Глава девятая

Глава девятая

Главная мотивация состояла в том, как предотвратить ядерную войну.

Генри Киссинджер

Луис и Паула Киссингер не имели ни малейшего намерения переезжать в Америку 27 мая 1923 года, когда Паула родила сына Хайнца Альфреда Киссингера в баварском городе Фюрт.[183] Луис был школьным учителем, а Паула – дочерью торговца скотом, принадлежащего к среднему классу. Киссингеры были ортодоксальными евреями, которые подпадали под антисемитские ограничения, обычные для Германии того времени. Хайнц, как Генри, как называли в его немецком детстве, был направлен в еврейскую школу и спортивную команду в связи с запретом на посещение евреями лучших средних школ с бесплатным обучением. Но по мере усиления позиций Гитлера и нацистской партии, а также роста все более враждебных антисемитских настроений Луис Киссингер был уволен со своей учительской должности. Семья сбежала в Нью-Йорк в 1938 году, присоединившись к немецкой диаспоре в районе Вашингтон-хайтс, на севере Манхэттена.

Генри Киссинджер с давних пор настаивал на том, что беспокойное детство и антисемитизм, с которым его семья столкнулась в Германии, не были основными факторами в процессе формирования его взглядов. Он говорил: «Та часть моего детства никак не сказалась на мне».[184] Друзья детства Киссинджера задавались вопросом, а так ли было на самом деле. Фриц Крамер, немец по национальности, который эмигрировал в Америку и был наставником Киссинджера во время его службы в рядах сухопутных войск США в последние годы Второй мировой войны, говорил: «Киссинджер – волевой человек, но нацисты могли сломать его душу. В годы формирования характера в юности он сталкивался с ужасами, когда мир раскалывается на части, когда его отец, которого он любил, превратился в беспомощную мышь. Это заставило его стремиться к порядку, что привело к жажде признания, даже если это означало стремление понравиться тем, кого он рассматривал как уступающих ему по умственному развитию».[185]

Поселившись в Верхнем Манхэттене, Киссинджер быстро начал совершенствоваться в области американских идиом, связанных с бейсболом, и прогрессировать в обучении, посещая игры на стадионе «Янки», а также отлично занимаясь в школе. Интересно то, что он хотя и стремился быстро ассимилироваться, сохранил явный немецкий акцент, который стал его лингвистической приметой до сего дня. Его брат Уолтер, приехавший в Америку с тем же самым родным языком, научился говорить по-английски без намека на немецкий акцент.

После окончания средней школы высшей ступени имени Джорджа Вашингтона Киссинджер поступил в Нью-йоркский городской колледж, образовательный трамплин, через который многие дети Нью-Йорка, многие евреи перепрыгивали в успешную карьеру в разнообразных сферах. Киссинджер надеялся стать бухгалтером. Этот план был прерван в начале 1943 года, когда его призвали в армию.

Военная служба Киссинджера оставила в его жизни глубокий след.[186] Она свела его с разными людьми и ставила в ситуации, далеко выходящие за рамки того, что с ним случалось до того в Германии или в Нью-Йорке. Его однополчане прибыли из разных уголков Америки с разным жизненным укладом, включая фермерство, промышленное производство и шахтерские сообщества. Армия также давала патриотическое воспитание, которое позволяло родившимся за границей призывникам, немедленно получить гражданство и неоспоримое свидетельство как американского патриота.

К осени 1944 года Киссинджер был на пути в Европу в качестве члена роты «Джи» 335-го пехотного полка. Когда союзнические войска переправились через линию Западного фронта в течение нескольких месяцев после Дня высадки, Киссинджер был переведен в отделение разведки по рекомендации своего друга и армейского наставника Фрица Крамера. Позднее он был направлен в контрразведку, которая могла использовать его свободное владение немецким языком и знание страны после капитуляции Германии.

В 1945 году, всего лишь через шесть лет после отъезда из Германии, Киссинджер вернулся в нее в необычной роли управляющего Крефельда, портового города на Рейне. В итоге он оказался руководителем подразделения контрразведки в Бенсхайме, недалеко от Франкфурта. То было бурное время для молодого сержанта, чья власть над районом была практически неограниченной. Годом позже – и снова при поддержке Крамера – Киссинджер переехал во вновь созданную разведшколу Европейского командования в Обераммергау в Баварских Альпах. В 1947 году в возрасте 24 лет он вернулся в Соединенные Штаты уже гражданским человеком и вскоре был принят в Гарвард, в котором приветствовали возвращающихся ветеранов войны, для продолжения обучения.

Киссинджер нашел в Гарварде свое призвание как политического теоретика и стратегического мыслителя в области международных дел, особенно ядерного оружия. Как было с Фрицем Крамером в армии, Киссинджер нашел в Гарварде наставника и спонсора, привлекающего к себе внимание высоким интеллектом, в Уильяме Эллиоте, харизматичном профессоре Гарвардского института государственного управления имени Джона Ф. Кеннеди. Под патронатом Эллиота Киссинджер написал фундаментальную дипломную работу, трактат на 383 страницах, по вопросам политической теории, в котором анализируются труды Иммануила Канта, философа XIX века, и двух более современных мыслителей Освальда Шпенглера и Арнольда Тойнби. Эллиот также помог Киссинджеру запустить Гарвардский международный семинар, ежегодную летнюю программу, предназначенную для того, чтобы привить молодым людям из-за рубежа, работающим на государственной службе, вкус к учебе в Гарварде. Для Киссинджера семинар оказался благодатной почвой для создания сети в Гарварде и за рубежом. Он основал «Конфлюэнс», новое периодическое издание, которое публиковало статьи ряда восходящих звезд в области внешней политики, включая Макджорджа Банди, ставшего деканом Гарвардской школы, и бывшего советника президента Кеннеди по национальной безопасности, Пола Нитце, эксперта по вопросам обороны, который занимал различные высокие должности в нескольких администрациях, и Уолта Ростоу, последнего советника по национальной безопасности президента Джонсона.

Докторская диссертация Киссинджера о двух деятелях XIX века – австрийском князе Клеменсе фон Меттернихе и английском виконте Каслри, в которой он исследовал ситуацию, когда Франция при Наполеоне бросила вызов принятому миропорядку. Пока Киссинджер писал эту работу, другая обособившаяся страна – Советский Союз – бросала вызов мировому порядку в XX веке. Как предполагает Уолтер Айзексон в написанной им биографии Киссинджера, размышления Киссинджера об истории, судя по всему, могут быть применены к нашему времени и отражают политическую философию самого Киссинджера, который писал: «Когда мир, – который замышлен как альтернатива войне, – становился главной целью какой-либо державы или группы держав, международная система начинала зависеть от поведения самого безжалостного члена международного сообщества».[187] Он предпочитал иной подход, тот, который превыше всего ценил «стабильность, основанную на равновесии сил».

Пока Киссинджер рассматривал концепцию законности и международного порядка, его окружение из числа коллег по Гарварду углубилось в рассмотрение некоторых новых проблем, вызванных появлением ядерного оружия. Обсуждались темы, подобные тому, как формировать дипломатию в эпоху оружия массового уничтожения, как писать доктрину, основанную на ядерном оружии, которая сдерживала бы Советский Союз от вторжения в Западную Европу или от нападения на Соединенные Штаты, и как ядерные вооружения могли бы подлежать контролю с целью предотвращения дорогостоящей и дестабилизирующей гонки вооружений. Как позднее вспоминал Киссинджер, большинство дискуссий вращалось вокруг оборонительной политики администрации Эйзенхауэра.

«В то время в Гарварде было общепринято считать, – это сейчас выглядит абсурдом, – что Эйзенхауэр напортачил с нашей обороной и был слишком мягким. …Традиционная критика в адрес Эйзенхаура состояла в том, что он был слишком уступчивым. И более того, вся его оборонная политика считалась недостаточной. То же самое продолжал делать Кеннеди в 1960 году.

Я стал заниматься этим потому, что семинар был задуман в Гарварде для профессорско-преподавательского и младшего научно-педагогического состава по вопросам контроля над вооружениями и т. п. Но фактически речь шла не о контроле над вооружениями. Речь шла о последствиях современной стратегии. И общепринятым доводом тогда – мы говорим о начале 1950-х годов – было то, что мы делаем недостаточно для противовоздушной обороны. Основной целью было найти пути предотвращения войны. Именно отсюда пошло формирование моего мышления».[188]

Семинар привел к созданию неофициальной дискуссионной ассоциации, известной как Группа контроля над вооружениями Гарвардского университета и Мичиганского технологического института. Исследовательские работы и беседы в этой группе сформировали основы для нового поля холодной войны, предоставлявшие теоретическое и в конечном счете практическое противоядие для эскалации американского и советского ядерных арсеналов. Киссинджер стал активным членом группы, закрепив дружеские отношения с несколькими учеными, которых позднее он пригласил на роли советников, когда перебрался в Белый дом. Пол Доти, химик-органик из Гарварда, был из числа таковых.

Однажды во время случайной встречи во дворе Гарварда Артур Шлезингер-младший, историк и друг Киссинджера, попросил его дать рецензию на научную статью, которую он написал по ядерному оружию.[189] Шлезингер выступал против концепции массированного возмездия, плана Эйзенхауэра на советский ядерный удар ответить залпом всего имеющегося ядерного оружия. Шлезингер был сторонником более гибкой стратегии ограниченных ядерных ударов, пропорциональных масштабам советского удара. Рецензия Киссинджера, в которой также высказывалось негативное мнение о массированном возмездии, была опубликована в журнале «Форин афферз», периодическом издании Совета по международным отношениям (СМО). Это, в свою очередь, привело к приглашению совета поработать в нем в качестве заведующего административным отделом для исследования советом нового созыва стратегии относительно ядерного оружия, которая должна быть в итоге оформлена в книгу заведующим отделом.

Эта роль привела Киссинджера в мир ядерного оружия и к тесным контактам с финансистами, бизнесменами и другими влиятельными фигурами, которые входили в СМО. Киссинджер мог демонстрировать свои недюжинные интеллектуальные способности миру, выходящему за пределы научных кругов и Кембриджа, одновременно давая возможность знакомиться с внешнеполитическими кругами. Короче говоря, то был идеальный трамплин во властные коридоры.

Киссинджер не упустил такую возможность. Он разделил мощную научную группу на две секции, поставив себя в качестве ключевой фигуры проекта. В результате, в основном благодаря аналитическим способностям Киссинджера, в 1957 году вышла ставшая бестселлером книга «Ядерное оружие и внешняя политика». Не то чтобы никто из общественности, включая Киссинджера, не ожидал от нее успеха. Компактно составленная книга на 450 страницах продвигала идею ограниченной ядерной войны и необходимость подготовки Соединенных Штатов к применению ядерного оружия в ограниченных конфликтах, а не только планирования массированного ядерного обмена. «При наличии мощи современных вооружений, – говорил он, – задачей нашей стратегической доктрины должно стать создание альтернатив, которые были бы менее катастрофичными по сравнению с термоядерным Холокостом».[190]

Несмотря на строгую тему и многостраничную прозу, книга стала очень популярной. А Киссинджер стал звездой. «Нью-Йорк таймс» поместила статью о книге на первой странице, и в ней говорилось: «Впервые после прихода к власти президента Эйзенхауэра высокопоставленные лица в правительственных кругах демонстрируют интерес к теории «малой» или «ограниченной» войны. Старт дебатам был дан не кем-то связанным с правительством, а ученым в области международных отношений – Генри А. Киссинджером – в его недавно опубликованной книге».[191]

Киссинджер был далеко не единственным ученым или военным стратегом того времени, которые бросали вызов политике массированного возмездия, но его книга помогла популяризировать представление о более ограниченной по масштабам войне. Важнее того, книга помогла заложить основы для попыток Джона Кеннеди и его министра обороны Макнамары заменить стратегию эпохи Эйзенхауэра планом разделения войны на отдельные стадии, известным как гибкое реагирование.

Киссинджер сам стал сомневаться в возможности ограничения ядерной войны с Советским Союзом. «Это было вполне привлекательной альтернативой до тех пор, пока вы не начинаете изучать возможности ее ограничения и ваши действия по убеждению другой стороны в том, чтобы она поняла, что вы стремитесь избежать эскалации, которая может выйти из-под контроля», – говорил он.[192]

Короткое время Киссинджер работал внештатным советником президента Кеннеди, но их внешнеполитические воззрения не совпадали. Примерно в это же время – в конце 1961 года – Киссинджера на обеде в Израиле познакомили с Сидом Дреллом. Это стало началом их то разгорающейся, то затухающей дружбы, которая продлится, несмотря на множество расхождений по политическим и концептуальным вопросам. Через несколько лет оба они окажутся на ежемесячных встречах в Ситуационной комнате Белого дома, имея дела с важнейшими проблемами в области обороны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.