Украинское Учредительное собрание.

В самых общих чертах стратегию Украинской национально-демократической революции и государственного созидания М. Грушевский очень четко сформулировал в одной из первых статей 1917 года — «Свободная Украина» («Вільна Україна»). «Требование народоправия и подлинно демократического строя на Украине в отделенной, несмешанной автономной Украине, связанной только федеративными узами то ли с иными племенами славянскими, то ли с другими народами и областями Российского государства, — это старый наш лозунг, — отмечал Глава Центральной Рады. — Поднятый еще в 1840-х годах наилучшими сынами Украины Шевченко, Костомаровым, Кулишом, Гулаком, Белозерским и иными, он с того времени не переставал быть руководящим мотивом украинской политической мысли, организационной работы, культурной и общественной деятельности.

…Несомненно, он останется той сердцевинной политической платформой, на которой будет идти объединение жителей Украины без различия слоев и народностей. Средней между программой простого культурно-национального самоопределения народностей и требованием полной политической независимости»¹²³⁷.

Следует иметь в виду, что предложенный вариант достижения нового качества украинско-российских отношений был научно обоснован, серьезно просчитан в целом ряде публицистических, адаптированных на рядового читателя, однако совсем не утрачивавших высокого теоретического уровня работ М. Грушевского той поры. Среди них: «Кто такие украинцы и чего они хотят», «Откуда пошло украинство и к чему оно идет», «Какой автономии и федерации хочет Украина», «Центральная Рада и ее универсалы: первый и второй», «На пороге Новой Украины» и др. Глава Центральной Рады убеждал всех честных людей, тех, кто был способен логично мыслить и действовать (и украинцев и русских), в целесообразности, взаимовыгодности, выигрышности отстаиваемого варианта достижения гармоничных отношений двух соседних народов.

Украинцы рассчитывали получить возможность распоряжаться своей судьбой сообразно национальному интересу. Ведь обретением нацией таких демократических гарантий, исключением возможности вмешательства в украинское возрождение (в его основе — осуществление «украинизации Украины»), несомненно (во всяком случае — с достаточно высокой степенью вероятности — прогнозируемо), было развитие такой масштабной воли и энергии, что украинству стали бы вовсе не нужны искусственные отмежевания от чужих влияний или конкуренций. А принадлежность к великой и могучей державе позволяла бы эффективно воспользоваться ее очевидными преимуществами на международной арене, особенно важными в условиях продолжения мировой войны¹²³⁸.

Предоставление автономии Украине, по мнению М. Грушевского, не только не привело бы к ослаблению общероссийского государства, к его распаду, чего панически боялась и чем всех так грозно пугала русская элита, а, наоборот, — усилило бы тягу автономных национально-государственных образований к сплочению вокруг исторически сложившегося центра, к осознанному объединению (а в результате, понятно, — умножению) усилий для совместного решения назревших проблем, продвижения по пути прогресса.

Подчас такая стратегия оценивается, с одной стороны, как слишком ограниченная, умеренная, а с другой — нереалистичная, иллюзорная, обманная, заранее обреченная на несбыточность. Однако следует подчеркнуть, что отличительной чертой М. Грушевского-политика был категорический императив — научно обосновывать каждый политический шаг. В основе предлагавшегося ученым курса лежит глубокий, очень предметный анализ социально-политических альтернатив, внимательное рассмотрение всех факторов, которые воздействовали на ситуацию, а выбор наиболее приемлемого варианта деятельности выполнялся практически с безупречной убедительностью.

Думается, отсутствие радикализма, элементов экстремизма, сецессионизма в обосновании концепций украинского национального движения и федералистской трансформации России — отнюдь не проявление недостаточного уровня развитости национального организма и его самосознания на фоне более «продвинутых» этносов, как это нередко пытаются представить ¹²³⁹, а свидетельство совсем иного свойства. Лидеры украинского национального движения исходили в своих логических построениях из учета конкретно-исторических условий развития своей нации и предлагали взаимоприемлемые, весьма конструктивные и перспективные варианты национально-государственного строительства. Они предполагали совсем не сепарирование от общероссийских процессов демократизации общества, а активное участие в них.

Автономистско-федералистский курс Центральной Рады не оставался пустой кабинетной абстракцией, а очень оперативно превратился в устойчивые убеждения миллионов украинцев и материализовался в тысячах и тысячах резолюций самых различных форумов: от общенациональных и общепартийных до уездных и сельских, узкокорпоративных. Происходило уникальное органическое единение порождения научного интеллекта с инстинктивными стремлениями (точнее — неоформленными) волеизъявлениями широких масс.

Попутно следует заметить, что попытки некоторых современных историков и публицистов представить дело так, что массовая поддержка идейнополитической платформы Украинской революции была лишь результатом инспирирования ее националистическими лидерами¹²⁴⁰, находятся в очевидном противоречии с многочисленными документами, собранными в объемных томах, вышедших в последние годы¹²⁴¹.

Центральная Рада как бы «проявляла» массам их внутренние порывы, настроения и объективно преобразовывала в идейный стержень быстро растущего движения. В трехтомнике заместителя Председателя Центральной Рады и Председателя Генерального секретариата В. Винниченко «Возрождение нации» есть характерный подраздел с ироничным названием «І хведеративна!» (И федеративная!)¹²⁴². Настоящий мыслитель, тонкий знаток национальной души и талантливый художник блистательно, пронзительно-тепло воспроизвел процесс вызревания массового политического и национального сознания, особенно в крестьянской среде. «На Украине, — пишет он, — все крестьянство верило Центральной Раде, ибо она была «своя», она хорошо знала потребности «простых людей» и хотела реализовать эти потребности. Эти потребности назывались «автономия Украины» и «федеративная Россия». В этих словах вмещались и пробужденная нежность крестьянства, и реабилитированная простота, и уважение к «простому» языку, и узаконение его отличия от «русского», «кацапа», и ликвидация оскорбительного вечного презрения этого «кацапа» к «хохлу», и, наконец, в этих словах было решение вопроса войны и земли. Реалистичный, монистический разум крестьянина эти две категории — национальное и социальное — сразу же сливал в одну, нераздельную, органично связанную между собой целостность. Кто за землю, тот и за Автономию. Кто против Автономии, тот и против земли.

…Крестьян окружали со всех сторон, засыпали доказательствами, хитрыми вопросами, ругательствами и враньем по адресу проводников украинства, провокационными слухами, призывали к себе, сманивали обещаниями, — крестьяне на это только крутили головами и говорили: «І хведеративна!»¹²⁴³

Без большой опасности ошибиться можно утверждать, что любая другая идеологически-политическая конструкция, кроме лозунга «широкая национально-территориальная автономия в федеративной, демократической республике Россия», не могла так всколыхнуть украинские массы, объединить их, направить к общей цели. И если правилен тезис, что политика — искусство возможного, то стоит признать — к оптимально возможному приближался именно разработанный Центральной Радой курс.

Если не упрощать и не примитизировать тогдашнюю ситуацию, то следует вполне обоснованно считать, что именно живой, заинтересованный отклик на выдвинутые лозунги не мог не служить для руководителей украинского движения дополнительным стимулом для приумножения усилий в реализации избранного курса. В значительной мере становится понятной та настойчивость, с которой Центральная Рада, получив от народа своеобразный мандат, стремилась претворить в жизнь автономистско-федералистскую программу в своих трех первых Универсалах, принципиально ее отстаивала во взаимоотношениях с Временным правительством, а затем и ленинским Совнаркомом.

Конечно, в данном случае речь идет о различных этапах революционной и государственно-созидательной поступи и, естественно, привели они к различным результатам.

После определенных трений и неуклюжих попыток противодействия неконтролируемым процессам, Временное правительство все же вынуждено было согласиться со введенной явочным порядком автономией Украины, легитимизировало Центральную Раду договоренностью о ее превращении в краевой орган (через включение в нее представителей национальных меньшинств), утвердило, хотя и с серьезным ограничением прерогатив, Генеральный секретариат как исполнительную краевую, то есть автономную власть, вело с Центральной Радой и Генеральным секретариатом переговоры, как с полноправными и полновесными государственными институтами, делало это по существу на межгосударственном уровне, даже конфликтовало как с вполне реальной серьезной национально-государственной силой (речь, в частности, и о Временной инструкции Генеральному секретариату от 4 августа 1917 г., и о распоряжении открытия уголовного дела за попытку начать подготовку к созыву Украинского Учредительного собрания и т. д.). К сожалению, снова приходится обращать внимание на односторонность подходов к проблеме некоторых историков, склонных доказывать, что «культура межнациональных отношений (имеются ввиду, конечно, деятели национальных регионов. — В. С.) спускалась на племенной уровень», тогда как «великодержавная реакция» «носила вялый характер»¹²⁴⁴.

Таким образом, невзирая на вполне понятные стремления многих тогдашних украинских политиков достичь большего (что, кстати, имманентно и ретроспективным оценкам определенной части современных отечественных историков), осуществлялась реальная, в основе своей демократичная трансформация украинско-российских отношений, снимавшая существовавшие острые противоречия и закладывавшая неплохую основу для их предупреждения в будущем. Одновременно шаг за шагом как бы «нарабатывалась» модель функционирования полиэтнического государства в условиях торжества демократии, о стремлении к чему неустанно твердили практически все тогдашние политические силы.

Приход к власти большевиков внес существенные коррективы в этот процесс. Воспользовавшись исчезновением Временного правительства — до того главного тормоза процесса автономизации Украины, а также «Декларацией прав народов России», провозгласившей государственным принцип права наций на самоопределение, Центральная Рада 7 (20 н. ст.) ноября 1917 года обнародовала свой III Универсал.

Идея федеративного переустройства России в документе является сквозной, доминирующей, самой рельефной. Достаточно беглого взгляда на документ, чтобы убедиться в этом.

«Народ украинский и все народы Украины! — провозглашала Центральная Рада. — Тяжелое и трудное время выпало на землю республики Российской (тут и далее выделено мною. — В. С.). На севере, в столицах идет междуусобная и кровавая борьба. Центрального правительства нет, и по государству распространяется безвластие, расстройство и руина.

Наш край точно также в опасности. Без власти, сильной, единой, народной, Украина также может скатиться в бездну, усобицы, резни, упадка.

Народ украинский! Ты вместе с братскими народами Украины поставил нас охранять права, добытые в борьбе, творить порядок и налаживать жизнь на нашей земле. И мы, украинская Центральная Рада, во имя восстановления порядка в нашем государстве, во имя спасения всей России, сообщаем:

Отныне Украина становится Украинской Народной Республикой. Не отделяясь от республики Российской и сохраняя единство ее, мы твердо станем на нашей земле, чтобы силами нашими помочь всей России, чтобы вся республика стала федерацией равных и вольных народов…

Имея силу и власть на родной земле, мы этой силой и властью станем на страже прав и революции не только нашей земли, но и всей России»¹²⁴⁵.

В полном согласии со всей Россией предполагалось решение конкретных неотложных задач текущего момента: прекращение войны и достижение мира, решение земельного, продовольственного вопросов, упорядочение производства и распределение продукции, организации труда и т. д.

Оканчивался Универсал таким призывом:

«…Граждане! Именем Народной Украинской Республики в федеративной России мы, Украинская Центральная Рада, призываем всех к решительной борьбе со всякими беспорядками и разрушениями и к дружественному великому строительству новых государственных форм, которые дадут великой и изможденной республике России здоровье, силу и новую будущность. Выработка таких форм должна быть осуществлена украинским и всероссийским учредительными собраниями…»¹²⁴⁶.

Напрашивается вполне обоснованный вывод: беспокойства за судьбу всей России, кажется, больше, нежели за собственную, украинскую.

За Универсалом последовали обращения, ноты к руководству национальнотерриториальных и территориально-административных образований с предложениями присылать своих представителей в Киев для решения вопроса о судьбе России, т. е. о ее федеративном переустройстве. Нет оснований подозревать лидеров Украинской Народной Республики в неискренности, попытках вести какую-то сложную политическую игру со скрытыми целями. Украинские газеты взахлеб патетически вещали, что подобно тому, как когда-то «свет христианской веры пошел по всей великой земле русской именно из Киева, так и ныне порядка, спасения народы России ждут из все того же златоглавого Киева»¹²⁴⁷.

В ноябре-декабре 1917 года Центральная Рада предприняла ряд шагов по налаживанию контактов с национально-государственными образованиями, возникшими в основном на восточных границах УНР: посылались дипломатические делегации на Дон, Кубань, к правительству «Юго-Восточного Союза»¹²⁴⁸. Основная цель переговоров — формирование федерации на принципе однородно-социалистической власти. На определенном этапе с подобными предложениями Генеральный Секретариат обратился и к Совнаркому Советской России.

Конечно, подобный поворот событий вряд ли ранее мог быть спрогнозирован. Редактор шовинистической газеты «Русская жизнь» А. Погодин с изумлением замечал: «История сыграла с нами странную шутку. Украина, которая отделялась от России (надо учитывать, что любые, самые ограниченные требования украинцев подобного рода силами квалифицировались сепаратизмом, ложившим начало отделению Украины от России. — В. С.), теперь оказалась призванной начать новое собирание земли русской»¹²⁴⁹.

Однако поведение лидеров украинского национального движения было отнюдь не спонтанным, имело (больше всего — для самих себя) детерминированную логику.

За украинскими политическими деятелями уже на протяжении достаточно продолжительного времени начало закрепляться лидерство (на современном языке, очевидно, — неформальное) в национально-освободительном движении в целом в России. Еще до начала Первой мировой войны вокруг Товарищества украинских постепеновцев («поступовців» — ТУП) стал оформляться союз автономистов-федералистов во всероссийском масштабе. Не следует сбрасывать со счетов и того психологического эффекта, которое оказал на М. Грушевского и его коллег Съезд Народов, проведенный в Киеве в середине сентября 1917 г. Он стал яркой демонстрацией поддержки во всероссийском масштабе автономистско-федералистских стремлений лидеров украинского движения, признания их несомненной авангардной роли в выработке планов демократического переустройства многонационального государства.

Очевидно, не лишним будет упомянуть и о том, что логика расчетов Центральной Рады, пусть и с серьезными оговорками, немало в чем совпадала с генеральным направлением политических поисков путей создания советской федерации. Вспомним хотя бы ленинский лозунг «Пусть Россия будет союзом свободных республик!», родившийся в полемике именно вокруг вопроса об отношениях Украины с другими национально-государственными образованиями, возникновение которых считалось не просто вероятным, но, в сущности, неизбежным и желательным¹²⁵⁰. А одно из ключевых положений «Декларации прав народов России» (2 ноября 1917 г.) — областная (территориальная) автономия для тех национально-административных единиц, которые не пожелают довести дело до национально-государственного отделения, — четкое декларирование прерогатив и принципов взаимоотношений субъектов будущей федерации.

Интересно, что дипломаты, политики западных стран в последние месяцы 1917 года приходили к заключениям о желательности некой федерации (или конфедерации) антисоветских правительств (в отдельных случаях высказывалась надежда и на участие в предполагаемой коалиции СНК как «правительства Петрограда, Москвы и окрестностей») для того, чтобы сорвать возможность заключения Советской властью сепаратного мира с немцами и, конечно же, изменить начавший осуществляться большевиками курс. Центральная Рада при этом фигурировала в планах как один из непременных субъектов развития намечавшегося сценария¹²⁵¹, ради реализации которого предпринимались серьезные усилия представителей Франции и Англии в Киеве¹²⁵². Конечно, не повлиять, хотя бы в определенной мере, на позицию и поведение лидеров УНР это не могло.

Впрочем, логично допустить и то, что в апеллировании Центральной Рады к правительствам краев и областей бывшей России о необходимости консолидации усилий с целью федеративного переустройства распадающегося государства прослеживается не только уверенность в правильности избранного пути, но и очевидный страх перед перспективой остаться один на один с петроградским правительством В. Ленина, неверие в собственные потенции, неготовность только своими силами решать наболевшие проблемы даже внутриукраинского развития.

Все сказанное, естественно, с вышеупомянутыми предостережениями, может служить предметом для размышлений о тогдашних общих тенденциях, если не закономерностях российского развития. Поэтому и с данной точки зрения лидеры Центральной Рады искали и находили пути совершенствования российского многонационального государственного организма и определения своего созидательного места в нем на обусловленном объективными обстоятельствами направлении. Из возможных вариантов они избирали принципиально исходный, перспективный путь поступи, и, хотя и не с оптимальными достижениями, все же неуклонно преодолевали морально, политически, да и физически самый сложный, самый трудный начальный ее отрезок.

Однако, именно попытка воплощения планов обустройства России на избранном Центральной Радой пути, предполагавшем консолидацию демократических сил, объединение усилий во всероссийском масштабе привела к эффекту, обратному ожидавшемуся. Вопреки оптимистическим надеждам, никто из «негосударственных» прежде наций и народов не спешил приступить к строительству новой федерации. Ближайшие соседи, на которых рассчитывали как на непременных, заинтересованных партнеров, судя по всему, просто не дозрели или просто не успели пройти необходимого пути, чтобы уже быть активными субъектами архисложного процесса. Свою роль, очевидно, играло и то, что сторонники более радикального решения вопросов национальной государственности — финны, поляки, отчасти прибалтийцы — не участвовали в этом процессе по иным, известным причинам: они в это время форсировано добивались независимости.

Единственная же позитивная реакция на инициативы Центральной Рады — главного тогдашнего врага большевиствкой власти генерала А. Каледина, сформировавшего самый мощный военный антисоветский оплот на Дону, — была равносильна вызову «огня на себя» как со стороны местных советов, так и из петроградского центра, объективно и автоматически поставила Центральную Раду в трагически самоубийственное для лидеров УНР положение воюющей стороны с СНК России.

Один из активных участников событий того времени, талантливый историк Д. Дорошенко вынужден был честно признать: «Это была явно непосильная и ненужная для Украины задача. Логика событий показала, что Украине надо было совсем отделиться от России, стать самостоятельным и независимым государством; она должна была признать правительство Народных Комиссаров, как правительство России, на основе обоюдного признания (большевики сами тогда постоянно подчеркивали, что признают за каждой нацией право на самоопределение вплоть до отделения) и — дать всероссийским делам покой. Украина имела перед собой такие колоссальные задачи внутренней организации, что гоняться за созданием всероссийской федерации, подвергая себя враждебности уже существующего фактически нового российского правительства — это была неосуществимая в тогдашних условиях задача»¹²⁵³. Мысли и планы, подобные высказываниям Д. Дорошенко, оформились в систему общепризнанных подходов несколько позднее.

А в ноябре-декабре 1917 года в результате реализации выработанного Центральной Радой курса вместо достижения нового, демократически-республиканского федеративного уровня отношений разразился острейший конфликт с радикальным (военным) финалом. Последнее, в сочетании со стремлением лидеров УНР включить в действие международные факторы, соответственно — принять участие в Брест-Литовской мирной конференции убедило Центральную Раду в необходимости пересмотра государственного статуса Украины¹²⁵⁴.

Впрочем, провозглашенные 9(22) января 1918 года четвертым Универсалом независимость, полный суверенитет Украины вовсе не означали немедленного, решительного отмежевания Украины, отказа от выкристаллизованных планов трансформации России в демократическую, федеративную республику. Однако желанная федерация должна была объединить уже не автономные образования, а самостоятельные, суверенные, что, собственно говоря, больше соответствует общепринятым представлениям о конфедеративной модели государственного устройства.

Как бы там ни было, федеративному принципу (как способу объединения национально-государственных, территориальных образований в одном государстве) М. Грушевский, В. Винниченко, большинство их единомышленников не изменили и после эмоциональной реакции на сокрушительное поражение от советских, в том числе и российских, войск в январе 1918 г., снова и снова возвращались к нему на новых витках революции.

Основная причина такого последовательного, в чем-то даже настойчивого и упрямого поведения заключалась, очевидно, в устранимой вере в научно обоснованные, неоспоримые преимущества федералистской модели украинско-российских отношений, взаимодействия всех наций полиэтнической страны, несомненное ее торжество в ближней, или более отдаленной перспективе.

Особого разговора заслуживает стремление гетмана П. Скоропадского принять участие в возрождении осенью 1918 года федеративной России на несоветской основе («небольшевистской России»).

Конечно, нельзя упускать из виду, что инициатива приходится на момент поражения Четверного союза в империалистической войне, а это сразу ставило под большой вопрос саму дальнейшую судьбу гетманского режима, державшегося в решающей степени на силе немецко-австрийских штыков.