ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ В КРЫМУ

ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ В КРЫМУ

Осенью 1854 года союзники начали готовить свои основные силы к высадке в Крыму с целью захвата Главной базы Черноморского флота — Севастополя. «Лишь только я высажусь в Крыму и Бог пошлет нам несколько часов штилю, — конечно: я владею Севастополем и Крымом»,—заявлял французский главнокомандующий. Русское правительство возложило оборону Крыма на 37-тысячную армию под командованием А. С. Меншикова.

2-5 (14-17) сентября англо-французский флот высадил в Евпатории 62-тысячную армию, которая двинулась к Севастополю. 8(20) сентября на реке Альме русские войска сделали неудачную попытку остановить противника. Обе стороны понесли большие потери (союзники — до 4,3 тыс. человек, русская армия — около 6 тыс.). В битве проявились мужество и героизм русских солдат, бездарность и трусость верховного командования. «Еще одна такая победа, и у Англии не будет армии», — воскликнул герцог Кембриджский, наблюдавший за ходом боя. Русская армия отступила в район Бахчисарая. Дорога на Севастополь была открыта соединенным войскам французов, англичан и турок.

Севастополь был плохо защищен с суши. Расположенный по берегам большой бухты протяженностью свыше 7 км, город состоял из двух обособленных частей: Северной и Южной. На Южной стороне располагались старые и недостроенные укрепления со 145 орудиями. Северную сторону города защищало с моря одно, построенное еще в начале XIX века, укрепление с 30 орудиями. Гораздо лучше Севастополь был подготовлен к обороне с моря. Вход в бухту прикрывали 8 береговых батарей с 610 орудиями. Город не имел достаточных запасов оружия, боеприпасов, медикаментов и даже продовольствия.

Войска союзников, приблизившись 13(25) сентября к Севастополю, сосредоточили главные силы на подступах к Южной стороне. Русским командованием было принято решение затопить часть кораблей Черноморского флота при входе в Севастопольскую бухту, чтобы не допустить прорыва в порт флота противника. В ночь на 11(23) сентября здесь затопили пять старых линейных кораблей и два фрегата, с которых предварительно были сняты орудия, а экипажи переведены в ряды защитников города.

«ДВЕНАДЦАТЬ АПОСТОЛОВ»

(Легенда)

Когда летом 1853 года паровой флот англичан и французов подошел к Севастополю, стало ясно: пробил последний час парусников. Их решили затопить у входа в бухту, я чтобы корабли собой закрыли подступы к городу вражеской эскадре.

Ох, как выли матросские женки, собравшиеся на берегу! А между тем с кораблей сгружали орудия, ядра, порох, провиант, парусину... За работой некогда было предаваться унынию, но то и дело кто-нибудь из матросов смахивал маленькую, быструю, злую слезу с обветренной щеки. А у иного рыдание запирало глотку, и он останавливался в спешке, напрасно стараясь схватить воздух сведенным болью ртом. У молодых офицеров дрожали руки, и команды они отдавали, не глядя в глаза матросам...

Сам адмирал Корнилов, командующий флотом, стоял на берегу с непокрытой головой. Великое горе было в его глазах, а благородное лицо стало еще бледнее обычного. Адмирал был красив такой одухотворённой красотой, которая передается из рода в род вместе с наказом беречь честь, служить престолу и Отечеству.

Многие в тот страшный час соединяли взглядом стройные силуэты кораблей, медленно спускавших белоснежные паруса, с фигурами адмиралов, стоящих на берегу. По круглому лицу самого младшего из них, Истомина, проходила судорога страдания. Нахимов был мрачен, чернее тучи.

Корабли уходили на дно по-разному. Одни ложились на бок, волны долго еще плескались в трюмах, били о борт. Другие задирали корму, погружались, сопровождаемые ревом и стоном воды, которая воронкой завивалась вслед ухнувшей громаде.

— Ишь, как! — говорили на берегу. — Будто в охотку пошел к батьке морскому в гости!

— А энтот, душевный, с белым светом расставаться не хочет!

— Тяжко ему. Я на нем еще под Синоп ходил... От трех турецких тогда отбились. Как это тебе?

— Что говорить, постарались для России.

— Постарались...

Но вот дошла очередь до «Двенадцати апостолов». Еще недавно на этом корабле держал свой флаг адмирал Нахимов. На нем он ворвался с Синопскую гавань, его он любил, как детище свое любят одинокие люди. Когда подошла очередь «Двенадцати апостолов», Нахимов не выдержал, ушел с набережной. А матросы между тем продолжали свое невеселое дело. Как и в других случаях, пробуравили в днище корабля несколько дыр, а он — ни в какую: стоит на воде, красуется. Тихонько шлепает волна о крутые бока — будто войны никакой нет. Будто сейчас спустят парадный трап, отлетит от корабля шлюпка, взойдет на нее сам Нахимов, и все очнутся от страшного сна...

Но Бог, видимо, судил иначе. И стали буравить новые дыры в днище корабля. Другим-то и двух-трех хватало. А тут уже четырнадцать, но корабль стоит, мачты в самый зенит, не кренится.

А время не терпит, время подпирает.

Тогда отдали команду: «Владимиру» стрелять в «Двенадцать апостолов». Вот он и начал. Что тогда на берегу поднялось! Бабы, что прибежали с Корабельной, друг другу на грудь падают, ревут, матросы — кто губу закусил, чтоб не завыть, кто рукавом утирается, кто вовсе обмяк.

Адмиралы смотрят пристально, глаза сощурили. Только все равно слеза их выдала: побежала по бледным щекам, лица искривились.

А снаряды попадают, рвут борта. Но никакого результата. Корабль как стоял посреди бухты, так и стоит. А на берегу стоят, переговариваются:

— И за что ему судьба такая? От своих смерть принимать?

— И не говори, ничего горше нет, как на то смотреть.

— От турок сколько раз уходил. А тут — на!

А в это время матросик один как закричит:

—  Икона его на воде держит! Икону Пресвятой Божьей Матери, заступницы нашей, забыли, вражьи дети! Не сняли. Эх-ма!

Сказал и так бескозыркой о землю ударил, так закричал, что все к нему головы повернули. А он подбежал к берегу, перекрестился и — в воду!

Доплыл до корабля, поднялся на борт, вынес икону и обратно — вплавь. Одной рукой подгребает, другой икону высоко над водой держит.

И только он на берег ступил, корабль покачнулся, как бы прощаясь с родной гаванью, кланяясь ей и тем, кто стоял, плакал над его судьбой. Вздох раздался. Нет, не на берегу — на самом корабле вздохнуло, горько, с тяжестью. И пошел он на дно...

14 (26) сентября английские войска заняли Балаклаву, а французские — позиции на Федюхинских высотах. Постепенно союзническая армия вплотную подошла к городу, гарнизон которого в то время состоял из 22 тыс. солдат, матросов и офицеров. Началась 349-дневная героическая оборона Севастополя. Город, над которым нависла смертельная опасность, активно готовился к обороне. Вдохновителями и организаторами ее стали начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал В. А. Корнилов и вице-адмирал П. С. Нахимов. Все трудоспособное население вышло на строительство укреплений. Непосредственное руководство оборонными работами осуществлял талантливый инженер-фортификатор Э. И. Тотлебен.

Благодаря самоотверженному труду десятков тысяч солдат, матросов и жителей города Севастополь очень скоро был опоясан бастионами, на которых установили снятые с кораблей орудия. К началу 1854 года на Южной стороне города соорудили 7 бастионов и другие укрепления с 341 орудием. В результате, еще до того, как была подтянута осадная артиллерия союзников, город превратился в сильную крепость. Вся линия укреплений состояла из четырех дистанций, непосредственную оборону которых возглавили генерал-майор А. О. Асланович, вице-адмирал Ф. И. Новосильский, контр-адмиралы А. И. Панфилов и В. И. Истомин. Северная сторона оставалась не осажденной противником, что позволяло гарнизону города поддерживать связь с тылом, получать подкрепление, продовольствие, боеприпасы, вывозить раненых.