Сущность прогрессистского движения начала ХХ века

Сущность прогрессистского движения начала ХХ века

Все общества, прошедшие через стадию индустриализации, так или иначе приспосабливались к изменившимся обстоятельствам: взрывоподобному росту городов, распаду традиционных сообществ, возникновению гигантских корпораций, политической перегруппировке в пользу интересов крупного капитала. В США это приспособление проявилось сначала в довольно аморфном популистском, а затем в более четко артикулировавшим свои задачи прогрессистском движении конца XIX – начала ХХ вв. Прогрессистам (к числу которых принято причислять даже президентов – Т. Рузвельта и В. Вильсона) удалось добиться смягчения наиболее явных социальных противоречий, провести ряд политических и административных реформ. Однако и после прогрессистской эры американское общество серьезно отставало от Европы по уровню адаптации к вызовам индустриализма, качеству и количеству механизмов, смягчающих его негативные последствия. Принято считать, что только в период Нового Курса (1930-е гг.), а затем в результате реформ 1960-х гг., Соединенные Штаты приобрели основные черты «социального государства», да и то со значительными оговорками. Что же представляло собой прогрессистское движение? Почему оно возникло? Как можно оценить его результаты? Можно ли обвинять прогрессистов в Великой депрессии и прочих негативных социальных явлениях, с которыми США столкнулись после завершения прогрессистских реформ? Все эти вопросы обсуждались и продолжают весьма активно обсуждаться в исторической литературе. Для американских историков, не избалованных обилием исторических эпох и периодов, такое действительно массовое социальное движение, как прогрессизм, конечно же, представляет огромный интерес.

Первое историографическое направление, предложившее интерпретацию прогрессизма, черпало внутренние силы непосредственно из этого движения, было его порождением. Историки-прогрессисты просто не могли оценить прогрессизм отрицательно. Именно они предложили базовый подход к изучению данной эпохи, задавшись вопросом: какие социальные классы составляли основу прогрессистского движения? Выдвижение новых классов и социальных групп на эту роль в последующие десятилетия обычно служило поводом для «интерпретационного сдвига», переосмысления исторического значения реформ начала ХХ в.

Для историков-прогрессистов события «эпохи реформ» виделись в форме противостояния «сил демократии» и «сил олигархии» (или «простого народа» и «элиты»). Их симпатии были всецело на стороне «простого народа». Пожалуй, наиболее четко связь прогрессистов с другими демократическими движениями американской истории (джефферсонианским, джексонианским, популистским) проследил В. Паррингтон. Для него прогрессизм был очередным «демократическим ренессансом», позитивным процессом, обеспечивавшим стабильность и процветание Америки, благодаря обуздыванию олигархических аппетитов59.

Однозначно позитивная оценка прогрессистских реформ была подвергнута сомнению уже в период Великой депрессии. Однако новые развернутые интерпретации появились лишь после окончания Второй мировой войны. В книгах Р. Хофстедтера и Дж. Моури прогрессизм был представлен как отчаянная и, в основном, безуспешная попытка представителей традиционного американского «среднего класса» противостоять вызовам индустриальной эпохи. По мнению Хофстедтера, они боролись за утраченный социальный статус, по мнению Моури – пытались отстоять традиционные протестантские ценности60.

Стремление Хофстедтера и Моури свести прогрессизм к консерватизму, хотя и вызвало значительный интерес коллег-историков, уже в конце 1950-х перестало считаться адекватным объяснением эпохи реформ. В самом деле, если прогрессисты хотели лишь вернуть «золотой век», что заставило их в итоге произвести довольно значительные социальные преобразования? Отвечая на этот вопрос, Р. Вибе предложил скорректировать «тезис Хофстедтера-Моури»: не традиционный, а новый средний класс стал главным двигателем реформ. Не сами пострадавшие от «эпохи раннего накопления» фермеры, торговцы и мелкие предприниматели, а их дети, получившие образование и желающие строить свою, новую жизнь, сформулировали и попытались воплотить основные постулаты прогрессизма61.

Похожую трактовку предложил в своих трудах С. Хейз. Анализируя реформы начала ХХ в., он обнаружил, что превозносимый историками-прогрессистами «простой народ» нередко выступал против преобразований. К примеру, при реализации различных природоохранных мер, реформаторам приходилось преодолевать сопротивление фермеров, которые желали эксплуатировать природные ресурсы безо всяких правительственных ограничений. Хейз считал, что прогрессистами чаще всего становились т. н. «технократы» – молодые, образованные менеджеры, стремящиеся повысить степень общественной организации, сделать жизнь более рациональной и предсказуемой62.

Среди историков «нового левого» направления, прогрессистским движением больше всех занимался Г. Колко. Явно следуя за марксистской интерпретацией, но и заимствовав некоторые выводы «теории организации», Колко выдвинул идею, что прогрессистами были те самые капиталисты, злоупотребления которых прогрессизм призван был ликвидировать. Практически подчиняясь максиме «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», бизнесмены рубежа веков, недовольные хаосом и атмосферой недобросовестной конкуренции, которые мешали им извлекать прибыль, организовались и инициировали правительственное регулирование бизнеса. Их целью было создание стабильной и комфортной среды, способствующей приращению их капиталов. Ни «простой народ», ни «средний класс», согласно Колко, не имели к прогрессистскому движению ровно никакого отношения (кроме, может быть, обеспечения необходимой «массовки»)63.

Казалось бы, после привнесения Г. Колко в интерпретационную схему капиталистов как главной движущей силы прогрессизма, все возможные варианты социальных источников реформ были исчерпаны. Однако американские историки умудрились обнаружить еще несколько. Дж. Хасмачер указывал на активное участие в прогрессистском движении рабочих и низов городского общества64. Представительницы «женской» истории (К. Склар, Л. Гордон и др.) заявляли об особой роли женщин65. Это гендерное объяснение чрезвычайно популярно в последние годы – особенно вывод о том, что женщины в США выполнили социальную функцию, которую в Европе реализовали социалисты и профсоюзы. Левое движение в США было крайне слабым, поэтому роль лидеров в борьбе за социальные реформы пришлось взять на себя представительницам прекрасного пола.

Логичным выводом из череды диаметрально противоположных интерпретаций стала идея, высказанная в разных вариациях Дж. Бьюнкером, П. Файлином, Д. Теленом и некоторыми другими историками. По их мнению, искать одну-единственную социальную основу прогрессизма совершенно бессмысленно, это было широкое политическое движение, включавшее представителей всех слоев общества. Более того, совсем не очевидно, что такое движение вообще существовало как единое целое, а не является конструктом, выдумкой последующих поколений историков (такая точка зрения особенно характерна для П. Файлина). При этом главным мотивом историков данного направления было вовсе не стремление доказать, что прогрессизма не было, а наоборот, они хотели освободить его из жестких рамок интерпретационных схем, основанных на поиске скрытых, иррациональных и часто нелицеприятных, мотивов реформационной активности. Прогрессизм, писали Бьюнкер и Телен, это рациональное политическое движение, со своими целями и задачами, поражениями и победами, основанное на всеобщем недовольстве произволом и злоупотреблениями66.

Отвечая на второй важнейший вопрос – о последствиях прогрессистских реформ, историки второй половины ХХ в. гораздо чаще обращали внимание на негативные аспекты. Позитивное значение прогрессизма, проявившееся в политической демократизации, ограничении всевластия монополий, улучшении условий труда рабочих и т. п. было достаточно хорошо и подробно исследовано еще поколением историков 1910—1920-х гг. Однако, начиная со времен Великой депрессии, в исторической литературе все чаще стала встречаться критика «половинчатости», «незавершенности» прогрессистских реформ, которую можно было услышать и от марксистов (Дж. Чемберлен67), и от либералов (Р. Хофстэдтер). В послевоенные десятилетия историки обнаружили в прогрессизме немало других изъянов. К примеру, исследователи южного прогрессизма К. Ван Вудвард и Ш. Хакни обратили внимание на ухудшение положения чернокожих в южных штатах в результате прогрессистских реформ68. Местные прогрессисты считали необходимым компонентом совершенствования политической системы полное отстранение бывших рабов от участия в государственном управлении (даже в роли избирателей). Еще одно непредвиденное негативное последствие прогрессизма, уже на материале северных штатов, продемонстрировал Р. Маккормик. Вводя демократические новшества, типа праймериз, прогрессисты ослабляли традиционные «партийные машины», которые раньше обеспечивали высокую активность избирателей в обмен на различные «бонусы». В результате, число граждан, принимающих участие в «справедливом» голосовании по новым правилам, сокращалось, а место «партийных машин» занимали «группы интересов», ориентировавшиеся на новую профессиональную элиту, и никак не заинтересованные в благополучии пресловутого «простого человека». «Более совершенная демократия» на практике вела к снижению уровня демократии69.

Многие историки, например Р. Хофстэдтер или А. Шлезингер-мл., считали, что прогрессизм не следует рассматривать как самодостаточное историческое явление, т. к. он был лишь этапом, стадией «эпохи реформ», через которую Америка прошла в первой половине ХХ в. Логическим же завершением этой эпохи стали преобразования периода Нового курса президента Ф. Рузвельта, которые породили в исторической литературе очередную волну дискуссий. Как и в случае с прогрессизмом, самыми жесткими критиками политики Нового курса стали историки-ревизионисты 1960-х гг., обвинившие администрацию Рузвельта в стремлении «спасти капитализм» в угоду интересам крупных монополий. Однако большинство американских историков второй половины ХХ в. все-таки оценивало Новый курс позитивно, ограничиваясь критикой его отдельных аспектов. Одно из классических исследований этого периода (У. Лихтенберг «Франклин Рузвельт и Новый курс», 196370), по сей день считающееся наиболее полным и обстоятельным, было написано как раз в таком «мягком» критическом духе.

Мы рассмотрели лишь несколько проблемных направлений американской историографии, в реальности их, конечно же, гораздо больше, да и в рамках затронутых сюжетов историографические дискуссии вовсе не исчерпываются упомянутыми нами вопросами. Однако и по приведенным примерам видно, что внутренняя диалектика развития исторической мысли представляет собой сложный процесс, подпитываемый из самых разных внешних и внутренних источников. Варианты ответов на историографические вопросы не предопределены заранее, но по всем без исключения социально значимым сюжетам мы имеем палитру мнений и оценок, от панегирических до радикально негативных, иногда сосуществующих во времени, но чаще разнесенных по разным идеологическим периодам. Периоды развития методологии, в отличие от идеологических, обычно привносили в историографию не смену оценок, а смену исследовательских перспектив, переориентацию внимания историков на изучение новых, ранее игнорируемых социальных групп, явлений и институтов. В целом, американская историография была и остается площадкой для реализации творческого потенциала отдельных ее представителей, и никакие периодизации не могут вместить всей полноты результатов их исследований. Мы можем более или менее однозначно отнести каждого историка к тому или иному идеологическому или методологическому направлению, однако интерес к его трудам держится не на соответствии каким-то канонам, а наоборот, на их нарушении, степени личного вклада и «непохожести» данного автора на своих предшественников и потомков. Исходя из этого, во второй части настоящего пособия будет представлена серия кратких биографических эссе, посвященных жизни и творчеству некоторых наиболее известных американских историков. Эта галерея портретов, опять же, ни в коей мере не претендует на полноту и охват всех значительных имен и персонажей. Мы надеемся, что знакомство с биографиями, этапами творческого пути, основными идеями американских историков, принадлежавших к разным поколениям и эпохам, позволит читателям лучше понять специфику американской исторической мысли, американского подхода к познанию собственного прошлого.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.