29 октября
29 октября
Пять часов утра. Штабы и командиры работают. Нервность, напряжение, суета. Листер сидит в единственной комнате домика в Бальдеморо, один, за крохотным столиком, на котором едва поместилась карта. Комната набита людьми, все галдят, какие-то споры с артиллерией, все обращаются к Листеру, он слушает каждого и медленно, после паузы, с усилием отвечает. Он задерган и переутомлен.
Встали ли все части в исходное положение? Этого никто толком не может установить.
Шесть часов. Начали стрелять батареи. Шесть часов тридцать минут. Появилась танковая колонна. Ребята тоже не спали, держатся тоже немного взвинченно, но бодро, с улыбкой. Пехота приветствует танкистов бурными возгласами. Командиры башен шутливым жестом руки приглашают пехотинцев следовать за ними.
Авиация почему-то запаздывает. Только в шесть сорок слышны кое-какие взрывы в направлении Торрехона, Сесеньи, Ильескас. Танки бросаются вперед.
Они мчатся по полю и подкатывают к деревне. Несколько растерянный огонь мятежников утихает. Не встречая сопротивления, колонна переходит окопы и движется по главной улице Сесеньи. Непонятно, почему ей не препятствуют. Ведь здесь стоят части фашистской колонны полковника Монастерио.
Маленькая площадь, обставленная, старыми каменными домами. Стоят солдаты, марокканцы, просто жители, стоят довольно спокойно.
Фашистский офицер поднятием руки останавливает передний танк. Командир молча стоит, по пояс возвышаясь над башней. Обе стороны разглядывают друг друга.
Фашист любезно спрашивает:
– Итальяно?
Командир еще несколько секунд задерживает ответ, затем исчезает в башне, захлопнув за собой крышку, и дает огонь.
В эту минуту деревня превращается в пекло.
Танки катятся на толпу, рвут ее в клочья орудийным и пулеметным огнем, топчут и давят гусеницами. Слышны дикие вопли марокканцев, их пули звонко стучатся в броню танка.
Колонна катится вперед, через площадь, по продолжению улицы. Здесь застрял и не может развернуться марокканский эскадрон кавалерии.
Кони становятся на дыбы, сбрасывая умирающих всадников и падая сами друг на друга, В несколько десятков секунд образуется сплошная груда лошадиных и человеческих тел, красных фесок, белых кисейных арабских шарфов. Танки не могут стрелять друг другу в затылок, командирская машина выпускает в это месиво несколько снарядов и пулеметных очередей, затем вскарабкивается на живую кучу и идет, давя, колыхаясь на ухабах; за ней остальные машины.
Три орудия стоят брошенными в панике на улице. Танки идут по ним, с треском и лязгом, крушат, ломают их.
Что дальше?! Дальше кончается улица. Кончилась деревня. Танки проскочили её в какие-нибудь двадцать пять минут.
Но живая сила здесь еще явно уцелела и боеспособна. Чтобы покончить с деревней, надо повторить все сначала. Сделав круг, колонна снова, прежним путем, входит в Сесенью. Своей пехоты еще не видать, – может быть, она подоспеет сейчас.
Теперь ясна вся трудность и рискованность боя в этих узеньких уличках.
Здесь не Восточная Европа, где танк может легко развернуться, повалив забор огорода, помяв огурцы на грядках или даже пройдя насквозь через деревянный дом. Испанский городок, вот такой, как эта Сесенья, – это тесный лабиринт узких, горбатых переулков и тупиков; каждый дом – старая каменная крепость со стенами в полметра, метр толщиной.
Во второй раз схватка идет медленнее, сложнее, жарче. Трескотня и грохот неимоверные. Очень опасно застрять в этой каменной мышеловке.
А вот еще фашисты сообразили втащить оставшиеся пушки на крыши домов, оттуда они бьют по башням танков. Это чуть не погубило первые машины. Они проскочили только из-за плохой пристрелки, из-за волнения фашистов.
Следующие танки стреляют наискось, под карнизы домов. Крыши проваливаются – и пушки с ними.
Новая беда – мавры раздобыли где-то бутылки с бензином и, поджигая, бросают их, обмотанными ватой, на машины. Это может воспламенить резиновые подкладки, это угрожает охватить пожаром весь танк.
Бой разбивается теперь на отдельные очаги. В разных местах отдельные танки крушат кругом себя, расстреливают огневые точки, тушат у себя пожары, выходя из машин под огонь.
А вот эти ребята взбираются на столбы, перерезают провода телефонов! Одного пуля настигла на столбе, – он медленно, мягко сполз вниз, тяжело переваливаясь, придерживая рану на груди, полумертвым свалился обратно в башню.
Колонна опять выбралась на шоссе, за деревню. Люди немного устали, частью обгорели. Есть раненые. Но возбуждение, задор еще увеличились. Где пехота? Что с ней случилось? Не подоспела до сих пор! Ну и черт с ней! У всех настроение – раз уже забрались в тыл к фашистам, погромить все, что можно.
Отдохнув немного, танки идут на Эскивиас. Солнце палит совсем по-летнему. Сидеть внутри машин стало душно.
Уже десятый час. Издалека появляется облако пыли, в бинокль видны грузовики. Это моторизованная пехота Монастерио мчится на выручку в Сесенью. Ах, дьяволы! Танки подбираются к закруглению дороги и оттуда дают огонь веером. Грузовики остановились, часть солдат изготовилась к защите, остальные разбегаются.
Танки безостановочно подходят к пехоте, здесь ее около полутора батальонов. Жестоким огнем почти все скошено. В упоении танкисты давят грузовики, с хрустом растаптывают полевую пушку, вторую…
– Вот обида, – почему мы не можем брать пленных!
– А кто тебе мешает? Привяжи его на веревочке к буксирному крюку – он будет за тобой топать.
– Или поставить их в середине, окружить танками и погнать под гусеничным конвоем!
Колонна ворвалась в Эскивиас. Здесь ее встречает наскоро выкопанный противотанковый ров. Одна машина не успела замедлить, сначала завалилась, потом было выкарабкалась, но соскочила гусеница.
Капитан оставил два танка в помощь застрявшему, а с остальными пошел прочищать деревню. Здесь оказалось около двух рот «регулярес», они тоже разбежались.
Несколько мертвых тел валялось по дороге; танкам было очень трудно объезжать их, но они все-таки сделали зигзаг по узкой улице. Легко и приятно раздавить целый эскадрон живых врагов, омерзительно переехать мертвое, бесчувственное тело. Водитель сказал: «Я вдруг почувствовал себя шофером-душегубом».
Это уже десять или двенадцать километров в тылу у фашистов! Думали сделать небольшую атаку в сопровождении пехоты, а получился прорыв дальнего действия. Солнце стоит в зените, бойцы, отойдя от Эскивиас, вышли из машин и закусили кое-как колбасой, сыром, вином.
Ждали застрявших. Дождались, поехали дальше, на Борокс.
Проскочили деревню, не встретив сопротивления, в пятнадцать минут. Стали загибать круг обратно к толедской дороге. В это время из-за гребня длинного холма выползло восемь фашистских танков.
Это были легкие итальянские машины типа «Ансальдо». Республиканские машины остановились и начали стрелять – часто, резко, прямой наводкой.
Три «Ансальдо» сразу подпрыгнули, как пустые угольные вагонетки на заводском дворе. Они перестали шевелиться. Остальные, пятясь назад, быстро ушли за холм. Очень хотелось погнаться за этими зелеными черепашками. Но капитан посигналил возвращаться на сборный пункт.
Назад возвращались долго, по новой дороге. Люди сидели потухшие, истомленные, детская сонливость сгибала онемевший позвоночник. Ни одного своего пехотинца не встретилось и на обратном пути.
В чем же дело?
У дверей домика в Вальдеморо стоял, дожидаясь танков, Листер. Он рассказал Мигелю, мрачно кривя углы рта: части сначала пошли, и хорошо, но, пройдя полтора километра, пристали, присели, начали пачками и кучками застревать среди холмов, в складках местности.
Когда танки совсем потерялись из виду, пехота в главном направлении остановилась, затем опять пошла вперед, вплотную подошла к Сесенье, была там встречена довольно слабым огнем и вернулась назад.
В это же время колонна Мена разбила мятежников у Торрехона и заняла деревню.
Танкистов поздравляли, перевязывали и кормили, они тихонько спрашивали, почему же отстала пехота. Мигель угрюмо отвечал: «Еще не научилась взаимодействовать». Хосе Диас, Долорес, Михе, Педро Чэка подъехали и обступили Листера. Они провели весь день на фронте.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.