Тибетский буддизм

Тибетский буддизм

Напомним, что в конце I тысячелетия н. э. буддизм был почти вытеснен с территории Индии, а окончательно оттуда исчез в начале II тысячелетия под натиском мусульман. В самой Индии буддизм выдержал длительную конкуренцию типологически близких к буддизму учений и школ. В ходе этой конкурентной борьбы индуизм претерпел существенные изменения, заимствовав из буддизма «творческое» развитие «философии» буддизма и основных психотехник. Индуизм победил в Индии вследствие его поддержки сословности, в то время как буддизм стал «религией для народа» — особенно Махаяна.

Тибетский буддизм — ламаизм (от слова «лама» — монах; высочайший)[157] — термин общепринятый для обозначения разновидности буддизма, организовавшегося в первую очередь в Тибете[158] в конце VII — начале VIII вв. н. э. Ламаизм представляет собой синтез Махаяны, Ваджраяны и архаического добуддийского комплекса верований местного населения пригималайского региона. К началу распространения буддизма Тибет был молодым, но сильным государством, доставлявшим много беспокойства своим соседям, прежде всего, китайской империи Тан (618–907 гг.), некоторые пограничные территории которой в VII–IX веках постоянно переходили из рук в руки.

Предшественником буддизма в Тибете была местная религия бон (бон-по) с её преимущественно анимистическим культом божеств, духов и сил природы. Складывавшаяся на этой первичной основе новая модификация буддизма — ламаизм — впитала в себя немало от этого первоисточника. Это, в частности, хорошо видно при знакомстве с ламаистским пантеоном и различными культами, часть которых восходит к примитивным шаманским верованиям древних тибетцев и монголов.

Ламаизм в Тибете был инициирован проповедниками из Индии, тем же образом, что и во многих других регионах распространения буддизма,[159] и окончательно складывался в период VII–XV вв. В начале II тысячелетия н. э. в Тибет устремились многочисленные остатки монахов из преследуемых мусульманами буддистов Индии, принося с собой «драгоценные» рукописи писаний — чем укрепили «кадровую базу» учителей-гуру Тибета.

В общем и целом ничего особо необычного (по отношению к другим разновидностям буддизма) тибетский буддизм не представляет. Привлекательность тибетского ламаизма в его преимущественно высокогорной локализации, монастырской иерархии и социальной организации, которые позволили сохранить большую часть обрядно-ритуальной стороны до наших дней. Именно поэтому многие поклонники буддизма обращаются за религиозным опытом в Тибет, уже давно ставший предметом мистического интереса и мифических историй.

Ламаизм, впитал в себя почти все важнейшие направления Махаяны и Ваджраяны: йогические практики, медитацию, тантризм, наставничество гуру, магию (мантры, мудры, мандалу) эзотерические направления, культы бодхисаттв, шакти, пантеон. Мы уже знаем, что распространения буддизма сопровождалось трудностями, связанными с частыми столкновениями религиозных «интересов» местных культов многобожия и буддийского учения. С VII в. ареалом распространения буддизма Ваджраяны стал Тибет. Преодолевая сопротивление племенных «элит», «жрецов» и шаманов местных культов, буддизм трансформировался, приспосабливаясь и испытывая влияние местных религиозных систем.

Именно поэтому буддизм Тибета оброс разнообразными пантеонами, в среде которых доминировал ваджраянский Адибудда и его несколько воплощений — «покровителей Вселенной» — с многочисленным свитами[160] и обязательными спутницами шакти. Будда Гаутама осмысливался как будда современной космической эпохи, Будда Майтрея — как будущий будда-мессия.

Поразительно: будучи изначально сугубо атеистическим религиозным ответвлением индуизма (Будда Гаутама, по свидетельству буддийской традиции, отвечал «благородным молчанием» на все вопросы о природе мира и его происхождении»),[161] буддизм исторически оброс культами божеств и пантеонами. Однако весь этот внешний ритуализм был всего лишь данью пониманию толпы, требующей «воплощений», за которыми скрывалась главная мистика буддийских ритуалов.[162]

Со временем, поскольку «просветлённых» магов становилось всё больше, стали обожествляться «выдающиеся» духовные лидеры. Так в Тибете был обожествлён первый «великий проповедник» буддизма маг Падмасамбхава (гуру Римпоче, VIII в.).[163] В это же время сложилась достаточно изощрённая и сложная символика и иконография тибетского буддизма — неотъемлемая часть всех атеистических религиозных систем, в которых распространена эзотерическая магия. Распространилось почитание бодхисаттв (магов и мудрецов буддизма), личных охранителей (идамов — низших категорий божеств, часто представляющих собой богов местных пантеонов, включённых в систему буддийской магической «надстройки»), наставников гуру (прежде всего первооснователей школ и монастырей). На низовом (часто местном) уровне почитались духи местности, предки, тотемы, воплощения животворящей силы и прочие «пережитки» добуддийских религиозных культов.

Буддизм наступал на Тибет магическими приёмами: первый «великий маг и проповедник» буддизма Падмасамбхава сознательно поддерживал синтез местных культов и буддийской религии, сделав этот синтез методикой постепенного вписания местных культов в «философскую» систему буддизма. Побеждая более развитой буддийской магией (и психотехниками) местных «жрецов-шаманов» и «обращая» в буддизм местные божества пантеона, Падмасамбхава и его ученики добились к XI веку упрочения позиций буддизма в Тибете.

Прибыв в Тибет, Падмасамбхава приступил к проповеди буддизма и демонстрации тибетцам своих магических способностей. По-видимому, чудеса, даруемые тантрической йогой, произвели на тибетцев огромное впечатление. Возможно также, что тантрический буддизм Падмасамбхавы чем-то (по крайней мере, внешне) показался тибетцам похожим на привычный для них шаманизм. Как сообщает «Житие»,[164]«Падмасамбхава посрамил бонских жрецов и колдунов, превзойдя их магическое искусство, и подчинил демонов и злых духов Тибета, обратив их в буддизм и сделав дхармапалами — божествами, защищающими Дхарму. Даже покинул Тибет Падмасамбхава не обычным способом: обретя волшебное иллюзорное тело, он взошел на небо по арке из радуги, сидя верхом на коне».

На начальных стадиях становления буддизма в Тибете «жречество»-маги возникавших по мере распространения буддизма святилищ-«монастырей» не соблюдало обета безбрачия, родственно сращиваясь с местной аристократией, чем превращалась в наследственное землевладельческое сословие. Последнее открывало возможности укрепления буддизма и его монастырской инфраструктуры на уровне местных властей.

Первую тибетскую школу буддизма принято называть «красношапочной» — общее название направлений тибетского буддизма, наиболее влиятельным из которых долго оставалась школа ньингамапа, основанная Падмасамбхавой и распространившаяся даже за пределы Тибета — особенно в Непал и Сикким.[165] Другая красношапочная школа, карджупа (карьюпа), проникла в Бутан и Сикким. В Центральном Тибете сильна была красношапочная школа сакьяпа.

В XIV веке одна из старых тибетских школ кадампа стала ареной реформаторской деятельности, приведшей к новым, более строгим порядкам тибетского буддизма. Реформаторство связано с именем Цзонхавы (1357–1419 гг.),[166] в результате деятельности которого возникла «жёлтошапочная» община гелугпа, которая вскоре стала ведущей в стране. Её глава считался «воплощением Авалокитешвары» (главный из бодхисаттв) и назывался Далай-ламой (монгольское: «океан [мудрости]»), получивший этот титул от монгольских правителей Тибета в 1578 году. Лама на тибетском «высший», поэтому иначе Далай-ламу можно перевести как «высший монах» — олицетворение «высшей, безбрежной мудрости». «Жёлтошапочный» ламаизм, в котором в частности принят обет безбрачия лам — более строгий и ортодоксальный вариант тибетского буддизма-ламаизма, который распространился к северу от Тибета и до сих пор там преобладает, а также в Монголии, Бурятии, Калмыкии.

Основы теории ламаизма были заложены Цзонхавой, который в ряде своих трудов обосновал собственные реформы и синтезировал теоретическое наследие своих предшественников.[167] Впоследствии все буддийские тексты были собраны ламаистами в 108-томное собрание Ганджур, включающее тибетские переводы важнейших сутр и трактатов Хинаяны, Махаяны и Ваджраяны, многочисленных рассказов, диалогов, извлечений, имевших отношение к Будде, а также сочинений по астрологии, медицине и т. п. Комментарием к «каноническим» текстам Ганджура является ещё более обширное собрание — Данджур, состоящее из 225 томов, в которое вошли также и самостоятельные сочинения, включая рассказы, поэмы, заклинания и др. Кроме Ганджура и Данджура все ламаисты высоко чтут и изучают произведения Цзонхавы и более поздних отцов ламаистской церкви, в том числе и далай-лам.

Известный нам ламаизм с точки зрения доктрины являет собой наследие и синтез всего идейно-теоретического багажа буддизма за более чем двухтысячелетнюю его историю. Но доктрина буддизма была интерпретирована ламаизмом.

Ламаизм, следуя наметившейся уже в Махаяне тенденции, отодвинул на задний план нирвану как высшую цель спасения, заместив её богато разработанной «космологией», в пределах которой оказалось достаточно места для всех: для верующих и неверующих, мирян и монахов, людей и животных, для святых, богов, будд и бодхисатв.

Гигантская космологическая система в ламаизме строго упорядочена. Вершина её — будда буддАдибудда, владыка всех миров, творец всего сущего,[168] своеобразный ламаистский эквивалент индийского Брахмана или даосского Дао. Главный его атрибут — Великая Пустота (шуньята). Именно эта пустота, которая есть духовная сущность, духовное тело будды, пронизывает собой всё, так что всё живое, каждый человек несёт в себе частицу будды и именно в силу этого обладает потенцией для достижения спасения. В зависимости от количества и состояния эта частица может быть в большей или меньшей степени подавлена материей.

В соответствии со степенью этой подавленности и осознания необходимости усилить частицу будды, равно как и принимаемых для этого практических действий,[169] люди делятся на несколько разрядов, высший из которых, пятый, приближает их к состоянию бодхисатвы. Это считается доступно лишь немногим. Для большинства главное — добиться удачного перерождения или возродиться в западном рае (сукхавади) будды Амитабы. «Космогония» и теория «строгого» буддизма ламаизма, пришедшего после «либерального» красношапочного буддизма (основанного на примитивных тантрических культах) преследовала в первую очередь цель теоретического обоснования «объективности» духовной иерархии в среде людей: от мирян до воплощений Будд. А уже затем в соответствии с этой иерархией люди допускались к разного рода психотехникам (чем выше — тем сложнее и «могущественнее») по принципу «каждому — своё» с обоснованием статуса «количеством подавленности материей частицы будды», или, иными словами — в зависимости от духовного статуса (а последний определяется, как мы уже знаем, соответствием психики верующего эгрегориальной алгоритмике доминирующего в религиозной системе эгрегора: в нашем случае — «Адибудды»). Всё это свидетельствует о том, что тибетский буддизм-ламаизм оказался ближе других разновидностей буддизма к идеалу масонско-троцкистского мирового порядка, опробованного в СССР первой половины XX века — поэтому к нему и обратились иерархи первого советского государства.

Доктрина рая и ада в ламаизме исходит от буддизма Махаяны,[170] хотя не исключено, что в ламаизме она кое в чём обогащена за счёт заимствований из ислама,[171] о чём свидетельствуют некоторые детали. Но существенно, что для ламаизма (как и для других направлений буддизма и индуизма) ад и рай — лишь временное местонахождение, не исключающее индивида из колеса перерождений, из мира кармической сансары. Ламаизм учит: с истощением дурной или хорошей кармы рано или поздно следует очередное рождение, причем это касается почти всех, даже обитающих на небесах божеств. Лишь немногим уготована нирвана.[172] Что же делать людям в такой ситуации, согласно ламаизму?

Главное, учит ламаизм — это «возродиться человеком», а еще важнее — родиться в стране ламаизма, где «твой добрый друг и учитель лама поведет тебя по пути спасения».[173] Иными словами, роль наставничества в Тибете доведена до крайней обязательности, причём качество наставничества также не формально: каждый гуру должен соответствовать своему статусу, пройда свой путь психотехнических практик.

Ламаизм учит, что наставление ламы поможет избавиться от страданий, от привязанности ко всему мирскому и тем улучшить свою карму, подготовить себя к благоприятному перерождению и избавиться от ужасов перерождения неблагоприятного: отныне и в дальнейшем движение по пути мудрости (праджня)[174] с её основными методами-средствами (парамитами)[175] и преодоление авидьи (незнания)[176] могут тебе помочь. Главное, таким образом — это осознать, преодолеть авидью (для чего и важно возродиться человеком и заполучить в наставники ламу), ибо именно авидья лежит в основе круга перерождений из двенадцати звеньев-нидан, которые обычно в своей графическо-символической форме хорошо известны каждому ламаисту.

Центром политической, религиозной и ритуальной жизни в районах распространения буддизма стал монастырь с иерархически организованным ламством: ученики, послушники, монахи, настоятели, воплощения будд, бодхисаттв, видных деятелей буддизма — «живых богов». Большинство лам трудилось на землях монастыря, и лишь верхушка жила исполнением обрядов в храме и в домах прихожан — календарно-производственных, возрастного цикла, лечебно-магических. Именно религиозный обряд стал основной целью тибетского буддизма,[177] который, согласно учению — предоставлял возможность вырваться из череды перерождений.

Тибетский буддизм до настоящего времени считается среди его приверженцев (особенно западных) самым загадочным и привлекательным. Таковым он стал вследствие наглядной иерархической монастырской организации религиозной инфраструктуры, которой сопутствует весьма необычная магическая мистика (таинства), исходящая от тибетских лам, а также поддержки государственности Тибета. Кроме этого тибетский буддизм смог сохранить свою первозданную привлекательность вследствие преимущественно высокогорной изоляции[178] его многочисленных религиозных центров от влияния технократического наступления на региональные цивилизации буддийского Востока. Для приверженцев, попадающих со стороны под магию сравнительно «чистого» (в смысле: не подвергшегося влиянию технократии и локализованного в районах, выведенных за пределы доступа сильных полей техносферы)[179] древнего буддизма — последний (с помощью лам, конечно) оказывает весьма сильное магическое воздействие на психику, не подготовленную к нетехносферной магии и психотехникам.

Тибетский буддизм складывался так, что первостепенным для закрепления ламаизма в Центральной Азии имела принадлежность «ламаизируемого» местного племени (или его части) к конкретному хозяйственно-культурному типу, что было обусловлено прежде всего ландшафтом зоны обитания (как правило — высотой над уровнем моря) — что определяло соседство и интенсивность контактов с носителями других религиозных систем. Так, чем выше по склонам обитало племя, тем значительнее в его хозяйстве был удельный вес отгонного скотоводства, а значит, тем более была его религиозная автономия — что и обеспечивало влияние ламаизма. В итоге тибетский ламаизм смог монополизировать духовную жизнь племён высокогорья и кочевников засушливых степей, глубоко внедрившись в их социальную структуру.

В борьбе с племенными верованиями бон в первую очередь и первоначально успеха добились «красношапочные» школы, «органично» вписывающие в буддизм местные культы. Именно приспособленческая особенность ритуалов школы ньингмапа к местным традициям[180] обеспечили её ведущую роль в гималайском регионе. «Красношапочный» буддизм до конца не исчез после реформации (XIV век) в борьбе с ламаизмом. Он отступил территориально и функционально: первоначальные тибетские монастыри существуют на периферии ламаистского мира, на южных склонах Гималаев. В виде же архаичных пластов «народного буддизма» (как называют в этом регионе буддизм «красношапочных» школ), его элементы сохранились в регионах буддийско-индуистских «святилищ» (например, храмовый комплекс Муктинатх), испытывающих сильное влияние со стороны индусского тантризма.

Успешное развитие и закрепление буддизма (позднее — ламаизма) в Тибете и его «жёлтошапочная» реформа в XV–XVII вв. на многие века вперёд сделали этот регион духовной и организационной «метрополией»[181] по отношению к соседним странам и регионам, сосредоточением буддийских монастырей — основателей и центров различных течений буддизма. Столица Тибета — Лхаса — была до 1959 года резиденцией Далай-ламы,[182] мировым духовным и культовым центром строгого самого иерархически организованного буддизма — ламаизма. В середине XX столетия[183] многовековое «благополучие» самой крутой и удалённой от влияний техносферы буддийской иерархии пошатнулось: её приверженцам, поддерживающим духовный и организационный режим в Тибете, пришлось перебраться в другое место. В результате «народного восстания» в Тибетском районе КНР (на национально-религиозной почве тибетцы предприняли «освободительное» движение против «коммунистического» правительства Китая) Далай-лама был вынужден бежать. Вместе с ним бежали и более ста тысяч тибетцев (из примерно миллиона поддерживающих)[184] в Непал, Бутан и Индию, где и проживает сейчас глава ламаистов.

Конечно на этом история тибетского буддизма не заканчивается. Ламаизм существует в тибетском Непале, Бутане, Монголии и некоторых высокогорных районах Гималаев.[185] Однако тибетский буддизм с центром в Лхасе был до 1959 года больше, чем религия: он был «эталоном» восточного иерархически выстроенного порядка, который с помощью центральной власти Далай-ламы управлял религиозной и социальной «жизнью» большого спектра стран и регионов. Но по «странному» стечению обстоятельств он пал, начашись как «национально-освободительное» движения тибетцев[186] (несмотря на огромные магические возможности ламской иерархии) именно в тот момент, когда на Западе зародилось учение Л.Р. Хаббарда — Дианетика (1950 год), которое, как утверждают сторонники этого учения, «основано на буддизме». Как можно предположить, к середине XX века потенциал влияния тибетского буддизма (как особо «серьёзного» вида буддизма) на общество себя исчерпал, поскольку этот вид буддийской магии дееспособен лишь в условиях малого техносферного влияния.[187] Однако потребность в его опыте не только осталась (вдобавок к сохраняющемуся до сих пор трепетному почитанию всего, связанного с тибетским буддизмом), но оказалась в центре внимания тех, кто желал перенести опыт работы с психикой людей на общество в изменившихся условиях давления среды.[188]

Рассмотрим подробнее религиозную организацию тибетского буддизма. Воздействие последнего на общество базируется не только на доминировании буддийской магии и психотехник в сфере духовной культуры (в эгрегориальной иерархии всех неправедных религиозных систем), но и на социальной роли ламской иерархии, которая сумела сохранить и пронести через века свою исключительную привлекательность в основном «благодаря» высокогорной локализации — что со стороны кажется «эталоном» высшей буддийской (а то и мировой) религиозности. В высокогорных селениях ламы не просто монахи (если они вообще обитают в монастырях и соблюдают аскезу) — они «жрецы» храма «общинников», организующие церемонии календарно-производственного цикла. То есть, ламы участвуют в организации не только религиозной, но и повседневной жизни людей своего «прихода». Кроме этого ламы могут быть семейными «жрецами»-гуру, посредниками между верующими и принятым божеством пантеона, учителями, ремесленниками, танцорами, музыкантами, прорицателями. Религиозный обряд остаётся в центре внимания и почитается как основная цель тибетского буддизма.

Для верующих был в некоторой мере открыт путь к восхождению по религиозной иерархии: ученик, послушник, монах, настоятель, воплощения Будды, бодхисаттва… — «живой бог».[189] Однако, ещё со времён «красношапочного» ламаизма (когда разрешались браки лам) — сложилось и закрепилось сословие наследственного «жречества», которое было тесно связано с феодальной аристократией. Поэтому подняться выше определённой ступени храмовой иерархии даже из «простых монахов» (не говоря уже об учениках) было невозможно и ламство передавалось по наследству, вместе со всеми магическими возможностями каждого духовного сословия.

Обычно ламы обитают в монастыре лишь часть года, чаще всего они собираются во время праздников, либо выступают в роли смотрителей монастыря. Большую часть времени ламы посвящают учительству для семей прихожан, работе на своём или семейном участке, иногда — паломничеству и медитации. Материальной основой существования лам, помимо личных доходов от хозяйства и от совершения разнообразных обрядов по заказам верующих, служат доходы от монастырской собственности и главное — регулярные и обязательные подношения членов общины.[190] Верующие, как и в других направлениях буддизма, приучены к накоплению религиозных «заслуг» с целью соблюдения дхармы, что «зачитывается при следующих воплощениях».

В этой связи в монастырях накапливалось множество культовых предметов поклонения и почитания (помимо высших людей в иерархии): иконы-танка, риликварии, музыкальные инструменты, ксилографированные «канонические» тексты, изображение почитаемых божеств, лам, бодхисаттв. Впечатляют и культовые сооружения: комплексы монастырей, деревенские храмы, часовни, молитвенные барабаны-цилиндры с тысячами оттиснутых молитв внутри, вращаемые руками или водой, стены или камни с высеченными молитвами, флаги, чортены (происходящие от буддийских ступ) и прочие религиозные атрибуты.[191] Ясно, что все эти буддийские идолы, а также обожествление лам и наследственность высших лиц монастырской иерархии является серьёзным отходом от принципов раннего буддизма, который исповедовал сам Будда Гаутама.

Тибетский вид буддизма показателен тем, что, внедрившись в сферу влияния местных «жрецов»-шаманов и овладев контролируемым ими населением с помощью высокоразвитых в буддизме психотехник (по сравнению с магическими возможностями местных «жрецов»-шаманов) — ламы на базе «религии для народа» (коей считались и Махаяна и Ваджраяна — две первоосновы ламаизма) выстроили жёсткую иерархию взаимного подчинения людей[192] (и даже деление на вновь созданные сословия и поддержка некоторых существующих)[193] в виде социально ненапряжённой системы взаимоотношений «в отдельно взятом государстве»[194] по религиозному «рангу», а сами «ранги» обосновывались разными возможностями людей по отношению к достижению «просветления» (аналог «христианской» «святости»). До окончательного восстановления в КНР власти «компартии» (после 1950 года) автономному функционированию подобного рода устойчивой духовно-социальной иерархии, максимально удалённой от техносферы, никто не мешал. На этом эксперимент с употреблением потенциала буддизма в отдельно взятой стране и в условиях удалённых от техносферы исчерпал свою социальную значимость для иерархов, следящих за ходом этого эксперимента. Кроме того, к 1959 году уже стало ясно, что «коммуно-марксистский» сценарий в его первоначальной задумке и мировом масштабе не удался, а значит союз буддизма и марксизма по меньшей мере откладывается на пока неопределённое время, временно уступая дорогу мировому капитализму, а значит и дальнейшему бурному развитию техносферы. В таких условиях тибетский буддизм как форма организации социума — стал малоинтересен. В то же время длительный эксперимент показал, что буддийские психотехники позволяют «рассортировать» общество, куда входит буддизм, по религиозному рангу, соответствующему иерархии взаимного подчинения,[195] а последняя — строго соответствует реальной, а не показной приверженности каждого индивида к соблюдению религиозной и социальной дисциплины, что позволяет особенно точно расставлять кадры согласно их покорности толпо-«элитарной» иерархии, одновременно, конечно же, и культивируя такого рода покорность.[196] В результате замкнутости религиозной системы на контуры «культивирование покорности — отбор кадров — опять культивирование покорности» — через некоторое время (несколько поколений) все, не вписывающиеся в иерархию оказываются надёжно выбракованными.[197] Психотехнический механизм подобного рода «отбора кадров» мы рассмотрим позже.

Для наследственной передачи духовной и общинной власти, ламы умудрялись выдумывать всё новые и новые идеи преемственности (по сути сословной передачи власти), «пользуясь» поддержкой толпы и низших в религиозной иерархии. Так учение ламаизма о «живых богах»[198] породило целую практику поиска новых инкарнаций (перерождений) знаменитых деятелей ламаизма. Самый простой способ перерождения заключался в том, что вопреки монашеским обетам лама брал себе жену и рожал сына, которому суждено было стать «духовным наследником отца».[199]

Вот и прямая беззастенчивая сословная передача духовной и светской власти. О подобной роли прямого кровного наследника[200] можно было объявить во всеуслышание, а можно было тайно указать в письменном виде о своём будущем перевоплощении. Со временем для монахов высших ступеней поиски их перевоплощений стали производиться автоматически.[201] На будущего перерожденца, которым обычно был младенец до 9-ти месяцев, как бы указывал ряд примет (вещие сны учеников или родителей, время и место рождения, предзнаменования). Ребёнка отправляли в монастырь, где позже ему предстоял ряд дополнительных испытаний — к примеру, выбрать предметы, которыми он владел в прошлой жизни из кучи подобных. В случае успеха он признавался годным к длительной подготовке, после чего ему предстояло занять место предшественника.

Ясно, что тщательный отбор кадров, в первую очередь высшего духовного звена был взят под полный контроль верхушкой ламаистской иерархии, а воспитывали они своих же отобранных кадров с малолетства под миссию поддержки самой иерархии с помощью специальных стратифицированных психотехник и ограниченных возможностей влияния на некоторые биосферные процессы и процессы, проходящие на уровне биологии человеческого организма. Возможность весьма смелого (видимо после устойчивого завоевания ламами расположения паствы) употребления буддийского учения о персональных перерождениях (вдобавок к учению о воплощениях) позволяла не только сохранить покорность в толпе, гася интерес к социальной несправедливости с помощью доктрины посмертного воздаяния (как и у всех буддистов), но и «смело» манипулировать доверчивой кадровой базой, рабочей массе которой вполне достаточно было посетить монастырь и увидеть воплощение или перерождение «бога», после чего даже примитивных культовых психотехник не требовалось: чего тратить время опытных гуру на «рабочую» толпу.