1. Русская администрация и школьное образование бухарских евреев

1. Русская администрация и школьное образование бухарских евреев

Русская администрация почти не вмешивалась в сложившуюся в Средней Азии систему образования, опасаясь вызвать недовольство туземного населения недавно завоеванного края. Часто рассматриваемые администрацией в качестве туземцев, бухарские евреи были свободны от тех насильственных мер царской администрации в области образования, которые та применяла в отношении ашкеназских евреев в империи вообще и в Туркестане в частности[1142]. Тем не менее русское завоевание оказало большое влияние на образование бухарских евреев. Последствия этого влияния отчетливо проявились лишь несколько десятилетий спустя после создания Туркестанского края. Их можно разделить на следующие группы:

1. Литература. В результате завоевания перед бухарскими евреями открылись безопасные российские дороги, что дало им возможность установить тесные связи с еврейскими общинами России, европейских стран и Палестины. Установление таких связей, в свою очередь, позволило бухарским евреям покупать и привозить из этих стран большое количество религиозной литературы на иврите[1143]. Впоследствии духовные просветители бухарских евреев, пытаясь шире распространить религиозные знания среди членов своей общины, стали переводить религиозную литературу на еврейско-таджикский язык и печатать эти переводы в типографиях Палестины[1144].

2. Учителя. Связи с другими общинами, упомянутые выше безопасные дороги, а также налаженная почтовая связь со Средней Азией позволили бухарским евреям приглашать хороших учителей для своих детей.

3. Учеба за пределами Средней Азии. Вхождение в состав Российской империи открыло перед бухарскими евреями и новые возможности учебы в иешивах, хедерах и при хасидских дворах в Восточной Европе, а также в Палестине благодаря морскому сообщению с ней.

4. Новые возможности трудоустройства. После русского завоевания перед бухарскими евреями открылись места в частных или государственных организациях – должности писарей, конторщиков, таможенников, оценщиков, банковских служащих и т. п.[1145] При этом для поступления на службу, кроме хорошего знания русского языка, им требовалось и общее образование.

Завоевание постепенно привело к значительному росту материального благосостояния бухарских евреев и еще большему вовлечению их в посредническую торговлю между Россией и Средней Азией. Торговая деятельность потребовала от бухарских евреев повышения уровня своего светского образования, а рост материального положения бухарско-еврейской семьи предоставил ей финансовые возможности для обеспечения детей лучшим, чем раньше, образованием – религиозным или светским.

* * *

Религиозная система образования существовала у бухарских евреев и до русского завоевания. Мусульманские власти не вмешивались в нее, но запрещали строительство новых синагог, а ведь в них обучение, как правило, и происходило. Дети сидели на полу вокруг халфа (учителя), который читал отрывки из религиозных текстов, заставляя детей их заучивать. Объяснений прочитанным текстам не давалось, так как сам учитель в большинстве случаев мог только читать на иврите, плохо понимая смысл текста. Общины бухарских евреев вплоть до конца XIX века работу учителя оплачивали недостаточно. Поэтому учительство часто совмещалось с обязанностями шойхета и моэля (лица, производящего обрезание). Иногда учитель, чтобы обеспечить себя средствами существования, занимался еще и каким-нибудь ремеслом. Отлучаясь из класса, он оставлял вместо себя за старшего одного из наиболее грамотных учеников. В хедере (хотя описываемая школа называлась у бухарских евреев хомло, здесь используется общепринятый ашкеназский термин) практиковались физические наказания. Летом занятия проходили во дворе, так как помещения школ были душными и тесными. Мальчики начинали посещать эти школы с четырех-пяти лет и заканчивали обычно после достижения бар-мицвы, в возрасте тринадцати лет, когда они по еврейской традиции уже считались достаточно взрослыми, чтобы помогать отцам в торговых лавках или ремесленных мастерских[1146].

Хотя раввин Йосеф Маман провел в начале XIX века реформы и основал в Бухаре иешиву, эти меры коснулись только элиты, среди которой было много недавних выходцев из Персии. Подавляющее же большинство членов общины продолжали оставаться неграмотными, как в общеобразовательном смысле, так и в религиозном. На протяжении всего века бухарско-еврейская элита пыталась преодолеть эту ситуацию путем приобщения бедного населения к образованию. Главной проблемой представлялась нехватка религиозной литературы. Упоминавшийся в первой главе обмен письмами в 1802 году между бухарскими и шкловскими евреями прекратился не сразу. Согласно сведениям, полученным посланцем цфатской ашкеназской общины раввином Давидом Де-Бет Гиллелем, Маман через евреев Шклова разослал письма ко многим еврейским общинам России и Турции с просьбами прислать религиозную литературу[1147]. Эти просьбы не остались незамеченными, и в Бухару были присланы книги[1148]. Но книг прислали мало, поскольку ими дорожили не только в эмирате.

Дети вокруг учителя (Туркестанский альбом: часть этнографическая. Т. 1. Л. 78). Библиотека Конгресса США, Отдел эстампов и фотографий, LC-DIG-ppmsca-14465

Престарелого Мамана приблизительно в 1818–1819 годах сменил на должности мулаи калян его лучший ученик – Пинхас гa-Гадоль (1788–1858). Хотя барон Мейендорф, побывавший в Бухаре в 1820 году, встречался не с ним, а с Маманом, произошло это, наверное, потому, что они могли немного поговорить между собой по-испански. Одним из первых проектов нового раввина была организация доставки в эмират религиозной литературы. Купец Яков Самандаров стал главным исполнителем этого проекта. Из мессианской литературы известно, что в Дагестане среди местных единоверцев провел зиму 1820/21 года некий еврей из Средней Азии. После этого он – а это был не кто иной, как Яков Самандаров, – прибыл в Астрахань, где сообщил находившимся там шотландским миссионерам, что он бухарский еврей и его целью является приобретение книг Торы для своей общины[1149]. В свете описанной в первой главе идеализации европейцев он наивно полагал, что те помогут ему с еврейской литературой. Реакцией Лондонского общества в поддержку обращения евреев в христианство на переданную через шотландцев просьбу была срочная отправка для Самандарова в Астрахань нескольких сотен книг Нового Завета, Книг Пророков и миссионерских трактатов на иврите. Якова такая литература не устроила, и он отпечатал необходимые книги в 1821 году в Ливорно, в 1833 году в Шклове и в 1836-м – в Вильно[1150]. Скорее всего, в Ливорно он сделал заказ также через кого-то, а в Шклове и Вильно побывал лично.

Миссионер Вольф писал в 1861 году, что бухарские евреи покупают книги Торы у ашкеназских евреев во время посещения сибирских городов, а также Оренбурга и Нижнего Новгорода[1151]. То, что бухарские евреи покупали там религиозную литературу, засвидетельствовал в 1864 году и Йосеф Иегуда Черный[1152]. Тем не менее покупка и даже издание религиозных книг, по-видимому, все еще не могли удовлетворить всех нужд бухарско-еврейской элиты.

Образование оставалось одной из самых острых проблем бухарско-еврейских общин. Многие нееврейские путешественники, побывавшие в Средней Азии в XIX веке, сообщали о низком уровне образования основной массы членов этих общин. Посетивший в 1843 году Бухарское ханство востоковед Николай Ханыков отметил неграмотность евреев и сослался на слова евреев из других общин, что местные евреи считаются самыми необразованными[1153]. В 1879 году русский офицер Василий Пьянков писал, что среди бухарских евреев очень мало грамотных и большинство забыли свой родной язык (имея в виду иврит)[1154]. Так же низко оценивали уровень образования бухарских евреев и посещавшие Среднюю Азию еврейские путешественники. Газета «Га-Кармель» в 1866 году сообщала, что среди бухарских евреев не мелькнул еще свет образования[1155]. Находившийся в Средней Азии в 1886 году Эфраим Наймарк записал, что во всем этом регионе Талмуд изучается только несколькими детьми в Бухаре и Самарканде[1156]. Другой еврейский путешественник, Нахум Леви Ицхак Абрек, посетивший бухарских евреев в 1887 году, указал в петербургской газете на иврите «Га-Йом», что многие бухарские евреи не умеют читать и молиться, а обучение детей находится на низком уровне[1157].

Первый исследователь бухарских евреев Шмуэль Моше Ривлин, проживавший в Туркестане в 1886–1889 годах, тоже отмечал низкий уровень как общего, так и религиозного образования среди бухарских евреев. По его словам, только один еврей из десяти понимал смысл произносимых молитв. В городах края не было повсеместно распространенных в черте оседлости талмуд-тор (школ для детей из бедных семей)[1158]. Озабоченный низким уровнем образования бухарских евреев, Ривлин в 1888 году несколько раз обращался к их раввинам через другую петербургскую газету на иврите – «Га-Мелиц» – с призывами открывать у себя реформированные хедеры[1159]. Те ему отвечали, что в Самарканде и Бухаре большинство бухарских евреев живут в бедности, не дающей возможности открывать современные школы и приглашать учителей[1160]. Однако уровень жизни бухарских евреев с начала 1890-х годов, как мы видели, стал значительно подниматься, так что подобный ответ в большей степени отражал нежелание богатых бухарских евреев вкладывать средства в образование в это время. Между тем отдельные представители бухарско-еврейской элиты были озабочены упадком образования, прежде всего религиозного. Так, их калантар в Бухаре, Пинхас Бен Авад Аль Рахман, будучи в 1862 году проездом в Одессе (он направлялся в Иерусалим), дал на иврите интервью издававшейся там газете «Га-Мелиц» (после 1871 года в Петербурге). В нем калантар заявил, что многие родители не считают нужным хорошо обучать своих детей и что бухарские евреи не умеют писать[1161].

С конца 1860-х годов отдельные бухарские евреи отправляли своих детей на учебу в западные российские губернии. До конца века, т. е. пока не закончилась такая практика, там получили образование, по сведениям Слуша, несколько десятков бухарских евреев[1162]. Скорее всего, эта цифра преувеличена, хотя сам факт учебы бухарских евреев в западных губерниях подтверждается и другими источниками. Так, Ривлин сообщает, что Авраам Хаим Гаон в 1870-х годах учился в Могилеве, живя в доме раввина Давида Эдельсона[1163].

Школьники за молитвой (Туркестанский альбом: часть этнографическая. Т. 1. Л. 78). Библиотека Конгресса США, Отдел эстампов и фотографий, LC-DIG-ppmsca-12207

Несколько позже бухарские евреи начали отправляться на учебу и в Палестину. Хотя первый бухарский еврей прибыл в Цфат для изучения вопросов религии и правил шхиты еще в 1858 году, поток студентов туда начался только с 1890-х годов. Обусловлено это было экономическими и ментальными причинами. Строительство железной дороги от Каспийского моря через Бухару к Самарканду, а еще через полтора десятка лет – между Ташкентом с Оренбургом позволило ряду бухарских евреев заметно увеличить свои доходы. В результате намного расширились их возможности путешествовать по Европе. Стали бухарские евреи посещать и святые места Палестины. Увидев там, какое внимание уделяют образованию и благотворительности другие еврейские общины, бухарские евреи начали устраивать специальные помещения для хедеров, куда приглашали учителей из Палестины и России[1164]. Хорошая оплата труда и безопасность пребывания в контролируемой Россией Средней Азии способствовали принятию таких предложений учителями.

В результате наряду с продолжавшими существовать старыми хедерами в Средней Азии возникли обновленные хедеры (хедер метукан). В них преподаватели обучали детей ивриту и объясняли прочитанные тексты. Увеличился и объем осваиваемой литературы – ученики изучали уже не только Тору и молитвы, но и Талмуд[1165]. В этих школах были запрещены физические наказания. Образцом такого хедера стала открывшаяся в 1898 году частная школа крупного купца Хизкии Иссахарова, в которой первоначально преподавал приглашенный из Иерусалима Шломо Тажер, тогда еще только учитель. В этой школе дети полдня учили иврит и религиозные предметы, а во второй половине дня – русский язык[1166].

В 1903 году Тажер по приглашению главы торгового дома Давыдовых, Юсуфа, стал директором и учителем частного училища для бухарских евреев в Ташкенте, также организованного по типу реформированного хедера. В училище обучались сорок детей богатых бухарских евреев, и прежде всего дети многочисленного семейства Давыдовых. Среди них было несколько девочек. На должности преподавателей в училище Давыдовых, как и в открытый ими же хедер, приглашались лучшие учителя из Бухары, Самарканда и Иерусалима[1167].

Плата за обучение в этих школах была больше, чем в старых хедерах. Поэтому, за исключением некоторого числа детей, обучавшихся на благотворительные средства, большинство учеников таких продвинутых школ были детьми богатых родителей. А для детей бедных родителей в отдельных городах с начала XX века стали открываться талмуд-торы – за счет средств общины[1168]. Уже тогда новая система образования принесла положительные результаты[1169].

Вообще к концу XIX века дети бухарских евреев в Туркестанском крае учились в четырех образовательных системах: религиозной, светско-религиозной, светской в общих государственных школах и внешкольной (домашнее образование).

Открывая хедеры и талмуд-торы в старых, или туземных, частях городов, бухарские евреи, в отличие от ашкеназских евреев края, как правило, не спрашивали разрешения русских властей. Бухарские евреи, видимо, знали, что получат отказ со стороны местной администрации, пересылавшей их ходатайства министрам внутренних дел и народного просвещения, часто даже не указывая, что просители – бухарские евреи. Многие министры, не будучи знакомы со спецификой правового положения туземных евреев, применяли к ним запретительные меры, практикуемые по отношению к ашкеназским евреям[1170].

Существование школ, открытых бухарскими евреями без официальных разрешений, долгое время оставалось не замеченным русской администрацией, так как ее надзор за густонаселенными старыми частями городов был слабее надзора за малонаселенными новыми, или русскими, частями. Узнав о существовании хедера в старой части города, русская администрация уже не закрывала его, опасаясь оставить детей вообще без образования[1171]. Тем самым на местном уровне на бухарских евреев распространялась политика, проводившаяся в отношении мусульман и заключавшаяся в сочетании невмешательства в религиозное образование с осторожными попытками привлечения туземцев в школы с преподаванием на русском языке.

Один из представителей ашкеназской интеллигенции Ташкента, Илья Лурье, описывая в 1915 году языковую ситуацию в городе, расценил наличие в трамваях поясняющих надписей не только на русском, но и на персидском языке в качестве проявления колониальной терпимости. По его мнению, русские власти мало стесняли мусульман в использовании их собственного языка и почти ничего не предпринимали для их русификации. Наверняка он имел в виду и отсутствие попыток со стороны властей регламентировать одежду местного населения. По словам Лурье, в Туркестане русификация производилась единственно в сфере образования[1172].

Политику аккультурации местного населения через образование начал проводить в Туркестане еще первый генерал-губернатор, Кауфман, пытавшийся объединить мусульманских, еврейских и русских детей в общих школах с преподаванием на русском языке[1173]. Когда в 1870 году в Самарканде он основал первую такую школу, местная администрация предписала туземным жителям посылать туда детей[1174]. Однако многие мусульмане, опасаясь, что в подобных учебных заведениях детей отучат придерживаться традиций, соблюдать мусульманскую веру и почитать родителей, отказывались отправлять своих детей в эти школы. Поэтому туземная администрация, чтобы угодить русскому начальству, тайно собирала с членов общины налог мактаб пули, с тем чтобы затем за плату из этих денег принудить малообеспеченных родителей отдать туда своих детей. Такая практика сохранялась до второй половины 1880-х годов, пока наконец какая-то часть местного населения, оценив выгоды русского образования, сама не захотела давать обучение своим детям в русских школах[1175].

Бухарские евреи быстрее, чем мусульмане, осознали пользу этих школ и намного охотнее отдавали туда своих детей (в результате в 1872 году в указанной самаркандской школе, по сообщению журнала «Беседа», среди нескольких десятков учащихся дети бухарских евреев составляли половину[1176]). Движимые тем же самым мотивом, за несколько десятков лет до этого евреи Алжира также охотнее, чем мусульмане, отправляли своих детей в образованные французскими колонизационными властями общие школы[1177].

В отличие от русских детей, которые приходили сюда в возрасте шести-семи лет, дети бухарских евреев и мусульман начинали учебу в той же самаркандской школе в более старшем возрасте, что, с одной стороны, было связано с получением ими в ранние годы традиционного образования, а с другой – объяснялось языковой проблемой. Но, даже начиная учиться позже, не все из них могли успешно перейти в следующий класс, в результате чего в школе было много переростков. По данным востоковеда Остроумова, занимавшего должность чиновника Министерства просвещения, в 1878 году около трети учащихся (тридцать четыре человека) были здесь в возрасте от двенадцати до двадцати одного года, в том числе четырнадцать мусульман и двадцать бухарских евреев[1178].

Так как в школе только русские ученики изучали теологический предмет, бухарские евреи в 1881 году обратились к местной администрации с просьбой разрешить несколько раз в неделю на средства родителей обучать их детей еврейской религии. Запрошенный по этому поводу министр народного просвещения согласился, но обусловил свое разрешение преподаванием данного предмета на русском языке[1179]. В 1882 году эту школу посетил Генри Лансделл, увидевший в отделении для мальчиков семьдесят семь детей, среди которых было двадцать два русских, тридцать евреев и двадцать пять мусульман. Отделение для учениц посещали лишь русские девочки. Путешественник отметил, что еврейские дети отличались от своих нееврейских одноклассников лучшими знаниями[1180]. До обеда все дети изучали общие предметы: историю, географию, математику и русский язык. После обеда они раздельно, в соответствии со своей конфессиональной принадлежностью, осваивали религиозные предметы[1181]. Скорее всего, бухарские евреи для выполнения условия Министерства просвещения нашли на должность преподавателя еврейской религии кого-нибудь из ашкеназских евреев, имевшего свидетельство меламеда.

Подобная же школа – для совместного обучения детей разных конфессий, с отделениями для мальчиков и девочек – была открыта и в Коканде после завоевания его русскими. Тот же Лансделл, посетивший в 1882 году и эту школу, устроенную в бывшем ханском дворце, обнаружил среди сорока пяти ее учеников тринадцать русских, двадцать три еврея и только девять мусульман. Он отметил, что дети бухарских евреев не читали вслух по субботам[1182]. В конце XIX века из-за увеличения русскоязычного населения в Коканде и вообще числа желавших записать сюда своих детей школа эта оказалась переполненной. В результате школьная администрация ограничила прием учеников, а именно – детей бухарских евреев, тогда как в бухарско-еврейских семьях к тому времени еще сильнее укрепилось желание дать своим детям начальное образование на русском языке. Чаще отказывали в приеме бухарско-еврейским девочкам[1183], отцы которых хотели, чтобы дочери научились читать и писать по-русски адреса, а также составлять прошения.

В городе Бухаре политический агент Чарыков, видимо, нуждаясь в преданных русской администрации переводчиках, еще в 1887 году искал несколько учителей для обучения бухарских евреев эмирата русскому языку[1184]. Сделать это удалось лишь его преемнику – Павлу Лессару, в январе 1892 года обратившемуся к бухарскому кушбеги за содействием в организации школы. Но только спустя два года, в декабре 1894-го, школа наконец открылась. В нее сразу записались тринадцать мусульманских и семнадцать бухарско-еврейских детей. Они обучались здесь русскому языку, арифметике, а впоследствии еще и географии[1185].

В середине 1880-х годов туркестанская администрация, убедившись, что туземное мусульманское население не хочет посылать детей в общие школы с преподаванием на русском языке (в 1887 году во всем крае в них было лишь 245 учащихся-мусульман), начала создавать для него специальные русско-туземные школы (в официальных документах они часто назывались училищами), где дети-мусульмане могли бы совмещать традиционное религиозное обучение с общим образованием на русском языке[1186].

Многие бухарские евреи захотели обучать своих детей в школах такого типа и поэтому во второй половине 1880-х – в 1890-х годах часто обращались к администрации с просьбами разрешить их детям посещать эти школы вместе с мусульманами или открыть такие же школы для бухарско-еврейских детей[1187]. В небольших городах бухарские евреи получили разрешение на совместное обучение с мусульманами[1188]. В городах с относительно большим бухарско-еврейским населением, даже при поддержке в отдельных случаях со стороны областного начальства и обязательстве бухарско-еврейских общин взять расходы по содержанию этих школ на себя[1189], подобные просьбы долгое время отклонялись. Например, в 1889 году по рекомендации главного инспектора народных училищ Федора Керенского (отца будущего главы Временного правительства) была отклонена просьба бухарских евреев Старого Маргелана об открытии своей русско-туземной школы или о допущении их детей в уже открытую такую школу для мусульман[1190]. По-видимому, генерал-губернаторы, управлявшие краем в эти годы, были против совместного обучения мусульман и бухарских евреев, так как опасались, что в крупных городах последние, показывавшие в учебе хорошие результаты, со временем вытеснят из указанных школ мусульманских детей. Открывать же для бухарских евреев отдельные русско-туземные школы местная администрация долгое время не решалась – видимо, опасаясь, что это может вызвать недовольство Военного министерства.

Обращения бухарских евреев увенчались успехом только во время управления краем Духовского и его помощника Иванова, которые, подобно Кауфману, видели свою задачу в русификации не только мусульман, но и бухарских евреев. В январе 1900 года эти администраторы охотно согласились удовлетворить просьбу 171 семьи бухарских евреев Самарканда об открытии такого училища с вечерними курсами для взрослых[1191].

В августе того же года эта школа была торжественно открыта в бухарско-еврейском квартале Самарканда[1192]. В ней было две учительских должности. Один учитель преподавал общие предметы на русском языке до обеда, а другой, после обеда, – религиозные предметы и иврит. Первоначально преподавать еврейские предметы приглашался учитель из Палестины. В первом учебном году эту должность занимал Авраам Цафан Мизрахи. В 1901/02 учебном году указанные предметы преподавал уже знакомый нам раввин Шломо Тажер, а его сменил Аарон Профита, также уроженец Иерусалима. Он, как и его предшественники, преподавал только год. Власти полагали, что эти учителя были уроженцами Бухары и окончили там иешиву. В1903/04 учебном году еврейские предметы начал преподавать горский еврей Иосиф Хаим Вислягаров. Русский язык и математику ученики осваивали под руководством русского учителя, который был одновременно и заведующим. Большую часть средств училища составляло государственное пособие. Часть денег вносили родители (по 30–40 рублей в год на ученика) и бухарско-еврейская община. В школе, а она к тому времени из-за внутриобщинного конфликта переехала в русскую часть Самарканда, обучалось от тридцати пяти до пятидесяти детей состоятельных бухарских евреев и бесплатно – трое-четверо детей из бедных семей. Вместе с мальчиками училось небольшое число девочек. Бюджет распределял попечительский совет, включавший главным образом состоятельных бухарских евреев и возглавляемый Мататом Муллокандовым. Вначале училище располагалось в съемном помещении, но через несколько лет попечительский совет, в основном на свои деньги, построил специальное помещение с двумя классами на восемьдесят учеников. Новое помещение – с высокими потолками, большими окнами, обстановкой классных комнат, учебными пособиями и чистотой – поражало проверявших училище русских чиновников. Один из них, член ревизионной комиссии Палена Константин Савич, отметил вместе с тем невысокий уровень знания детьми русского языка и математики. Причиной указанных недочетов, по мнению главного инспектора народных училищ Керенского, было недостаточное усердие учителя – Ильи Гладышева[1193]. После этой критики от учителя избавились, а вместо него данные предметы стала вести Шушана Пинхасова, взявшая на себя и обязанности заведующей училищем[1194].

Положительным решением вопроса о русско-туземной школе в Самарканде воспользовался казенный раввин ашкеназских евреев Ташкента Кирснер. В июне 1900 года он добился у генерал-губернатора Духовского разрешения на открытие – на средства евреев – русско-туземного училища в Ташкенте по типу аналогичных школ для мусульман. Центральная администрация в тот период требовала от туркестанских чиновников более активной русификации края, вследствие чего открытие таких школ для туземцев всячески поощрялось. Вероятно, в погоне за отчетностью, давшая разрешение на открытие этого училища местная администрация[1195] закрыла глаза на то, что подавляющее число учащихся в открываемой школе были детьми ашкеназских евреев. На долю же детей бухарских евреев среди шестидесяти – семидесяти пяти учащихся школы в предвоенные годы приходилось лишь 5 – 10 %. Среди всех детей девочки составляли приблизительно треть. В 1913 году генерал-губернатор Самсонов, читая доклад о попечительском совете данного русско-туземного училища, обнаружил, что это школа для ашкеназских евреев. Возмущенный таким обстоятельством, он обратился к главному инспектору народных училищ за разъяснениями. Положение спас директор народных училищ Сырдарьинской области Сергей Граменицкий, сообщивший, что школа детям нужна и содержится она в основном на средства общины, а также что в ней учатся и нуждающиеся в обучении русскому языку бухарские евреи[1196]. Вероятно, этот ответ в какой-то степени удовлетворил Самсонова – данный вопрос больше не возникал.

В 1907 году в русской части Самарканда на средства Хизкии Иссахарова было основано второе русско-туземное еврейское училище. К началу второго года существования этой школы в ней обучалось лишь десять учеников, и ее владелец испытывал затруднения в найме преподавателя русского языка и математики. Обращение Иссахарова к администрации с просьбой о разрешении преобразовать школу в хедер результатов не принесло. Поэтому он был вынужден найти нужного преподавателя, выполнявшего одновременно обязанности заведующего училищем[1197].

Программа обучения общим предметам во всех трех школах была составлена по образцу программ трехгодичных русско-туземных училищ для мусульман. От мусульманских школ они отличались только преподаванием пения. Посетивший в 1913 году одну из этих еврейских школ чиновник Министерства просвещения был умилен пением «Эрец Авотейну» («Земля отцов», иврит) и «Птички» А.С. Пушкина. Дети бухарских евреев достигали лучших результатов, чем дети мусульман в таких же школах. Это отметил военный губернатор Самаркандской области Галкин, инспектировавший все городские туземные училища в 1909 году. То же констатировал и чиновник Министерства просвещения, проверявший их четырьмя годами позже. Однако, по его свидетельству, многие бухарско-еврейские дети не успевали прослушать полный курс этих школ, так как их родители, вначале посылавшие туда детей с большим желанием, через два года их забирали, считая, что полученных элементарных знаний для жизни достаточно. В 1909 году в этих училищах и на существовавших при них вечерних курсах для взрослых обучалось 103 бухарских еврея[1198].

В Мерве бухарские и гератские евреи разрешение на открытие двух отдельных друг от друга школ получили в середине 1880-х годов. В самом конце XIX века в них обучалось шестьдесят детей. Они изучали иврит и религиозные предметы. Обучение дети продолжали в Бухаре и Самарканде. В 1901 году по ультимативному указанию администрации русский язык как учебный предмет был внесен в программы обеих школ и обе школы были преобразованы в русско-туземные училища[1199].

В 1907 году русско-туземное еврейское училище было открыто и в Коканде. В нем директором и учителем был приглашенный из Одессы М.М. Дубицкий. Он и Иегуда Каштиль из Иерусалима (второй – до 1912 года) преподавали в училище иврит. Русский язык, математику, русскую и еврейскую историю на русском языке преподавали две учительницы – ашкеназские еврейки. Курс обучения длился четыре года. В школе было четыре класса. Обучалось 120 мальчиков и девочек, в том числе треть из них – на благотворительные средства, жертвуемые богатыми евреями, прежде всего торговыми домами братьев Вадьяевых, братьев Потеляховых и Натаном Давыдовым[1200]. В 1913 году эти богатые евреи захотели организовать благотворительное товарищество для поддержки учеников данной школы и подали устав будущего товарищества на утверждение администрации, но администрация края им отказала – из опасения, что под прикрытием товарищества евреи смогут незаконно приобретать в Туркестане земли[1201]. Поскольку перечисленные благотворители располагали личными правами на приобретение недвижимости в Коканде, а некоторые – и во всем крае, а благотворительное товарищество вряд ли имело целью приобретать земли за пределами города (в любом случае устав мог бы этот вопрос специально оговорить), объяснение краевой администрации выглядит неуклюжим.

Уровень обучения в этой школе, вероятно, был относительно высокий, доказательством чего являлось желание ашкеназских евреев записывать туда своих детей. Но лишь небольшому их числу удалось это сделать, поскольку в отношении приема ашкеназских детей в эту, хотя и еврейскую, школу действовала 5 %-ная норма. Сообщивший о данном факте в еврейскую газету автор – очевидно, ашкеназский еврей – указал также, что процентную норму для ашкеназских евреев ввели ненавидевшие их бухарские евреи[1202]. Действительно, скорее всего, введение ограничения на ашкеназских евреев исходило от бухарско-еврейского попечительского совета, а не от местной администрации, так как введенная в России в 1887 году процентная норма не распространялась на низшие учебные заведения, к которым относилось это училище. Кроме того, местная администрация никак не ограничивала прием ашкеназских евреев в училище подобного типа в Ташкенте. Однако вряд ли причиной ограничения доступа ашкеназских евреев в кокандское училище была ненависть к ним[1203] – ведь учителями в этом учебном заведении были в основном ашкеназские евреи. Скорее, такое решение мотивировалось желанием поднять детей своей общины на должный уровень образования. Не исключено также, что это было мерой предосторожности с целью сохранения за училищем «туземного» статуса, который в будущем мог бы предохранить от новых ограничительных мер русской администрации.

Хедер в Коканде (Bernfeld S. Das Judentum und seine Geschichte // Ost and West. 1901. No. 5. P. 374)

Программа обучения, схожая с программой русско-туземных училищ, использовалась и на открытых администрацией вечерних курсах для взрослых туземцев. В некоторых уездах большинство слушателей этих курсов составляли бухарские евреи. В Перовске в середине 1880-х годов на таких курсах учились одни бухарские евреи (пятнадцать человек), в возрасте от двенадцати до двадцати двух лет. По свидетельству чиновника Министерства просвещения, за время обучения часть из них научились читать по-русски, но писали с трудом, так как занятия посещали нерегулярно. Лучше дело с обучением обстояло в Катта-Кургане, где бухарские евреи, составлявшие половину учащихся, умели по-русски читать и писать под диктовку, а также могли складывать числа на счетах. В городе Туркестане в более позднее время, в 1907 году, на вечерних курсах при русско-туземном училище среди тринадцати учащихся этих курсов было восемь бухарских евреев[1204].

По окончании начальных общих и русско-туземных еврейских школ бухарские евреи могли быть приняты после соответствующих экзаменов в общие средние учебные заведения – гимназии, реальные и коммерческие училища. Под принятую в России 5 %-ную норму приема евреев в средние мужские учебные заведения за пределами черты оседлости, кроме ашкеназских евреев, подпали также грузинские и горские евреи[1205], в то время как в отношении бухарских евреев четкой политики в Туркестане не было. В 1912 году Самуил Вайсенберг удивлялся тому, что бухарские евреи при отсутствии ограничений при приеме почти не посылают своих детей в средние учебные заведения[1206]. Однако все было сложнее.

По мнению Ханании Ашерова, одного из первых бухарских евреев – гимназистов, процентная норма в самаркандской гимназии существовала, но Хизкия Иссахаров якобы добился через личные связи принятия в эту гимназию трех бухарских евреев вне процентной нормы[1207]. Между тем вряд ли директор гимназии решился бы открыто нарушить закон. Скорее всего, после ходатайства Иссахарова местная учебная администрация в начале XX века начала принимать в самаркандскую гимназию бухарских евреев в качестве туземцев вне еврейской процентной нормы. Вероятно, личные связи помогли Иссахарову добиться принятия вне этой нормы лишь его собственного сына, который был бухарскоподданным, а потому не имел необходимого для приема на общих основаниях статуса туземца. Очевидно, именно он указан в скобках как бухарский еврей, в смысле бухарскоподданный еврей, среди сорока евреев-гимназистов Самарканда в статистической сводке за 1908 год по самаркандской гимназии[1208]. Остальные бухарские евреи, зачисленные в это учебное заведение в качестве туземцев, или совсем не были включены в данную статистику, или были включены в общее число евреев. Последнее могло произойти из-за того, что некоторые из местных чиновников называли бухарскими евреями лишь бухарскоподданных евреев, а русскоподданных бухарских евреев именовали туземными евреями или просто евреями.

Эти сорок еврейских гимназистов составляли 13,9 % от всего числа учащихся в самаркандской гимназии. Такое превышение процентной нормы произошло, возможно, за счет записи бухарских евреев не туземцами, а евреями, но более вероятно – в результате принятия в гимназию большего числа ашкеназских евреев, что было следствием отсутствия в городе представителей других конфессий, отвечающих вступительным требованиям самаркандской гимназии.

Такое отступление от процентной нормы не снимало остроты конкурсной борьбы среди еврейских мальчиков во время приема в гимназию, что видно из архивных материалов[1209]. В связи с этим представляется неверным утверждение Шнеура-Залмана Эша в мемуарах, что в Самарканде отсутствовала процентная норма для всех евреев, включая ашкеназских, приписанных к внутренним российским губерниям. Следует признать неточным и другое утверждение Эша – что в этой гимназии евреям в виде исключения предоставлялось право сдавать экзамены экстерном[1210]. Дело в том, что процентная норма на сдачу экзаменов экстерном была повсеместно введена для евреев только в 1911 году. Так как христианское и мусульманское население редко сдавало экзамены экстерном, процентная норма от всех сдающих почти исключала сдачу евреями экзаменов за гимназический курс таким способом[1211]. Возможно, Эшу просто запомнилось ее отсутствие в начале XX века. Не исключено также, что учебные власти могли сделать некоторые послабления, поскольку Туркестан больше, чем многие другие регионы Российской империи, нуждался в лицах со средним образованием. Принимая же во внимание нехватку выпускников гимназий и университетов, почти повсеместную в России того времени, введение ограничения на аттестацию экстерном можно расценивать как чисто антиеврейскую меру, поскольку, в отличие от процентной нормы 1887 года, это уже не могло мотивироваться ни высокой конкурентоспособностью евреев на вступительных экзаменах, ни их «дурным» влиянием на сокурсников.

В ташкентской гимназии в 1912 году из шести евреев, желавших сдать экзамены экстерном, лишь одному – в соответствии с процентной нормой – путем жеребьевки такое право было предоставлено. В число этих шести евреев был включен школьной администрацией и бухарский еврей Илья Календарев. Не соглашаясь с данным решением на том основании, что сын имеет статус туземца и, значит, свободен от ограничений, налагаемых на евреев, отец мальчика, Хаим Календарев, обратился в 1913 году к главному инспектору училищ края Аркадию Соловьеву. Тот всегда сочувственно относился к проблемам образования среди бухарских евреев, но не мог своей властью решить этот вопрос, поскольку в данном случае любое решение стало бы важным прецедентом. Он посоветовал Календареву обратиться к генерал-губернатору. И хотя запрошенный потом канцелярией Соловьев рекомендовал аттестовать Илью Календарева вне «еврейского конкурса», Самсонов решил вопрос отрицательно[1212].

В Ташкентской мужской гимназии относительная доля евреев также на 1–2 % превышала допустимую норму, предусматривавшуюся за пределами черты оседлости. После того как в мае 1908 года циркулярным распоряжением Министерства просвещения процентная норма в средних учебных заведениях за пределами черты оседлости была расширена до 10 %, доля учащихся-евреев в этой гимназии немедленно, уже в 1908/09 учебном году, выросла до 10,2 %[1213]. Не исключено, что бухарские евреи принимались туда как туземцы, а в статистике фигурировали как евреи. По воспоминаниям бухарских и ашкеназских евреев, бухарско-еврейские мальчики и девочки учились в гимназиях Ташкента, Самарканда и Скобелева[1214].

В 1907 году в Ташкенте открылось еще одно среднее учебное заведение – коммерческое училище. В нем дети семь лет получали общее среднее образование, а в восьмом классе – специальное коммерческое. В училище преподавалось свыше двадцати предметов, из которых четверть составляли различные языки, в том числе на выбор учеников – персидский или сартовский (вероятно, узбекский). На уроках Закона Божьего еврейские учащиеся изучали иудаизм у меламеда[1215]. Согласно статистическим данным за 1907/08 учебный год, среди 126 учащихся здесь было 34 бухарских и ашкеназских еврея, которые вместе составляли, таким образом, 27 % от всех учеников[1216]. Поскольку прием в коммерческие училища осуществлялся согласно правилам не Министерства просвещения, а более либерального Министерства финансов, доля евреев в этих учебных заведениях временами достигала 40 % от всех учащихся[1217]. Впрочем, такое привилегированное положение этих учебных заведений сохранялось недолго. В июне 1910 года Совет министров принял решение о постепенном сокращении доли евреев в коммерческих училищах до уровня гимназий[1218]. В результате в том же году доля учащихся-евреев в Ташкентском коммерческом училище сократилась до 17 %[1219]. Возможно, большинство среди еврейских учащихся составляли тогда бухарские евреи[1220].

Коммерческое училище в Коканде открылось в 1906 году. Его программа обучения мало уступала гимназической. Преподавались математика, черчение, рисование, гимнастика, рукоделие для девочек, естественная история, история, русский, немецкий и французский языки. Первоначально здесь обучалось тридцать евреев, составлявших 30,9 % от всех учащихся. Очевидно, среди евреев большинство, если не все, были бухарскими, так как известно, что в следующем учебном году в училище обучался тридцать один бухарский еврей (19 % от общего числа учащихся). Абсолютное большинство составляли христиане, а мусульман было лишь 4 % от всех учащихся. После того как до Коканда дошли слухи, что Министерство торговли и промышленности собирается ввести процентные ограничения против евреев, местный биржевой комитет заявил о невозможности применения этой меры к Кокандскому коммерческому училищу[1221]. Руководство биржевого комитета, среди членов которого было несколько бухарских евреев[1222], опасалось, что ограничительные меры без разбора могут быть применены и к их детям.

И в январе 1910 года, когда в Петербурге обсуждался вопрос выселения бухарскоподданных евреев, Кокандский биржевой комитет снова попытался защитить интересы коммерческого училища. Согласно докладу туркестанского генерал-губернатора в Военное министерство, коммерческое училище, по заявлению указанного биржевого комитета, содержалось на средства бухарских евреев и поэтому с выселением последних должно было закрыться[1223]. В действительности комитет несколько лукавил, поскольку многие бухарские евреи, дети которых получали в училище образование, имели статус туземцев или вступили к тому времени в русское подданство – им не грозило выселение. Накануне Первой мировой войны в этом коммерческом училище по-прежнему обучалось немало бухарских евреев[1224].

В этой связи представляется несколько заниженной оценка, представленная Залманом Амитиным-Шапиро: будто бы к 1917 году только пять – восемь бухарских евреев получили законченное среднее образование[1225]. Но в любом случае только несколько из них успели продолжить обучение до революции. В 1903 году, после успешного окончания реального училища в Москве (учился в 1891–1899 годах) и Одесской зубоврачебной школы (учился в 1901–1903 годах), стал зубным врачом бухарскоподданный Шмуэль Пинхасов[1226]. После этого ему было разрешено проживать и заниматься зубоврачебной практикой в России. Он открыл зубоврачебный кабинет в Самарканде, но позже перебрался в Коканд, а накануне войны уже счел для себя выгодным заниматься своей профессией в Новой Бухаре. Сион Потеляхов и Асаф Ачильдиев перед революцией были приняты в университеты: первый – в Берлинский, второй – в Московский[1227].

Хотя в начале века вследствие увеличения числа бухарских евреев в общих и русско-туземных школах их число в хедерах несколько сократилось, до начала 1920-х годов хедерное обучение продолжало оставаться главной системой образования у этого субэтноса в крае[1228]. Русские чиновники, надзиравшие за школьными учреждениями, ненасильственными методами пытались улучшить условия обучения в бухарско-еврейских хедерах, что проявилось в 1914 году, когда инспектор народных училищ Самардканской области К. Аристов предписал меламедам оборудовать свои помещения партами. Меламеды написали инспектору, что их низкие заработки (250–300 рублей в год) не позволяют приобрести парты, и инспектор не стал настаивать, ответив, чтобы обзавелись партами по мере возможности[1229].

Хедеры бухарских евреев существовали не только в основных городах края, его областных центрах, но и во многих второстепенных – в Катта-Кургане, Андижане, Намангане, Старом Маргелане, Казалинске, Перовске, Туркестане, Чимкенте, Чиназе[1230]. Если в больших туркестанских городах богатые бухарско-еврейские общины стремились приглашать в хедеры учителей, получивших образование в Палестине, то в более мелких – бухарские евреи были рады учителям, обучавшимся в Бухаре[1231], которая оставалась религиозным центром и для бухарских евреев Туркестана.

Хедер в Самарканде. Библиотека Конгресса США, Отдел эстампов и фотографий. Коллекция С.М. Прокудина-Горского, LC-DIG-prokc-21861)

В 1894 году в крае было зарегистрировано двадцать два хедера, в которых числилось в общей сложности 603 ученика, и в том числе только одна девочка. В 1911 году при том же числе хедеров количество учащихся возросло до 778. Среди них уже было 94 девочки[1232]. В число этих хедеров вошли и ашкеназские, которых было не более пяти, так как они имелись только в городах с относительно большим ашкеназским населением: в Ташкенте, Самарканде, Новой Бухаре, Коканде, Асхабаде. И, даже допуская, что какая-то часть девочек училась в хедерах ашкеназских евреев, надо признать – рост количества учениц в совместных с мальчиками хедерах произошел за счет бухарско-еврейских девочек. На это указывает их обучение в двух бухарско-еврейских хедерах в Чимкенте, где среди сорока пяти учеников девочки составляли в 1906 году 22 %, а в 1907-м – уже 33 %[1233]. Рост числа учениц свидетельствует об изменении отношения бухарских евреев к образованию. И такая ситуация была характерна не только для Туркестана, но и для Бухары, где в начале XX века даже появился отдельный хедер для девочек[1234]. Впрочем, обучение девочек не было чуждым явлением и для мусульманского окружения[1235], поэтому можно предполагать, что и раньше еврейские девочки обучались в хедерах, но эти данные почему-то в указанной статистике за 1894 год не отразились.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.