1 октября

1 октября

Кортесы открылись сегодня ровно в десять утра, с подчеркнутой точностью. Пышный, раззолоченный парламентский зал полон только наполовину. Немало депутатов сражаются на фронтах, немало расстреляно и замучено фашистами. Небольшой сектор справа совершенно пуст. Его бывшие обитатели предпочитают собираться в Бургосе.

Публика на хорах – необычная для этого зала. На галерее, между фресками, изображающими средневековых рыцарей с аркебузами, сидят дружинники народной милиции, держа автоматические пистолеты на коленях, – много рабочих, девушек в моно, много офицеров, которые раньше почти никогда не посещали парламент.

Внизу, в амфитеатре и на трибунах, по мере сил сохраняется старый парламентский ритуал. Каждому оратору, хотя бы он сказал, даже не поднимаясь на трибуну, с места, хоть пять слов, служитель в старинной униформе, с золотыми лампасами на панталонах, почтительно подает бокал оранжаду.

С края синей, министерской скамьи подымается Ларго Кабальеро. Говорит очень мало. Он напоминает, что новое его правительство, которое мятежники хотят свергнуть вооруженной силой, столь же законно, как и предыдущее. Оно возникло по инициативе главы предыдущего правительства, который потребовал, чтобы у власти находились представители всех кругов испанской демократии. Вместе с тем правительство не забывает о необходимости коренных социальных изменений в стране после победы над фашизмом. Испанские пролетарии, которые отдают свою кровь этой борьбе, дождутся того, что станет реальностью первый пункт конституции: «Испания есть республика трудящихся всех классов».

Ему устраивают овацию. Затем выступают с краткими речами: Энрико де Франсиско – от социалистов, Пестанья – от синдикалистов, Агирре – от националистов-басков, Сантало – от каталонской левой, Хосе Диас – от коммунистов, Кирога и Альборнос – от левых республиканцев. Все они требуют объединения всех демократических сил против фашизма и неограниченной поддержки правительства.

Хосе Диас, среди прочего, говорит:

– Мы, Коммунистическая партия, считаем, что нам предстоит пройти длинный путь вместе со всеми честными отрядами рабочего класса, со всей испанской демократией. Некоторые пробуют изобразить это правительство как правительство коммунистическое или социалистическое или вообще имеющее какие-то особые социальные взгляды. В ответ мы можем заявить со всей решительностью, что это правительство есть продолжение предыдущего. Что это – республиканец-демократическое правительство, во главе с которым мы будем бороться и победим всех врагов республики и Испании.

Без прений, единогласно, кортесы принимают резолюцию доверия правительству. Вслед за этим, при всеобщем подъеме, оглашается проект автономного статута Страны басков. За этот статут баски боролись сотни лет при королевской власти и годы при республике Самора-Леруса. Сейчас его принимают буквально в пять минут. Долорес Ибаррури восклицает:

– Да здравствует автономия басков!

Парламент устраивает овацию депутату басков Агирре. Высокий, молодой, щеголеватый, он, улыбаясь, раскланивается во все стороны.

Президент кортесов Мартинес Баррио закрывает заседание, предлагая собрать кортесы в следующий раз первого декабря. Палата расходится, депутаты, многие в военной форме, сразу едут на фронты, теперь столь близкие к столице.

Опять после перерыва начались воздушные налеты на Мадрид.

Этот перерыв многими, особенно в дипломатических кругах, был воспринят как отказ мятежников от воздушной бомбардировки столицы.

По мнению одних, генерал Франко обещал Гитлеру больше не убивать мирное население, а самому Гитлеру это понадобилось для успокоения британского общественного мнения.

Другие знатоки военно-политических и международных проблем уверяли, что бомбардировку запретил вовсе не Гитлер, а римский папа, ибо воздушные налеты на миллионный католический город отягощают совесть святейшего отца.

Третьи доказывали, что вовсе не Гитлер и не папа, а южноамериканские страны потребовали прекращения налетов, угрожая в противном случае приостановить помощь бразильских и аргентинских фашистов.

Причина перерыва оказалась гораздо проще. В темные ночи трудно было бомбить. Как только вернулась луна, вернулись и «Юнкерсы».

Мы, несколько человек, теперь переехали из «Флориды» напротив, через площадь, в отель «Капитоль». Во «Флориде» стало невозможно от нервозности иностранцев, от слухов, от паники, от склок.

В «Капитоле» администрация предложила нам устраиваться где и как хотим, платить сколько хотим, лишь бы жили, – иначе отель, совершенно пустой, будет занят под склад. Это американского типа небоскреб, механизированный, со стальной мебелью и всякими штучками, вроде кроватей, выскакивающих из стены при нажиме кнопки. Можно, лежа в постели, кнопкой открыть дверь официанту, принесшему кофе. Но официанты ничего не приносят, кофе нет, ничего нет, по утрам мы бегаем пить кофе во «Флориду».

Я занял себе полукруглый стеклянный салон на вершине башни, с длинным балконом. Не вставая с дивана, можно видеть всю Гран Виа, полгорода и даже пепельные складки гор вокруг. Днем кипит, переливается красками столичная река автомобилей, магазинных витрин, публики, газетчиков, женских нарядов. Но когда небо темнеет и серебряная кастильская луна струится над крышами, когда пронзительно вопит сирена, и щупают небо прожекторы, и глухие взрывы прерывают нервную, притаившуюся тишину, – тогда Мадрид, со своим миллионом жителей, с правительством, с небоскребами, становится одинок, как на льдине.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.